Танец по осколкам любви

Виктория Лайонесс (2024)

— Вы когда-нибудь любили, Роза? — летит внезапный вопрос, и сердце сжимается в груди.– К сожалению…– Почему вы так говорите?– Потому что эта любовь принесла мне лишь одни разочарования.– Она была безответна?– Дело не в этом.– А в чем же?– Когда мы любим человека, нам свойственно превозносить его. Мы становимся слепы и готовы спорить с любым, кто говорит что-нибудь плохое о нем. Но когда случается так, что на поверхность всплывает правда, и ты оказываешься в жестокой реальности, это бьет слишком больно.Продолжение романа «Танец по шипам роз»

Глава 5

Возвращаюсь домой, когда до восьми остается всего полчаса, а мне еще нужно успеть принять душ, привести себя в порядок и решить, что надеть на ужин с Фостером.

Второпях высушив волосы, спешу в гардеробную и кидаю взгляд на ряд вечерних платьев, совершенно не зная, что надеть. Жалею, что утром не спросила совета у Мишель. Но в тот момент мне было совсем не до этого.

Вспоминаю, что Майкл назвал это скорее деловым ужином, и решаю, что не обязательно выглядеть слишком шикарно. Я не собираюсь там никого соблазнять. Взгляд падает на жемчужный атласный костюм с прямой юбкой и блузкой, сшитой в стиле мужской сорочки. Решаю, что он отлично подойдет для сегодняшнего вечера.

Наспех наношу легкий макияж. На голове заплетаю высокий конский хвост и оставляю несколько завитых прядей спереди. В уши серьги-кольца из белого золота.

В этом образе я уже больше похожа на саму себя.

Когда заканчиваю, кидаю взгляд на часы, понимая, что уже опаздываю. Хватаю с вешалки легкий тренч. Обуваю серебристые лодочки на высоком каблуке. С полки беру небольшую сумочку и спускаюсь вниз.

Выхожу из лифта и сразу иду к выходу из здания. Как только оказываюсь на улице, боковым зрением замечаю прячущихся за колонной парочку папарацци, которые щелкают своими фотоаппаратами.

Едва сдерживаюсь, чтобы не сказать что-нибудь грубое. Стараюсь делать вид, что не замечаю их, и иду к машине, ожидающей меня у бордюра. Увидев меня, водитель выходит и открывает заднюю дверь.

Сажусь в салон, и на меня сразу устремляется пара уже знакомых серо-зеленых глаз.

— Добрый вечер, Роза. Рад вас видеть. Вы замечательно выглядите, — мужчина сразу протягивает мне букет желтых пионов.

— Добрый вечер, мистер Фостер. Спасибо, — благодарю его, вдыхая аромат свежих цветов. — Прощу прощение за опоздание. Сегодня выдался очень насыщенный день.

— Ничего страшного. Мужчина должен быть готовым ждать женщину столько, сколько понадобится.

Ничего не отвечаю, а просто улыбаюсь ему.

Машина трогается с места и вклинивается в поток вечернего города.

Отворачиваюсь к окну и смотрю на проплывающие пейзажи совсем не зная, о чем говорить с этим человеком. Я чувствую себя не в своей тарелке в его присутствии. Будто я нахожусь на экзамене и должна ответить по предмету так, чтобы это устроило преподавателя.

— Вы, должно быть, устали за сегодняшний день, — нарушает затянувшуюся тишину голос мужчины.

— Немного, — отвечаю, повернувшись к нему. — И заранее прошу прощения, если я не покажусь вам активной собеседницей.

— Не нужно переживать за то, какой вы можете показаться мне, Роза. Я уже многое решил для себя на ваш счет. Я лишь просто хотел пообщаться с вами в неформальной обстановке.

— И что же вы решили на мой счет? Я могу узнать?

— Я скажу вам немного позже.

— Сложно будет не переживать.

— А вы постарайтесь, — губ касается легкая улыбка.

Снова поворачиваюсь к окну и весь остальной путь стараюсь успокоить бешено-колотящееся сердце.

Машина останавливается у входа в один из незнакомых мне ранее ресторанов, и я с интересом смотрю на светящееся название “Marbella” и необычное куполообразное строение.

— Этот ресторан недавно открыл один мой хороший приятель. Здесь очень уютно. Надеюсь, вы любите испанскую кухню?

— Люблю, — отвечаю, едва сдержав горечь в своем голосе. — С моей стороны было бы кощунством не любить испанскую кухню танцуя фламенко.

— Вы, безусловно, правы, Роза.

