Вспомни меня. Книга 2

Виктория Мальцева, 2023

Альфа и Седьмая вынуждены покинуть лагерь и отправиться на поиски цивилизации. Оба хорошо понимают, что выжить будет трудно: впереди зима, лекарства на исходе, запасов еды недостаточно. С другой стороны, наконец-то юноша и девушка окажутся наедине, и всё, что только начало между ними зарождаться, теперь имеет все шансы расцвести. Но их планы – это только их планы, потому что следом идёт третий. Точнее, третья…

Глава 1. Другими глазами

Это Рэйчел. Она не улыбается, скорее, кривит рот в улыбке.

— Чего ты щуришься? — с ходу допрашивает.

— Глаза из-за солнца болят.

— Как ты?

— С божьей помощью.

— И зовут твоего бога Альфой? — ухмыляется.

Я обращаю внимание на её выбор слов. Не далее, как пару недель назад, она назвала бы его «нашим».

— Уверена, у него другое имя.

— У всех нас другие имена. И всё-таки, как ты?

— Уже лучше, спасибо. Аппетита только нет. И сил мало.

— Но они же возвращаются?

Рэйчел усаживается рядом. И опять я кое-что замечаю: она не боится заразиться, чего я ожидала бы от неё в первую очередь. Эта дама — самая осторожная в коллективе.

— Конечно. Правда, слишком медленно, — честно отвечаю ей.

Сегодня четвёртый день с тех пор, как я пришла в себя, и первый, когда мне разрешили самостоятельно выходить из хижины, греться на солнце и смотреть на море. Море — моё лекарство, а в дырчатых стенах хижины мне хорошо только когда он на месте, а когда его нет — душно. И страшно, что не вернётся.

Страх — штука странная. Все месяцы до этого мне не было так тревожно за него, как сейчас — болезненно, панически, но… и хорошо мне не было тоже. Это «хорошо» я называю «счастьем», потому что ничего другого не знаю… или не помню. Эти последние четыре дня — лучшие в моей жизни. В той её части, которая хранится в памяти, разумеется.

Это моё главное и любимое занятие теперь — перебирать в памяти кусочки, где мы вместе, взгляды, слова, прикосновения… Всё это очень странно.

Он называл меня «родной» во время болезни, я помню. Произносил это в те моменты, когда мне было больнее всего, а в его глазах скапливалось слишком много отчаяния. Сейчас, когда моё сознание с каждым днём всё прозрачнее, я часто повторяю это слово про себя.

Родная.

Что оно означает?

Если вернуться на месяцы назад, когда мы впервые очнулись на этом берегу, он был первым, кого я увидела. Так сложились обстоятельства. Но если бы я открыла глаза, и передо мной стояли бы все девятнадцать бедолаг, лишённых памяти во имя эксперимента или телешоу, я бы тоже увидела его первым. И не потому, что он самый высокий и объективно самый красивый человек из всех — есть что-то ещё. Нащупать это «что-то» и сформулировать прежде не виделось возможным, но теперь, после болезни, складывая кусочки воспоминаний, как мозаику, и владея словом «родная», я начинаю осознавать, кто он.

И дело не в легенде про «разорванную пару», которую каждый притягивает за уши в свою хижину, дело в том, что я чувствую, когда мы вместе. Не важно, в ссоре мы или «в поцелуях», если он рядом — мне спокойно. За себя и за него. В равной степени: за себя и за него.

— Вся деревня слышала, как он выл, — внезапно сообщает Рэйчел.

Её голос далёк и от веселья, и от иронии, так привычных ей. В нём тревога.

— Кто?

— Альфа. Я внутрь не входила из-за инфекции. Но ты же меня знаешь — любопытство когда-нибудь точно меня прикончит. Словом, когда Вожак воет, в срубе не усидишь. Ты как будто умерла, когда я заглянула, и уже не в первый раз, со слов Леннона. Альфа выглядел так, будто сошёл с ума. Сдавливал твою грудь, дышал в рот, будто хотел надуть… и, видно, разодрал твою болячку так, что всё твоё лицо было в крови. Да и его тоже… Жуткое зрелище.

Рэйчел задирает руку и указывает на угол своего рта в том месте, где у меня уже отвалилась корка.

