Искушения. Роман

Виктория Чуйкова

Ольга Гай – глава и старейшина рода бессмертных. Ольга устала от главенства, от ответственности, да и от самого современного мира. Но! Она любит жизнь и не собирается с ней прощаться. Отделившись от семьи, она наблюдает за тем, как оставшись без ее поддержки, они противостоят искушениям. Она ждет, когда же они оступятся, преодолевая подножки судьбы. Ждет, не зная, подставит ли им свое плечо. Да и стоит ли? «Искушения» – восьмая книга серии «ВеЛюр».

Глава 6

В то же самое время, когда у Валери с Эдгаром взбеленилась приемная дочь Валерия, в семье младших, Дэниэля и Евгении, о покое только мечталось. Агния плакала второй час, но уже не кричала, а хрипло всхлипывала. Ев пыталась ее успокоить, потом вразумить — все было тщетно. Дэн намеревался поговорить с дочерью, но реакция была обратная, та скрутилась, как еж, спрятав голову за худенькими коленками. Тогда он взял ее в охапку и отнес в комнату, уложил на кровать, говоря:

— Хочешь плакать — пожалуйста! Надоест, скажи.

— Дэн! Нельзя так с ней, надо угомонить. — Ев пыталась войти к дочери, но муж твердо стоял у двери и не пускал:

— Как?! Ты же видишь, ей сейчас все по барабану. Пусть наплачется.

— Это не правильно. Мы же родители, она наша кровинушка, нельзя так…

— А как можно? Что ты сделаешь, если у нее панцирь упрямства. Приласкать сейчас — будет себя жалеть и продолжать реветь. Наказать — она поймет за что? Нет! Не поймет, продолжит рюмсать.

— Но я не могу так. — Ев заламывала руки, подняв их к подбородку, моля его быть мягче.

— Можешь! — заявил Дэн. — Ты сейчас откроешь дверь, займешься, чем хочешь, поглядывая, но не иди на поводу. Пожалуйста! Дай ей самой разобраться, что не так. Найти пояснение истерике и нам сказать, чтобы мы могли помочь.

— В этом весь ты. — топнула Ев и отвернулась от него.

— Пусть так. Хотя хотелось бы знать, в чем в этом? Но ты, не поругаешься со мной из-за детских капризов. И я не дам ей свесить ножки с твоей шейки, или тебе выйти из себя и побить ее. Возможно, строго, но будет так, как я сказал, и покончим на этом. Я сейчас открою дверь, ты войдешь одна, или мы вдвоем, но не к ней, а по делу. Какому — решай сама! Так, или никак!

— Мужчина! — улыбнулась Ев, услышав, наконец, суть его слова.

— Прекрати меня соблазнять своей улыбкой. Я злой! — отвернулся, не спеша отходить от двери. Ев погладила его по руке, заглядывая в лицо:

— Мне тоже жаль твою работу.

— Да причем тут это! — Дэн уже и забыл о полотне, его больше всего волновало, злило и выводило из себя возникшее непонимание между ними и дочкой. — Хотя да, это была первая…

— Будут лучше. — Ев продолжала его задабривать. — А вот насчет первой, тут ты напрашиваешься на комплимент.

— Ну, все. — он наконец-то обнял ее и поцеловал в макушку. — Главное понять, что ею двигало.

Пока они спорили, Ния успокоилась и уснула. Услышав тишину, Ев заглянула, пошла к себе в комнату за книгой и присела у окна, читая, поглядывала на дочь, пыталась понять причину истерики.

— Дэн! — позвала она его тихо, когда он в очередной раз заглянул к ним. — Может она заболела? Ведь дети по-разному реагируют на боль.

Дэн подошел, положил руку на лобик дочки:

— Нет. Агнуша не больна. Спит спокойно. Просто вредничала. Кстати, все хочу спросить и никак не соберусь: почему Агния?

— Не знаю, красиво. — пожала плечиками Ев и бросила взгляд на малышку.

— А я думал, «Ния» — чтобы не вложить в дочь что-то от себя. Ведь, признайся, была сорванцом?

— Была.

— Значит я прав. Ния — то есть, лучше.

— Философ. Я — ангел! Куда же еще лучше?

— Не спорю. Но как-нибудь, порасспрошу у сестрицы и матушки, более подробно жизнь моего ангела.

— Ой, да ладно тебе. Имя понравилось, вот и назвала. Хочешь сказать, не подходит ей?

