Записки оборотня в погонах

Виктор Шевцов

Воспоминания из жизни офицера полиции.Много интересных ситуаций из жизни, забавных ситуаций тоже много. Много задержаний и так далее.

Картина 4. КПЗ Терны

Автостанция Терны.

С тех пор как славный город Терны был исключен из состава вольных городов Ганзейского союза, по магдебургскому праву у него оставалась только одна привилегия — иметь собственную тюрьму. Сам же город был низведен до уровня Терновского района города Кривого Рога. Впрочем, это устраивало обе стороны процесса — арестованных кормили едой из кафе, расположенного возле райотдела, следователям удобно было тем более — спустился на первый этаж и ты уже в уютном заведении на четыре камеры и отдельной комнатой для допросов. Так вот, в один из прекрасных летних дней прихожу я на работу, а там меня ждёт рапорт дежурного: при утреннем осмотре камеры №3 у следственно арестованного Наумика был обнаружен орден Красной звезды. Как пояснил Наумик, орден этот он выиграл в карты на зоне во время предыдущей отсидки, а так как орден был очень красивый, ему было жаль расставаться с ним, поэтому он облепил его хлебным мякишем и проглотил. И вот только теперь ему удалось этот орден выкакать. Я забрал Наумика в комнату для допросов, но сколько не убеждал его рассказать правду, тот упорно стоял на своей версии — выкакал и всё тут. Ничего криминального в этом не было, но всех интересовал физиологический процесс — мог ли орден пройти по внутренностям человека и выйти естественным путем или нет? С одной стороны, заключённые имеют дурную привычку глотать всякую дрянь — черенки от ложек, супинаторы с ботинок, помню подследственный рецидивист Шашкин в знак протеста прибил себе мошонку к нарам, а рот зашил проволокой. Где он только взял эту проволоку и гвозди! Странная штука человеческий мозг — Шашкин, Наумик! Сорок лет прошло, а в голове сидят за каким-то чертом эти фамилии!

В общем, основания поверить в способности к шпагоглотанию Наумика были. Спор можно было решить только научным путём. На счастье, ко мне забрел старинный приятель Коля Макада, заведующий родильным отделением. Николай Григорьевич был славен тем, что принимал тяжёлые роды у половины женщин Тернов, а второй половине делал аборты. Научный авторитет его был непреклонен. Он категорически заявил, что через тонкую кишку орден пройти не сможет. Он готов дать об этом письменное заключение. Научный спор был разрешен. Но за проведение экспертизы Макада потребовал непомерную плату, ни много ни мало, как подарить орден ему. Я осмотрел орден — номера на нём не было (нумеровались только фронтовые ордена), подлинного хозяина ордена установить было невозможно. Я сел за машинку и напечатал: «Наградной лист. Награждается орденом Красной звезды за выдающийся вклад в милицейско-медицинские отношения Макада Николай Григорьевич. Аминь.» Поставил у секретаря гербовую печать и торжественно вручил орден Макаде.

Николая уже нет с нами, но его жена Тамара хранит орден как воспоминание о нашей лихой молодости…

Картина 5.

О правилах хранения вещественных доказательств.

Первомайское рудоуправление Терны.

