Маркиза Бонапарта

Виктория Дьякова, 2014

Весной 1812 года при французском дворе было объявлено о помолвке блестящего генерала Армана де Коленкура и одной из первых красавиц Франции Адриены де Канизи. Придворное общество недоумевает, ведь всем известно о пламенной страсти графа к неистовой маркизе Анжелике де Траиль. Наполеоновские войска вторгаются в Россию, и Анжелика неожиданно появляется на передовой. Молодая женщина отчаянно желает объясниться с возлюбленным и возвратить потерянное счастье. Но Анжелику захватывают в плен. От расправы ее спасает гусарский офицер, граф Алексей Анненков. Теперь Анжелика уже не хочет возвращаться к соотечественникам, ее сердце покорил русский гусар. Она не знает, что уже не первый год граф Анненков является тайным возлюбленным самой могущественной женщины России, княгини Елизаветы Потемкиной, дочери самой Екатерины Великой, и та совсем не рада появлению соперницы и не собирается уступать.

Глава 4. «Народной веры глас»

Стояла страшная жара, редко перебиваемая грозами и ливнями. Двигаясь днем и ночью, русская армия, стараясь сбить со следа неприятеля, пробивалась лесными трущобами и топями. Тучи комаров и москитов изнуряли людей. Неприятельская кавалерия следовала за русскими по пятам — стычки казаков и гусар с французами происходили ежедневно.

Желая показать пример приунывшим солдатам, князь Петр Иванович Багратион, в парадном мундире, при орденах, встал рядом со знаменосцем Московского полка и продолжал идти в пешем строю. Вся свита князя последовала за ним. Поддерживая тех, кто уже утратил надежду, князь громко говорил:

— Братцы! Чудо-богатыри мои, тридцать лет я с вами, а вы со мной. Вспомним суворовские марши! Потяжелей нам приходилось, а видел ли кто русского солдата унылым?

И войска отзывались на слова любимого командира с теплотой, ускоряя шаг:

— Не было таких и не будет, ваше сиятельство! Выдюжим, Петр Иваныч, ты не сумлевайся! — И тут же спрашивали тихомолком: — А когда ж долбанем француза, а? Петр Иванович? Сколько ж будет водить лесами нас немец-то?

Под «немцем» армия подразумевала военного министра России Барклая де Толли, которому не доверяла. Багратион и сам недолюбливал всегда невозмутимого и немного грустного лифляндца, не одобрял его тактики заманивания противника, хотя и соглашался, что иного выхода у военного министра не было. Смирив гордыню, тот первым поехал к Барклаю в Смоленске, когда две русские армии соединились, хоть и имел звание выше. Барклай оценил этот жест, хотя взаимопонимания он не прибавил: Багратион требовал наступления, а Барклай опять тянул назад. Скрепя сердце Петр Иванович подчинился — угроза оказаться в неприятельском мешке стала ему очевидна после совершенных Бонапартом маневров. Смоленск отдали после ожесточенной битвы, и снова потянулись долгие версты отступления.

Наконец, дойдя до местечка Царево Займище, князь Петр Иванович приказал армии остановиться — как и все прочие он осознавал очевидную необходимость предоставить солдатам краткий отдых. В тесной крестьянской горнице, топившейся по-черному, Багратион, сжав губы, склонился над картой. Он глубоко задумался — положение представлялось ему опасным.

Прозвенев шпорами на крыльце, в штаб Второй армии вошел генерал Милорадович — давний соратник и друг князя. В руке он держал только что полученное письмо от княгини Орловой:

— Посыльный от Аннушки прискакал, из Петербурга, — сообщил с ходу, — пишет, совет собирает император, чтоб о командующем дело порешить. Надоела уж всем неразбериха. Тебе, Петр Иванович, сестрица императорская Екатерина Павловна поклон шлет. Хлопочет о транспорте санитарном. Вот уже пожертвования собрали — прибудут скоро.

На скамейке у остывшей печки, укрывшись попоной, прикорнул младший сын генерала Раевского Николенька, утомился. Но услышав голос Милорадовича, мальчик вскочил, радостный, — знал Михаила Андреевича с детства, помнил, как учил тот его деревянной сабелькой лопухи на огороде рубить.

— Я в сражении, в сражении был! — сообщил радостно, протирая глаза кулачком. От сна он разрумянился, посвежел.

Милорадович присел перед ним на корточки, погладил кудрявую голову:

— Слышал, слышал о подвигах твоих. Зачем же батюшка водил тебя в дело-то?

— Чтобы за Россию умереть вместе, ваше сиятельство, — просто ответил мальчик. Милорадович молча прижал голову Николеньки к своей груди.

— Нам необходимы самые подробные сведения о передвижениях французов, — проговорил Багратион, все так же глядя на карту. — Я поручал Платову постараться захватить «языков». Но французские уланы отрезали наш арьергард, и теперь Платов пробивается с боем. Надо послать кого-то к нему… — Подойдя к сеням, где расположился его штаб, командующий приказал начальнику штаба, обрусевшему французу Сен-При: — Позовите ко мне кого-нибудь из адъютантов!

Через несколько мгновений перед командующим предстал молодой гусарский офицер в коричневом мундире ахтырцев. В руках его поблескивал золочеными шнурами кивер.

— Ротмистр Анненков, ваше сиятельство, — бодро доложил он.

Багратион с улыбкой кивнул своему любимцу.

— Поедете к Платову, Алексей Александрович, — проговорил он. — Возьмите людей из своего полка — по дороге можете наткнуться на французов. Все сведения, которые удалось собрать казакам о передвижениях наполеоновских войск, сегодня же, до конца дня — ко мне.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — ответил ротмистр с готовностью.

— И еще, — добавил Багратион, помедлив. — Знаю, что Матвей Иванович держится из последних сил. Но казацкая удаль всем известна, у него каждый станичник французского эскадрона стоит. Попросите от меня атамана еще денька на два супостата задержать, чтоб солдаты отоспались…

— Все передам, Петр Иванович…

— Ну, с богом, Алешенька. Поезжайте!

Как и предупреждал князь Багратион, едва выехав из Царева Займища, Алексей Анненков и отправившиеся с ним к Платову гусары наткнулись на французов — скорее всего, разведчиков, прочесывавших лес. Однако углубляться далеко эти уланы явно побоялись: пошарили по опушкам и, спешившись, стали поить в реке коней.

Сначала, посовещавшись, гусары решили проскочить без боя — может, уланы и не заметят их, ведь распоряжение князя Багратиона надо было выполнять спешно. Но не тут-то было! Французы увидели неприятеля и, повскакав на коней, ринулись в схватку. Ничего не оставалось, как принять бой.

