Политическая психология. Психосемантический подход

Виктор Федорович Петренко, 2018

В книге дается описание методов экспериментальной психосемантики и излагаются результаты исследований категориальных структур общественного сознания в области политической психологии. Исследуется менталитет российских граждан в новейшей истории России (1990–2018 годы). Помимо своеобразной исторической летописи, предлагаемые работы выступают типовыми примерами применения методов психосемантики к анализу политического менталитета. Их экспериментальная парадигма может быть использована читателями при планировании собственных научных и практических работ. Предназначена для психологов, политологов, философов, социологов, специалистов в области политической психологии, массовых коммуникаций, этнографов и всех тех, кто интересуется методами изучения общественного сознания.

Глава 1

Психосемантический подход в реконструкции политического менталитета: методы и примеры исследований^[1]

В статье рассматриваются возможности использования психосемантических методов в политической психологии. Одним из таких методов является реконструкция категориальных структур, через призму которых человек воспринимает мир и происходящие в мире события. Психосемантический подход связан с построением многомерных семантических пространств, выступающих операциональной моделью категориальных структур сознания и бессознательного человека. Он эффективен при исследовании восприятия политических и социокультурных проблем, позволяя выявлять глубинные установки и стереотипы, которые плохо отрефлексированы или скрываются по причине социальной нежелательности, а потому с трудом поддаются диагностике. Приводятся примеры использования подхода для изучения психосемантического сознания.

Ключевые слова: психосемантика, семантическое пространство, политические партии, политические лидеры, политический менталитет, динамика, общественное сознание.

«Мы живём, под собою не чуя страны», — писал О. Э. Мандельштам в 1933 г. С тех пор прошло много времени, и настала пора отрефлексировать наше прошлое, осмыслить настоящее и дать прогноз на будущее. Такую задачу в контексте политического менталитета (или политического сознания) ставит (по крайней мере, должна ставить) политическая психология.

В России только за ХХ в. трижды кардинально менялись идеология, экономическая и социальная политика. В результате разные социальные, возрастные, этнические, религиозные и региональные слои населения образовали «вавилонское смешение народов», вобрав в себя противоречивые ценностные установки исторических эпох от монархического православия и тоталитарного мировосприятия «гомо советикуса» до авторитаризма «управляемой демократии» и либертарианских идей в экономике. Не меньший хаос присущ сознанию среднестатистического россиянина. Согласно исследованиям, проведённым нами в 1997 г. (Петренко, Митина, 1997), не более четверти наших граждан обладали более или менее непротиворечивыми политическими установками, совпадающими с идеологией существовавших тогда политических партий, а большая часть демонстрировала синкретическое мышление, сочетая приверженность рыночной экономике и выборности власти с ностальгической тоской по «сильной руке» и требованием государственного регулирования цен. Исследования нынешней политической элиты российского общества, в которую входят депутаты Государственной думы, лидеры политических партий, политологи, свидетельствуют о противоречивости политического сознания даже у грамотных, казалось бы, в политическом отношении людей. Респонденты одновременно относят себя к национал-патриотам и коммунистам, либералам и социал-демократам. Структурированное, непротиворечивое политическое сознание наблюдается менее чем у половины опрошенных (Mitina, Petrenko, 2013).

Колоссальная неоднородность общества не только по экономическому статусу, но и с точки зрения мировоззрения и политических ценностных установок, с одной стороны, чревата возможностью социального взрыва, но с другой — обеспечивает, исходя из «принципа необходимого разнообразия» У Эшби (2015), возможность динамических трансформаций. В этих условиях чрезвычайно важными становятся терпимость (толерантность), достижение консенсуса и доверия друг к другу отдельных социальных, национальных и религиозных групп, а также доверие общества к институтам власти, экономическим институтам и институтам суда и права. Как показали исследования лауреата Нобелевской премии по экономике американского психолога Д. Канемана (2006), прогнозы, ожидания и отношение населения к экономическим институтам и органам власти влияют на состояние экономики не меньше, чем её объективные детерминанты.

Политическая психология как форма общественной рефлексии возникла в нашей стране в результате перестройки и политики гласности. Кардинальные экономические и политические изменения и вызванная ими трансформация общественного сознания создали потребность в психологическом осмыслении происходящих на наших глазах глобальных социальных процессов и в анализе политического менталитета отдельного человека как субъекта этих процессов. Ответом на социальный запрос стало появление практически новой для отечественной психологической науки области — политической психологии (Абашкина и др., 1993; Гозман, Шестопал, 1996; Дейнека, 1999; Дилигенский, 1994; Дубов, Пантилеев, 1992; Лебедева, 1993; Назаретян, 1998; Ольшанский, 2001; Петренко, Митина, 1991; Радзиховский, 1989; Ракитянский, 2001; Сатаров, 1989; Шестопал, 1988; Шмелёв, 1992; Юрьев, 1992).

Методы политической психологии заимствуются из психологии личности и теории общения, рефлексивных игр и психотерапии, синергетики и теории катастроф, психолингвистики и теории дискурса, этнопсихологии и кросскультурной психологии, теории личностных конструктов и психосемантики. Общим является только размытое и плохо определённое поле, называемое политической деятельностью.

