Сопротивление материала. Роман. Том 1

Виктория Травская

Всё, что не убивает, делает нас сильнее. Как мы пережили двадцатый век? Об этом расскажут судьбы героев – «простых» людей, которые живут в маленьком городе на юге России. Любят и ненавидят, страдают и радуются, преодолевая сопротивление неподатливого, жёсткого и жестокого материала истории. Книга содержит нецензурную брань.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1.

На другое утро после того, как арестовали Ваниных родителей, дядя Лёша принёс с чердака доски и расширил Борькин топчан в кладовой. Весь следующий месяц он пытался узнать хоть что-то о судьбе Дедовых. Из знакомых точно знать о них мог только Ивахнюк, но Алексею Петровичу сама мысль о том, чтобы к нему подойти, была нестерпима. А идти в ОГПУ значило подвергать опасности своих близких, не говоря уже о том, что правды ему там всё равно бы не сказали. Крепко подумав, он подошёл к председателю железнодорожного парткома: тот был человек классово и идейно близкий и имел полное право поинтересоваться судьбой лучшего инженера своего предприятия.

— Понимаю тебя, Алексей Петрович, и сочувствую. Мне самому жаль терять такого специалиста… Да и человек он хороший. Честный, правильный. Вот только женился необдуманно…

— Что ты такое говоришь, товарищ Левченко? Я знаком с Катериной Егоровной восемь лет и ничего, кроме добра, от неё не видел!

— Так-то оно так… Но известно ли тебе, что фамилия твоей соседки — Корнилова?

— Вооот оно что! — отозвался Матвеев осипшим голосом. — А я-то думаю: как же эта гнида Ивахнюк себе жилплощадь сумел расчистить!

— Ну-ну-ну, ты это оставь! Это не нашего с тобой ума дело. И мой тебе совет: если не хочешь разделить судьбу своего друга — держи это при себе!

Алексей тяжело опустился на стул и замолчал, нахмурив брови.

— Ты кури, если хочешь, — сказал Левченко и подвинул к нему пачку папирос. Матвеев покосился на пачку, но папиросу не взял — достал из кармана кисет, свернул самокрутку. Так они сидели в тяжёлом, вязком молчании, и казалось, что дым от их сигарет — это невысказанные мысли, которые вьются вокруг, смешиваясь и образуя причудливые фигуры.

Наконец Левченко выдохнул облако дыма и сказал:

— Я слышал, ты хлопца Дедовского к себе забрал. Дело твоё, но гляди в оба. Теперь один неверный шаг — и тебя тоже возьмут в обмолот!

— Я Ваньку не брошу, дело решённое, — ответил Алексей. — Я Дедовым всем обязан, они мне как семья. Но мне надо знать, как с ним поступить. Сам понимаешь, теперь его фамилия ему как клеймо. Если с Ильёй и Катериной дело гиблое, то мы с Евдокией хотим его усыновить и дать ему нашу фамилию.

— Хорошо. Узнаю, что смогу.

Недели две спустя состоялось заседание парткома. Когда оно закончилось и народ стал расходиться, Левченко, стоя у двери, попросил Матвеева задержаться. Закрыв дверь за последним выходящим, коротко сказал, глядя Алексею в глаза:

— Я выполнил твою просьбу, Алексей Петрович. Можете забирать вашего хлопчика, — и распахнул дверь.

Алексей ничего не ответил, молча вышел из конторы на перрон, глубоко втянул сырой и холодный воздух, так привычно пахнущий креозотом, которым смазывали шпалы. Выдохнул облачко пара — скоро зима!

«Расстреляли!»

Иначе ему не разрешили бы усыновить мальчика. А теперь он сирота! И у него нет никого на свете, кроме них — дяди Лёши, Дуси и Борьки. Таким же сиротой был и сам Алексей, когда Аркадий Валерьяныч, Ванин дед, привёл его в училище. Мамка работала на железке — мыла вагоны, отца Алексей не знал. Слышал только непонятные разговоры за спиной: Тонька-шалава с проезжим машинистом нагуляла, в подоле принесла — родители её и выгнали! Со временем разговоры поутихли — у местных кумушек нашлись другие предметы для сплетен, Алексей вырос и помогал матери. Жили они в бараке при станции, и как-то он забрёл в депо. Всё там пугало и манило одновременно: от вида циклопических внутренностей огромных паровозов захватывало дух, а перепачканные в мазуте люди казались героями, покорившими чудовищ. Один из них наконец заметил парнишку, заворожённо глядевшего на это действо из тёмного угла.

Конец ознакомительного фрагмента.