Алексей Анненков врубился в самую гущу противника. Сабля в его крепкой руке, со свистом рассекая воздух, поражала врага без промаха. Он видел полные смертельного страха глаза противника перед собой, слышал стоны тех, кого поразило его оружие… Не устояв под натиском ахтырцев, уланы попятились, но на помощь им уже спешило подкрепление.

Перевес сил оказался на стороне французов. В какой-то момент Алексей подумал, что уже не доберется сегодня до Платова. Однако казаки сами явились на помощь, не заставив себя долго ждать. Две отборные казачьи сотни, вылетев с гиканьем из леса, буквально смели противника, третья — преградила французам отступление.

Подскакав к казачьему полковнику, Анненков прокричал:

— От князя Петра Ивановича, к атаману. Проводишь?

Тот кивнул головой.

Казаки в рассыпном строю гарцевали перед уланами, зажав тех в клещи. Алексея подмывало остаться и снова ввязаться в бой. Но нельзя — он помнил приказ Багратиона. И потому, взглянув еще разок, как казаки то грозно сдвигаясь тучей, то рассыпаясь вновь, загоняют улан в болото, Анненков поспешил за полковником, позволив своим гусарам разделить с казаками лавры победы.

* * *

«Дела русского воинства день ото дня все хуже. Войска недовольны до такой степени, что ропщут даже солдаты, они не имеют никакого доверия к своему предводителю. Что до меня, то вам как никому известно мое стремление избавить Россию от нашествия супостатов. Начав службу Отечеству при вашей матушке, я тридцать лет жизни отдал служению ему. Но сейчас прошу вас, дорогая Лиз, довести Его Величеству мое желание отправить меня командовать хоть в Молдавию, хоть на Кавказ, хоть полком, хоть арестантской ротой. Терпеть позор больше не могу…»

Письмо князя Багратиона, переданное ему княгиней Потемкиной, не удивило императора Александра. Он знал, что постоянное отступление русской армии чрезвычайно удручало всех. Теперь уже всякий винил в неудаче армии ее командующего — военного министра Барклая де Толли. Не только за глаза, но и в лицо его называли «генерал Отступление», изменив прозвание, данное когда-то турками Александру Суворову — Генерал Вперед. Имя Барклая стало ненавистно всем, ему не верили ни народ, ни армия, ни император. Повсюду слышались призывы немедленно сместить его. Взоры устремлялись к императору, кого же выберет Александр, услышит ли он «глас народа»?

«Глас» Александр слышал и очевидность замены главнокомандующего понимал. Но хорошо помня о своей ошибке в битве под Аустерлицом, назначил специальный совет из шести человек, в который вошли бывший воспитатель Александра Павловича, председатель Государственного Совета граф Салтыков, петербургский главнокомандующий Вязмитинов, генерал Аракчеев, начальник полиции Балашов и два тайных советника, Лопухин и Кочубей. Им всем предстояло решить судьбу армии и судьбу России. Император же только подтвердит их выбор.

Но какой выбор? Багратион любим в войсках, однако излишне горяч и нетерпелив. Беннигсен — опять иностранец. Милорадович — не имеет опыта командования армиями, не тот охват. Кто же? Кто может оказаться равным «екатерининским орлам» предыдущего столетия? Кому доверила бы Россия свою судьбу?

В большом кабинете графа Салтыкова, выходящем окнами на Неву, теплым и тихим июльским вечером генерал Балашов назвал фамилию избранника, о котором уже твердили повсюду: «Кутузов». Генерал от инфантерии Кутузов сможет спасти Россию.

— Кутузов стар, он болен, — пытался возражать Аракчеев.

— Да нет, годов ему не так и много, — задумался Салтыков. — Пожалуй, что шестьдесят шесть…

— Для главнокомандующего шестьдесят шесть — это пустяки, — поддержал его Кочубей и улыбнулся: — Если кто и останется недоволен нашим выбором, так это Наполеон Бонапарт. Не может он простить Кутузову так ловко заключенного мира с турками под самым носом его дипломатов.

— Ну, значит, на том и порешим, господа? — обратился ко всем председательствующий Салтыков. — Избираем главнокомандующим всеми нашими армиями Михайлу Кутузова?

Никто не воспротивился, даже сомневающийся Аракчеев. Всем было известно, что еще до совета за Кутузова высказывалась княгиня Елизавета Потемкина: когда-то Михаил Илларионович служил под началом ее отца, князя Потемкина, — еще при штурме Очакова на заре своей карьеры. И потому спорить не стали.

В тот же вечер император Александр утвердил выбор совета. Назначение Кутузова в армии было воспринято с воодушевлением. Около дома нового командующего на набережной Невы собралась целая толпа — все бросали в окна букеты цветов, пели молитвы и здравицы.

* * *

Исполнив поручение князя Багратиона и забрав сведения, полученные казацкой разведкой, ротмистр Алексей Анненков вышел из штаба арьергарда и, вскочив в седло, уже собирался было возвратиться в Царево Займище, когда невдалеке услышал два голоса: мужской, грубый и резкий, сыпал отборными ругательствами, женщина звала на помощь по-французски.

Спрыгнув с седла, Алексей бросился на крик. Завернув за угол штабной избы, откуда слышались голоса, он увидел даму, одетую в черное. Она прижалась спиной к бревенчатой стене дома. Длинные светлые волосы, в беспорядке разбросанные, скрывали ее лицо. Она, как могла, отбивалась от подвыпившего казачьего сотника, который явно желал познакомиться с ней поближе.

Раздумывать было некогда. Ударом сбоку, Алексей помог незнакомке избавиться от назойливого кавалера. Сотник отлетел шагов на десять и грохнулся в пыль. Разразившись еще более отвратительными ругательствами, он попытался подняться, чтобы расквитаться с обидчиком, но не удержал равновесия и опять упал.

Вызвав караул, Алексей приказал отвести разгулявшегося вояку к командующему арьергардом атаману Платову — пусть разбирается со своим подчиненным. А сам обратился к женщине, которая все еще стояла, прижимаясь к стене:

— Он не поранил вас, мадам?

Женщина повела головой, отбрасывая волосы — лицо у нее было бледное, но глаза на нем, горячие, черно-карие, как спелые вишни, горели гневом.

— Я не понимаю, месье, — ответила она по-французски.

Немного удивленный, Алексей повторил свой вопрос по-французски и добавил:

— Кто вы? Француженка?

— Я — пленная, — прозвучал неожиданный ответ.

— Вы были во французской армии? — спросил Алексей озадаченно. — Как же вы оказались здесь?