Сегодня утром он поцеловал меня с той стороны, где мои губы здоровы, со словами «я с краешку». Это «с краешку» — мой талисман на сегодня. Я бережно храню его на языке, как последнюю карамельку, с которой никак не хочется расставаться.

— Кровь его, конечно, не пугала, — со вздохом заключает Рэйчел, — а вот, смерть — да.

Я ничего из этого не помню.

— Да, — продолжает Рэйчел. — Это действительно было из ряда вон — видеть самого сильного… сломленным. Мы ведь все зависим от него… ну, объективно.

Она снова умолкает, и мне очевидно, что ей нелегко рассказывать. Не такая уж она и циничная, какой хочет казаться.

— В общем, когда я заглянула, он на коленях стоял… и стонал.

Она резко поворачивает голову в мою сторону:

— Выл, как зверь. Если точнее.

Потом снова отворачивается, и, уставившись на море, добавляет.

— Что бы он ни делал, ты не дышала.

Я не знаю, что говорить. Поэтому сообщаю очевидное:

— Сейчас вроде дышу. Значит, у него всё-таки получилось.

Сердце моё бьётся так, будто до этого тонуло, а теперь выбралось на поверхность и не может отдышаться.

Проходит время, прежде чем Рэйчел натягивает улыбку и меняет пластинку:

— В деревне многое переменилось, пока ты болела. А пока выздоравливала, изменилось ещё больше. Угадай, кто объявил тебя ведьмой?

Тут даже гадать не нужно.

— Цыпа?

— Нет, — хохочет Рэйчел.

А я в растерянности.

— Красивая?

— Да уж… Похоже, твой случай безнадёжен. Ни черта ты не разбираешься в людях. Дана! Дана заявила, что «так околдовать парня могла только ведьма». Красивая, как раз, неожиданно выдала разумную мысль: «Что, если он выбрал её, значит, сразу ведьма?»

— А ты что сказала?

— Ничего. В сложившейся ситуации, знаешь ли, когда у Главного поехала крыша, и он ни с кем не разговаривает, никого не слушает, ни о чём не хочет слышать, надеяться на его защиту — это рыть себе могилу.

Тут никто никому не должен. Я помню.

— Люди настроены агрессивно. И не удивительно: в своих бедах и лишениях всегда удобнее обвинить кого-то, найти объект для ненависти. Боюсь, речь уже идёт даже не о травле. Тебя убить хотят, Седьмая. Не все, конечно, но уже многие. И самое страшное — Альфа полностью потерял авторитет. И если бы только он разговаривал с людьми, если бы он не бросил жену, если бы его жена не ждала ребёнка, если бы, и если бы, если бы… Они больше не чувствуют себя защищенными, и поэтому в деревне массовый психоз:"Ведьму на кол”, “Сжечь тварь","Освободить Альфу”.

— От чего освободить?

— Ты серьёзно или шутишь? А… это видать, последствия болезни. Напомню: ты украла парня у беременной девушки. И она от горя решила покончить с собой.

— Альфия?!

— Угу. Смотрю, уже лучше соображаешь. Она и заварила весь этот котёл, пока соплеменники слушали, как самый несокрушимый воет. Когда ты всё-таки очухалась, все ждали что он вернётся к жене.

— Жене?

— Не притворяйся, что ты не знала. Все видели, они проводили ночи вместе… хоть и тайком. Он, очевидно, не определился с выбором, но и удовольствие получать хотел. Бог ему судья. Все мы грешные, никто не без недостатков.

Я закрываю лицо рукой — солнце слишком яркое, глаза слезятся.

— В общем, она ушла. Ребята её искали, и не нашли, но обнаружили её футболку, прибитую к берегу в том месте, где мы купались.

— Господи…

— Вот тебе и Господи. После этого все съехали с катушек. Именно после этого. И хотя у тебя совершенно неожиданно нашелся защитник в лице Красивой, её обращение на сторону большинства заняло ровно три секунды: никто не хочет лишиться поддержки из-за тебя. Умник вот тоже сразу выбрал правильную сторону. Нет смысла сопротивляться силе, в несколько раз превосходящую твою, тем более, что она на правильной стороне.

— Правильной? — уточняю я с перекошенным лицом.

— Конечно, правильной. Она ведь беременная, Седьмая! Сколько повторять?

