Профессионал. Один в поле воин

Виктор Тюрин, 2023

Майклу Валентайну пришлось уехать из Америки. Вместе с четой Вильсонов он отправляется в Испанию, куда сенатора назначили советником. Случайно оказавшись замешанным в чужую игру, где ставкой является хранилище с нацистскими сокровищами, Майкл, в полном смысле этого выражения, пройдет по лезвию ножа. Ему придется схватиться с бывшими нацистами и испанскими анархистами, оказаться в зоне внимания английского резидента и КГБ СССР, но бывший оперативник знает, как использовать тот единственный шанс, который принесет победу.

Глава 3

За два первых дня проживания в доме Вильсонов я прошелся по городу в поисках тренировочного зала и тира, а когда нашел, сразу определился с занятиями и расписанием. Мария не возражала, но при этом не замедлила высказаться насчет того, что физическая культура — это однобокое воспитание молодого человека, а надо развиваться всесторонне. Я осторожно поинтересовался, что она имеет в виду, но когда услышал, что ее предложения касались классической литературы и посещения художественных выставок и театров, возражать не стал. Не теряя времени, мы занялись гардеробом, делая упор на российские морозы. Я заказал себе кожаное пальто с меховой подстежкой, шапку, приобрел толстой вязки свитер и теплые кожаные перчатки. Во время прогулок по городу Мария не только знакомила меня с городскими достопримечательностями и старинными зданиями, но и показывала кафе, где варят самый вкусный кофе, рестораны с их фирменными блюдами и торговые улицы с магазинами.

Несмотря на довольный вид подростка, который демонстрировал всем и каждому, как хорошо жить на белом свете, когда тебе шестнадцать лет, я все так же продолжал отслеживать возможную опасность. Китайская угроза, если ее можно так назвать, реально существовала, и то, что я сейчас находился на другом конце страны, отнюдь не давало гарантию полной безопасности.

В спортивном зале, где я стал заниматься, я неожиданно наткнулся на группу, которую вел бразилец. Он преподавал бразильское направление рукопашного боя, капоэйру. Увидев мои выкрутасы, он заинтересовался и предложил мне проводить тренировочные бои с ним, что добавило много нового и интересного в мои занятия.

Весь месяц я прожил в доме Вильсонов в Вашингтоне, за исключением пары дней, когда мы ездили за русскими визами в Нью-Йорк. Если вопрос со всеми европейскими визами решился без нашего с Марией присутствия, то в Нью-Йорк нам пришлось съездить для посещения советского консульства. Как оказалось, причина для нашего личного присутствия была не во мне, как опасался Генри, а в нем самом.

Разговор начался с вопроса консула: если вы едете в Испанию, то что вы собираетесь делать в Советском Союзе?

— Мы едем как туристы, — первым ответил на этот вопрос Генри. — Нам интересно, как и чем живет ваша страна.

— Даже так? — деланно удивился консул. — Мне не доводилось встречаться с вами раньше, господин Вильсон, но при этом приходилось читать ваши статьи, а также кое-что слышать о вас. Вы один из советников президента, не говоря уже о том, что вы находитесь с ним в дружеских отношениях. Как мне еще известно, вы, в свое время, председательствовали в трех комитетах и возглавляли две сенатские комиссии по расследованиям, а также довольно часто выступаете с речами в сенате. Изучив все, что относится к вашей политической деятельности, нетрудно сделать вывод, что вы полностью разделяете взгляды сенатора Джозефа Маккарти, который настаивает на крестовом походе против коммунизма. Если вы все уже определили для себя, зачем вам поездка в страну, политика которой вас не устраивает? Или вы хотите открыть что-то новое для себя?

— На этот вопрос, если вы не возражаете, господин посол, я бы хотела ответить, — Мария вопросительно посмотрела на посла. После его кивка головой она продолжила: — Поездка в коммунистическую Россию не имеет никакого отношения к нашим политическим взглядам. Это я попросила мужа включить в эту поездку вашу страну, так как меня интересует искусство, во всех его проявлениях. У вас, в советской России, есть направление, которого нет в других странах мира — социалистический реализм. Мне очень интересно посмотреть, как оно выражено в картине и скульптуре. В не меньшей степени меня интересуют исторические памятники городской архитектуры. Я ответила на ваш вопрос?