Ситуация в политической психологии напоминает положение в советской школе в 1930-е годы, когда практиковался «комплексный подход» к обучению. Комплексность заключалась в том, что на уроках последовательно давались знания о некотором объекте. Изучается, скажем, объект «корова». На одном уроке дети учат, как пишется это слово, на другом — какой продукт она даёт, на третьем — к какому биологическому классу относится и т. д. Иными словами, организация обучения шла по «объектному», а не дисциплинарному основанию.

Схожая ситуация сложилась и в объединении проблематики политической психологии. Политические психологи рассматривают, например, политические переговоры и широко применяют методы дискурс — и контент-анализа. Объектами применения этих методов могут быть политические декларации, манифесты, тексты, соглашения и т. п. Исследуются и сами «высокие переговаривающиеся стороны», черты их характера, стереотипы поведения и особенности принятия решений. В таком случае используют биографический, психоаналитический методы, эмпатийное моделирование (вплоть до наведения гипнотической идентичности) личности другого человека, проективный анализ «живого» поведения или его видеозаписи (Шестопал, Дилигенский, 2003). Идеи Г. Ласуэлла (2005) оказали значительное влияние на создание спецслужбами разных стран «психологических портретов» политических лидеров (от Мао Цзэдуна и Н. С. Хрущёва до Г. Киссинджера и В. В. Жириновского) (Feldman, Valenty, 2001; Post, 2003; Schultz, 2005).

Другая область политической психологии связана с анализом политических и социальных представлений конкретных социальных, этнических, религиозных групп, участников или контрагентов неких общественных процессов, широких масс населения, выступающих электоратом в демократических обществах. Это область изучения политического менталитета социума, который включает в себя картину мира, систему ценностей, политические установки субъекта. Провести чёткую грань между политическими и иными формами сознания едва ли возможно. Немецкому канцлеру О. Бисмарку приписывают выражение «Франко-германскую войну выиграл прусский учитель», подразумевающее, что уровень образования, когнитивная сложность населения могут выступать одним из важных параметров политического сознания или менталитета. (Строго говоря, апология прусскому учителю прозвучала из уст лейпцигского профессора географии О. Пешеля, написавшего в редактируемой им газете «Заграница»: «.. Народное образование играет решающую роль в войне… когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем» (Хватов, 2012)). Последние два термина для нас, скорее, синонимичны, и если в философской литературе о содержательном наполнении картины мира принято говорить в терминах сознания, то в психологии в силу фрейдовского разведения сознательного и бессознательного уместнее термин «менталитет», включающий как сознательные, так и бессознательные пласты картины мира, политические установки, настроения, стереотипы, социальные представления и прочие плохо рефлексируемые компоненты политического опыта.

Психосемантический подход в политической психологии

В основе психосемантического подхода лежат метод семантического дифференциала Ч. Осгуда (Osgood et al., 1957), теория личностных конструктов Дж. Келли (2000) и метод репертуарных решёток (Франселла, Баннистер, 1987).

В психосемантике операциональной моделью, описывающей категориальную структуру сознания и личностные смыслы субъекта относительно некоторой содержательной области, выступают субъективные семантические пространства (Петренко, 2005). Они представляют собой обобщения исходного языка описания, свойственного субъекту (респонденту), где первичные дескрипторы (термин лингвистики), шкалы (в терминах Осгуда) или конструкты (в терминах Келли) группируются с помощью процедур многомерной статистики (факторного, кластерного, дискриминантного анализа, многомерного шкалирования, методов структурного моделирования) в содержательно более ёмкие категории-факторы.

При геометрическом представлении категории-факторы выступают осями некоторого «-мерного семантического (как правило, декартового) пространства, а личностные смыслы субъекта, связанные с анализируемыми объектами, задаются как координатные точки внутри этого пространства, создавая своеобразную «ориентировочную основу действия» (термин П. Я. Гальперина) — в нашем случае эмпатического встраивания, вчувствования в сознание другого или других. В этом смысле психосемантический подход близок к проективным методам и, подобно им, чувствителен к проблемам интерпретации, но, в отличие от них, предполагает работу с компактно представленными данными, позволяющими определять такие параметры, как когнитивная сложность (число значимых латентных категорий-факторов), перцептуальная сила признака (выражающаяся во вкладе фактора в общую дисперсию и отражающая субъективную, связанную с мотивационной сферой значимость данного основания категоризации) и т. п.

Рассмотрим ряд типовых задач в области политической психологии, решаемых методами психосемантики.

Построение семантических пространств политических партий

Для решения этой задачи в качестве пунктов опросника используются суждения текущего политического дискурса: цитаты из выступлений известных политических лидеров, деклараций политических партий по злободневным вопросам, тексты принятых или обсуждаемых законов, актуальные политические слоганы и лозунги, а также устоявшиеся формулировки — выдержки из Конституции, документов ООН, ЮНЕСКО, высказывания политических деятелей прошлого и т. п. (Петренко, 2005; Петренко, Митина, 1991, 1997; Petrenko, Mitina, 1999, 2014; Петренко, Митина, Шевчук, 1992; Petrenko, Mitina, Braun, 1995). Респонденты (испытуемые) из числа руководителей различных партий выражают своё согласие или несогласие с каждым из суждений списка, состоящего обычно из нескольких сотен дескрипторов, или оценивают, насколько то или иное суждение соответствует позиции представляемой партии.

