Карета шестнадцать!

Виктория Романова, 2023

Вика и пять ее подруг познакомились, когда были совсем детьми. Спустя десятки лет они встречаются в «их» месте и как раньше делятся самым откровенным.Эта история взросления пропитана особенной атмосферой ностальгии по детству восьмидесятых и юности девяностых. Героини учились, выходили замуж, строили карьеру, рожали детей, проживали радости и потери – росли, преодолевая каждая свои проблемы, вместе. C ними менялась и страна, и любимый город – Санкт-Петербург. Как сохранить дружбу сквозь десятилетия? Можно ли остаться друзьями, пройдя через испытания юности, а за ней и взрослой жизни? И главное – нужно ли?

Глава 4. «Ела краску на перемене!»

Несмотря на неудачное начало и нелюбовь к ранним подъемам, в школе у Вики все шло хорошо. Сначала ей нравилось только письмо, потом мало-помалу стала получаться математика и случилась первая магия с чтением: буквы сложились в слоги, а слоги — в слова. Беата с Ксюшей тоже не отставали: все трое как-то успевали в перерывах между шалостями выполнять домашнюю работу и учились на отлично. Возможно, этому способствовала и Лидия Александровна, которая могла приложить двоечника головой о доску. Удар, конечно, был несильным, но убедительным: домашнюю работу лучше выполнять, а на уроках — слушать внимательно.

Для невыполненных дома заданий требовалось весомое оправдание. Собака, съевшая дневник, не подошла бы — это понимали и Вика, и Беата, и Ксюша, и все остальные ученики в классе. Однажды Беата почему-то не прописала букву «ш» в тетради, и девочки на перемене думали, как объяснить эту вопиющую безответственность Лидии Александровне. Они старались изо всех сил, заранее сочувствуя голове Беаты, которая могла столкнуться с доской и выйти из этой схватки проигравшей.

— Может, скажешь, что на тебя во дворе дома напал грабитель и отнял портфель?

— Вик, зачем грабителю мой портфель? Да и не поверит, вот же портфель, на месте…

— Ну тогда скажи, что мама и папа забрали ключи, а ты весь вечер ждала их в парадной, а утром пошла в школу, потому что они не пришли.

— Вызовут родителей к директору, узнают, что это вранье, еще хуже будет.

Звонок прервал девичий совет, Беата пошла на урок, обреченная придумывать оправдание на ходу. С другой стороны, вдохновенная ложь всегда лучшая, это девочки знали на собственном опыте — столько раз приходилось объяснять бесчисленные проделки. Ксюша и Вика немного переживали за Беату, но в то же время были уверены: она справится.

— Беата, к доске!

— Я не сделала домашнюю работу, Лидия Александровна.

— Это еще почему?

— У соседей, Лидия Александровна, самогонный аппарат взорвался, так бабушка сказала. Бахнуло так, что все подскочили. Мы ничего сначала не поняли. Смотрим — люди во двор выбежали. Стекло вокруг, даже цветы с подоконника на улицу выпали, вы представляете?

Лидия Александровна к такой душещипательной истории оказалась не готова, поэтому просто поправила очки и вызвала к доске другого несчастного. Правда, в дом к Беате потом приходил участковый, ходил по квартирам, проверял, у кого там самогонный аппарат. Беата бабушке в своем вранье признаваться не стала, и гнев родителей обошел ее стороной.

Так везло не всем и не всегда. Вот Вика, например, однажды получила выговор в дневник, а в другой раз — вообще довела маму до слез.

В один из обычных школьных дней в Викином дневнике появилась летящая красная запись «Ела краску на перемене!». В тот день Вика дежурила с подругой Ксюшей. Нужно было помыть доску, чтобы на ней не осталось меловых разводов, и полить цветы. Задание ответственное, но немного скучное. Закончив, Вика осмотрела результат своей работы: чисто, Лидия Александровна будет довольна. Взгляд школьницы упал на парты: следующим был урок рисования, все уже подготовили альбомы, разложили карандаши и акварельные краски.

— Ксюх, а ты знала, что краски можно есть?