— Можно сказать, что ответили, — при этом он бросил на нас оценивающий взгляд, словно пытался прочитать по нашим лицам, насколько правдивы слова Марии Вильсон, после чего спросил: — Какие города вы наметили для посещения?

— Москва и Ленинград, — ответила жена сенатора. — Именно там находятся главные художественные музеи вашей страны. Кроме того, меня интересует Ленинград как исторический архитектурный памятник.

— Сколько вы намерены пробыть в Советском Союзе?

— Две недели, — снова вступил в разговор сенатор. — Остановимся в Москве, а уже оттуда съездим на три-четыре дня в Ленинград.

— Три-четыре дня для этого замечательного города мало, но общее впечатление вы сумеете себе составить. Не смотрите на меня так удивленно, ведь это город моего детства и юности, поэтому он навсегда останется в моем сердце, как первая любовь.

— Вы очень хорошо сказали, — сказала Мария, а затем неожиданно спросила: — Вы случайно стихи не пишите?

— Нет. Не пишу, — неожиданно улыбнулся консул. — Насколько мне известно, вы собираетесь лететь через Берлин во Францию, а потом в Испанию. Все правильно?

— Так и есть, — подтвердил его слова сенатор. — Я узнавал, что есть пассажирский самолет Москва — Варшава — Берлин. Это так?

— Все правильно, мистер Вильсон.

— У вас это регулярные рейсы? — неожиданно спросила консула Мария. — Надеюсь, у нас не будет проблем с билетами?

— Это вне моей компетенции, миссис Вильсон, — консул снова придал лицу служебное выражение. — У меня остался последний вопрос: зачем вы берете с собой Майкла Валентайна?

— Можно мне ответить? — и я, как школьник на уроке, поднял руку.

— Можно, — ответил консул.

— Мистер, это же так просто. Я просто хочу посмотреть мир! — при этих словах я постарался сделать свою улыбку как можно шире и непосредственней. — Когда тетя Мария мне сказала об этом путешествии, я даже раздумывать не стал. Такой шанс выпадает раз в жизни!

Консул снова улыбнулся:

— Против таких слов трудно возразить, мистер Валентайн. Завтра, после десяти часов утра, вы, мистер Вильсон, сможете забрать ваши документы. Хорошего вам всем путешествия и приятных впечатлений! До свидания.

За все время, что мне довелось жить в Вашингтоне, один раз я был в театре, три раза в кино и дважды на выставках. Наиболее хорошо мне запомнилась первая выставка, на которую мы поехали втроем. Мария, ее подруга Маргарет и я. Впрочем, не мне одному запомнилась именно эта выставка.

Дело в том, что это была не просто выставка картин, а своеобразная помощь городских меценатов молодым и еще неизвестным художникам. Несколько богатых семей, в том числе и Вильсоны, собрали деньги и взяли в аренду на две недели часть городской художественной галереи, откуда на это время убрали постоянную экспозицию, а вместо нее вывесили картины и поставили скульптуры молодых художников самых разных направлений в искусстве. Чтобы обеспечить интерес к выставке, были наняты люди, которые стояли на оживленных городских перекрестках и раздавали листовки с приглашением посетить выставку, а за несколько дней до открытия пошла реклама по радио. В одиннадцать часов состоялось торжественное открытие с короткой вступительной речью и духовым оркестром, после чего для художников и журналистов был устроен фуршет, вот только, в отличие от предыдущих выставок, никакой комиссии, которая отвечала за подбор произведений, здесь не было. Организаторы решили дать полную свободу молодым дарованиям, но мне так кажется, что впоследствии они об этом сильно пожалели. Выставка называлась «Свобода, любовь и будущее». Как видно, местные художники слишком вольно восприняли ее название, решив поразить горожан своей безграничной фантазией.

Мы пришли на выставку с Марией и ее подругой ближе к вечеру, когда основной поток посетителей схлынул, а сами молодые дарования собрались в небольшие группки в почти пустых залах. Обойдя по большой дуге стоящее недалеко от входа так называемое творение, сделанное из кучи мусора, склеенного в виде остроконечной горы и имевшее пафосное название «Мир будущего», мы прошли в первый зал. По мне, так все картины, висевшие на стенах, и полтора десятка конструкций (слово статуя им точно не подходило) из пластика, бумаги и металла, разбросанных по залу, были сделаны парой-тройкой накурившихся малолеток, настолько они были убоги и безвкусны. Впрочем, подавляющее большинство находившихся здесь художников выглядели им под стать, безвкусно, крикливо, с претензией на экстравагантность. Один из таких типажей, стоя рядом со своей картинкой, где на белом фоне был нарисован оранжевый шар, с надписью «Мир — это оранжевый апельсин», был не только одет во все оранжевое, но даже волосы выкрасил в красновато-желтый цвет.