Общая формула, позволяющая вычислять рекомендуемую численность экспериментальной выборки в соответствии с допустимой погрешностью, имеет вид (Митина, 2011):

где N — численность партии; t — значение абсциссы для кривой нормального распределения, определяемое желаемым значением доверительной вероятности оценивания; Δ — допустимая погрешность, которая задаётся исследователем, исходя из требуемого уровня точности оценки параметра; σ² — дисперсия в ответах на вопросы.

Величину, обратную дисперсии, можно интерпретировать как меру идеологического единства. Снижение размерности первичных переменных позволяет выделить основания (категории), определяющие сходство/ различие политических партий, ведущие линии социального напряжения, проинтерпретировав содержание каждой категории, установить размерность политического пространства как показателя дифференцированности политической жизни общества и когнитивной сложности общественного сознания. Позиции каждой партии представлены как координатные точки внутри этого пространства. Через проекцию позиции партии на оси категорий-факторов можно определить, насколько выражен тот или иной политический аспект, соответствующий содержанию фактора. Расстояния между координатами партий в семантическом пространстве обратно пропорциональны сходству их политических установок. Используя кластерный анализ, можно построить дендрограммы, или кластерные структуры, представляющие группировку партий согласно сходствам их политических установок, и таким образом предсказать их возможные политические альянсы.

Результаты по сходству политических установок (рис. 1), полученные в 1991 г. в ходе опроса 299 активистов и лидеров партий, в значительной степени отвечали существовавшим раскладам партнёрства и соперничества политических партий. Наиболее близки по установкам (положению на дендрограмме) оказались объединившиеся в ходе реальной политической деятельности партии, входящие в движение Демократическая Россия. Компактность кластерструктуры, описывающей партии, свидетельствует о близости их политических платформ, разъединённых, скорее, организационно, чем духовно.

Рис. 1. Кластерная структура политических партий 1991 г.

На рисунках 2 а, б даны проекции семантического пространства, построенного нами в 1991 г. по результатам опроса 299 политических активистов и лидеров партий, представляющих 32 политических объединения (Петренко, Митина, 1997). Всего выделено четыре значимых фактора:

Фактор 1: Унитарная государственность ↔ Конфедерация или Союз суверенных государств;

Фактор 2: Отвержение ↔ Принятие коммунистической идеологии;

Фактор 3: Права человека;

Фактор 4: Противники ↔ Сторонники демократических форм правления.

Рис. 2а. Проекция на плоскость первого и второго факторов

Ф1 (+) Конфедерация или союз суверенных государств ↔ Ф1 (-) Унитарная государственность;

Ф2 (+) Отвержение коммунистической идеологии ↔ Ф2 (-) Принятие коммунистической идеологии.

Во всех случаях знак полюса не несет оценочной функции, а является способом формально противопоставить антонимичные смыслы полюсов. Отметим, что время проведения исследования совпало с подготовкой референдума о сохранении СССР. Очевидно, актуальность этой тематики и вывела на первое место фактор, связанный с темой структурной организации государственности (вклад фактора в общую дисперсию отражает субъективную значимость основания категоризации, выражаемого фактором). Если в пилотажном исследовании 1990 г. ведущим являлся фактор «Принятие ↔ отвержение коммунистической идеологии», то к 1991 г. на передний план вышла проблема «Сохранение ↔ дезинтеграция СССР», что после событий ГКЧП и Беловежского соглашения вылилось в распад Союза.

Рис. 2б. Проекция на плоскость третьего и четвертого факторов

Ф3 (+) Признание приоритета прав человека ↔ Ф3 (-) Отвержение приоритета прав человека;

Ф4 (+) Сторонники демократических форм правления ↔ Ф4 (-) Противники демократических форм правления.

Анализ расположения политических партий по фактору 3 позволяет сделать вывод, что неприятие идеи прав человека в 1991 г. проявлялось, прежде всего, в националистических формах.

Семантическое пространство имиджей партий

В отличие от предыдущей задачи, при решении которой респондентами выступают члены (как правило, лидеры) той или иной партии, являющиеся носителями её идеологии, в данном случае в роли респондентов выступают рядовые избиратели, наблюдающие политику партий, так сказать, с «внешних позиций» (Петренко, Митина, 1997). Респондентам (испытуемым) предлагается оценить партию по списку шкал-дескрипторов, например: «партия имеет широкую поддержку у населения», «партия отражает интересы мелкого и среднего бизнеса», «партия пользуется поддержкой президента», «партия — носитель левой идеологии» и т. п. При такой процедуре оценка партий оказывается более субъективной, чем в первом случае, и зависимой от политической пропаганды, средств массовой коммуникации, политической рекламы. В отличие от оценок политически более однородных респондентов — членов партий, оценки «людей с улицы» более разнообразны, их дисперсия выше. Поэтому разумно для ряда специфических задач строить семантические пространства имиджей для однородного контингента респондентов.

Оценка электоральной мощности политических партий

Оценка степени поддержки населением той или иной партии осуществляется нами с помощью размещения позиций избирателей в семантическом пространстве партий. Каждому респонденту предлагается тот же опросник, что и представителям политических партий. По ответам респондента можно определить координаты его политической позиции в этом пространстве, близость политических установок к платформе той или иной партии. Чем ближе ответы респондента к «ответам партии» (то есть усреднённым ответам представляющих её членов), тем с большей вероятностью он попадает в электорат партии.