— Нашей красавице все подойдет. — Он сморщил лоб, Ев заметила и уставилась на него, ожидая. — Ну, да, ты правильно поняла, был у меня еще один вариант. — Он присел у ее ног, положил руки на колени. — Я поначалу думал, что это в честь, или память, вашей встречи с Гармонией.

— Встреча действительно была памятной и не останется бесследной. — ответила ему Ев. — Но не настолько, чтобы делать собственного ребенка заложницей. Нет, любимый мой муж, в честь сестриц, ГарМонИй, я ее не называла, хотя бы потому, чтобы она выросла личностью цельной, а не утрированной.

— Даже так. — улыбнулся Дэн, открыл рот, но рука жены легла на его губы:

— Ты лучше скажи, как собираешься узнать у четырехлетнего ребенка, что ею двигало.

— Пусть поспит, там видно будет. — он поднялся, пошел к двери.

Агния проснулась и оглянулась по сторонам. Губка вздрогнула.

— Что такое? — подошла к ней Ев. — Не наплакалась? Иди ко мне. — дочь забралась на руки и прижалась. — Так-то лучше. Такой день хороший, а ты просидела дома. Может быть, ты вообще хочешь сидеть здесь и ничего не видеть? — девочка молчала. — Пойди к папе, помирись с ним, и пойдете плавать, как кит и дельфинчик.

— Не хочу! — упрямо ответила Агния.

— Что не хочешь? Говорить или плавать.

— Идти!

— Вот тебе раз. — Ев даже засмеялась: — Тогда летай. — поцеловала красненькие, примятые после сна щечки, усадила, гладя спинку: — Давай поговорим. Ты у нас взрослая девочка?

— Да!

— Говорить будем как взрослые?

— Да!

— Объясни, что случилось? — Ния молчала. — Наверное, ты хочешь, чтобы я порезала все твои рисунки и легла плакать. Как тебе такой вариант?

— Нет!

— Что нет? Вот ты, как большой человек, забралась в мастерскую, сделала очень плохо и что? Не стыдно?

— Там был плохой.

— Кто плохой? Ния! Сядь ровно и расскажи все.

— Я не знаю. — девчушка дрожала. — Там был плохой, страшный. Я его прогнала.

— Давай мы договоримся, — вошел к ним Дэн, услышав беседу: — если ты увидишь, что-то плохое или страшное, то скажешь мне. Я же папа. Буду вас защищать. Согласна?

— Да!

— Как здорово! Пойдешь ко мне, мой ежик? — девочка глянула на него из под лобика, протянула руки. Дэн подхватил ее, уточняя: — И куда пойдем?

— Купаться.

— Хорошо. Поплаваем и кушать. А завтра, приедут девочки, тебе будет веселей.

Он бережно держал ее в руках, сбегая по многоступенчатой лестнице. Горячее сопение в шею щекотало, но веселья в его душе не было. В другой день он придумал бы тысячу прозвищ этому дыханию, но не сегодня. Сейчас он думал лишь об одном — что ее напугало? Что она увидела в его картине? А может и не в картине дело? Возможно, она унаследовала дар Ольги или Ев. Видит будущее, и оно ее пугает. Надо просмотреть еще раз то, что осталось от его работы. Там может быть разгадка. Посмотреть! Только ее глазами. Ев! Как же они не вспомнили? За неудержимым, непонятным, долгим плачем дочурки, все вылетело из головы.

****

Жан, той же ночью, лежал, прокручивая прожитый год. Виен, скрутившись калачиком и овладев его рукой, беспокойно спала, выкашливая табак и бурча про себя недовольство. Проанализировав очередной фрагмент, опять отвлекся на жену. Она снова закашлялась, отвернулась к окну и тяжело дышала, но зато отпустила его. Поднялся, посильней открыл окно и задержал взгляд на ее уставшем лице — такой он ее никогда не видел. Даже в болезни она следила за собой, а тут — волосы не чесаны, косметика размазалась, тушь потекла. Усмехнулся, представив ее самооценку поутру, и прилег назад:

