Огонек для холодного босса

Виктория Вишневская, 2023

– Ты станешь няней для моего сына.– У Льва есть мама, – проговариваю и закусываю губу. Никудышная мать, которая абсолютно не смотрит за ребёнком. – Необразцовая, но ему нужна именно она. Её любовь. Забота. Как и ваша.Жаль, что я не его мама… И не могу её заменить. У меня другие планы на жизнь… Я скоро выхожу замуж.– Мне всё равно, что ты думаешь, – небрежно бросает Покровский. – Ты – моя подчинённая, а я – твой босс. Считай, перевожу с одной должности на другую. Маленькое повышение.Из тренера в няни? Он издевается?– Нет, – заявляю категорично. А внутри две личности сталкиваются. Борются друг с другом. Одна говорит стоять на своём, а другая… просит взять мальчика под крыло. Огненную заводилу, который сделает всё, чтобы привлечь внимание родителей. – Я не могу.Говорю уверено, а сама смотрю на крошку, сопящего в коляске. Обычный ребёнок. Вижу таких каждый день. Но почему-то именно к нему безобразно сильно тянется сердце…

Глава 4

Потеряла ребёнка и решила повесить вину на меня?

Ловлю на своём теле изучающий взгляд мужчины, но никак на него не реагирую. До этого момента он даже не обращал на меня внимания.

Не думала, что такие серьёзные разговоры буду вести в одном купальнике…

Покровский делает шаг вперёд, подходя так близко, что я пугаюсь. Нависает грозовой тучей и зло чеканит:

— Ты ответишь за то, что сделала с моим сыном.

— Вы должны быть мне благодарны за то, что я его… — ответно цежу сквозь зубы, однако не успеваю договорить, как он хватает меня за плечи и сильно их сжимает. Невольно кривлюсь от боли, но держусь, чтобы не показать всё это на лице.

— Благодарен за то, что у ребёнка после вашего занятия вся спина в отвратительных царапинах?

Распахиваю глаза, не понимая, о чём он.

— Какие царапины?

Я занималась плаваньем со Львом, и всё с ним было хорошо.

— Дуру из себя не строй.

Мужчина отпускает меня, и я выдыхаю. Не заметила, как перестала дышать рядом с ним. Агрессивных людей на дух не переношу.

— Я напомню.

Покровский подходит к горе-матери, устроившей весь этот цирк, и, не забирая ребёнка, приспускает ткань бодика. А там, на всю маленькую спину… несколько чётких и ужасных красных отметин. Да таких, будто их нанесли специально, вжимая ногти в нежную кожу.

От их вида всё начинает в груди клокотать.

Как эта дура, вообще, за дитём смотрит? Он от неё то убежит, то теперь это…

Жалко мне малютку. И если я надеялась хотя бы на его отца, то теперь…

Вряд ли. У них странная семейка.

— До тренировки их не было, — проговаривает, еле сдерживаясь. Мужчина в гневе… Видно по лицу, острым скулам, которые стали ещё отчётливее от того, как он крепко сжимает челюсти. — Я сам его переодевал.

Сглатываю, но не от того, что на меня орут и обвиняют в том, чего я не делала. Лицо Огонька немного красное, как и глазки. Плакал, бедненький…

Только не говорите мне, что эта мымра специально нанесла своему ребёнку вред и заставила его плакать, лишь бы отомстить мне за вчерашнее?

Долбанутая мамашка!

— Спрашивайте у своей жены, — бросаю, скрещивая руки на груди. Ногти у меня короткие. Длина есть, но аккуратная и незаметная, и вряд ли я нанесу вред малышу. Ни разу за практику такого не было!

А вот эта овца мстительная вчера продемонстрировала свои когти, когда ткнула одним в щёку сына и не заметила.

— Игорюш, ты видишь, что она говорит? — строит из себя дурочку и гладит Огонька по головке. — Родную мать обвиняет! Вот, смотри!

И показывает свои руки. А там… всё коротко настолько, что даже пару миллиметров не выступает.

Подготовилась, коза драная.

— Как я могла?! Своего пупсика! Игорь, ей нельзя контактировать с детьми! Она их травмирует!

Глаза Покровского полыхают с новой силой. Он сверлит меня взглядом и многообещающе, зло бросает:

— Ты об этом пожалеешь.

От этих слов Лев начинает плакать и тянуться к отцу. Не сидит на руках у Маши, вырывается, чем вызывает её недоумение.