Водитель открывает мне дверь, и я выхожу из салона.

— Прошу, — мистер Фостер подставляет мне локоть, и я берусь за него, двигаясь с ним ко входу.

Швейцар открывает нам дверь, и мы оказываемся в просторном помещении с высоким сводчатым потолком. Зал в форме круга. Пол покрыт дорогим камнем с необычным перламутровым отливом, который имеется и на стенах в виде декоративных панелей с теплой подсветкой снизу. С потолка на разной высоте свисают шарообразные люстры из закаленного стекла. Круглые деревянные столики расставлены по помещению в хаотичном порядке. А по центру всего помещения красуется необычная каменная скульптура, освещенная маленькими прожекторами. По периметру расставлены зеленые пальмовидные растения в глиняных горшках.

Почти все столики заняты, но здесь необычно тихо, и посетители разговаривают полушепотом. Нас подводят к свободному столику, находящемуся чуть вдали от остальных, и мистер Фостер галантно отодвигает для меня стул, помогая сесть.

— Благодарю.

— Ваше меню, — девушка кладет на стол две кожаные папки и разливает по бокалам воду. — Я подойду к вам позже, — уходит, оставляя нас одних.

Не упускаю возможности разглядеть других посетителей, обратив внимание, что здесь в основном пары и сразу можно сказать, что люди, приходящие сюда, с приличным достатком. Даже замечаю несколько знаменитостей: актрису Бродвейского театра Оливию Клейтон, которая бывала на моих выступлениях, и ведущего канала “Сибиэс” Шона Уайтта.

— Это место для тех людей, кто очень ценит уединение, — произносит мистер Фостер, отвлекая меня от рассматривания людей.

— Мне как раз этого очень не хватает в последнее время, — поворачиваюсь к нему.

— Именно об этом я и подумал, когда выбирал куда вас отвести. Знаю, что репортеры не дают вам жить спокойно.

— К сожалению, я уже и забыла, каково это — спокойно жить.

— Таковы уж издержки вашей профессии, Роза. Наверняка вы знали, на что шли.

— Знала, мистер Фостер. Но совсем не была готова.

— Рано или поздно вы сможете смириться с этим.

— Не без потери пары нервных клеток.

— Я должен вас предупредить, что далеко не пары. Все зависит от того, насколько далеко вы готовы зайти в уровне вашего успеха.

— Мистер Фостер, я понимаю, что сегодняшняя наша встреча — это своеобразный экзамен для меня. Я могла бы сейчас начать стелиться перед вами и говорить красивые речи о том, на что я готова пойти и готова ли поднять планку, но я не буду. Мне кажется, я достаточно демонстрировала свои способности на сцене, показывая свою готовность не раз. Я живу фламенко. В этом танце весь мой смысл жизни, и я уже не представляю другой судьбы для себя, — закончив свою внезапную тираду, беру стакан с водой, сделав два глубоких глотка.

— Именно такой ответ я и хотел услышать от вас. Я был уверен, что вы не разочаруете меня.

— Значит, я сдала ваш экзамен?

— Это был вовсе не экзамен, Роза. Решение на ваш счет было положительным еще когда я впервые увидел вас на сцене. Я с радостью буду продюсировать вас. И даже не сомневаюсь, что ваш врожденный талант и необыкновенная харизма принесут немалые плоды.

— Спасибо за то, что поверили в меня, мистер Фостер.

— Расскажите мне о своем пути в танцах, Роза? Я хочу знать все.

— Все пошло от моей мамы. Она с раннего детства танцевала, но это были сначала бальные танцы. Ей всегда нравилось что-нибудь более экзотическое. Она интересовалась испанской культурой, углубленно изучала испанский язык. И в какой-то момент начала увлекаться фламенко. Моя бабушка заметила, как сильно мама прониклась этим танцем, и решила отправить ее в Севилью, в Андалузский университет фламенко. Мама была счастлива там учиться. Когда она вернулась она сразу попала в ансамбль и многие годы посвятила себя ему. Даже выйдя замуж и родив мою старшую сестру, мама продолжала выступать в ансамбле, но всегда мечтала открыть свою школу танцев, чтобы продвигать фламенко в США.

— Ваша сестра тоже танцует?

— Как ни странно, но Кори никогда не интересовалась танцами. А мама всегда уважала ее выбор. А когда родилась я, мама сразу поняла, что я пошла в нее. Я была еще совсем маленькой, когда впервые поняла, что хочу стать танцовщицей. По мере того, как я росла, я все больше становилась похожей на маму, и многие говорили, что растет ее маленькая копия, — на лице невольно начинает расплываться улыбка о воспоминаниях о маме.