Мне лично пяти минут осмотра хватило, чтобы понять, здесь делать нечего, вот только две подруги, медленно шедшие чуть впереди, в очередной раз остановилась возле невнятной картины с надписью «Взгляд в себя» и зачем-то попытались понять ее смысл. Остановившись в паре шагов от них, я в который раз обвел зал скучающим взглядом.

«Уроды с вывернутыми мозгами», — только я так подумал, как от одной из компаний отделилось трое самодельных художников и направились к нам. Подруги, стоя возле этой детской мазни, все еще пытались найти смысл там, где его никогда не было. Один из троицы, хорошо поддатый бородатый парень, подойдя к нам, с ходу самодовольно заявил, что именно его картинка и есть жемчужное зерно в этой навозной куче, а дамы, по ним сразу видно, истинные ценители искусства. По окончании своей короткой речи он нагло заявил, что пятьсот долларов за эту шедевральную картину его вполне устроят. Вот только стоило ему узнать, что дамы не собираются ничего покупать, а хотят понять, что он тут намалевал, как недовольный художник заявил своим приятелям, что подобное заявление является прямым оскорблением его интеллектуального творения. Этим бы все и кончилось, если бы он не добавил, что эти две старые задницы просто не в состоянии заглянуть в душу настоящего художника. Договорить фразу он не успел, так как захрипел, выпучив глаза и багровея лицом. В следующее мгновение я развернулся к его двум приятелям, которые при виде оседающего на пол друга испуганно замерли, не сводя с меня глаз. По их лицам было видно, что молниеносная расправа над их дружком произвела на них достаточное впечатление.

— Тоже в лоб хотите? — негромко поинтересовался я, при этом показательно постучал кулаком в открытую ладонь левой руки.

— Не-ет, — даже не сказал, а скорее, проблеял бледный тощий парень с запавшими глазами и редкой, куцей бородкой. Второй художник, плотный дядька в разноцветной рубахе и больших роговых очках розового цвета, говорить ничего не стал, а просто попятился, выставив перед собой руки.

Испуганно застыла Маргарет, подруга Марии, тараща глаза на багровое лицо бородача. Она не видела момента удара, так как стояла, глядя в этот момент на картину, зато леди Вильсон круто развернулась, стоило ей услышать оскорбление, поэтому прекрасно все видела и теперь неодобрительно смотрела на меня.

— Как он? — лаконично спросила она меня.

— Будет жить, — ухмыльнулся я.

— Это не ответ, Майкл. Ему врач не нужен? — уточнила она.

— Нет. Я аккуратно его ударил, — тихонько ответил я.

Начала инцидента практически никто не видел, за исключением приятелей пострадавшего. Взывать о помощи никто из них, судя по их испуганным физиономиям, не горел желанием, но стоило бородачу завалиться на бок, как он сразу привлек всеобщее внимание, а еще спустя несколько минут вокруг него собралась небольшая толпа из посетителей, художников и парочки вездесущих журналистов.

— Что случилось? Надо вызвать врача! Я представитель прессы! Что случилось?!

Стоило раздаться крикам, как леди Вильсон схватила за руку растерявшуюся подругу, после чего негромко сказала-скомандовала:

— Майкл, на выход.

Выйдя на улицу, мы немного прошлись, потом посадили Маргарет в такси. Проводив взглядом машину, Мария посмотрела на меня и спросила:

— Майкл, что это было?

— А нефиг обзываться, — буркнул я, глядя в сторону.

Сейчас я даже не отыгрывал упрямого подростка, уверенного в своей правоте, а просто был им.

— Я тебе очень благодарна за то, что ты защитил мою честь, мой мальчик, но больше так не делай. В следующий раз ты можешь так кого-нибудь серьезно покалечить.

— Не волнуйтесь, тетя Мария, я умею соразмерять силу своего удара.

— Очень на это надеюсь, — сейчас в ее голосе чувствовался сарказм, — так как не думаю, что мне понравится ходить к тебе на свидания в тюрьму.

— Так уж сразу и в тюрьму, — буркнул я, уже играя роль подростка.