Допрашиваю я как-то по дорожно-транспортному происшествию маркшейдера с Первомайского рудника. Вижу, что его всё время отвлекает газетный свёрток, небрежно расположенный на сейфе за моей спиной. Рядом стояла бутылка из — под водки с розочками следов отпечатков пальцев и гипсовый слепок подошвы обуви. Вообще, нормальные вещественные доказательства в кабинете следователя. Картину дополняли банки всевозможной консервации, вплоть до закатанного смальца, занимающие половину кабинета. На стене висело махровое полотенце с надписью: «Динамо» Тбилиси обладатель кубка СССР по футболу 1976 года». Завершала интерьер картина Саврасова «Грачи прилетели», висевшая напротив вместо портрета Брежнева. Что должно было символизировать вольнодумство хозяина кабинета. Правда, сидевший как-то под Саврасовым старый зек пробурчал себе под нос: «И картинки у него в тему, воронье вьётся над головой». Камеры хранения вещественных доказательств у нас отродясь не было, и всё изъятое при обысках валялось сначала у оперов, а потом на полу в кабинетах следователей. При чем в этих залежах хранились и вообще ненужные вещи, по делам, давно прошедших суд. Вот почему мой старый друг и партнёр по преферансу Коля Макада, заведующий роддомом 7 больницы так любил заходить в мой кабинет. Николай Григорьевич хватал что — нибудь из этой кучи и объявлял этот предмет подарком ему. Приходилось дарить ему свой галстук, в обмен на ту вещь, которая действительно была вещдоком, и подарить её я никак не мог. Всё это было дружеским ритуалом, и большими потерями для правосудия не заканчивались. Правда, как-то Макада схватил у меня со стола орден Красной звезды, цену вещдока не имеющий и валявшийся у меня на столе для икебаны, и объявил подарком ему. Орден этот достался мне по случаю, дежурный по КПЗ, при утреннем осмотре нашел орден у моего подследственного Наумика (вот, блин, свойства человеческого мозга — 40 лет прошло, а я его фамилию помню!) Поясняя наличие у него ордена, Наумик утверждал, что на зоне выиграл его в карты, расставаться с ним не хотел, потому облепил его хлебным мякишем и проглотил. И вот орден только сейчас у него вышел, или, как интеллигентно, избегая грубых слов типа высрал, выразился Наумик, выкакал его. Как мы не кололи его, откуда он взял орден, он продолжал упорно наставать на своей версии. Я даже для консультации позвонил Макаде, и тот меня уверил, что через тонкий кишечник такой предмет не пройдет.

Так это тот орден — вскричал Макада! Уже сколько времени прошло как ты мне звонил, всё, это мой подарок. Действительно с момента обнаружения ордена прошло пару месяцев, принадлежность ордена я так и не установил, так как на нём не было номера. Поэтому я решился, вставил лист бумаги в машинку и напечатал: «Награждается орденом Красной Звезды Макада Николай Григорьевич. За беззаветную дружбу со следствием Терновского РОВД». Для озорства я хотел добавить «выкаканный арестованным Наумиком», но Коля запротестовал, и я оставил официальный текст. Сбегав в канцелярию, я поставил на документ гербовую печать и торжественно вручил орден Коле. Его вдова Тамара до сих пор хранит орден вместе с «наградным листом» как память о нашей лихой молодости.

Да о чём это я! Допрашиваемый мною по делу о ДТП маркшейдер (это должность, фамилию я его забыл) не выдержал и указывая на газетный свёрток, спросил, что там.

А вам какое дело не очень вежливо пробурчал я.

Да дело в том, что судя по всему, это взрывчатка. Действительно, на сейфе в газетном свертке находилось 8цилиндриков по 600 граммов каждый взрывчатки, изъятой при обыске у одного квартирного вора. Обычно она лежала в сейфе, но тут я, роясь в сейфе, выложил её сверху. Но это шахтера никак не касалось. Однако маркшейдер не унимался. Судя по всему, у вас и электродетонаторы есть.

Ну да, пять штук лежат в сейфе.

То есть в 50 сантиметрах от 5 килограммов взрывчатки, уточнил тот? Весёлый ты парень, вскричал он, переходя на «ты»! А ты знаешь, твои лежащие в сейфе детонаторы плюс взрывчатка могут сработать от волн вашей рации, находящейся в дежурке как раз под твоим кабинетом. И тогда вместо вашего райотдела будет красивая ямка, а окрестности будут украшены милицейскими фуражками!

В общем, ушел он от меня, унося с собой мой форт Нокс в обмен на расписку, что будет хранить его до приговора суда. Я же побежал к начальнику райотдела требовать выделения помещения для хранения вещественных доказательств. Конечно, не для хранения взрывчатки, а хотя бы для того, чтобы распихать драгоценности, месяцами скопившиеся в кабинетах следователей. Хотя бы для того, чтобы вечно рыщущие в поисках закуски опера окончательно не сожрали консервацию, имеющую безоговорочную доказательную силу.

Кстати, половина такого патрона, который был у меня в сейфе, хватило, чтобы перевернуть кверху гусеницами бесхозный трактор, который мы использовали при проведении криминалистической экспертизы на предмет их годности к взрыву.

Картина 6. Объятия Щёлокова.