— Похоже, вы были очень близки со своей матерью?

— Это так, мистер Фостер. Она многое мне дала. Она всегда верила в меня и с самого начала моего пути в танцах говорила, что я гораздо способней ее. И что меня ждет великое будущее. Я не была так уверена, как она. Но сейчас. Сидя напротив вас, я уже по-другому воспринимаю ее слова.

— И как же мечта вашей матери? Она сбылась?

— Да. Когда мне исполнилось семнадцать, мама ушла из ансамбля и открыла свою школу танцев. Какое-то время я была увлечена парным фламенко и посвятила несколько лет участию в различных конкурсных соревнованиях. Но потом я присоединилась к маме и стала преподавать вместе с ней.

— Майкл говорил мне, что она умерла от рака.

— Да. К сожалению, она очень быстро ушла.

— И что же стало со школой? Вы продолжили ваше семейное дело?

— К моему огромному разочарованию, школу пришлось закрыть. Здание, в котором мы арендовали студию, безжалостно снесли по желанию нового собственника, который решил построить на том месте бизнес-центр, — не могу сдержать злости в голосе.

— Сожалею. Уверен, что вы были очень расстроены. Это место было напоминанием о вашей матери.

— Это была единственная память о ней. Я мечтала продолжить ее дело. Ради памяти о ней. Ведь мы были с ней не разлей вода. Как самые близкие подруги. Она знала обо мне все. И порой мне так сильно ее не хватает.

— Моя жена тоже была очень близка с нашей дочерью. Я даже иногда ревновал к тому, как у нее получается так находить с ней общий язык. Я всегда был немного консервативных взглядов, когда моя дочь взрослела и старался уберечь ее от бед, но это приводило только к конфликтам. А моя Ирэн всегда умела сгладить ситуацию.

— Почему вы сказали, что была?

— Я овдовел семь лет назад. Моя дорогая Ирэн тоже ушла от рака.

— Ох…мне очень жаль, мистер Фостер. Простите.

— Мне тоже жаль. Она была для меня всем.

— Какой она была? Расскажите мне о ней?

— Оооо…она была самой лучшей женщиной на земле. Она была очень доброй, отзывчивой, умела сопереживать людям. Ее любили все. Нас познакомили друзья семьи, когда Ирэн вернулась из Лондона, окончив Оксфордский университет. Я на тот момент уже работал с отцом в семейном бизнесе и крепко стоял на ногах. Я был молод и полон сил. Мне было всего двадцать шесть. Я совсем еще не думал о женитьбе. Но когда я увидел ее, во мне что-то щелкнуло. Я почувствовал это на расстоянии. Когда нас представили я понял, что не хочу расставаться с ней ни на минуту.

— Как же это прекрасно, когда между людьми возникает такая сильная связь.

— Это поистине прекрасно, дорогая Роза. Она перевернула всю мою жизнь.

— Знаете, мистер Фостер. Я всегда считала, что люди, приходящие в нашу жизнь появляются в ней не просто так. Даже если рано или поздно они уходят из нашей жизни, то после них все равно остается что-то, что мы проносим через года. Так или иначе, эти люди меняют нашу будущую жизнь.

— Теперь я понимаю, почему он так дорожит вами, — звучат неожиданные слова, и я теряюсь.

— О ком вы?

— О Майкле.

— Ох…вы об этом. Просто я приношу ему хорошие деньги, — нервно смеюсь.

— Похоже, вы значите для него гораздо больше, чем сами можете представить.

— Майкл для меня не только пиар-менеджер, но и близкий друг. И я не собираюсь переступать эту черту.

— Я вас понимаю.

Когда официантка возвращается, мы делаем заказы и остальной вечер проводим за нейтральными разговорами. Не раз ловлю себя на мысли, что мне приятно его общество. С ним мне не приходится играть роль той, кем я не являюсь. От него веет какой-то очень доброй и теплой энергетикой.

Поздно вечером, когда водитель мистера Фостера подвозит меня к дому, поворачиваюсь к нему.

— Это был замечательный вечер, мистер Фостер.

— Пожалуйста, Роза. Называйте меня просто Ричард.

— Хорошо, Ричард.

— Вечер был действительно прекрасный. И я хотел бы пригласить вас в следующую субботу пообедать со мной и моей дочерью в нашем особняке.

— Спасибо за приглашение. Но мне нужно взглянуть на свое расписание.