Выполнив эту процедуру для всех респондентов, при наличии репрезентирующей генеральную совокупность избирателей выборки можно построить своеобразные электоральные облака политических позиций населения, определить их плотность и объём для каждой партии, иными словами, оценить популярность каждой партии. Анализ социально-демографических характеристик респондентов, попавших в то или иное электоральное облако, позволяет построить социально-демографический портрет избирателей соответствующей партии. Электоральная плотность партий, определённая методами психосемантики, высоко коррелирует с непосредственными данными парламентских выборов (Петренко, Митина, 1997; Петренко, Митина, Шевчук, 1992). Приведём в качестве иллюстрации результаты наших исследований в Казахстане. На проекции семантических пространств политических партий Казахстана представлены индивидуальные позиции избирателей, отвечавших на те же опросники, что и лидеры партий. На рис. 3 а, 3б (см. с. 35–36) позиции рядовых граждан сопоставлены с позициями политических партий. Исследование проводилось в 1991 г., участниками опроса являлись члены 10 политических партий и движений Казахстана, а также 500 жителей г. Алма-Аты накануне первых в истории страны многопартийных выборов.

Рис. 3а. Позиции граждан Казахстана казахской национальности

Ф1 (+) Борьба за единый Союз, за единое экономическое и правовое пространство ↔ Ф1 (-) Борьба за национальную республику;

Ф2 (+) Принятие социалистических ценностей ↔ Ф2 (-) Отрицание социалистических ценностей.

Используемые аббревиатуры: ПДПК — Партия демократических преобразований Казахстана, НКК — Национальный конгресс Казахстана. Стрелками показаны реальные позиции партий в семантическом пространстве, отсутствие стрелки означает, что партия стоит на «своем» месте. Буква «к» соответствует позиции респондента казахской национальности, буква «р» соответствует позиции респондента русской национальности.

Рис. 3б. Позиции граждан Казахстана русской национальности

Семантическое пространство политических партий Казахстана и позиции избирателей в этом пространстве (1991 год) даны на рис. 3а, 3б. Ниже приводится содержание факторов семантического пространства политических партий Казахстана. Эти факторы едины для казахских и русских респондентов.

В построенном нами семантическом пространстве политических партий Казахстана виден систематический сдвиг в позициях партий, ориентировавшихся на интеграцию с Россией либо на создание национальной республики, а также самих избирателей, соответственно, казахской и русской национальностей по первому фактору, связанному с национальной политикой.

Видимое на первый взгляд противоречие — отрицательное отношение социал-демократической партии к социалистическим ценностям, — объясняется тем, что в 1991 г. именно социал-демократические идеи с акцентом на слово «демократические» в оппозиции социалистическим идеям, лежащим в основе идеологии предперестроечного СССР, брались на вооружение многими людьми с «активной жизненной позицией», стремящимися к модернизации. В социал-демократических партиях на основе стремления к демократии находили общий язык и бывшие члены КПСС, и диссиденты, считавшие себя антикоммунистами.

Типологизация политического менталитета населения

Полученное на основе анализа групповых данных семантическое политическое пространство отражает взгляды людей, стоящих на совершенно разных политических позициях. Такое «общегрупповое» пространство (построенное по опросам репрезентативных выборок) позволяет делать эвристичный прогноз итогов парламентских или президентских выборов, но с методологической точки зрения соответствует «средней температуре по больнице».

Для широкого круга социально-психологических и социально-политологических исследований важно изучать не усреднённое мнение людей, а политические идеи (идеологемы), политические конструкты, распространённые в обществе. Ставится задача построения политической типологии граждан, выделения типов политической ментальности. При этом необходимо помнить, что психосемантические данные имеют не двумерную, а трёхмерную структуру. Массив данных образован тремя измерениями: шкалы-дескрипторы; объекты анализа; респонденты (испытуемые). Каждый элемент массива — единичный кубик — это оценка одним респондентом одного объекта по одной шкале. Собранные вместе кубики составляют параллелепипед (рис. 4 на с. 38). Для решения ряда задач с использованием многомерной статистики можно отдельно рассматривать сечения по разным основаниям: испытуемым, объектам, шкалам (Митина, 2006).

Для построения типологии выделяются сходные по оценкам всех объектов по всем шкалам респонденты (выполняется Q-факторизация респондентов согласно их ответам, хотя они и имеют двумерную плоскую структуру). Поскольку ответы напрямую отражают политические ценности и установки респондентов, а каждый фактор объединяет схожих по ответам респондентов, инвариант, стоящий за ответами тех, кто попал в данный фактор (семантическое пространство для политически однородной группы), интерпретируется нами как политическая картина мира определённого типа. Содержательная интерпретация соответствующего ему семантического пространства позволяет описать политические идеологемы и конструкты, присущие людям, входящим в данный политический тип, а анализ их социально-демографических и психологических характеристик — составить социально-демографический и психологический портрет типа, соответствующего тому или иному политическому менталитету (Петренко, Митина, 1997).