— Очень просто, — вздохнула незнакомка. — Меня похитили. Разве командующий арьергардом еще не похвастался всем, какую важную птицу изловили его казаки? — съязвила она, но в голосе проскользнула горечь. — Наверное, они подумали, что я помню назубок все отметки на походной карте императора… Я вас не видела здесь, месье, — добавила она спокойнее. — Вы, верно, из другого… отряда? Извините, я не знаю, как называются у русских армейские подразделения, — смутилась незнакомка. — У нас — корпуса и дивизии.

— У нас так же, — подтвердил Алексей. — Я приехал из штаба армии. Но о вас действительно ничего не докладывали князю Багратиону.

— Еще бы! Я же добыча. Кто хочет делиться? — Женщина снова поникла головой.

— Я заберу вас отсюда, — на удивление быстро даже для самого себя решил Анненков. — Хоть вы и не хотите назвать своего имени мне, я надеюсь, вы назовете его князю Багратиону. Уверен, при штабе армии к вам будут относиться совершенно иначе. Вы согласны поехать со мной?

— Вы еще спрашиваете?! — воскликнула незнакомка и впервые улыбнулась. — Здешние герои мне совсем не по душе.

— Хорошо, — кивнул Алексей. — Тогда ждите меня здесь. Я поговорю с командующим арьергардом, — оставив незнакомку, он взбежал по ступенькам на крыльцо и скрылся за дверью.

Атаман Матвей Иванович Платов сидел в крестьянской горнице за широким дубовым столом — вдоль стола горели в серебряных подсвечниках свечи. Поверх генеральского мундира Донского войска с серебряным шитьем он накинул алую казацкую епанчу с серебряными шариками пуговиц и петлицами из тянутого серебра. Поседевшие усы атамана висели вниз, тщательно расчесанные и пушистые. Кудрявые черные волосы с проседью торчали вихрами — сброшенная баранья шапка, часто заменявшая атаману форменную, с красным шлыком и золотыми шнурами, лежала рядом на скамье. Подняв волосатую руку с жуковиной — как прозвали казаки крупный золотой перстень атамана с гербом. Платов выколотил о скамью трубку, набил ее, раскурил неторопливо и только после взглянул на Алексея молодо, задорно:

— Деваху, говоришь, ихнюю прихватили мои братаны? — Он усмехнулся. — А я и не слыхал. Все про фуры да про пушки говаривали, сколько эскадронов да сколько пеших, а про деваху — молчок. Ты-то не знаешь чего, Ириньица? — спросил у племянницы, накрывавшей на стол угощение для казачьих предводителей.

Молодая казачка, одетая в белого шелка рубаху с короткими по локоть рукавами и голубой шелковый сарафан на лямках, низанных бисером, бросила на ротмистра кокетливый взгляд, приподняла крутую черную бровь и, поправив украшавшую ее волосы рефить^[14] с жемчугом, тихонько засмеялась. Быстрые руки казачки расставляли на столе блюда с кусками жареного кабана и чебака^[15], кувшины с водкой и пивом.

— Чего молчишь-то? — прикрикнул на нее грозно Платов. — Слыхала? Опять Филька, дружок твой, отличился? Только что приводили его — лыка не вяжет? Кого своровал у французов?

— Так откуда ж мне знать, батюшка-атаман, — казачка испуганно всплеснула руками, — я ж по-ихнему не разумею. Молодую девицу в ясырь^[16] приволок Филька — добыча, стало быть. Я ей поесть отнесла вот, коврижки да пряничков…

— Мне почему не сказывала? — нахмурился Платов. — Ясырь взяли они — видали?! И — тихомолком. И в ус не дуют… А француз, гляди, ротмистр, не теряется. — Атаман хитро подмигнул Анненкову. — На войну и то с курочками своими прибыл. Так и императрица ихняя пожалует. Вот тогда я сам за ясырем таким пойду — вспомню молодость. Пущай Аполиен подергается… без Жозефины. Сразу мира запросит! — Атаман засмеялся, но тут же снова посуровел, метнул на племянницу гневный взор.

Казачка побледнела лицом, присела на скамейку, теребя платок шелковый с меховыми кисточками.

— Как хоть звать ее, узнали, какого роду-племени? — продолжал спрашивать атаман и тут же безнадежно махнул рукой. — Что ж делать-то? — обратился атаман к Алексею. — Послать братанов, чтоб обратно отвезли? Только с бабами еще возиться мне! — пристукнул ладонью он об стол с раздражением так, что подсвечники вспрыгнули. — Вона, Бонапартий прет — продыха нету. Вот дурья башка, Филька этот! Только протрезвеет — отвинчу вмиг!

— Матвей Иванович, позволь мне барышню ту с собой забрать, к князю Петру Ивановичу, — предложил Анненков. — Там при штабе поспокойнее, князь и решит, как быть с нею.

— Да забирай ее! — махнул рукой Платов. — Возитесь тама. А мне б со своими разобраться. Совсем от рук отбились. — И снова он гневно взглянул на племянницу. — С Филькой таскаешься, чести не бережешь. Я тя припеку, зубами забрякаешь, волчье дышло!

— То неправда все, батюшка, — всплакнула казачка, прижав платок к глазам. — Лясы точит он — и всего-то…

— Твое счастье…

— Гей, атаман! — Дверь в горницу распахнулась. Загромоздив собой проход, появился широченный, огромный полковник казачьего войска Кутейников. — Тама наши схватилися с хранцузом, — выпалил он. — Только шмотья летят!

— Вот проклятье! — Платов встал, сдернул епанчу с плеч. — Опять поесть не дадут по-божески. — Он широко перекрестился на икону Богородицы в красном углу, спросил у Кутейникова строго: — Ты вентерь^[17] заготовил, как сговорено?

— Как велел, батько, все сделал, — подтвердил полковник. — Башкирцы там стоят, с калмыками конными. А две сотни ужо сабли навострили — погонят на них француза, только прикажи.

— Добре, — покачал головой Платов. — Вели мне коня подать. Сам твоих поведу. Ужо мы покажем французу кузькину мать!

— Покажем, батька! — По-детски широко улыбнулся Кутейников и, громыхнув кадкой, которую Ириньица оставила при дверях, вышел из горницы.

— Ну, с богом, — обратился к Анненкову атаман, нахлобучивая на лоб баранью шапку. — Поезжай к князю, ротмистр. И кралю французскую забирай. Скажи там Петру Иванычу придержать француза — придержим мы, пущай не волнуется он. Только б подкрепил нас маленько, коли мочь имеется: артиллерии бы нам. А то ведь бросили частью пушки мы за Днепром, вот как за Барклаем-немцем поспеть торопились. Может, еще гусар пришлет. Скажи там, ладно?

— Скажу, Матвей Иванович.

Услышав, как брякнули затворы на пистолетах, приготовляемых атаманом к бою, Алексей отдал генералу честь и вышел из горницы.