— Солнышко, перестань! — прикрикивает на него. Надавливает на израненную спинку, и крик мальчика становится сильнее. — Ой-ой, прости!

Всё внутри сжимается, и я машинально делаю шаг вперёд. А эту дура, вместо того, чтобы убрать ладонь, продолжает криво держать Огонька, принося ему боль. От громкого плача вообще чуть не выкидывает его из рук. Благо Покровский быстро реагирует, бережно берёт малютку и разъярённо смотрит на свою жену. Так же, как и на меня пару минут назад.

— Прости, Игорюш, запаниковала, — теряется. И указывает пальцем на меня. — Это всё из-за неё!

— Стоп, — проговариваю, не выдержав. — Давайте мы на минуту отвлечёмся от этого недоразумения и позаботимся о вашем сыне. Я не знаю, чем нанесена травма, но на всякий случай это нужно обработать. Кожа у малыша нежная в этом возрасте, и ему очень больно.

— Опять нашего сына угробить решила?! — вопит Маша, но быстро затихает, когда в неё летит взгляд Игоря. Я не вижу какой и не хочу знать, раз девушка, только завидев его, замолкает. Мужчина оборачивается, и я сама чуть не пячусь назад. Но кто он мне, чтобы его бояться?

— Если вы не против, давайте пойдём в тренерскую вместе, — указываю на дверь недалеко от нас. Аптечка для первой помощи находится там. — Только без вашей долбанутой жены, извините.

— Да сама ты долбанутая! Не, Игорюш, ты слышал, что она мне сказала? А вы что стоите? Увольте её!

Бедному директору досталось. А Покровский молчит. Прожигает меня глазами, будто раздумывая, стоит ли мне доверять.

— Хорошо, — цедит сквозь зубы. — Разберёмся чуть позже.

Я выдыхаю. Хочется забрать Огонька, обезопасить в своих руках, но понимаю, что это только сильнее разозлит их.

— В смысле без меня, Игорюш?

— Замолчи, — грубо обрывает её и направляется за мной.

— Есть аллергия на какие-нибудь препараты?

— Маша? — уточняет у своей жены мужчина.

— Я откуда знаю?

Чёрт, нужно ввести на законодательном уровне, чтобы такие без подготовки не размножались. Читали пособия и ходили на курсы. Кто вот такой же, как Маша, — ставить отметку «Не годен».

Нет, ладно, немногие мамы знают про аллергию своих детей. Но чтобы допустить такое…

В голове не укладывается.

Мы заходим в тренерскую вместе с директором, который всё это время молчал. Но теперь его будто прорывает. Скачет вокруг нас, пыхтит и жёстко требует:

— Василиса, объяснись!

— Я этого не делала, — говорю ещё раз твёрдо и дрожащими руками достаю аптечку. А трясутся они от такого, что из-за какой-то дуры я могу потерять работу. Да и Огонька жалко… Он ведь ни в чём не виноват. Маленький ещё, говорить не умеет. — Можете глянуть по камерам в холле. Я отдавала ребёнка здорового, без царапин.

— Камеры есть? — спрашивает Игорь. Но делает это уже спокойнее, без той испепеляющей ярости.

— Да-да, конечно, — лебезит перед ним директор.

— Тогда почему вы ещё здесь? Я хочу глянуть записи.

Семён Петрович, испугавшись и быстро закивав головой, убегает. Мы остаёмся втроём, и всё, о чём я могу думать, — так какую мазь лучше взять, чтобы уменьшить боль. Царапины свежие. И, осмотрев их, не до конца понимаю, как такое можно сделать ногтями…

Ладно, надеюсь, что на обычный декспантенол и хлоргексидин не начнётся аллергическая реакция.

Аккуратно ваткой распределяю мазь. Огонёк на руках у отца становится тише, обнимает его за шею, вцепившись мёртвой хваткой. А Покровский… Всё это время смотрит на меня сверху вниз. Следит за каждым моим действием. Порой я даже сомневаюсь, что делаю всё верно.

А потом даю себе мысленную пощёчину.

Я знаю свою работу. И уверенно её выполняю. В университете первой помощи нас обучали.

— Знаю, что вы вряд ли меня выслушаете…

— Попробуй.

Дёргаюсь, поднимаю взгляд на мужчину и всматриваюсь в серые ледяные глаза. У Огонька они не такие. Карие, тёмные, искрящиеся теплом. Ими он точно пошёл не в отца.

Крылья носа раздуваются в гневе, который мужчина пытается утихомирить.

— Ну? — нетерпеливо произносит.