Просматривая списки ветеранов милиции, попался мне на глаза номер телефона старинного приятеля и сослуживца по работе в Тернах Георгия Ладыги, о котором у меня остались самые тёплые воспоминания. В далёком 1977 году Жора приютил меня с женой и четырёхмесячным сыном у себя в квартире, пока я подыскал себе жильё. «Жив бродяга!» — обрадовался я. Но просто так после 35-летнего перерыва в общении я позвонить не мог. Услышав в телефоне Жорин голос, не придумав ничего умнее, я представился: Это вас беспокоит председатель Совета отряда юных пионеров СевГока. Мы тут открываем памятник Николаю Анисимовичу Щёлокову. Говорят, вы были лично с ним знакомы. «Ну как знакомы, в 1976 году он вручал мне орден Красной звезды и часы» — ответил Жора, от неожиданности не удивившись странной должности звонившего. «Говорят он даже обнимал вас, целовал», гнул я дальше свою линию. «Та ні, це вже перебільшення, не цілував він мене, так, трішечки обійняв за плечи». А ещё расскажите, не унимался я, как вы немецкий танк подбили во время войны. «Якій танк, яка війна, я сорок другого року народження! Шо ти говориш, хто це дзвонить?». Тут я не выдержал и расхохотался, признавшись, кто я. Жора искренне обрадовался, позвал свою жену Анку и мы предались воспоминаниям свой прекрасной молодости. Прекрасной, несмотря ни на что.

Дело в том, что за год до того, как Ладыги приютили меня у себя в квартире, Георгий потерял ногу. Выехал он на задержание дебошира с ружьём, утихомирить его уговорами не удалось стали его задерживать, тот вырвался и в упор всадил заряд дроби Жоре в бедро. Жизнь Жоре удалось спасти, но ногу ампутировали по самый тазобедренный сустав. Молодой организм справился и через пару месяцев Георгий уже довольно ловко ходил на протезе, специально изготовленном для него. Более того, из милиции его не уволили за инвалидность, а даже подыскали ему посильную должность в паспортном столе. Распоряжение не увольнять его из милиции дал лично Щёлоков, о котором у нас, служивших при нём в милиции, остались самые благодарные воспоминания. За то, что здорово поднял авторитет милиции, и самое главное для нас, нам стали платить за звание и за выслугу лет, так что зарплаты выросли в полтора раза. Да и просто человечности у него было достаточно. В общем, вызван был Георгий в Москву, где он и получил орден Красной звезды лично из рук Щёлокова. Это было для нас неординарным событием, и мы всячески обсуждали подробности этого случая. Правда это или нет, но со слов, сопровождавшего Ладыгу в Москву на награждение, Володи Алексеенко происходило это так. Щелоков собрал у себя в кабинете несколько награждаемых, каждому лично вручил орден и сказал несколько тёплых слов. Сказал, что каждому присвоили внеочередное звание, Ладыге обещал организовать нужный протез и бесплатный автомобиль «Запорожец» с ручным управлением, а главное пообещал, что из милиции его не уволят, а подыщут спокойную должность. Всё было уютно и торжественно. Когда Щёлоков спросил-какие будут ещё личные просьбы, растроганный таким приёмом Ладыга, обратился к Щёлокову по простому: «Анисимыч, а якщо я добавлю трішечки грошенят, можна, щоб мені „Жигуля“ дали?». Свита министра замерла. Никто не обращался к маршалу и правой руке Брежнева так фамильярно. Но Щёлоков рассмеялся, приобнял Ладыгу за плечи и пообещал, будет тебе «Жигуль», герой!

«Жигуля» конечно Ладыге никакого не дали, но в паспортном столе он доработал до пенсии, сменил уже четвёртый «Запорожец», и благополучно по сей день рассекает на нём по СевГоку, не оглядываясь на свои 77 лет. Даже с пионерами готов встретиться.

Г.Е.Ладыга с женой Аней

Картина 7. Блондинка на мопеде.