«Что же тебя так взвинтило? Утром же будешь убивать себя за содеянное. Будешь, я знаю. Только что тебя толкнуло на такой поступок?» — он еще раз глянул в ее сторону, заложил руки за голову и уставился в потолок: «Появилась шкатулка…. Да, нет! Зачем все спихивать на каменные штуковины? Хотя…. Как там мать говорила — есть проблема, принеси в дом камень, приголубь, подружись, отдай ему проблему и выпусти камушек на волю. Он унесет ее, придаст земле…. Да, именно так она говорила. У нас же что, получается: попадают в дом каменные изваяния, за ними возникает проблема. Является или вскрывается завуалированный волдырь? Надо над этим серьезно поразмыслить!… И все-таки — ларец. Виен его в руках подержала минут десять…. Надо это осмыслить, ой как надо. Придешь в себя — сразу к морю! — приподнялся, взбил подушку. — Я отброшу все дела. Ничего, пусть мальчишки поработают, побегают по филиалам. Им это даже полезно. Девчонки тоже развеются, а за внучками мы присмотрим. Я буду больше времени уделять тебе и наконец, займусь семейными архивами. Перерою все, в двух домах. Не может быть, чтобы ничего не было об этих вещицах! Ольга не думала даже отдавать власть в другие руки, это ясно, как дважды — два. Так, навеяло спонтанно. Хотела проверить, насколько нас хватит. А нас, мама, хватило надолго! И еще столько же продержимся. — он проговаривал это, покручивая родовой перстень, из неизвестного камня — хамелеона, умеющего меня цвет, который в последние годы был «молчалив». Сам не заметил, переключился на односторонний разговор с матерью. — Нет, мы выстоим! Научимся жить без твоей опеки, без твоего руководства. Не хочешь общаться — не надо. Я тоже не хочу! После всего, что ты сделала, после всех этих лет молчания, после того, как ты бросила нас в порыве собственных амбиций. Бесполезная безделица! — глянул он на кольцо: — Сниму тебя сразу, как приедем в имение! — пообещал, в сердцах убрал руку за спину: — И хорошо, что не звонит! Я по-прежнему завожусь, лишь только думая о ней. Это же надо такое вытворить?! Внука она спасала. Так и хочется ей все высказать. Ух!… Вот и рассвет. — Виен пробурчала в ответ на его мысли, перевернулась на другой бок и забрала все простыни. — Хорошо, что тебе не плохо! — сказал он, расправляя постель, почувствовав, что, наконец, и к нему подступает дремота. — Но утро жди тяжелым. — прикрыв глаза, полежал немного, бездумно. И убедившись, что не уснет, пошел на кухню, варить кофе.

Тяжесть в голове, отвратительное послевкусие и дыхание, напоминающее уснувший вулкан — Виен резко открыла глаза:

— Похоже я дома! Как? Ничего не помню! — она уставилась в потолок. — Машина! Если я в постели, значит с ней все в порядке. Нифига не помню! Хотя, вру сама себе. Коктейли помню. Сколько их было? Кажется, пять. Нет! Пять первых мне понравились, они были слабенькие, а потом…. Дальше мы болтали с барменом, опять пила, сигареты. Уууу! Зачем я их купила? Кстати, а где они?… — не пошевелив даже головой, чтобы проверить, переключилась: — Шестым был «Голубая Фея». Что-то было еще…. Бармен предложил…. я вышла на улицу… Провал. Ничего не помню! Как же болит голова! — она провела рукой по подушке мужа. — Ночевал здесь. Значит, виделись. И где это он в такую рань? Фу. — аромат кофе долетел до спальни и его запах всколыхнул в ней алкоголь, началась жажда. Как не хотелось вставать, но пришлось. — Не звать же его! — ответила сама себе, приподняла голову и увидела два бокала и бутылку вина, принесенную Жаном накануне вечером, но так и не тронута. Показалось, что это то, что ей надо. Держась за виски, поднялась. Терпимо мутило, слегка качало: — Сделаю пару глотков, говорят, помогает. — вытащила пробку и сделала всего два глотка, стало действительно легче. Наполнила бокал и увидела себя в зеркале — зрелище было ужасающее! — Похоже, до ванной я не дошла. — вернулась в кровать, оставила бокал на тумбочке и легла. Начало знобить. Подтянула махровую простынь, укрылась, оставив часть лица. В окно врывалась свежесть, задышала спокойней. Где-то в глубине, далеко, далеко, просыпалась совесть. Аромат кофе приближался, ей от этого становилось тяжелей. Так захотелось родного тепла, объятий и успокаивающего голоса мужа. А в голове, каждый его шаг, озвучивался собственными приказами: «Встать и умыться! Встать и умыться!» — но продолжала лежать.