На упаковке акварели было написано: «школьно-оформительские», ничего об их съедобности не упоминалось. О несъедобности, впрочем, тоже не говорилось ни слова, и Вика, почувствовав азарт, так сильно захотела убедить Ксюшу, что краски стоит попробовать, что поверила в это сама.

— Самые вкусные, Ксюх, — желтые. У меня дома есть набор, я все попробовала. Желтые — они как лимон, кисленькие. Хочешь?

И чтобы убедить Ксюшу, Вика подошла к первой парте, помочила палец в стакане, засунула в желтую краску и отправила в рот. Вике краска показалась безвкусной: ни соленой, ни сладкой, и уж точно ни кислой. Но отступать было нельзя, поэтому Вика повторила то же самое с краской с другой парты. А потом еще и еще. Ксюша, вдохновленная примером подруги, тоже совершила налет на акварели одноклассников.

Когда перемена закончилась, учительница, зайдя в класс, увидела Ксюшу и Вику с ярко-желтыми ртами. Объяснения не требовалось, да и слов у Лидии Александровны не нашлось. Она покраснела так, словно сама всю перемену баловалась с краской, только с красной. Девочкам она выплюнула: «Дневники на стол!» Так и появилась в дневнике запись «Ела краску на перемене!». Прелесть этой проделки была в том, что она показалась всем взрослым настолько бессмысленной, что мама Вику даже не ругала. Вздохнула только осуждающе.

Плакала же мама в другой раз, тоже из-за школы. На перемене, когда не нужно было дежурить, все выходили в коридор. Скорее, правда, выбегали, а то и вылетали, как пробки шампанского. И дальше мчались по инерции, словно переключался какой-то тумблер, и выключить его возможным не представлялось, пока не прозвенит звонок. Дежурные из старших классов ходили по коридору, покрикивали на первоклашек: «А ну не бегать!» Но остановить сорок две крутящиеся юлы было невозможно.

Однажды Вика летела куда-то по коридору, без цели, но очень быстро, как может бежать только первоклассник после сорока минут урока. Полет девочки остановило окно, внезапно появившееся на пути. Удар был такой силы, что стекло разлетелось на мелкие осколки, а директор, на Викину беду шедший по коридору, настолько испугался, что даже кричать не стал. Широким шагом — потому что директору бегать по коридору нельзя, он же не первоклашка — подошел к Вике и взволнованно спросил:

— Ты цела? Ничего не болит?

Вика захлебывалась в рыданиях: ей не было больно, стекло каким-то чудом ее не поранило. Она ужасно боялась, что про окно расскажут родителям, их вызовут к директору, заставят новое стекло вставить…

— Я… Я… — Вика изо всех сил старалась что-нибудь сказать, но выходило только безутешно плакать.

— Да что такое? Ну в чем дело? — Директор начал волноваться не на шутку.

— Я не могу домой теперь… Мама… ругаться… будет.

— Ну, маме рассказать придется, и лучше тебе самой — она все равно узнает. Чего ты так боишься, не убьют же тебя?

— Не говорите маме, она меня обратно вернет…

— Куда вернет?

Вика сама не понимала, куда мама ее вернет, но сказанного не воротишь.

— В детдом. Я маме и папе неродная, они и так бьют меня каждый день… Но это ничего, лишь бы обратно не вернули, в детдоме совсем плохо, и меня больше никто не возьмет к себе домой…

Вид у Вики был такой несчастный, а выдуманная новость о семье — такой шокирующей, что директор замолчал. Задумался. Потом он почему-то погладил девочку по голове, развернулся и ушел за техничкой, а Вика отправилась в класс.

К вечеру девочка успела забыть о происшествии с окном: за день в школе происходило столько интересного, всего не упомнишь. А вот директор, видимо, все запомнил — и окно, и Викиных родителей, которые каждый день били дочь за непослушание. Маму вызвали в школу, домой она вернулась в слезах: «Ну ты и сволочь, Вика. Как такое вообще можно было придумать? Да тебя хоть раз кто-то пальцем тронул?!» Ответа у Вики не было, маму стало ужасно жалко, и еще пару дней Вика ничего такого не делала, даже домой старалась прийти вовремя.