Сижу я как-то на веранде своей дачи, когда вижу, как над моим забором проплывает головка блондинки, и судя по звуку мотора, движущаяся на мопеде. Так как я был без очков, головка эта показалась мне прекрасной. Да ещё так романтично, на мопеде. Почему именно на мопеде? А потому. Лет сорок тому назад прибегает ко мне в кабинет мой коллега и друг юности Сашка Карасюк (ой, простите, Александр Васильевич, он терпеть не может всякой фамильярности даже заочно) и возбужденно говорит: «Там в прокуратуре появилась новая следовательша, умереть и не встать, блондинка, и такая продвинутая, рассекает на явовском мопеде». Ну ладно, сказал я, при случае познакомимся. До нас стали доходить слухи, что в разных местах наших Тернов появляется на мопеде секс-бомба и представляется следователем прокуратуры. Попросить показать удостоверение никто как-то не решался. И далее всё шло по накатанной колее банального мошенничества.

Случай познакомиться с ней представился примерно через месяц, когда я повёз «на санкцию» некую Наташу Ключку. Когда мы с конвоем и Наташей зашли в приёмную прокурора, секретарь прокурора Валентина оторопело уставилась на неё, явно узнавая. В общем, Наташа Ключка не только классно рассекала на мопеде, но и, представляясь следовательшей прокуратуры, совершила с десяток мошенничеств. Выходя с полученной санкцией на арест из кабинета прокурора, я спросил Валентину, что, это твоя знакомая? Валечка рассказала — да она недавно приходила устраиваться на работу в прокуратуру машинисткой. Увидя, что я иголкой ковыряюсь в шрифте пишущей машинки, она возмутилась, что ты, так можно повредить шрифт, нужно протирать ваткой. Этим она вызвала у меня уважение, и если бы она сама умела побойчее печатать на машинке, я бы взяла её на работу в прокуратуру. Бог весь что натворила бы Наташка, имея удостоверение работника прокуратуры, но судьба миловала и Валентину, и потенциальных потерпевших, и на работу в прокуратуру её не взяли. Но Наташка и без удостоверения мастерски вешала лапшу на уши лохам, представляясь следователем прокуратуры.

А причём тут дачная блондинка? спросите вы. А ни при чём. Из-за угла величаво вышел сосед по даче Гена с развевающимися на ветру седыми кудрями и держа в руках работающую бензопилу.

Привет, сосед. Ты просил ветки на дереве подпилить!

Подлец ты Гена, хоть бы патлы свои постриг, пожилой же человек! А то строишь из себя блондинку на мопеде!

А ты, старый пердун, очки надевай, чтоб блондинки не мерещились!

А.В.Карасюк с женой Ольгой.

Картина 8. По волнам моей памяти.

Продолжая свои поиски друзей и сослуживцев молодости напал я на след Валентины Садатовны Г. В те достославные времена, когда я работал в Кизиловском РОВД, она возглавляла инспекцию по делам несовершеннолетних. Тесной дружбы между нами не было, но я с удовольствием вспомнил её доброе круглое татарское лицо длинные ножки «от ушей» и гренадерский рост. Странное дело, по прошествии времени все девушки в моей памяти становились красавицами, видно потому, что они таковыми и были. Но просто позвонить Садатовне и поговорить ни о чём мне казалось слишком пресным. Поэтому, когда в трубке раздался её голос, я спросил: «Валентина Садатовна? — Да. — Помните прокурора Шушуева из областной прокуратуры? — Прекрасно помню, он неоднократно приезжал к нам с проверкой. Так вот, я внук прокурора Шушуева тоже работник прокуратуры, и по завету дедушки я вас и разыскал. Дело в том, что дедушка до самой смерти вспоминал как вы с ним занимались сексом.» «Чем-чем занимались?» — сделала вид, что не расслышала Валентина.

«Ну сексом, сексом!» — повторил я. «Особенно незабываемым в вашем исполнении был минет, рассказывал мне дедушка». Наступила пауза. Потом Садатовна неуверенно уточнила: «Да это не я была, это Лариска Тарасенко».

«Да нет, именно вы, настаивал я, дед не мог перепутать! Да я и сам знаю, что такие вещи вы не перепоручали другим» — прокололся я.