— Вот! — поставил он дымящуюся чашку и нарезанный полукольцами лимон. — Это намного лучше.

— Интересно чем? — вырвался наружу умирающий бунтарь ее эгоизма или спесивости. И она взбеленилась: — Почему все и всегда решают, что мне лучше?! Все, кому не лень? — то ли гнев, то ли запах кофе, но у Виен начался противоположный ожиданию Жана, эффект. Перекатившись через кровать, она вылетела в ванную, забралась под ледяной душ и трезвела. Услышала, как хлопнула входная дверь: — Ну и иди! Ты всегда уходишь от меня. Ты всегда отстраняешься от проблем. Иди! — кричала она громко. — Я и есть твоя самая большая проблема! — Довела воду до терпимого кипятка, выждала, сколько могла, психуя, и ругаясь. Слез не было, как и обиды, сколько ее не искала.

Спальня была приведена в порядок — кровать заправлена, посуда вынесена, ее вещи убраны.

— Хозяин! — хмыкнула Виен и перебралась в гостиную. Есть не хотелось, алкоголь гулял по разгоряченным венам. Сев на мягкий диван, погрузилась в экран. Через пару минут улеглась и не заметила, как уснула.

Жан не стал теребить Михаила, хоть и знал его всю свою жизнь, но разговоров, любых, хотелось избежать. Отправился в магазин, неспешно ходил между рядами, давая Виен прийти в себя. Еще из лифта услышал телевизор, он невероятно громко работал. Поставил пакеты на кухне и только после этого зашел в комнату. Виен спала, держа палец на кнопке звука. Полупустая бутылка у изголовья, из упавшего стакана разлилось вино.

— Понятно, догонялась! Я, конечно же, во всем виноват. Ну, ну! Давай, издевайся над собой. Проходили, знаем, как вы это можете делать! — накрыл ее пледом и пошел на кухню. — Дэн! Привет! Ну как вы там?

— Нормально. Агния к вечеру успокоилась, но мы так и не поняли, что это было.

— Я звоню сказать, что задержимся.

— Как хотите. — голос сына был безразличен и даже следующий вопрос прозвучал без всякого интереса: — Надеюсь, вы без проблем?

— Да какие у нас проблемы? Мы уже дети взрослые.

Дэн засмеялся, поняв, что Виен все еще вредничает:

— Тогда гуляйте! Виен привет.

— Передам. Целуй девочек! — отключился и повторил: — Передам, как начнет соображать! — взялся за пакеты, поднес к холодильнику, но вспомнил: — Эд! — проведя такой же короткий разговор, заглянул в комнату и вернулся в кухню. Его вдруг одолело желание приготовить обед, и он окунулся в этот процесс, не забывая заглядывать к ней.

Виен проснулась, когда начало темнеть, посидела, приходя в себя, прокручивая и разбирая события со вчерашнего вечера. Жан уже работал с документами, услышав ее, вышел из кабинета:

— Виен! Я приготовил твою любимую солянку, еще горячая. Давай обедать!

— Не хочу! — ее блуждающий взгляд проскальзывал мимо, даже не цепляя его. Обойдя мужа, направилась прямо в гардеробную, ударилась плечом, выругалась. Вываливая вещи прямо на пол, нашла невзрачные джинсы, скорее всего, кого-то из дочерей. Оделась и так же прошлепала к выходу. Открывая ящик за ящиком, что-то искала.

— Помочь? — следу за ней как тень, спросил Жан.

— Да! Где деньги? — Жан достал из кармана какую-то мелочь:

— Вот собственно все, что есть. Ты же прекрасно знаешь, у нас все на карточках. Ты значительно потратила наличные, на подарки.

— Написать отчет? Дай лучше карточку. — она протянула руку, которая тряслась, как лист на ветру. «Алкогольный синдром», заметил про себя Жан.

— Возьми! — Виен всунула пластик в задний карман и опять перевернула все:

— Где ключи?

— Ключи? Какие? — спокойно спросил Жан, прекрасно поняв, о чем идет речь.

— От моей машины! — его тон упал на курок ее нервов. Практически крикнув вопрос, она уставилась на него замутненными глазами, еле сдерживаясь, чтобы не взвыть.

— Виен! Машины нет! — все тем же монотонным голосом продолжал муж.

— Не поняла?! — хотела выпрямиться, но ее шатнуло в сторону, и она уперлась рукой в стену. — И где она?