По результатам исследования 1996 г. эмпирически было выделено шесть типов различного отношения к реформам в России. Лишь около 20 % опрошенных имели в достаточной степени логически непротиворечивое и структурированное представление о политической жизни своей страны, то есть информация, описанная ниже, относится только к незначительному проценту населения.

В первый тип политического менталитета (4,6 %) вошли преимущественно лица старше 40 лет, с низким материальным положением, ИТР, пенсионеры, домохозяйки, рабочие, не имеющие высокой квалификации, голосующие за КПРФ.

Второй тип составили люди среднего достатка, в основном это политически ангажированные учёные, представители творческих профессий, голосующие за «демократов» (4,1 %).

В третьем типе доминировали мужчины, оценивающие своё материальное положение как высокое, москвичи, имеющие свой собственный бизнес. Те немногие из них, кто проявлял минимальный политический интерес, голосовали за Е. Гайдара и Г. Явлинского, но в основном были аполитичны (2,4 %).

Рис. 4. Трёхмерная (кубическая) структура психосемантических данных

Четвертый тип — лица главным образом от 25 до 40 лет, преимущественно мужчины, с высшим образованием, в большинстве своём имеющие высокий достаток, многие из них москвичи. Они называли себя демократами и были оппозиционно настроены по отношению ко всем партиям, считая, что ни одна их них не защищает интересы демократии (2,3 %). В четвёртый тип входили представители среднего бизнеса, а в третий — крупного бизнеса.

Пятый тип — в основном демократически ориентированные студенты и молодые выпускники вузов, работающие по своей специальности. Если они и голосовали, то за Е. Гайдара и Г. Явлинского, многие из них москвичи, преимущественно женщины. Политически ангажированными в большей степени оказались бедные студенты. Однако это не причина, а следствие: большая часть студенчества, оценивающая свой материальный уровень относительно высоко, озабочена своими проблемами и мало думает о политике (1,4 %).

Шестой тип — преимущественно женщины старше 55 лет, с высшим образованием, оценивающие уровень своих доходов как низкий, работающие в науке, здравоохранении, образовании (1,2 %). Эти респонденты социально ориентированы, с их точки зрения, задача государства состоит в том, чтобы защищать людей от бедности, безработицы, бездуховности, беззакония. Им присуще государственное сознание: целостность и величие России для них очень важный фактор. Вместе с тем они негативно относились к националистическим и тоталитарным идеям и понимали, что без рыночной экономики реформы не проведёшь.

Таким образом, из шести типов политических установок пять находились в оппозиции плановой социалистической экономике и предпочитали экономику западного образца с теми или иными вариациями (в частности, социально-ориентированную). Позиция коммунистического электората наиболее многочисленна в сравнении с каждым из пяти вариантов принятия «рыночной экономики», но суммарно проигрывала по численности.

Анализ динамики политического менталитета

Такой анализ необходим для предсказания развития политических процессов, происходящих в обществе, для целенаправленного выбора «модели потребного будущего» (термин Н. А. Бернштейна) из веера возможных сценариев, а также для осознанных действий по элиминации нежелательных сценариев развития. Описание «живого движения», эволюции и развития системы — одна из наиболее сложных методологических проблем науки. Как полагает А. Бергсон, научные методы анализа динамических процессов способны дать только синхронические (фотографические, в терминах Бергсона) срезы процесса.

При описании политической жизни общества методы психосемантики (как и любой лонгитюд в психологическом исследовании) позволяют получить серию синхронических срезов политического процесса (в нашем случае — в форме семантических пространств). Встаёт вопрос: как от синхронических срезов перейти к описанию динамики? Проблема усложняется ещё и тем, что со временем меняется не только менталитет, но и сама общественная жизнь. Меняется политический контекст (дискурс), на передний план выходят новые проблемы, и при построении семантических пространств, релевантных времени, исследователь использует новые дескрипторы, а подчас вводит в исследование новые политические субъекты (государство, политические партии, политические персоналии).

Задачу определения генетической взаимосвязи семантических пространств, отражающих менталитет общества в различные периоды, мы решаем, устанавливая корреляционные связи между факторами в предположении малой изменчивости идеологии партии (то есть объектов) на достаточно малом интервале времени (то есть объединяем факторы разных временных срезов — приводим их к общему знаменателю), а затем в объединённом пространстве дескрипторов описываем динамику самих объектов анализа с помощью аппарата разностных дифференциальных уравнений. Психосемантика нелинейных динамических процессов находится пока на стадии развития, мы предпринимаем попытку использовать аппарат синергетики и теории диссипативных структур для описания динамики менталитета общества (Abraham, Mitina, Petrenko, 2000; Mitina, Abraham, Petrenko, 2002; Митина, 2006; Митина, Петренко, 1995).

По оси Y для каждого фактора указаны факторные баллы. Для каждого фактора верхняя подпись соответствует семантике положительного полюса, а нижняя подпись — семантике отрицательного полюса. Если семантика того или иного полюса изменилась от 91-го года к 93-ему, то название 91-го года приводится слева, а 93-го года — справа.