— А при чём тут он? — почти кричу ей.

Она смотрит на меня, как на дуру, и даже не улыбается. Некоторое время спустя спрашивает:

— Окей. Тогда давай ещё раз: что ты помнишь о сексе?

Её вопрос огорошивает, но я решаю говорить всё, как есть. Хуже уже быть не может. Я и так ведьма.

— Только то, что всем он нравится.

— В этом участвуют интимные органы, Седьмая. Как именно они участвуют, ты помнишь?

— Нет.

— В таком случае, может, ты и не знала никогда?

— Что ты хочешь этим сказать?

Рэйчел поджимает губы, прежде чем открыть рот и просветить меня.

— У парней тоже есть семена. Как ты понимаешь, они необходимы для зачатия. Женщины вроде земли, в которую они и высаживают эти семена — каждый свои. Миру известен лишь один случай, когда это произошло без участия мужчины…

Рэйчел долго и терпеливо ждёт, пока закончится мой приступ кашля, и в общих чертах обрисовывает анатомию того, как именно происходит зачатие.

У меня начинает болеть всё тело.

Я всего этого не знала, но… каким-то образом «догадывалась», что именно происходит у пар, между Альфой и Цыпой в том числе. Мне было очень тяжело жить, когда я увидела Цыпины кроссовки рядом с его хижиной. Все свои муки объясняла этим болючим чувством «ревность», а легче мне становилось только от пилюли Рэйчел «Здесь никто никому не должен». Её средство, конечно, шло вразрез с политикой Вождя, согласно которому «Выжить мы сможем только вместе», но очень уж действенно помогало.

Если мы все вместе, и всё у нас должно быть поровну, то как же так выходило, что Цыпе доставалось его внимания больше всех? Вооружившись таблеткой Рэйчел, я больше склонялась к версии «Будь моя воля, я бы забрала это внимание целиком себе и ни с кем бы не делилась».

Воля не моя, но в эти дни его внимание целиком принадлежит мне. Вон, даже разговаривать ни с кем не хочет. Даже с теми, с кем действительно надо поговорить.

Хорошо ли мне? Довольная ли я теперь, когда узнала о сбежавшей Цыпе? Где она? Что с ней? Что будет с ребёнком, если Цыпа не ест? Как долго он продержится? Успеет ли Альфа их найти?

Вот и выходит, что «Никто никому не должен» — полная чушь. Альфа должен. Потому что, отдавая своё внимание Цыпе, он посеял свои семена, и они взошли. Теперь за ростками нужно ухаживать.

— Единственный, кто за тебя впряжётся — это Леннон. Дурачок. Идеалист! Но его сил, конечно же, не хватит. А Альфа — невменяемый. Как тебе живётся, кстати, с человеком, который сошел с ума?

— Со мной он разговаривает.

Я не знаю, зачем сказала это. Наверное, желание не выглядеть ведьмой в её глазах превысило здравомыслие и осторожность.

— Да-а-а?! Это очень интересно… Это прямо…

От того, как Рэйчел растягивает рот в улыбке, мне становится жутко. Она молчит некоторое время, такое долгое, что мои страхи приобретают неукротимый характер. Может быть, все дело в перенесённой болезни, в галлюцинациях, в моём, возможно, повреждённом инфекцией мозгу, но от страха у меня трясутся руки. Я уже не уверена, разговаривал с ли он со мной? Может, мы оба сумасшедшие? Может, мои галлюцинации, или фантазии, или сны, или воспоминания, будь они прокляты, не прекратились?

— Хорошо. Это очень хорошо! — с выдохом заключает Рэйчел. — Бог вам в помощь.

Она резко поднимается, чтобы уйти, даже делает несколько шагов в направлении деревни, потом вдруг резко останавливается, оборачивается, и наставляет напоследок:

— Не отходи от него ни на шаг. Если он идёт на охоту — ты с ним. Знаю, что тяжело, но выбора у тебя нет. Оставаться одной в его долгое отсутствие слишком рискованно. Леннон раз пять пытался с ним поговорить — всё без толку. Сегодня утром я тоже к нему подходила. И знаешь, что?

— Что?

— Он зашипел на меня, как дикий бешеный кот!

Уходя, она хохочет, не очень громко, правда, но её смех не злой, и мне становится немножко легче.