— Хм. Интересно, что Генри скажет по этому поводу?

Отвечать на риторический вопрос не имело смысла, поэтому я только пожал плечами. Поздно вечером, когда жена после ужина рассказала ему о происшествии, сенатор ничего не сказал, только усмехнулся. На следующий день Мария попросила меня купить несколько газет, но как я и думал, инцидент на выставке прошел незамеченным, не найдя своего отражения даже на страницах желтой прессы.

За неделю до отъезда меня еще раз сводили на выставку картин. На нее, мне уже потом стало понятно, леди Вильсон вряд ли пошла сама, просто она хотела сделать мне приятное. Здесь, в отличие от мазни авангардистов, были представлены работы художников, которые рисовали обложки для многочисленных журналов, в которых печатались приключения, детективы и фантастика. На больших полотнах, развешанных по стенам художественной галереи, частные детективы и американские агенты воевали с инопланетными монстрами, фашистами и пиратами, мимоходом спасая крутобедрых красавиц.

«Сходил на выставку, будто журнал комиксов пролистал», — подумал я на выходе.

— Как тебе выставка, Майкл?

— Здорово! — изобразил я восхищение. — Особенно та картина, где идет высадка десанта на планете демонов! Еще мне понравилось, как нарисовали ограбление банка. Там все друг в друга стреляют! И схватка с пиратами!

— Я рада, что тебе понравилось.

Ей действительно было приятно от того, что она сумела угадать то, что Майклу придется по душе. Мария Вильсон еще не сталкивалась, как Генри, с моей истинной личностью, но как женщина, интуитивно чувствовала, что со мною что-то не то, и почему временами поступки шестнадцатилетнего подростка отдают опытом и хладнокровием взрослого мужчины. У нее даже появилась мысль, что у Майкла может быть психическое заболевание вроде раздвоения личности, и уже совсем собралась сходить проконсультироваться к врачу, но, переговорив с мужем, который посоветовал выкинуть эту ерунду из головы, решила все оставить, как есть.

Наконец наступил день нашего отъезда. Заграничные паспорта со всеми визами были получены, вещи собраны. В последние два дня перед отъездом волнение супругов было настолько явным, что бросалось в глаза. Мария места себе не находила, а прислуга ходила с заплаканными глазами. Супружескую пару можно было понять, ведь они, по сути, бросали все, начиная жизнь с нового листа. Причина резких перемен всегда была сложна и неоднородна, хотя здесь, несомненно, в ее основе лежала смерть их сына.

Думаю, все сложилось спонтанно, при сочетании сразу нескольких факторов: желание Марии уехать на время, любовь Генри к жене и желание президента послать кого-нибудь в Испанию. Сенатор не говорил, чем он будет заниматься в Испании, но, судя по его некоторым словам, догадаться было несложно. Обоих, сенатора Вильсона и генерала Франко, объединяли дружеские отношения и нелюбовь к коммунистам, а длительный срок пребывания говорил о том, что сенатор, скорее всего, станет постоянным представителем Соединенных Штатов при диктаторе Франко.

В отличие от супругов, у меня не было причин для волнения, кроме некоторого сомнения по поводу провоза оружия через границу советской России, так как, уезжая из Лас-Вегаса, я прихватил с собой карманный кольт с тремя запасными обоймами и два метательных ножа. Те сведения о пересечении границы, что я смог получить, имели довольно сомнительный характер. О советской таможне мне рассказал Генри, имевший беседу с журналистом, который побывал в Советском Союзе два года назад.

«Если принять за правду слова журналиста, то таможни, в понимании этого слова, там нет. Вот только прошло два года, и мало ли что там могло измениться. Так как провозить арсенал: на себе или в багаже?»

Я не сильно волновался по этому поводу, но подвести Вильсонов мне очень не хотелось, поэтому остановился на багаже, при этом взял только кольт с запасной обоймой, а все остальное спрятал в своей комнате.

Мы вылетели из Нью-Йоркского аэропорта вместе с официальной делегацией на четырёхмоторном авиалайнере «Боинг 377 “Стратокрузер“». Еще год назад, как рассказал нам один из пассажиров-делегатов, перелет до Стокгольма осуществлялся с двумя посадками, а теперь у современных самолетов возросла дальность полета, и теперь океан пересекался только с одной посадкой для дозаправки.