На рисунке 5 представлены боксплоты, отражающие распределение позиций респондентов по каждому из факторов. Верхнее и нижнее основания боксплота указывают на максимальную и минимальную позиции в выборке, а верхняя и нижняя стороны во внутреннем прямоугольнике соответствуют верхнему и нижнему квартилям. Звёздочка в прямоугольнике — это позиция медианы распределения. Такое представление позволяет оценить не только центральную тенденцию в распределении и сдвиг позиции (в нашем примере за два года), но и степень дивергенции/ конвергенции позиций. Дивергенция — увеличение разброса позиций (прямоугольник, соответствующий второму замеру, увеличился), конвергенция — усиление единодушия (прямоугольник при переходе от первого замера ко второму уменьшился).

Рис. 5. Боксплоты факторов семантического пространства российского общества в сопоставлении 1991 и 1993 гг.

Анализ представлений населения о качестве жизни

Как говорил Ф. Ницше, «можно пережить любое как, если знаешь зачем». На восприятие качества жизни влияет не только наличие материальных благ, но и ощущение субъектности собственного бытия — того, что ты творец своей жизни. Качество жизни зависит и от теплоты общения в семье, в рабочем коллективе, в обществе. Оно связано с отсутствием военных угроз и природных катаклизмов, включает в себя веру в счастливое будущее для себя и своих детей, возможность получить хорошее образование, квалифицированную медицинскую помощь и т. п. В наших исследованиях (Петренко, Митина, 1997, 2009, 2012), посвящённых представлениям населения России о качестве жизни в различные периоды истории страны, ролевыми позициями выступали образы правительств (от ленинского до путинского), а дескрипторами — несколько десятков суждений о различных аспектах качества жизни.

В качестве «маркеров» исторических периодов России были использованы: правительства Ленина (1917–1924 гг), Сталина (“Сталин 1” — 30-е гг., “Сталин 2” — 40-е (военные) гг., “Сталин 3” — послевоенные годы, начало 50-х), Маленкова, Хрущева, Брежнева (“Брежнев 1” — конец 60-х, “Брежнев 2” — 70-е гг), Андропова, Черненко, Горбачева (“Горбачев 1” — правительство Горбачева — Рыжкова, “Горбачев 2” — правительство Горбачева — Павлова), Ельцина (“Ельцин 1” — правительство Ельцина — Силаева, “Ельцин 2” — правительство Ельцина — Гайдара, “Ельцин 3” — правительство Ельцина — Черномырдина 1994 г., “Ельцин 4” — правительство Ельцина — Черномырдина 1995 г.), Путина (“Путин 1” — 1999–2004, “Путин 2” — 2005–2008), Медведева (2008–2012).

Респондентов различного возраста просили оценить по градуальной шкале качество жизни населения при том или ином правительстве. Полученный массив данных анализировался с помощью методов многомерной статистики (в частности, эксплораторного и конфирматорно-го факторного анализа) с целью построения семантического пространства, описывающего динамику качества жизни россиян за весь период советской и постсоветской истории. Анализ обнаружил три независимых фактора, к которым сводятся многочисленные аспекты качества жизни: политические свободы, материальное благополучие и осмысленность жизни. Для первых двух факторов графики динамики качества жизни практически совпали в различных возрастных группах (рис. 6 а, б). Иными словами, для пожилых людей, помнящих правление Н. С. Хрущёва, и для молодёжи, родившейся в годы правления Б. Н. Ельцина, динамика этих составляющих качества жизни в диапазоне всей российской истории с 1917 г. по настоящее время совпадает.

В своё время Уинстон Черчилль назвал Россию «страной с непредсказуемым прошлым». Ироничный английский премьер, лауреат Нобелевской премии по литературе прав только отчасти. Его высказывание может быть отнесено к любому государству, переживающему идеологические преобразования. Оценочные представления об историческом прошлом неизбежно трансформируются в контексте настоящего. Какие-то аспекты государственности, подобно рецессивным генам живого организма, могут иметь латентный характер и актуализироваться только в ситуации изменившейся социальной среды. Отношение к прошлому меняется. И как королю Хлудвигу, основателю Франкского государства, приписывается фраза, сказанная при крещении, «И я сжёг всё, чему поклонялся. Поклонился всему, что сжигал», так и нашему поколению выросших при советской власти и переживших становление дикого капитализма 1990-х приходится в новые времена осмысливать новые реалии.

Рис. 6а. Оценка динамики «Материального благосостояния» различными возрастными группами

Рис. 6б. Оценка динамики «Политических свобод» различными возрастными группами

Рис. 6в. Оценка динамики «Осмысленности бытия» различными \возрастными группами

Кривые на рисунках 7 а-в отражают представления о динамике различных аспектов качества жизни по результатам опросов 1995 и 2010 гг.

Рис. 7а. Оценка динамики «Политических свобод» в 1995 и 2010 гг.

Рис. 7б. Оценка динамики «Материального благосостояния» в 1995 и 2010 гг.

Рис. 7в. Оценка динамики «Осмысленности бытия» в 1995 и 2010 гг.