«А ты то откуда знаешь, что кому я не перепоручала? Кто это звонит?» Настало время признаваться. Садатовна довольно быстро простила мне мой глупый розыгрыш и мы предались воспоминаниям молодости. Действительно, в конце семидесятых приезжал к нам в отдел с проверкой старший советник юстиции Шушуев из областной прокуратуры. Проверял он состояние борьбы с преступностью несовершеннолетних, поэтому почетный караул встречающих возглавила Садатовна. К тому же зам. по опер райотдела Валера Курченко в очередной раз закодировался от водки и достойного участия во встрече проверяющего принять не мог. Он только из-за угла наблюдал, как развиваются события. Поначалу проверяющий Шушуев был неприступен и строг, но обаяние Садатовны могли вскрыть и не такие бастионы. Словом, когда настало время обеда, Садатовна уже с рук кормила цыплёнком табака грозного проверяющего. И не из-за какого-там панибратства, просто однорукому фронтовику Шушуеву не сподручно было разделывать цыплёнка одной рукой. А вы уже подумали не весть что! Настало и моё время, недаром же я принимал участие в ревизии детской преступности Кизиловского района города Кривого Рога в качестве тамады. Несколько раз из-за угла заглядывал в подсобку кафе, где мы находились, Валера Курченко, издалека контролируя, как проходит аудит. Наконец Валера не выдержал, убедил себя, что это необходимо в служебных интересах, и присоединился к нам. Мало того, что он наплевал на все коды и шифры своего организма, мешающие ему отправлять свои служебные обязанности, он еще притащил с собой начальника ОБХСС Лёню Здора, что только усугубило происходящее. Обычно строгий с работниками общепита и не позволяющий себе вольностей с ними, после четвёртой рюмки Здор поддался общему настроению. И вот уже как по мановению волшебной палочки, из соседнего ресторана к нам в подсобку потянулись официанты с новыми материалами для исследования детской преступности.

Закончилась инспекторская проверка славно. Когда на следующее утро заехал я в гостиницу с лекарством от вчерашнего, в номере Шушуева я застал эпическую картину. На полу сладко спал Валера Курченко, подложив под голову шушуевский протез, а сам прокуратор плавал в ванной среди огурцов, исторгнутых из чрева проверяющего.

Садатовна уличила меня в том, что половину рассказанного я наврал. Но другая то половина была правдой!

Картина №9. Опасное задержание.

Так, берёте потерпевшую и вместе с Толей Рекуном пулей на старый рудник Ленина! — обратился ко мне дежурный, указывая на ядрёную сорокалетнюю молодицу в вестибюле райотдела. Там вот её муж то ли убить хотел, то ли зарезать, на месте разберётесь. Как всякий нормальный следователь я стал канючить, что пока там дежурному следователю делать нечего, это не моё дело, пусть опера едут на задержание, но дежурный резонно ответил, что опер у него только один, больше послать некого, а дело, похоже, серьёзное. Вон, Пётр Иванович, будет на обед ехать, вас завезёт. Усевшись в машину и спросив, как её зовут, мы предложили рассказать, что там у неё случилось. Не знаю, как на Рекуна, а на меня рассказ Любы произвёл плохое впечатление. Муж у неё и садист, и изверг, и бандюга, избил её и грозился зарезать.

А оружие у него есть, в тайне надеясь на отрицательный ответ, сросил я. «Та він же різник, а нього тих кинжалів, як гною. Він свиней ріже, як курчат!»

Толя, у тебя оружие есть?, обратился я к Рекуну с наивным вопросом, хотя прекрасно знал, что после того, как опер Высоцкий, крутясь в кресле в дежурке., и играясь пистолетом, прострелил книгу происшествий, начальник райотдела напрочь запретил выдавать личному составу оружие. Особо надежным разрешалось носить пистолет, но без патронов. И Толя как раз относился к таким надежным, так что пистолету него был. Вспомнив, что Пётр Иванович замначрайотдела именно по оперативной работе, я с надеждой, что он выразит желание помочь нам в задержании, посмотрел на него. Но тот, указав место где его высадить, велел забрать его на обратном пути и растаял в солнечных лучах. Подъехали мы по месту назначения и стали обсуждать план операции. Заглянули в окно летней кухни, там террорист вместе со своим, видимо сообщником, сидел за низким столиком, уставленном закусками и украшенному бутылью с дымчатого цвета напитком. Сало они, естественно, нарезали внушительным тесаком.