— Тогда я буду ждать вашего ответа завтра. Я бы очень хотел познакомить вас со своей дочерью.

— Хорошо. Я сообщу вам, Ричард.

— Доброй ночи, Роза, — берет с сиденья подаренный им букет и отдает мне.

— Доброй ночи, — беру букет в руки и выхожу из машины, направляясь ко входу.

Ступаю на первую ступеньку и сразу слышу приглушенные звуки щелчков фотоаппаратов.

— Прошу вас, перестаньте преследовать меня. Это уже не смешно, — произношу куда-то в темноту, зная, что меня услышат. Меня вдруг одолевает такое невероятное отчаяние. Это состояние, когда ты постоянно под прицелом, ужасно нервирует и не дает жить спокойно.

Дрожа от напряжения, вхожу в вестибюль и, стуча каблуками, иду к лифту.

— Добрый вечер, мисс Перес, — приветствует меня один из сменных консьержей. Пожилой седовласый мужчина лет семидесяти.

— Добрый вечер, — нажимаю кнопку вызова.

— Весь вечер здесь слонялись эти проклятые папарацци. Я выгнал их на улицу. Когда они уже успокоятся?

— Спасибо вам за заботу.

— Ну что вы. Я должен следить за порядком, а от них только один хаос.

— Вы правы, — двери лифта открываются. — Доброй ночи, — захожу в кабину.

— Доброй ночи, мисс Перес.

Оказываюсь в пустой темной квартире, положив букет на спинку ближайшего дивана. Обхожу его и сажусь на противоположный, бездумно уставившись в стену.

Завтра, когда Майкл обговорит с Ричардом условия контракта, все завертится с неимоверной скоростью. Не за горами мой мировой тур, и скоро обо мне узнают даже в самой Испании.

Взгляд падает на газеты и журналы, лежащие на столике напротив, и я тянусь за несколькими из них.

Перелистываю страницы одного из бизнес-журналов и останавливаюсь на статье с фото. С фотографии на меня смотрит твердый взгляд темных бездонных глаз и даже через бумагу от этого взгляда все трепещет внутри. Сердце начинает ускорять темп. Дыхание сбивается.

Из груди вырывается нервный смешок от ощущения, что каждый раз я подглядываю в замочную скважину.

Поддавшись порыву, подношу руку и провожу подушечками пальцев по лицу с острыми, идеально очерченными мужественными чертами. Его лицо немного изменилось. Оно стало еще более суровым, чем раньше.

Опускаю взгляд ниже и прохожусь по тексту статьи:

“Очередной победой для магната и самого успешного предпринимателя по версии журнала “Ньюс Уик” Эдриана Лоуренса обернулись последние торги на фондовой бирже. Бизнесмен приобрел крупную долю акций сети универмагов и вошел в состав совета директоров. За последние два года мы не раз были свидетелями того, как мистер Лоуренс завоевывает все больше компаний и подминает их под свое крыло. Из миллионера он быстро перешел в ранг миллиардера. Он стал безжалостным и не терпящим компромиссов. Какие еще свершения в планах этого твердого и непоколебимого человека?

В другом журнале рассказывается о том, что на последнем знаменитом нью-йоркском аукционе “Кристис” выставлялся очередной лот из его коллекции.

“Сорокалетний миллиардер, вошедший в десятку списка «Forbs” Эдриан Лоуренс продолжает распродавать свою многомиллионную коллекцию, которой так гордился и дорожил. Из последних лотов одна из самых выдающихся копий картины Леонардо Да Винчи “Мона Лиза”, которая ушла с молотка за три миллиона долларов.”

Закрываю журнал и беру газету, увидев его фото с темноволосой женщиной, сделанное у входа в какой-то отель.

“Завидный нью-йоркский холостяк с корнями испанской знати Эдриан Лоуренс был замечен в компании новой спутницы. Сколько их было за последний год? Мы сбились со счета. Еще ни одному журналисту не посчастливилось запечатлеть бизнесмена с одной и той же женщиной. Сможет ли когда-нибудь мужчина определиться? Появится ли счастливица, которой однажды он наденет кольцо на палец?”

Дочитав последнее предложение сминаю газету, и с силой швыряю на пол.

Зачем я читаю это из раза в раз, чувствуя, как во мне что-то умирает?

Похоже, я стала мазохистской.

Встряхнув головой, встаю и направляюсь в одну из бывших гостевых комнат на первом этаже, которую переоборудовала под репетиционную. Лучшее, что я могу сделать, зная, что все равно не засну, это заняться тем, что больше всего люблю.