Сопоставление рисунков 6 и 7 приводит к заключению о том, что материальное благополучие и политические свободы — более объективные и в большей степени верифицируемые конструкты. Графики по этим двум факторам совпадают у респондентов, проживавших в различные исторические периоды, различавшихся по возрасту, социальному и профессиональному статусу (Петренко, Митина, 2012). Ситуация с третьим фактором — с представлениями об осмысленности жизни — совершенно иная. Локальные вершины и спады для старшего и младшего поколений существенно различаются. Интерес представляет также настораживающее расхождение в показателях по фактору «осмысленность бытия» для периодов правления И. В. Сталина и Б. Н. Ельцина. Исследование показывает, что знание истории государства, крайне важное для формирования политической позиции гражданина, тем не менее не определяет жёстко его позиции по отношению к этой истории. Видимо, существует некий духовный камертон, настраивающий пассионарность общества, относительно независимый от уровня материальных благ и политических свобод.

Анализ геополитических представлений населения

Позволяет оценить внешнюю политику государства с точки зрения его граждан. Вместе с советской идеологией ушло в прошлое (но осталось у старшего поколения на уровне установок) деление стран мира на социалистические, капиталистические и развивающиеся. Российское общественное сознание мучительно ищет свою новую геополитическую идентичность, своё место в мире. На смену идеологическому родству, подпитываемому многомиллиардными невозвратными займами и поставками оружия, пришли прагматические внешнеполитические отношения, согласно известному принципу Черчилля «В политике нет постоянных друзей, а есть постоянные интересы». В этом контексте важными для поддержания внешнеполитического курса являются: анализ представлений населения о геополитической карте мира; изучение образов различных стран, оценка степени дружественности граждан этих стран по отношению к России; анализ автостереотипов, то есть образа России и её населения в восприятии самих российских граждан.

В психологической науке проблеме этнических авто — и гетеростереотипов посвящено огромное количество исследований в области фаворитизма и этноцентризма (Berry, 1990; Tajfel, Turner, 1986; Triandis, 1994; Дробижева, Аклаев, Солдатова, 1996). Значительно меньше исследований стереотипов восприятия стран как субъектов международной политики, а также исследований системы категорий, через призму которой воспринимаются и оцениваются те или иные страны. Эта задача решается нами путём построения семантических пространств (Petrenko, Mitina, Bert-nikov, 2003), где объектами оценок по множеству дескрипторов (характеризующих уровень развития экономики, культуры, политических свобод и демократических принципов, состояние вооружённых сил, религиозность общества и т. п.) выступают образы стран — их авто — и гетеростереотипы. Специфика психосемантической картографии геополитического пространства (мира, Европы, СНГ и т. п.) заключается в том, что путём наложения субъективных семантических пространств на географические карты мы получаем зрительно субъективные геополитические пространства. Раскрашивая эти карты согласно степени выраженности того или иного фактора, мы получаем визуально читаемый целостный образ места России в содружестве стран в том или ином экономическом или политическом аспекте, например, карту толерантности, дружественности окружающих государств по отношению к России, степени экономического партнёрства или культурного взаимообмена и т. д. Пример такой карты по фактору дружественности России по результатам исследования 2000 г. представлен на рис. 8 (см. с. 48).

Иная форма визуализации представлений о странах — в виде лепестковых восьмиугольных диаграмм. Каждый лепесток соответствует своему фактору, при этом в диаграмму включаются только положительно коррелирующие между собой факторы. В этом случае, чем больше площадь октагона, тем лучше интегральный образ страны. Представление результатов в виде восьмиугольников позволяет судить не только об интегральной оценке страны, но и говорить о наличии сильных и слабых сторон её имиджа и возможности его улучшать, ликвидируя конкретные недостатки по отдельным факторам.

На рисунке 9 приведены октагоны образов России, а также некоторых других в определённых аспектах показательных стран: Швеции — лидера привлекательности, Афганистана — одного из аутсайдеров, США и Германии — исторически сложившихся оппонентов России. Октагон Бразилии мы построили в связи с многочисленными сравнениями России с этой страной политологами, экономистами, политиками, деятелями культуры и спорта.

Рис. 8. Семантическое пространство восприятия стран Европы по фактору Дружественности к России

Рис. 9. Октагоны образов различных стран в представлении россиян по результатам исследования 2008 г.

Из рисунка видно, что страны с устойчивой и развитой экономикой и политической демократией (Швеция, США и Германия) обладают существенно более привлекательными имиджами. При этом наиболее привлекательная в суммарном отношении Швеция проигрывает США и Германии по факторам, связанным с промышленным производством. Имидж таких проблемных стран, как Афганистан, близок к нулю. В сравнении с Бразилией Россия выглядит существенно предпочтительнее в области культуры и исторического наследия, а по всем остальным показателям примерно одинаково.

Анализ имиджей политических лидеров

Подобно анализу имиджей политических партий, отражает в семантических пространствах политические и личностные качества и установки. К этому добавляются профессиональные характеристики, которые участник общественно-политического театра вольно или невольно с помощью СМИ разыгрывает перед рядовыми гражданами. Психосемантические методы многомерной оценки образа политического лидера позволяют дать дифференцированную картину восприятия личности того или иного политического деятеля. Имиджи различных политических лидеров оцениваются респондентами по первичным конструктам, характеризующим политиков в личностном, профессиональном и идеологическом аспектах. В результате процедур многомерного анализа (например, факторного) набор исходных признаков удаётся сжать до достаточно ограниченного числа характеристик и рассматривать сходство политических лидеров друг с другом и их преимущества. Как правило, выделяется категория, соответствующая оценке публичной деятельности политика с точки зрения нравственности и морали, направленности на улучшение качества жизни страны. Другая категория — профессионализм, деловые качества, которые обеспечивают эффективное решение задач, стоящих перед политическим деятелем. Кроме того, в России важную роль играют установка на проведение политики сильной руки и отношение к Западу.