— Милок, милок, — устремилась вслед ему Ириньица. — Ты куда ж с пустыми руками? Хоть подарочек от атамана князю Петру Ивановичу прихвати. Вот собрала я, что бог послал, гусака пряного да шамайки^[18], пирожков еще… — Девица настойчиво вкладывала Алексею в руку угощение, завязанное в платок.

Ротмистр засомневался, стоит ли брать? Но отказать — неловко, знал, что обижаются сильно казаки, когда пренебрегаешь угощением их. Тут он вспомнил о французской незнакомке. Наверняка проголодалась. Пряником да коврижкой сыт не будешь. И решил взять.

— Благодарствую, барышня, — приняв узелок, ротмистр поклонился, а казачка, подбоченясь, со смехом зазывным прошла кругом, махнула юбкой — только пыль крылечная под каблучком окованным взвилась, и скрылась за дверью.

Алексей улыбнулся ей вслед — эка, какова! Такая не только Фильке голову заморочит, кого хочешь окрутит. Придерживая саблю, висевшую у ноги, он спустился с крыльца и поспешил к деревянной пристройке, где на стоге старой соломы оставил француженку.

Молодая женщина сидела, обняв руками колени, и покусывала травинку — лицо ее, с тонкими, немного заострившимися от пережитых испытаний чертами, выражало грусть. Завидев Анненкова, она встрепенулась.

— Все решилось, мадам, вы поедете со мной! Вы можете ехать верхом?

— Да, месье, я готова. — Анжелика поправила волосы.

— Вот, подкрепитесь, атаман прислал от своего стола, — ротмистр присел рядом с ней и развернул узелок.

Анжелике действительно очень хотелось есть, но она не решалась проявить свой аппетит при малознакомом офицере. Потому скромно взяла ломтик гусятины, отломила от него… И чуть не поперхнулась. Казацкая пища оказалась столь обильно сдобрена пряностями, что у маркизы с непривычки даже закружилась голова.

— Нет, нет, спасибо, — решительно отказалась она. — Давайте лучше поедем, месье.

За высоким дощатым забором раздался оглушительный свист и конский топот — целый казачий эскадрон, сопровождающий атамана Платова, пронесся по улице. Пыль поднялась клубами — Анжелика чихнула. Алексей Анненков подавил улыбку и предложил:

— Я схожу на конюшню и приведу коня для вас.

— Благодарю, месье, но я хотела бы ехать на своем, — попросила Анжелика, смахивая слезинки, выступившие у нее на глазах от казачьей удали. — Здесь моя кобылка все равно никому не пригодится. Точнее, пригодится, конечно, — исправилась она быстро. — Но мне не хотелось бы расставаться с ней. Ее зовут Звезда. Она светло-серая, в темных пятнах.

— Хорошо, — кивнул Аненнков, — если вы настаиваете, мадам, я схожу за вашей кобылкой. А пока поешьте еще. Дорога предстоит неблизкая.

Молодой офицер ушел к конюшням. Анжелика же, немного оправившись от кашля, снова заглянула в казацкий узелок. Надкусила пирожок — это угощение показалось ей намного приятнее. Пирожки были легкие, пышные, с капустой и зайчатиной внутри. Неспешно пережевывая, маркиза думала о том, что лицо нежданного русского спасителя, избавившего ее от неприятного сотника, почему-то показалось ей знакомым. Как будто они встречались прежде. Но где? Когда? В Париже — невероятно. В Петербурге, во время ее давнего приезда туда? Вполне может быть… Почему-то интуиция подсказывала ей, что молодой офицер служит в гвардии — он великолепно говорит по-французски, имеет прекрасные манеры, даже надушен, несмотря на войну. В таком случае, она точно встречалась с ним в Петербурге. Надо будет обязательно спросить, как только представится повод.

Вскоре Алексей Анненков появился, ведя за повод Звезду. Обрадовавшись, Анжелика быстро поднялась и, подбежав, обняла лошадку за шею:

— Дорогая моя, жива и целехонька! Теперь мы снова вместе.

Когда они тронулись в путь, маркиза обдумывала, как бы уместнее спросить у русского гусара про гвардию, но неожиданно он сам пришел ей на помощь.

— Мадам, — офицер старался придержать своего коня, привыкшего к быстрой скачке, чтобы он шел рядом с неторопливой, задумчивой Звездой маркизы, — простите за дерзость, но мне помнится, вы прежде бывали в России? Я ошибаюсь?

— Вероятно, нет, — откликнулась француженка.

— Бывали в Петербурге? — заинтересовался он. — Лет пять назад?

— Лет пять назад, — подтвердила маркиза немного загадочно и внимательно посмотрела на Анненкова. Про себя она обрадовалась, что русский офицер первым начал разговор — теперь уж она удовлетворит свое любопытство.

— Лет пять назад, — задумчиво повторил он, вспоминая, — я служил в гвардии. И на приеме у княгини Потемкиной в Таврическом дворце, мне кажется, мы встречались…

— Вы служили в гвардии и бывали у княгини Потемкиной? — голос Анжелики дрогнул, она приостановила Звезду. — Как ваше имя, месье?

— Простите, мадам, я не представился. Граф Алексей Анненков, — ответил ротмистр и слегка склонил голову.

— Вы верно угадали, месье граф, — призналась Анжелика, немного помолчав. — Я — маркиза Анжелика де Траиль. И я действительно приезжала в Петербург и посещала бал у княгини Потемкиной.

— Вы?! — воскликнул ротмистр в удивлении. — Как же вы оказались в армии, мадам? Столь хрупкое и нежное создание! Да еще угодили в плен!

— Обстоятельства весьма личные, граф, — сдержанно отвечала ему Анжелика. — Я не хотела бы объяснять. Но по сути, по той же самой причине, по какой посещала Петербург.

— Вы приехали к жениху? — ротмистр даже присвистнул от неожиданности. — За столько верст от Парижа. Это невероятно!

— К бывшему жениху, — поправила его Анжелика грустно. — Теперь граф де Коленкур — жених моей бывшей лучшей подруги…

Ротмистр осекся:

— Я понимаю, простите меня.

Они замолчали. Анжелика настойчиво рылась в памяти, пытаясь вспомнить молодого офицера в Петербурге. Нет, встреча с ним у княгини Потемкиной ей не запомнилась — все помыслы Анжелики были заняты тогда только Арманом. А вот в театре…

— Скажите, — спросила она, нарушив молчание, — вы бывали на премьере Гольдони?

— Да, конечно, — улыбнулся Анненков, — кто же не был тогда в театре? Столько шума…

— Я припоминаю… — теперь Анжелике вспомнилось отчетливо.