— В ремонте! — его ответ заставил Виен присесть прямо на тумбочку:

— Что с ней?

— Ты вчера, немного покаталась.

— Да? — она задумалась, прикрыв глаза, но тут же «жажда загула» взяла верх. — А твои?

— Михаил уехал по делам. Будет в городе завтра к вечеру.

— Врешь! Жалко…. Тебе жалко железяки?! Хорошо, я возьму такси. Так даже проще. — взяла телефон, не попадая в нужные кнопки, психовала. — Какой номер? Или набери, лучше сам!

— Я не знаю номера.

— Не знаю, не знаю! Постоянно один ответ. Ты хоть что-то знаешь?

— Все! — коротко ответил Жан и забрал телефон. — Ты никуда не поедешь. Это я знаю точно! А еще то, что ты пойдешь со мной на кухню, съешь то, что я тебе дам и будешь выходить из своего загула! Или я тебя буду сам выводить!

— Да иди ты…, сам! На свою кухню. — повернулась к двери, но та не слушалась, замки не открывались. Демонстративно прошла в гостиную, открыла бар, не глядя на этикетки, налила в стакан и выпила залпом.

— Так и будешь напиваться, без причины и повода?

— А у тебя есть другое предложение?

— Есть.

— Так предлагай! — бороться с дверью ей больше не хотелось, как и ехать из дому. Решила — зачем, если можно прекрасно обойтись и домашней коллекцией. Взяла с собой бутылку, уселась на диван. — Говори, чего замолчал? Нет слов? — немного подумав, взяла второй стакан и подошла к нему. — Это так похоже на тебя! Компанию составишь? — вопрос бросила так, лишь бы не молчать. — Мне вот для тебя ничего не жалко!

— Наливай, будем пить вместе, все же приятней… — Жан не договорил то, что у него из души рвалось наружу, но Ви прекрасно его поняла:

— Конечно! Мы же правильные, воспитанные, чистенькие! Нам и правду сказать совестно. Как же мы женщину-то обидим, даже такую! «Наливай!» Нет, чтобы быть мужчиной, поухаживать за дамой, так он: «наливай»! — подошла к столу, разлила в стаканы, практически поровну и подняла один. — За тебя! — выпила залпом, даже не скривилась. Жан смотрел на нее и поражался — это же просто кошмарный сон! Столько лет вместе, она после второго бокала кривилась. Ну, слабоалкогольные коктейли могла, немного больше выпить и что вдруг ее так свернуло с дороги? Хотя с другой-то стороны, ему на пользу. Узнает все, что она о нем думает. И Виен не заставила себя долго ждать. — Не пьешь? Представь, меня не удивляет! Со мной и пить противно. Знаю. Вот ты думаешь — я неблагодарная. Нет! Ошибаешься. Я все помню. Особенно хорошее. И как ты меня спас, и как женился и что подарил. Помню. Все, все. Но одного понять не могу, зачем ты все это сделал? Я же тебе в тягость. Молчишь, да и не надо говорить, ты однажды уже сказал. А я же тебя так любила, просто жуть! Всю свою жизнь. Как увидела, тогда на море, в самом рассвете своей юности, так все — голову потеряла. Столько лет мечтала, что ты приедешь однажды, заберешь и увезешь меня от этих… ну, тех…. А ты… Ты же убил во мне все самое лучшее, что не смогли даже те две фурии уничтожить. Ты убил во мне МЕНЯ. Взял и вычеркнул. Стер ластиком, вымоченном в керосине. Так просто, безжалостно, до дыр. А, что говорить — я же никто! — Виен опять приложилась к стакану. Жан ждал, что вот-вот, потекут слезы, она разрыдается и ему будет легче ее успокоить и доказать, что это не так! Столько лет прошло, всего одна оплошность им сделана, а так засела у нее в сердце. Но, у Виен даже голос не дрогнул. Язык заплетался, от выпитого на голодный желудок, а слабости не было! И глаз не отводила, говорила, снимая с него кожу и посыпая солью: — И на этом тебе большое спасибо! Я теперь чистый лист, могу рисовать свою жизнь заново. — икнула и не заметила этого. — Чистый, лист, для всех! И детей в том числе. Ви, Ви! Как собачонку! Фу! Все забыли, что у меня есть имя. Стоп! Имени то у меня и нет! Ну я дала… Да! Я-то думала, а оно вон что! Оно-то, конечно, потому что, что-ж… Еще бы! Ты же имечко-то мое и выбелил. Да не парься! Я не обижаюсь. По делам, наверное. Только… Дел-то, у меня ни каких. Во! Чем запомнят? Нечем! Жила бессмысленно и уйду без памяти. Ладно. Давай за тебя! Ты — человек! Не пустое место. — опустила голову, смотря в пол, шмыгнув носом.