Ну шо, ты со мной? спросил Толя, понимая, что мне лезть на задержание совсем необязательно. Тем более, что наш водила сослался на приказ, что водителям участвовать в задержании запрещено, не смотря на то, что облачены они были в милицейскую форму. Мол, их дело доставить опергруппу на место и ждать в машине. Так что Толя оставался совсем один, и я конечно, бросить его не мог. Толя предложил такой план. Так как дверь узкая, и вдвоём одновременно мы не протиснемся, первым вбегаю я и сметаю обоих со стульев на пол, потом влетает он, и наставляет на них «пушку» Кой им хрен знать, что она без патронов. Так и порешили. На счёт три я ногой выбил дверь, влетел внутрь и со страшным воплем регбийным приёмом опрокинул обоих вместе со столиком на пол. Толя тоже не подвёл и через секунду мы оба сидели верхом на террористах, заламывая им руки за спину. Отдышавшись и смахнув квашеную капусту с головы, мы приступили к допросу по «горячему следу». Но мужики были так перепуганы силовым задержанием, что кроме блеяния и мычания со своих глоток они ни одного звука издать не могли. Постепенно, когда дар речи вернулся к хозяину, стало выясняться, что подлая баба наврала, и никто убивать её или резать не намеревался, а просто произошла легкая супружеская потасовка, в ходе которой сама Люба надерла чуба своему благоверному, а когда тот в ответ ударил её, решила его проучить и вызвать милицию. Ещё пытаясь изображать из себя жертву насилия, она заорала — а зачем ты хату хотел спалить?

Иван выбежал за сарай, бухнулся на колени возле обгорелого пятна на земле и стал развеивать по ветру золу с криком, это я бумажки с туалета жёг! Постепенно стало выясняться, что все Любины обвинения вздор, и я спросил зачем ты в милиции такого страху наговорила? А по другому вы бы не приехала, шоб Ивана проучить!

.Окончательно ставя точку в споре, она бросила в лицо Ивану: и вообще, у Петра х@й як дровэняка, а тэбэ як кашляну, так и выпадае. Стоявший всё это время молча собутыльние Ивана густо покраснел и забормотал, шо ты кажешь, Люба! Мы с Рекуном посмотрели друг на друга и молча пошли к машине.

Возвращались мы в райотдел забрав замнача после сытого обеда. Я не удержался и глядя на лоснящееся щёки Кузьменка, задумчиво сказал: Да, у Петра х@й, як дровеняка! Пётр Иванович аж подпрыгнул на переднем сидении.

Да я это не про вас, Пётр Иванович, успокойтесь!

Суровые милицейские будни продолжались.

Картина №10. Охота на Кабана.

С воплем «Сука! Мент поганый!» Кабан бросился ко мне и двумя руками схватил за горло. Слыша мой хрип, из коридора прибежал дежурный милиционер по КПЗ, люди из дежурки и с трудом оторвали Кабана от моего горла. Отдышавшись, я прохрипел: «Ты что совсем обалдел, Кабан, на «следака» бросаться!» Но тот только рычал и орал: мент поганый! Я думал, ты человек, а ты оказался таким же козлом, как все! Всё равно убью! Я был потрясён такой реакцией рецидивиста Гладкого по кличке Кабан на мои в общем-то вполне безобидные слова, о том, что я сейчас предъявлю его на опознание свидетелям. В уголовном мире не принято было конфликтовать со следователями. Можно было «гнать» на оперов, патрульных и прочих, но урки в большинстве своём понимали, что следователь только клерк, оформляющий его путь на зону и к его задержанию отношения не имеющий. Наоборот старались сохранить дружеские отношения, понимая, что от следака зависит много разных мелочей, начиная от передач до того, как они опишут их подвиги в протоколе. Но Кабан, для которого это была уже третья ходка, правила знал, но орал благим матом, что не даст провести никакое опознание. Убедившись, что провести опознание добровольно Кабан не даст и страшно злой на него, я пригрозил ему, что опознание всё равно проведу, но сделаю это по фотографии. «Я тебе, козлу, всё. равно лапти сплету». Я провёл опознание Кабана по фотографии, допросил двух свидетелей — очевидцев того, как Кабан ударил одного мужика кулаком в лицо во время танцев на втором этаже кафе «Ромашка». Тот разбил спиной огромное витринное стекло и выпал со второго этажа. К счастью, мужик оказался крепким парнем шахтерской закалки и получил всего — то средней тяжести телесные повреждения, умудрившись ничего не сломать себе, только сильно ушибся. Закончив таким образом расследование по делу я, весьма довольный собой, направил дело в суд, где Кабан благополучно получил свою «трёшечку». Но эта история имела продолжение. Кабан написал аппеляцию, его привезли в суд, ознакомиться с уголовным делом. И до суда его держали в нашем райотделовском КПЗ. В этом же КПЗ в следственной комнате и допрашивал конченного урку по кличке Гапон за незаконное хранение взрывчатых веществ. Случай с Гапоном был тоже весьма необычным. Дело в том, что наш благословенный Кривой Рог был поделен на так сказать, сферы влияния. Одну часть контролировали «наркоманы», другую «генералы», (те кто жил на улице имени генерала Карбышева), третью «культуристы» Совсем уж юные 14—15 летние бандюги называли себя» мультиками» Ну и так далее, всех уже не упомню. И вот Гапон территориально относившийся к «наркоманам», да и ментально бывший таковым, не отказывая себе в удовольствии сожрать пару ложек маковой «соломки», зашёл на территорию «генералов». Встретив Гапона одного на своём поле, те ужасно обрадовались и дружески окружили его, по-видимому, собираясь пригласить на чашку чаю. Но Гапон понял их дружеские намерения по-своему, выхватил из кармана трубочку взрывчатки, поджёг самодельный запал и бросился к ним, выкрикивая на ходу ноту протеста. Те бросились в рассыпную. Гапон погнался за ними, но слишком увлёкся погоней и бомба взорвалась у него в руке. Интересно, что кисть руки Гапону оторвало напрочь, сустав кисти я нашел в 20 метрах от черного пятна на земле от взрыва, когда выезжал для осмотра места происшествия и больше никаких повреждений у Гапона не было. Самого же Гапона я упаковал за незаконное хранение взрывчатки, целый арсенал которой был обнаружен при обыске в его доме.