В тот дождливый вечер в Петербурге спектакль в императорском театре начался как обычно в пятом часу. Анжелика, немного удрученная холодностью Армана, сидела рядом с ним в ложе послов. Она оделась в нежно-голубое с лиловым платье и старалась не выдать своего плохого настроения — выглядела веселой, пожалуй, даже слишком.

Уже играли первый акт, и зрители восхищались мастерством актеров и дивной итальянской музыкой, когда в своей ложе — как раз напротив посольской — появилась княгиня Потемкина. Ее сопровождали несколько офицеров гвардии.

В антракте Анжелика невольно обратила внимание на одного из них — высокого роста, с выразительными темно-синими глазами, с волнистыми каштановыми волосами и красивыми, правильными чертами лица. Молодой офицер был одет в алый мундир лейб-гвардейского гусарского полка, а на левом плече у него, поверх сверкающего золотом доломана красовалась шкура белого барса с крупной золоченой пряжкой, украшенной изумрудами — император только что разрешил гвардейцам носить мех на мундире, и он считался предметом особого щегольства.

Красивый, холеный офицер приковывал к себе взоры дам — Анжелика сразу заметила это. Наверняка он имел успех в салонах, но вел себя учтиво и сдержанно, даже скромно. Дав волю фантазии, Анжелика тогда на время забыла об Армане и своей обиде на строптивого посла. Ей очень хотелось познакомиться с гусарским офицером. Но княгиня Потемкина, пригласившая Анжелику к себе в ложу, не успела представить молодого человека маркизе — начался второй акт пьесы.

Отъезжая от театра к французскому посольству, Анжелика видела, как карета княгини, завернув к Таврическому саду, остановилась. Офицер, ехавший за каретой верхом, соскочил с коня. Дверца кареты распахнулась, слуга опустил подножку, и офицер вскочил в карету, привязав к ней своего коня. Анжелика не могла знать с уверенностью, что тем офицером, удостоенным чести ехать с княгиней Потемкиной в одном экипаже, был именно Алексей Анненков, — она наблюдала всю сцену издалека и довольно короткое время. Но почему-то ей подумалось тогда, что это вполне мог быть он. Кто же еще?

Да, похоже, теперь война совершенно неожиданно выполнила давнее пожелание маркизы, и знакомство, не состоявшееся пять лет назад, случилось теперь при столь странных обстоятельствах. Война свела их вновь, и тот красивый молодой офицер из свиты княгини Потемкиной теперь сопровождает ее, Анжелику, к командующему. Только мундир на офицере почему-то не роскошно-алый, а темно-коричневый и меньше украшенный вышивкой.

— Вы больше не служите в гвардии? — осторожно поинтересовалась у Алексея маркиза.

— Я попросился в обычный полк, — ответил он серьезно, — чтобы иметь возможность участвовать в боевых действиях. Но князь Петр Иванович держит меня при себе адъютантом, не отпускает на вольную волюшку.

— Почему? — спросила Анжелика недоуменно.

Алексей промолчал. Потом произнес:

— На выход из гвардии требуется разрешение самого императора или хотя бы военного министра, а ни тот ни другой без особой провинности офицера не позволят ему такого. Но князь Петр Иванович уговорил генерала Барклая до окончания войны зачислить меня в Ахтырский полк при условии, что я буду при нем адъютантом — такая «ссылка» показалась нашему военному министру почетней.

— Я думаю, немногие светские франты сейчас стремятся оказаться в гуще дела? — спросила Анжелика, не скрывая восхищения. — В Петербурге ведь спокойнее и сытнее…

— Гвардия прибудет со дня на день, — ответил Анненков. — Если главное сражение все же состоится, она обязательно примет участие в нем, и пехота, и кавалерия. То, что вы говорите, маркиза, — всего лишь парижские домыслы. Сейчас каждый офицер, будь он гвардеец или нет, готов выполнить свой долг Отечеству и не пожалеет жизни. Без исключения.

Уверенность, с которой молодой граф произнес эти слова, впечатлила Анжелику. Отправляясь на войну, она мало думала о русских. Точнее, не думала о них вовсе. Маркизу гнали в путь тоска и личная обида. Теперь же на фоне разворачивающегося перед ее глазами действа все личные переживания показались Анжелике мелкими и не стоящими упоминания.

— Как вы думаете, граф, — решилась она спросить Алексея о том, что волновало ее больше всего, — меня отпустят назад? К армии я имею в виду…

— Не знаю, — Анненков пожал плечами. — Ведь вы — не обычный пленный. Вы — женщина. Я думаю, князь примет во внимание это обстоятельство, — добавил он с улыбкой. — Не волнуйтесь, мадам.

— Я очень надеюсь на благородство князя, — печально вздохнула маркиза, — там остался мой младший брат Пьер, — объяснила она. — Он настоял, чтобы его зачислили в кавалерию маршала Мюрата. Я обещала mamán, что с ним ничего не случится.

Граф Анненков понимающе покачал головой.

* * *

Перед самым Царевым Займищем дорогу им преградили санитарные фуры. Ополченцы в серых одеждах, темных по спинам от пота, таскали сюда на носилках раненых с расположенного неподалеку перевязочного пункта. Здесь же суетился доктор в окровавленном фартуке, он размахивал большими, измазанными по локоть в крови руками и кричал:

— Э, мужичье, полегче, полегче трясите! В ногу идите — разболтаете ж, вот олухи!

Мужики остановились, приладив поплотнее носилки на плечах, потом снова пошли, попав, наконец, в ногу.

— Куды везти-то? — крикнул с фуры возничий. — А, ученый?

— Матушка Лизавета Григорьевна велели в госпиталь к ним, — ответил доктор, возвращаясь в перевязочную палатку.

— А где ж он? — снова крикнул возничий.

— Езжай к штабу, там, в березняке, увидишь…

— Скоро ли тронутся они? — спросила Анжелика у ротмистра. Она не понимала по-русски, но видела — раненых должны вот-вот увезти.

— Сейчас поедут, — ответил Алексей. — Мы — сразу же за ними…

— А куда их везут?

— В госпиталь ее высочества великой княгини Екатерины Павловны, — последовал ответ. — Как видите, маркиза, не только офицеры гвардии стремятся участвовать в войне, но и самые знатные дамы помогают армии.

— Я очень сожалею о своих словах, — призналась ему Анжелика честно. — Если возможно, забудьте о моем легкомыслии.

Наконец фуры двинулись. Ехали они медленно, чтобы легкораненые, бредущие вокруг них, вполне поспевали за их движением. Из повозок слышались хрип, стон, плач и ругань. Некоторые бредили. Воронье, почуяв кровь, злобно налетало на фуры, но санитары отгоняли птиц.