Уже в самолете выяснилось, что делегация неоднородна, а состоит из двух отдельных групп. Одна группа, состоявшая из четырех сенаторов и нескольких чиновников из Министерства финансов, летела для улаживания с правительством Советского Союза оплаты долга по ленд-лизу. Вторая состояла из чиновников от киноиндустрии и трех юристов-консультантов. Они должны были решить вопрос об отчислениях от проката фильмов, которые показывали в кинотеатрах Союза, невзирая на отсутствие лицензии от правообладателей. Так как у четы Вильсонов нашлись знакомые в обеих группах, что меня ничуть не удивило, я оказался в курсе обеих проблем, но если про ленд-лиз мне доводилось слышать раньше, то о претензиях Америки к советской России по поводу фильмов услышал впервые.

Оказалось, что советская армия вывезла из Берлина, в 1945 году, весь государственный киноархив Третьего рейха, в котором были тысячи фильмов из разных стран. Сейчас немецкие, американские и европейские фильмы шли в прокате во всех кинотеатрах Советского Союза. Год назад американцы уже предлагали советскому правительству купить двадцать голливудских картин, среди которых были как новые картины, так и имевшиеся в трофейном архиве Советского Союза, за один миллион долларов, но получили завуалированный отказ. Спустя какое-то время американцы узнали, что ко всем фильмам из Рейхфильмархива советская власть стала добавлять вступительный титр: «Этот фильм взят в качестве трофея…», они решили послать новую комиссию для того, чтобы окончательно решить вопрос о нарушении авторских прав и об отчислениях за прокат американских фильмов.

«Не знал. Оказывается, коммунисты были еще теми жуликами, которые свое не упустят и чужое не отдадут».

Перелет прошел хорошо, и мы приземлились в аэропорту Стокгольма в назначенное время. В столице Швеции мне доводилось бывать раньше, поэтому, гуляя по историческому центру города, должен был признать, что он практически не изменился. Покатались в столичном метро. Этот новый вид городского транспорта совсем недавно появился у шведов. Новый перелет, и мы прилетели в Финляндию. В отличие от столицы Швеции, в Хельсинки я никогда не был. Вот только, к сожалению, короткий световой день и ограниченное время не дали толком рассмотреть город, так как рано утром следующего дня, вместе с обеими делегациями, мы вылетели в Москву. Судя по рассказам членов делегации, которым доводилось бывать в коммунистической России раньше, мне стало понятно, что этот спецрейс настоящее благо, иначе мы бы предельно измучились, так как аэропорты и самолеты советской России не имеют понятия о слове «удобство».

В аэропорту наш багаж не досматривали, наверно потому, что это был спецрейс. Нас встретили сотрудник американского посольства и два советских чиновника из Министерства иностранных дел, которые сразу проводили нас в зал ожидания, где нам пришлось ждать, пока наши вещи загрузят в автобус, который прислали за нами. Вместе с представителями властей нас поприветствовал настоящий русский мороз, который заставил чертыхаться и кутаться в одежду всех американцев без исключения.

Автобус имел чистенький салон, аккуратно одетого шофера и занавески на окнах. Рассевшись, мы заняли только треть салона. Взревел мотор, и мы поехали. Отодвинув занавеску, я стал смотреть в окно.

«Вот я и приехал на родину», — подумал я, но чувства радости и теплоты, которые обычно испытывает каждый человек после долгого отсутствия, так и не ощутил. Вместо чувства возвращения домой у меня появилось ощущение, что я снова оказался в чужом мне времени. Немного подумав, я решил, что это просто защитная реакция мозга, как тогда, когда впервые осознал, что нахожусь не только в Америке, но и в другом времени.

Я смотрел на снег, искрящийся на солнце, на дома, похожие на бараки, на окраине Москвы, которые по мере продвижения автобуса к центру менялись на каменные и величественные здания, на идущих по улице людей и снова невольно поймал себя на желании почувствовать себя своим.

«Что ты, собственно, хотел? — наконец разозлился я сам на себя. — Услышать русскую речь и почувствовать себя на родине? Это раньше, в той жизни, было возможно. Да и сейчас ты для них кто? Американец, который приехал из страны дяди Сэма — классового врага коммунизма, так что считай, что ты снова в чужой стране, с новым заданием».

Странно, но эти хаотичные и несуразные доводы не только смяли внезапный душевный разлад, но и привели меня в чувство. Я снова стал тем, кем был всегда — оперативником, профессионалом, человеком с тысячью лиц, как однажды образно выразился один мой китайский коллега о шпионах.

