Любовь, как птицу, приручила

Виктория Левина, 2020

О том, «что движет солнце и светила», мы знаем давно. О любви написано очень много. Но у каждого она своя. Какой же она является в этой книге? Автор представляет её лик то в ярких красках Средиземноморья, то в бряцании кандалов каторжников в «Леди Макбет Мценского уезда». Она – то счастье, брызжущее радостью, то горе, придавливающее к земле… Настолько разная, что начинает кружиться голова! Приобщитесь к её краскам, засмейтесь и всплакните, вдохните глубоко вместе с автором и почти задохнитесь от радости бытия и от глубокого удивления силой и накалом страстей человеческих!

Подружка

— Госпожа!

Он осторожно взял мою руку и поднёс к губам…

Я покраснела. Такие нежности в среде нашего инженерно-офисного состава работников выглядели как-то странно, неуместно даже…

Люди, хорошо знающие друг друга, чтобы показать радость встречи, могут приобняться, даже поцеловать в щёчку или дать себя поцеловать, но не руки же целовать, в конце концов!

Я слегка скосила глаз — не видел ли кто этого галантного жеста: неловко как-то…

От Давида это не укрылось — от него вообще трудно было что-то скрыть, от моей «подружки»!

Руки Давид не выпускал, и даже наоборот — ещё раз нежно прикоснулся губами.

Импозантный интересный мужчина с элегантной седой шевелюрой и аккуратными усиками, всегда прекрасно одетый и пахнущий дорогим мужским парфюмом, выглядел сегодня необычно смущённым и немного взволнованным. Я его просто не узнавала! «Не в любви же он пришёл объясняться!» — ни с того ни с сего промелькнуло в голове… Я не узнавала свою «подружку»! Сколько лет мы работали вместе, обедали за одним столом, болтали обо всём на свете!

Я пришла работать в чисто мужской коллектив. Да и работа была чисто мужская — чертежи, компьютерные модели, замеры… Вначале меня как-то не брали в расчёт, не укладывалось в голове у моих новых товарищей по работе, как это среди них вдруг оказалась женщина. Какой такой сбой программы произошёл в их налаженной и живущей своей размеренной и такой профессиональной жизнью мужской команде, — что прислали вдруг эту русскую? Ну была бы хоть молоденькой куколкой, чтобы глазу было на чём отдохнуть… А эта — так себе, не первой молодости барышня…

А мне было наплевать на их настороженное отношение! К мужскому коллективу мне не привыкать — и там, и здесь я в основном всегда работала среди мужчин, дело я знаю, да и работы не боюсь. В общем, уже через несколько дней они начали потихоньку замечать меня, пытались разговаривать, несмотря на мой ещё ужасающий тогда акцент. А уж когда обратили внимание на мой «ненормированный» день — прихожу первая и ухожу последняя, — первый лёд был растоплен, и начинали зарождаться нормальные человеческие взаимоотношения.

Все, как один, мужчины были религиозны, носили на себе атрибуты верующих евреев и два раза в день уходили молиться. А я в это время, радуясь наступавшей тишине и одиночеству, набрасывалась с азартом на работу! Подправляла, подчитывала, уясняла! Мужчины, в свою очередь, сделали вывод, что женских черт во мне, видимо, мало, что я отношусь к категории «трудоголик обыкновенный», — расслабились и перестали чувствовать себя со мной «как уж на сковородке». Короче, вскоре мы подружились.

А ведь никому из них и в голову не приходило, какая бурная жизнь у меня кипит за порогом офиса! Я в то самое время вышла замуж — по большой любви, вопреки всем законам логики, почти в сорок восемь! Купила квартиру, уже вторую, в новом эксклюзивном суперсовременном доме! Получила права на вождение первой в моей жизни машины! И, наконец, защитила американский диплом по компьютерным сетям! Вся эта информация просилась наружу, хотелось её с кем-нибудь обсудить, рассказать, поделиться с подружкой!

И я такую подружку нашла.

Давид отличался от других сотрудников-мужчин тем, что любил и желал слушать. Понемногу я начала делиться с ним. Он слушал заинтересованно, задавал вопросы, желая уяснить для себя некоторые непонятные ему вещи, советовал. Мне было приятно просто поболтать с ним во время обеденного перерыва, рассказать новости, обсудить проблемы.

Однажды он ворвался в кабинет, непохожий сам на себя — взъерошенный, злой, и заорал с порога:

— Иди посмотри, что они там творят в цеху, на твоём объекте! Думают, что ты не заметишь — новый человек! Халтуру гонят твои подопечные, а тебе отвечать придётся! Мы вдвоём бегом ринулись в цех. Двое молодых рабочих, пытаясь скрыть ошибку, «чтобы не наругали», уже почти заканчивали зашлифовывать следы переделок, которые могли стоить людям жизни… Они и мы стояли друг напротив друга. Давид орал, размахивая деталью с криминальной ошибкой перед носом испуганных операторов, а я ревела в голос от обиды, от разочарования в людях, от осознания опасности… Не забываются такие вещи.

Он долго не верил в истинность моих взаимоотношений с мужем:

— Скажи, а он, этот твой персидский князь, знает вообще, что у него в руках? — намекая на то, что мы с мужем принадлежим к разным мирам, культурам и социумам.

— Знает, знает! — смеюсь я. — Ты ведь вот тоже — восточный мужчина, а жену свою уважаешь, лелеешь и бережёшь!

Давид, смущённо поглаживая свой марокканский ус, доволен комплиментом:

— Ну я — другое дело! Я сам себя воспитал! Знаешь, чего мне стоило обуздать в себе вспыльчивость и прочие взрывчатые вещества? Перманентная борьба это называется.

Муж мой тоже исправно молится и соблюдает всё, что надо соблюдать верующему еврею. И я естественно относилась к уходам моих сотрудников на молитву два раза в день. Мне нравилось наблюдать, как моя «подружка» Давид и его товарищи возвращаются из синагоги — серьёзные, тихие, сосредоточенные. И как они сознательно избегают общения со мной до и после молитвы: нежелательно видеть женщину, говорить с ней. Однажды я слышала, как один из особо верующих, «экстремист», наставлял Давида: «Вы постоянно вместе! Люди всякое могут подумать! Что вас связывает? Ты — праведный еврей! А она — что ты о ней знаешь?»

Давид задумчиво посмотрел на него и сказал: «Она — человек!»

А теперь он стоит передо мной, держа мою руку в своей, и начинает говорить, смущённо, запинаясь:

— Я пришёл попрощаться. Выхожу на пенсию. С тех пор как тебя перевели на другой объект, я не переставал о тебе думать. Я помню нашу дружбу, и я всегда буду помнить наши разговоры, обеды, секреты. Мне нравилось, как ты называла меня по-русски «подружка». Я хочу сказать, что любил тебя! Я уважал и уважаю твою любовь к мужу и вашу семью. Но сейчас я ухожу. И я хочу, чтобы ты знала, Госпожа, что я любил тебя и всегда буду любить!

Он ещё раз целует руку, поглаживает свои марокканские усы, решительно разворачивается и уходит.

В воздухе ещё долго чувствуется запах его изысканных мужских духов, а мне почему-то пощипывает глаза и сжимает горло.