Вскоре показался госпиталь. Он состоял из десятка раскинувшихся на краю березняка палаток с подвернутыми полами, совсем недалеко от штаба Второй армии князя Багратиона. Направляясь в штаб, миновать его было никак нельзя. Вдалеке виднелись такие же длинные фуры, стоящие в лесочке, только уже пустые — с них разгрузили раненых, и лошади, отдыхая, жевали овес, делясь им с подпрыгивающими вокруг воробьями.

Подъехав ближе, Анжелика с ужасом увидела, что вокруг палаток почти нет свободного места. Всюду лежали, сидели, стояли окровавленные люди в разноцветных военных одеяниях. В какой-то момент маркиза даже зажмурила глаза — так поразило ее скорбное зрелище. Не задумываясь о том, сколько смертей и разрушений несет с собой война, она часто думала о ней, как почти о праздничном параде в Париже, где под бой барабанов выступают чистенькие, отутюженные полки старой гвардии Бонапарта. Конечно, Анжелика знала, что на войне убивают и проливают кровь многие, — но она никогда не видела воочию прежде, как выглядят те, кто только что вышел из сражения.

Из палаток слышались то громкие злые вопли, то стенания и плач. В двух шагах от Анжелики стоял, опершись на сук, высокий унтер-офицер с перевязанной головой. Он был ранен в голову и в ногу пулями. Не обращая внимания на ранения, унтер увлеченно рассказывал что-то собравшимся вокруг него легкораненым и носильщикам и даже размахивал рукой, изображая кавалерийскую атаку. Заметив взгляд Анжелики, офицер подмигнул ей.

— Алексей Александрович, друг мой, здравствуйте! — ротмистра по-французски вдруг окликнул какой-то женский голос.

Анжелика повернулась. Им навстречу от одной из палаток шла стройная женщина в простом темном платье, наглухо закрытом по рукавам и воротнику. Через плечо на грудь у нее свешивалась толстая русая коса, перевязанная обычной коричневой лентой. Анжелика не сразу узнала в этой женщине блестящую русскую княгиню Анну Орлову, ту «владелицу половины России», которую также встречала прежде в Петербурге.

О богатстве Анны Орловой-Чесменской в Париже слагали легенды. Казалось, на каждом ее пеньюаре украшений и драгоценностей было больше, чем может позволить себе на выход сама французская императрица. Наряды Анны Алексеевны всегда отличались особой роскошью — они ослепляли. Но теперь Анжелика видела княгиню перед собой совсем иной — усталой, одетой просто. На белом переднике княгини, повязанном по талии поверх платья, маркиза заметила бурые, расплывшиеся пятна. Это была кровь. Анна Орлова самолично перевязывала раненых!

— Здравия желаю, ваша светлость! — Граф Анненков соскочил с седла и поцеловал руку княгини. — Давно ли прибыли?

— Всего несколько часов, — ответила та. — Три ночи ехали без единой остановки, торопились очень. Екатерина Павловна беспокоилась, что не успеем к Цареву Займищу, вдруг опять дадут приказ об отходе… Только прибыли, а солдатиков — вон уж сколько, — она обернулась к госпиталю. — Михайлу Андреевича не видали ли, Алексей? — сразу спросила она о Милорадовиче.

— Вчера видел при штабе, ваша светлость, — ответил Анненков. — Жив, здоров, не ранен, слава богу. Письмо от вас показывал…

— Доставили, значит? — Анна радостно улыбнулась. — Ну, хорошо, коли так, — и тут же взглянула на Анжелику. На ее бледном лице, лишенном румян, отразилось искреннее удивление. — Маркиза де Траиль, если не ошибаюсь? — узнала она. — Вы ли? Откуда?

— Маркизу захватили казаки, — пояснил граф Анненков. — Случайно. Теперь вот едем к князю Петру Ивановичу, чтоб решить, как маркизе вернуться назад…

— А из Парижа-то вы зачем сюда приехали, в Россию? — спросила у Анжелики Орлова, и в голосе ее прозвучала враждебность. — Посмотреть, как мы страдаем?

Словно иллюстрацией к словам княгини из палатки вынесли на носилках человека, покрытого до горла простыней, багровеющей от крови. Человек судорожно рыдал и захлебывался. Анжелику охватил озноб.

— Что вы?! Я вовсе не думала о том! — она хотела вскрикнуть, но едва выдавила из себя сказанное. Конечно, маркиза прекрасно осознала про себя, что ничего иного, кроме осуждения и враждебности, в лагере русской армии она не встретит.

— Анна, где ты? — из крайней палатки послышался голос княгини Лиз. Вскоре вышла и она сама — в таком же строгом платье. Единственным украшением его служил золотой крест с ликом Богородицы в финифти на перекрестье, висящий у Потемкиной на груди. Пышные волосы княгини скрывала крестьянская косынка.

С самой ранней юности своей Елизавета Григорьевна Потемкина считалась одной из самых красивых женщин России. Вельможи постарше, кто служил при императрице Екатерине и хорошо помнил отца княгини Лиз, блистательного князя Тавриды, с уверенностью говорили о том, что лицом и статью великая княгиня пошла в него. Гармоничное сочетаний линий, изящество форм отличали Елизавету Григорьевну и не изменили ей с годами. От матери, императрицы Екатерины Второй, состоявшей с князем Потемкиным в морганатическом браке, княгиня Лиз унаследовала свой властный, ироничный, а иногда и грозный нрав, а также недюжинный ум и умение расположить к себе окружающих. Особую славу Лиз снискали ее великолепные зеленоватые глаза, которые иные поэты сравнивали со сверкающими изумрудами, а иные — с задумчивой, холодной яшмой. С самой юности ее глазам никогда не было свойственно выражение наивной девичьей мечтательности, они сохраняли серьезность, взгляд их притягивал необыкновенной проницательностью и увлекал.

От Армана де Коленкура Анжелике было известно, что в молодости будущий император Александр Павлович был страстно влюблен в Лиз, и она отвечала ему взаимностью. Александр всерьез мечтал видеть Лиз своей законной супругой и императрицей России. И даже просил об этом Екатерину. Но политические соображения взяли верх, и венценосная бабушка оставила желание внука без внимания. Она настояла на женитьбе Александра на красивой, но нелюбимой им немецкой принцессе. Свою же дочь, родившуюся, когда Екатерине давно уже минуло сорок лет, императрица выдала замуж…

Анжелика не могла точно вспомнить фамилии покойного супруга княгини Потемкиной, которую так никто и не величал по его фамилии. Тот был значительно старше Лиз. По слухам, отцом ее сына являлся не он, а великий князь Александр Павлович, император России.