— Вилена! — голос Жана прозвучал настолько нежно, что она съежилась, услышав свое имя, и подняла к нему голову. — Ты меня так и не простила.

— Простила? — переспросила она. — За что? Я же не Господь. Это он имеет право: прощать или не прощать. А я тебе благодарна! Правда, правда! Ты открыл мне меня — без иллюзий и прикрас. Ты сделал из меня то, что никто не решался… — махнула рукой, пояснять не стала. Снова опустила голову и вздохнула. — Давай выпьем.

— Вилена! — он, наконец, присел рядом и взял ее руки, удерживая от бутылки. — Прошу.

— Ты все еще здесь? — спросила так, словно прошло несколько часов, а не секунд. Прищурилась, присматриваясь. — А где мои вчерашние вещи?

— В корзине. Зачем они тебе?

— У меня там что-то было.

— Скажи, я принесу.

— Я сама! — поднялась, пошатываясь ушла, он последовал за ней. Виен уселась на пол, достала брюки и вывернула карманы, говоря: — пусто! — и тут же закричала: — Жан! — крикнула громко и, увидев его, добавила: — А, ты здесь. Где мои сигареты?

— Виен! Ты не куришь!

— Не курю! Точно сказано. Это я так, со вчера, убиваю в себе НИЧТО! Так где? Отдавай, нехороший такой человечище!

Он принес три пачки:

— Какие?

— Пока не поняла, но цвет нравится зелененький!

— Возьми.

— А прикурить? — поднялась и тут же села на корзину. — Тебе не кажется, что меня становится все меньше?

— Не, кажется! — неожиданно для себя Жан засмеялся: Виен имела необычайное свойство — в любых ситуациях становиться ребенком, проказным, но милым. Вот и сейчас — ни капли макияжа, небрежно одета, короткие волосы торчком, опять похудела, а выражение глаз, как у пятилетнего ребенка, съевшего весь шоколад. Виен не заметила его смеха, или абстрагировалась. Все еще улыбаясь, Жан добавил: — Тебя, наоборот, много!

— Правда? — она соображала, в каком плане он это все говорит и крутила сигаретку. — Мужчина! А прикурить?

Жан чиркнул зажигалкой и поднес ей. Виен затянулась, скривилась и сразу закашляла.

— И для чего? — поинтересовался Жан, глядя на ее побелевшее лицо.

— Если бы я знала…

— Дорогая! — Жан попытался забрать у нее сигарету. — Тебе не идет и ты, напоминаю, не переносишь дым! Даже снадобья Дэна не смогли это исправить. У тебя аллергия, будет плохо.

— Куда же хуже, чем есть?

— Пожалуйста, пропустим это истязание. Действительно, тебе не к лицу сигарета.

— Да, что ты говоришь?! — она сделала очередную затяжку и вырубилась.

— Хотя бы так! — Жан отнес ее на кровать и опять послушно начал исправлять устроенный ею безлад.

****

«Одна ошибка. Одна оплошность. Пусть даже большая, но не преднамеренная! Одно недосказанное слово, а в моем случае недописанное! Только единственный раз ревность закрыла мне глаза, всего лишь на мгновение я оказался слаб, а кару буду нести всю жизнь. Почему я тогда не поговорил с ней, почему не осмелился высказать свои сомнения? Все бы давно забылось. А теперь я пожинаю плоды собственной глупости! И ведь любил ее тогда и люблю сейчас в два раза больше! И она меня любит, я это знаю. Очень любит. Иначе давно бы уже вычеркнула из своей жизни. А обиду помнит…. Столько лет прошло с той никчемной записки, столько переговорено, еще больше — вымолено прощения, а стыдно до такой степени, что не знаю, куда девать глаза! Милая моя Виен! Как же тебе будет плохо, после всех этих загулов, но как это вовремя случилось. Ты хоть смогла все выплеснуть! И я теперь буду надеяться, что забудешь мою погрешность, увидишь, насколько сильно я тебя люблю, и простишь — старого, глупого мужа! Теряющего голову от пристрастия к тебе».