Закончив с допросом Гапона, я попросил дежурного привести в следственную комнату Кабана. Тот изобразил на лице улыбку и спросил, что, мол, допросил Гапона. Видит бог, првда всё-таки есть на свете. Это Гапону руку оторвало, которой он шахтёра в «Ромашке» в полёт отправил, а ты мне эа это лапти сплёл! — сказал Гапон. Подожди, разве это не ты был тогда в «Ромашке»?

А как же опознание — растеряно пробормотал я. Кабан уставился на меня, помолчал и недоверчиво спросил, что я действительно не был в сговоре с Миклованом. Какое опознание, какие свидетели, эти ссыкушки одноклассницы Миклована, это он подговорил их дать показания на меня. Помолчал и недоверчиво Кабан сказал:

я думал, ты в курсе. В доле с Миклованом. Потому и рассвирепел на тебя, бросился душить, когда ты сказал про опознание. «Миклован» была кличка участкового с рудника Ленина, кто-то дал ему такое прозвище, насмотревшись модных тогда детективов про румынского комиссара полиции Миклована. Да, похоже, Миклован и тебя обвёл вокруг пальца. Я думал ты подлюга и в курсе, умышленно вешаешь на меня дело. Сам посуди, у меня тогда была сломана челюсть, в какую драку я бы полез. Я начал вспоминать, что действительно Кабан был с «шинами» на лице, нижняя челюсть у него была сломана, Но я так свято верил в свидетельские показания, что старался не замечать сломанной челюсти Кабана.

Мы посидели, покурили. Ну и что будем делать с твоим сроком, спросил я Кабана. А что тут сделаешь, отсижу помаленьку, пусть мне перед богом зачтётся за другие грехи. А Гапона сдать я не могу, он уже и так судьбой наказан.

На следующий день я нашел Миклована и схватил его за грудки. Так это ты умышленно так подстроил, что я Кабану лапти сплёл?

Тот оттолкнул меня и похабно рассмеялся — да на твоём Кабане грехов, больше чем у шавки блох, пусть сидит, там ему и место. За то мы дело раскрыли, «висяка» не навесили.

Судьба Гапона была также незавидной. В суде он бесновался, требовал вызвать консула ФРГ. И на очередном заседании выхватил из-за щеки половинку лезвия безопасной бритвы и здоровой рукой полоснул по «культяшке». Пока конвой пытался наложить что-либо похожее на жгут, он уделал окружающих кровью с головы до ног, а судья от такой картины тихонько упала в обморок.

Но это уже совсем другая история.