Бабушка рассчитывала, что со временем юношеская привязанность Александра к Лиз остынет и молодая законная жена займет достойное место в жизни ее внука. По той ли причине или просто по случайности — несчастливой, ужасной — при венчании по православному обряду будущую императрицу нарекли так же: Елизаветой. Хуже ничего и нельзя было придумать. Едва появившись при русском дворе, императрица Елизавета Алексеевна, писаная красавица и умница, оказалась самой несчастной и одинокой из всех русских императриц, царствовавших до нее. Говорили, что перед самой свадьбой с Александром, ей, тогда еще немецкой принцессе, явился во сне князь Потемкин и предупреждал ее…

Что во всей это истории соответствовало правде, а что уже домыслили дворцовые сплетники, как часто случается, Анжелика не знала. Но так или иначе княгиня Лиз Потемкина уже много лет оставалась близким другом императора, и ее влияние на Александра Павловича не ослабевало — оно было огромным.

Выйдя из операционной палатки, княгиня сразу же оказалась в кругу солдат:

— Матушка, долго ль ждать нам еще, скажи, — спрашивали они наперебой. — Сколько ж костоправы еще мучить будут?

— Потерпите, потерпите, миленькие, — уговаривала их Потемкина. — Докторов мало, а вас вон сколько. Каши наварили, сейчас поесть принесут…

— Вот дожили до чего, матушка, — проговорил рядом с княгиней старый, седой как лунь солдат. — Сколько уж солдатскую лямку тяну, а не видал такого позору. При батюшке твоем пацаном желторотым на речку Рымник ходил с Ляксан Васильичем. Далеко было, — он потер рукой слезящиеся глаза, — а тута по своей земле топаем. До самой Москвы, почитай, дотопали-то…

— Ты, старик, очереди не жди, — решила Потемкина. — Куда ранило тебя?

— Да вота, в бок царапнуло, покажу сейчас. Перевязать — перевязали, а чо внутри — бес знает…

— Я доктора попрошу, он тебя вперед возьмет.

— Не надобно, матушка, — запротестовал солдат. — Куды мне вперед? Тута и потяжелей меня есть. А я крепок еще. Вота поправлюсь, вернусь в строй, может, и доживу — погоним мы хранцуза, а? Государь-то как думает?

— Государь, как ты, отец, думает. — Потемкина обняла старика за плечи, усадила на ящик. — Присядь. В ногах правды нет. Так же думает государь: погоним мы француза, отец, за милую душу погоним. Доживем. А если не доживем, помянут нас те, кто доживет-то…

— Да ты не трогай меня, не трогай ручками-то белыми, — засмущался старик, — грязный я…

— А я грязи солдатской не боюсь, — ответила Лиз просто. — Батюшка мой, князь Григорий Александрович, не боялся, ел и спал с солдатами на походе. А мне ж чего? Ну, погоди, погоди пока.

— Посмотри, Лиз, кого привез к нам граф Алексей Александрович, — заметила княгиня Орлова, когда Лиза, оставив солдат, подошла к ним. — Маркиза де Траиль, если помнишь?

— Как же не помнить — помню, — кивнула Потемкина, и бледные губы ее тронула легкая улыбка. — Где добыли столь прекрасный трофей? — повернулась она к Анненкову, и Анжелика заметила беглое, мимолетное движение зеленоватых глаз княгини, выразивших радость и теплоту. — Господа гусары уже дошли до Парижа? Пока мы здесь, как тот солдат сказал, к Москве топаем… Могу даже угадать героев дамского похода: наверняка вы, граф, ваш приятель Тройкин и наш поэт Денис Васильевич Давыдов… Он, кстати, тоже из гвардии вон вышел. Вы не знаете? К вам в ахтырцы записался. По рапорту. Хочет заняться партизанской войной.

— Увы, ваша светлость, — слегка склонил голову Анненков. — К сему геройству и добыче мы с Денисом отношения не имеем. Отличились казаки атамана Платова. Вот захватили мадам в полон. «На ясырь», как они выражаются.

— Хороша добыча! — язвительно заметила Потемкина. — Матвей Иванович себе не изменяет, — обратилась она к Орловой. — Под Вильно схватил бывшего куафера императрицы Жозефины, который нынче у Бонапарта писарем пристроился, — чтобы он нам всем прически делал. А теперь вот — маркизу. А вы отбили, Алексей, мадам у казаков и везете в гусарский полк? — предположила княгиня. — Анжелика, оставайтесь с нами, — пригласила она. — Там у них теперь веселья нет. Не то что в Петербурге бывало: только стычки да перестрелки…

— Маркиза хотела бы вернуться к своим, — сообщил Алексей.

— К своим? — переспросила Лиз с удивлением. — Что ж в этом трудного? Французов нынче кругом пруд пруди.

— Мы едем к князю Багратиону, чтоб он решил…

— Что ж, поезжайте, — пожала плечами Лиз. — Но если князь Петр Иванович вас, маркиза, по какой-то причине не отпустит, приезжайте к нам. Конечно, если вы не боитесь крови и не очень часто падаете в обморок.

— Благодарю, — ответила та с признательностью. — Я обязательно загляну перед отъездом…

Анжелика сказала и вдруг поймала себя на том, что говорит о возвращении в госпиталь так, как будто собирается заехать на светский раут. Она снова почувствовала неловкость и очень надеялась, что княгиня Потемкина не заметила ее бестактность.

— Заглядывайте, заглядывайте, ma chère, — ответила та, однако в голосе ее чудилось осуждение и скрытая насмешка.

* * *

Получив пакет с донесениями разведки, князь Багратион был очень удивлен, когда пред ним предстала золотоволосая француженка в черном дорожном костюме, изрядно запыленном после постигших ее приключений. Гораздо больше озабоченный передвижениями французских войск, князь лишь мельком взглянул на маркизу, и она не могла не заметить выражение крайней усталости в твердых и мужественных чертах русского командующего. Однако не проявить внимания к даме вовсе генерал не мог позволить себе даже на войне. Улыбнувшись немного неловко, князь оторвал усталые, воспаленные глаза от карты и проговорил по-французски:

— Я не могу признаться, мадам, что мы очень рады вашему посещению. Но, принимая во внимание обстоятельства, о которых мне доложил мой адъютант, я полагаю, мы не будем настаивать, чтобы вы задержались у нас слишком долго. Ротмистр Анненков и подполковник Давыдов завтра поутру проводят вас безопасной дорогой, увы, предложить большего я не могу. Развлечений у нас нет, мадам, — война.

— О, нет, mon general! — воскликнула Анжелика. — Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я намеренно желала бы обременить вас своим присутствием. То, что вы приказали своим офицерам — это самое большее, о чем я только могу мечтать. Признаться, я испытываю неловкость, что отрываю их от более важных дел.