****

Наутро у Виен срыв начался прямо с утра. Едва открыла глаза, пошла в столовую, достала из холодильника недопитую бутылку, вытащила чашку.

— Прости, но сегодня я тебе этого не позволю! — Жан возник рядом как тень, бесшумно и сразу забрал у нее все.

— Але, гараж! Не имеешь право! Я свободный человек!

— Имею! Ты мне не соседка!

— Давай, дави на совесть! Вспомни о детях! Только не поможет. Детям на меня наплевать! Совесть давно отработала свое, не замучает, а ты… Ты можешь и не смотреть, раз я так тебе безобразна.

— Виен! — обнял. — Ты же другая! Опомнись, любимая!

— Ух! Как лихо. Да ножом по сердцу. Только я устала быть другой! Не знаю, что ты имел в виду, но больше не хочу быть прежней! Дай стакан.

— И не надо быть прежней. Ты всегда разная. Ты умеешь меняться, не теряя лицо.

— Дай мне стакан.

— Я прошу только об одном, не истязай себя.

— Дай мне выпить! — требование ее становилось все громче. Не желая огласки, Жан открыл холодильник, налил пиво, легкое, без алкогольное.

— Что это?

— Пиво, единственное, что ты пила всегда. А с похмелья говорят, помогает!

— Пей сам. Не пустишь к бару, уйду из дома!

— Не уйдешь!

— Запрешь?!

— Если понадобиться, то запру! Преступлю себя, но верну тебя к жизни!

— Я буду орать! — они говорили на повышенных тонах, причем Виен старалась саму себя перекричать, Жан говорил тише, но так, чтобы она его услышала:

— Сколько влезет! Только я и вырубить могу. Правду говорю. И не сочту это жестоким.

— Во-ма, как! Значит ударишь?

— Я же сказал, если ты не поймешь! Пей свое пиво, или я и его вылью!

— Я эту дрянь, пить не буду!

— Как хочешь! — он перевернул бутылку и, смотря на нее, вылил все в раковину. — Курить хочешь? — Вспомнив, что вторая затяжка ее выключает, положил перед ней пачку и достал зажигалку.

— Буду! — достала сигарету.

— Только все сразу! Начну тебя, как ребенка учить!

— А ты изверг! Узурпатор! Сатрап!

— Без возражений. Я, такой! — взял ее за руки и притянул к себе. — Виен! Я очень пред тобой виноват, за прошлые годы. Но, я же пытаюсь измениться. Дай же мне это сделать, не разрушай тобою же построенное! Виен, родная моя, мы тебя все так любим! Вспомни об этом, пожалуйста! Ты — не пустое место в нашей жизни, не картина и не игрушка! Ты не зверушка, с которой поиграли и выбросили, потому что надоела. Ты мой любимый человечек, моя жизнь и моя совесть! Ну, все…. Иди ко мне…. Немного пошалила, наверстала детство, теперь возвращайся. Пожалуйста! — он слышал ее напряженность, поэтому не стал навязываться с нежностью. Усадил на стул, погладил по плечам, затем по голове, сделал шаг в сторону, взял турочку. — Сейчас заварю свой, фирменный, кофе!

— Не хочу я кофе! — проронила она, но уже без истерики.

— Хорошо, будем пить чай! Он с утра, даже лучше! — открыл окно, выбросил в мусорное ведро все сигареты и поставил на стол две дымящиеся чашки, ароматного, зеленого чая. Виен взяла чашку дрожащими руками, сделала маленький глоток и тут же услышала, как пары выпитого всколыхнулись и согрели кровь. Бросила в чашку кусочек лимона и опять глотнула и тут ее загул, запоздало, но вылез наружу.

Сутки он предотвращал ее алкогольное отравление, еще полдня приводил в норму. На рассвете понял, что все удалось.

— Как самочувствие? — спросил, увидев, что жена проснулась.

— Нормально.

— Приятно слышать. Думаю, дня через два можем ехать к детям.

— Можем. — вздохнул и спряталась под одеяло, оставляя только нос: — Как они?

— Позвони, телефон на столике. Скажу одно — скучают.

— Не сейчас. — помолчала, поглядывая на него одним глазком: — Дай оклематься, потом добьешь.

— Даже не думал. Вот глупая! Как я могу? Да и потом, время-то потеряно! Что приготовить?

— Не обижайся, но мне все равно. — и она, наконец, улыбнулась — болезненно, устало, но по доброму.