Но Вика постоянно опаздывала. Ключ мама ей не доверяла, потому что боялась, что дочь его потеряет, и была права. Поэтому приходилось договариваться о времени, когда девочка должна быть дома, а мама ее ждала, чтобы уйти на работу во вторую смену. Вика всегда опаздывала, мама — злилась. Несколько дней после происшествия с окном пришлось приходить вовремя, чтобы мама забыла, что Вика у нее, оказывается, приемная. Получалось плохо, но девочка честно старалась.

Однажды в школе отличилась и Ксюша, правда, много позже — словно выжидала, набиралась смелости, чтобы совершить что-то отчаянное. В том месяце математика у всех не задалась, в журнале напротив фамилий один за другим стали появляться изящные лебеди — неуд, неуд, неуд. А Ксюша возьми и предложи одноклассникам:

— Давайте украдем журнал, вырвем из него страницу, да и все. Не будет у нас больше двоек!

Идея всем понравилась, но желающих поучаствовать, кроме самой Ксюши, не нашлось. Тогда девочка в одиночку прокралась в канцелярию, вытащила журнал с надписью 5 «Б», а потом в темном коридоре раз! — и вырвала лист с ненавистными двойками. Только вот, что делать дальше с журналом, девочка не придумала. В итоге журнал поселился в дупле дерева, в парке у школы. Ксюше показалось, что там ему самое место, да и искать его у белки в домике никому в голову бы не пришло. Классной руководительнице, по совместительству учительнице математики, тогда попало от директора по первое число, даже в роно вызывали. Про двойки она, как назло, тоже хорошо помнила, и журнал ей оказался не нужен. План Ксюши провалился, больше журнал никто не крал и не прятал — вышло бесполезно, а то и вредно.

Дух авантюризма девочек распространялся не только на школу: его хватало и на проделки дома. Подружки очень любили ходить друг к другу в гости. Тогда к Беате, Ксюше и Вике присоединились Аня и Лена, и это была уже маленькая преступная группировка. Действовали они, как и положено группировке, слаженно. Например, приходя домой к Беате, дружно доводили до белого каления ее бабушку. Все пятеро запирались в туалете, Аня хлопала дверью, Лена в такт била по тазу, Ксюша сливала воду в бачке, остальные под импровизированный аккомпанемент напевали: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил». Школьный худрук этой постановкой, возможно, восхитился бы, а вот Беатина бабушка обидно называла это какофонией и утверждала, что у нее от девочек раскалывается голова. С повязкой на лбу она вылетала в коридор, крича: «Сил моих больше нет! Я ветеран войны! Прекратите немедленно!» Но остановить концертную деятельность можно было только звонком родителям с просьбой больше никогда не пускать их в гости к Беате.

В гости пришлось и правда какое-то время не ходить, за что от обиды девчонки решили научить Беату гадким словечкам.

— Беат, а Беат, знаешь, что такое гондоны?

Беата не знала, и девочки порекомендовали ей поинтересоваться у тети — строгой институтской преподавательницы испанского. Тетя не растерялась: «Ты, Беата, дурочка, неправильно услышала. Не гондоны, а гон-до-лы. Гондолы, итальянские лодки такие, сейчас покажу». — И отправилась за книгой о Венеции. Так и провели вечер — рассматривая картинки и изучая итальянскую культуру.

На следующий день девочка гордо рассказала всей компании, что тетя сказала, что она дурочка, зато теперь Беата навсегда запомнит, что такое гондолы, еще и про гондольеров сможет рассказать. Вика засмеялась:

— То, что ты дурочка, это твоя тетя права. А гондоны — это…

Беатина бабушка потом на собрании жаловалась, что ее девочку в школе учат плохим словам, да еще кто — отличницы! Викина мама по привычке вздыхала.

Так, в уроках, детских шалостях и родительских вздохах прошли первые годы школы. Девочки выросли, и дух авантюризма вырос вместе с ними. Вот только нежно-кремовых стен родной школы они никогда больше не смогут увидеть. В две тысячи пятом году четырехэтажное здание средней школы №243 будет снесено для строительства второй сцены Мариинского театра. Здание, что пережило войну, перестройку и не одно поколение дружбы, теперь навсегда было погребено, оставаясь в памяти тысяч людей и на пленочных фотокарточках.