— Вы отправитесь завтра поутру, — тон Багратиона немного смягчился, в глубоких черных глазах мелькнул огонек. — Сегодня уже скоро стемнеет, а путешествия по лесу в темноте весьма опасны. Княгиня Потемкина с удовольствием примет вас, мадам, и даст приют и ночлег, так что вы ни в чем не будете нуждаться. Возможно, мы еще увидимся за ужином. А сейчас извините, — он взглянул через раскрытую дверь на нескольких генералов в приемной, — нам надо вернуться к нашим обязанностям. Желаю вам, маркиза, хорошо отдохнуть. Ротмистр Анненков занят, но, я полагаю, вы сами легко доберетесь до госпиталя великой княгини, это недалеко отсюда. Впредь путешествуйте осторожнее, мадам!

— Теперь я понимаю это гораздо лучше, чем в Париже, mon general, — искренне призналась Анжелика.

Еще раз поблагодарив русского командующего, она вышла из горницы, служившей Багратиону походным кабинетом, и туда сразу ринулись несколько писарей с приказами. Какой-то генерал, наверное, начальник штаба, быстро, по-французски, докладывал:

— Они атаковали Милорадовича с двух сторон. Мишель просит поддержки…

— Я сказал — не ввязываться! Не ввязываться, — раздраженно повысил голос Багратион. — Надо беречь людей. Они нам еще пригодятся! Немедленно отвезите Милорадовичу мой приказ: пусть организует отход в полном порядке!

Анжелика тихо покинула приемную, где оставалось только несколько штабистов, — тем более что про нее сразу забыли и никто не обращал внимания.

Вдали слышалась мощная артиллерийская канонада — серый пороховой дым густым облаком нависал над лесом и постепенно затягивал округу. Иногда вспыхивала ружейная трескотня — тогда казалось, что кто-то ломает деревья и щепки с визгом и воем взлетают в воздух.

Отвязав Звезду, Анжелика пешком отправилась к госпиталю великой княгини Екатерины Павловны, ведя лошадь в поводу. Там она привязала свою лошадку к березе и направилась к операционной палатке.

У палатки один из докторов курил сигару, время от времени поводя головой вправо и влево, разминая шею, — он вышел отдохнуть. Конопатый фельдшер, выскочив с ведром, зачерпнул воды из огромной бочки и что-то прокричал сидящим вокруг палатки раненым — наверное, устанавливал очередь. Рядом с палаткой на конской попоне спал мальчик лет одиннадцати — Анжелика сразу обратила внимание, что он очень похож на княгиню Лиз, и удивилась: «Неужели это сын принцессы? Зачем она привезла его?»

Когда Анжелика вошла в палатку, сразу увидела Лиз. Княгиня, работая тряпкой не хуже крестьянской девицы, привыкшей с детства к ручному труду, вытирала со стола, с которого только что сняли раненого. Разобрать в отдельности все, что происходило в палатке, было трудно, тем более с непривычки. Жалобные стоны доносились со всех сторон. Все сливалось в одно общее впечатление окровавленного, замотанного в покрасневшие бинты человеческого тела…

Анжелика в растерянности остановилась у входа. Но подняв голову и увидев ее, Лиза сразу позвала маркизу к себе.

— Помогите мне, если не боитесь, — предложила она. — Надо разложить перевязочный материал, — и усадив на низенькую скамейку, сунула Анжелике в руки большую корзину из ивовых прутьев, полную бинтов, совсем бурых и немного почище. — То, что использовать уже нельзя, выбросить, — распорядилась княгиня, — а то, что еще пригодится, отдайте Анне, она выстирает их.

Только сейчас Анжелика обратила внимание на Орлову. Та вполголоса разговаривала с сидящим на операционном столе солдатом, похожим на татарина, с широким, узкоглазым лицом. Рядом валялся его мундир — такие Анжелика видела на казаках, похитивших ее. Доктор в очках что-то резал на спине солдата, а тот сопел и, слушая разговор княгини, отхлебывал из железной кружки, которую Анна держала перед ним…

Когда Анжелика уже принялась за корзину, внутренне содрогаясь от запаха прогнившей крови, княгиня Лиз спросила у нее:

— Что вам сказал князь Петр? Отпустил? Вы заехали попрощаться с нами?

— Да, князь был столь любезен, что даже назначил мне сопровождающих, — ответила Анжелика, стараясь подавить тошноту. — Завтра утром я покину вас.

— И сразу же отправляйтесь домой! — посоветовала ей княгиня Лиз. — Здесь чем дальше, тем станет только горячее.

— Да, я уже думала об этом, — согласилась Анжелика.

Княгиня выжала тряпку в деревянной кадке — Анжелика вспомнила, сколько дивных перстней украшало эти прекрасные руки в Петербурге, а вот теперь… Если бы поступок Лиз был бы единичен, возможно, Анжелика бы и удивилась, но самоотверженность русских, всех, от мала до велика, независимо от званий, встречалась повсюду, и теперь маркиза понимала, что Лиз просто не могла поступать иначе. Первая и избранная в мирной жизни, она несла свой крест стойко и в лихую годину, подавая пример всем остальным и побуждая их к мужеству.

— Ух! Ух! — послышались вскрики подопечного княгини Анны. Он вдруг пронзительно завизжал, взвился, а потом осел.

Анна прижала его голову к груди и что-то нашептывала на ухо, поглаживая по плечу, как ребенка. Доктора быстро наложили повязку — казака сняли со стола и увели. Вытерев платком со лба выступившие бусинки пота, Анна присела на скамью, уронив голову на руки. Она смотрела перед собой — мысли княгини явно блуждали далеко.

Лиза подошла к ней и ласково дотронулась до плеча.

— Он приедет, — проговорила она негромко, — я уверена. Надо немного подождать.

— Где-то так сильно стреляют, — вздохнула Анна, прислушиваясь. — Мне кажется, Миша там. Я привезла с собой Чесменскую шпагу моего отца, — сообщила она, подняв на Потемкину повлажневшие синие глаза, — это самая дорогая память, которая мне осталась от батюшки. С ней Алексей Орлов разгромил турок при Чесме. Я всегда хранила ее как зеницу ока. Когда павловские гвардейцы поволокли меня в ссылку, унизив до смерти отца, все, что я успела схватить, — это его шпагу и икону… Шла с ними босиком по острым камням и прижимала к груди. А павловцы еще хлестали меня нагайками… Теперь вот хочу отдать эту шпагу Мише. Может быть, она принесет удачу нашему войску?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

14

Рефить — сетка.

15

Чебак — подвид плотвы на Урале и в Сибири.

16

Ясырь — тюркское название пленников по всей границе России с Азией. Здесь — место, где содержали таких пленных.

17

Вентерь (с лит.) — рыболовная снасть-ловушка.

18

Шамая (с перс. «царская») — краснотелая рыба из рода сельдей, обитает в приустьевых участках южных морей, в Днепре — редко.