Рис. 10а. Семантическое пространство имиджей политических лидеров в сознании жителей России (1997)

Ф1 (+) Одобрение ↔ Ф1 (-) Неодобрение;

Ф2 (+) Ориентация на либеральные ценности и рыночную экономику ↔ Ф2 (-) Ориентация на социалистические ценности и плановую экономику.

На рисунках 10 а, б приведены оценки образов известных политиков по результатам опросов 1997 и 2014 гг

Таким образом, психосемантические методы наиболее приемлемы в ситуации, когда речь идёт о выявлении глубинных содержательных ментальных репрезентаций, связанных с ценностными установками и взглядами большой группы людей или отдельных политиков. Они позволяют обнаружить скрытые, плохо рефлексируемые представления, которые оказывают существенное влияние на политическое поведение, политическое мышление и содержание политического сознания населения. В политической психосемантике креативные идеологемы и новые идеи выступают своего рода творческими мутациями общественного сознания. Эта ментальная наука несёт обществу как энергетику, необходимую для эволюции и развития, так и потенциальные угрозы. Таковы любые достижения человеческого интеллекта — от атомной физики до генной инженерии. Потенциальная опасность психосемантики сознания в том, что «держать руку на пульсе» менталитета населения заинтересованы в первую очередь властные и силовые структуры. Неконтролируемое обществом развитие психологических методов может отозваться пророчески описанным Оруэллом «всевидящим оком Большого Брата».

Рис. 10б. Семантическое пространство имиджей политических лидеров в сознании жителей России (2014)

Ф1 (+) Ориентация на политику сильной руки;

Ф2 (+) Ориентация на рыночную экономику (западничество) ↔ Ф2 (-) Почвенничество.

Согласно теории техно-гуманитарного баланса А. П. Назаретяна (2015), цивилизации выживают только в том случае, если развитие технологического могущества общества ограничивается и направляется морально-этическими регуляторами. Это в полной мере относится и к науке психологии. Общество, да и вся человеческая цивилизация являются открытой, непрерывно эволюционирующей системой, включающей верхние трансцендентальные этажи духовной иерархии. Гуманитарные науки в целом, включая философию, историю, психологию, культурологию, социологию, юриспруденцию и право, языкознание, теологию, являются необходимыми элементами и создающими эти верхние этажи человеческой ментальности и бытия.

Литература

Абашкина Е., Егорова-Гантман Б., Косолапова Ю. и др. Политиками не рождаются: Как стать и остаться эффективным политическим лидером. В 2-х томах. М.: Антиква, 1993.

Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

Дейнека О. С. Экономическая психология: социально-политические проблемы. СПб: СПбГУ, 1999.

Дилигенский Г. Г Социально-политическая психология. М.: Наука, 1994.

Дробижева Л. М., Аклаев А. Р., Солдатова Г. У. Демократизация и образы национализма в Российской Федерации 90-х годов. М.: Мысль, 1996.

Дубов И. Г, Пантелеев С. Р. Восприятие личности политического деятеля //Психологический журнал. 1992. № 6. С. 25–33.

Канеман Д. Внимание и усилие /Пер. с англ. М.: Смысл, 2006.

Келли Дж. Психология личности: теория личных конструктов. СПб.: Речь, 2000.

Ласуэлл Г Психопатология и политика: Монография /Пер. с англ. Т Н. Самсоновой, Н. В. Коротковой. М.: Изд-во РАГС, 2005.

ЛебедеваМ. М. Вам предстоят переговоры. М.: Экономика, 1993.

Митина О. В. Математические методы в психосемантике //Когнитивные исследования /В.Д. Соловьёв (Отв. ред.). М.: Изд-во Институт психологии РАН, 2006. С. 69–93.

Митина О. В., Петренко В. Ф. Динамика политического сознания как процесс самоорганизации //Общественные науки и современность. 1995. № 5. C. 103–115.

Назаретян А. П. Нелинейное будущее. Мегаистория, синергетика, культурная антропология и психология в глобальном прогнозировании. М.: Аргамак-Медиа, 2015.

Назаретян А. П. Политическая психология: предмет, концептуальные основания, задачи //Общественные науки и современность. 1998. № 1. С. 154–162.

Ольшанский Д. В. Основы политической психологии. Екатеринбург: Деловая книга, 2001.

Петренко В. Ф. Основы психосемантики. 2-е изд., доп. СПб.: Питер, 2005.

Петренко В. Ф., Митина О. В. Определение структуры политических ценностей с различными типами политического самоопределения //Человек и его ценности в современном мире. VI Международная научно-практическая конференция 16–17 октября 2014 г. Чита: Забайкальский государственный университет, 2015.

Петренко В. Ф., Митина О. В. Отношение граждан России к реформам и типология политических установок //Психологический журнал. 1997. № 5. С. 31–61.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Статья впервые опубликована: Петренко В. Ф., Митина О. В. Психосемантический подход к реконструкции политического менталитета: методы и примеры исследований //Вестник Российской академии наук. 2017. Том 87. № 1. С. 50–65.