Начинало темнеть. На улицах транспорта было немного, в отличие от людей, которые шли потоком. Москвичи заходили и выходили из метро, из маршрутных автобусов и магазинов, стояли в очередях к киоскам, на которых висели вывески: «Газеты. Журналы», «Табак», «Пиво». Были такие, кто, несмотря на мороз, стоял у щитов, где за стеклом висели газеты. Мимолетно ухватил глазом двух человек, мужчину и женщину, стоявших у киоска «Мосгорсправка». Чуть усмехнулся, глядя, как у метро, несмотря на мороз, продавщицы, зазывая покупателей, торгуют пирожками и мороженым.

Пока мы ехали по центру, я видел три больших плаката со Сталиным. Там, где он был изображен на фоне народа, была надпись: «Вперед к новым победам социалистического строительства». На двух других рисунках была одна и та же стандартная надпись: «Да здравствует наш вождь и учитель великий Сталин!» В отличие от рекламы крабов, мыла, пива и путевок в крымские санатории, эти плакаты были подсвечены лампочками. Меня, как и других американцев, удивило то, что нигде не было ярких неоновых вывесок заведений и магазинов, а улицы освещал только свет, падающий от фонарей.

Впрочем, меня не столько интересовали вывески и плакаты, сколько люди, идущие по улицам, за окном автобуса. Вот торопливо прошла веселая компания молодежи с коньками в руках, а стайка школьников, в форменных шинелях и с портфелями в руках, остановившись у продавщицы мороженого, принялись считать мелочь. Нетрудно было заметить, что подавляющее большинство из шагающих по улице прохожих были одеты однообразно и небогато. Большинство мужчин были одеты в серые пальто с набивными плечами и перешитые шинели. На головах шапки-ушанки, а на ногах — ботинки, сапоги и даже валенки. Впрочем, встречались и пошитые в мастерских пальто с бобровыми воротниками и кожаные регланы на меху. У женщин одежда была ярче и более разнообразна, но опять в своем большинстве это были длинные пальто темных цветов, а на голове — платки и пуховые шали.

«Небогато, — подумал я. — С другой стороны, война только как пять лет назад закончилась».

Наш автобус остановился у гостиницы «Метрополь», где нас высадили, так как у делегатов были забронированы номера в гостинице «Москва». Еще по дороге нас предупредили о требовании советских властей о запрещении прямых контактов с местным населением, так как все они должны проходить через официальных представителей власти.

Сотрудник посольства отдельно проинформировал нас о встрече завтра утром с представителем ВОКСа (Всесоюзное общество по культурным связям), затем вручил визитки с телефонами и адресом американского посольства, а в конце пригласил на торжественный прием в посольство, по случаю приезда американской делегации, на завтрашний вечер.

Выйдя из автобуса, вместе с Генри мы выгрузили багаж. Мария все никак не могла согреться, тряслась от холода, словно осенний лист на резком ветру. Глядя на нее, сам невольно передернул плечами от холода.

«Отвык я от российских морозов, — подумал я, автоматически бросив быстрый взгляд по сторонам, и сразу отметил человека, стоящего возле газетного киоска. В сумерках человека сильно не разглядишь, но согласно обычной логике, на морозе человек, покупая газету, старается не смотреть по сторонам, а побыстрее рассчитаться и идти по своим делам, в этом случае покупатель проявил излишнее внимание, разглядывая нас. Это его и подвело.

«Наружка», — определил я и, подхватив чемоданы, двинулся вслед за парой Вильсонов к освещенному входу в гостиницу.

Швейцар сразу понял, что перед ним иностранцы, почтительно распахнул перед нами дверь. Первые слова жены сенатора, стоило нам остановиться у стойки портье, были:

— Это просто какой-то ужас. Тут всегда так холодно?

— Наверно, — ответил я. — Я читал, что тут суровые морозы.

— Почему мы сюда хотя бы весной не поехали? — тяжело вздохнула леди Вильсон, бросив взгляд на мужа.

— Ничего, дорогая. В Испании отогреешься, — добродушно пошутил сенатор, который только что отдал наши документы на оформление.

Пока Вильсоны стояли у стойки, я медленно пошел, оглядываясь по сторонам, изображая любопытного мальчишку. К некоторому моему удивлению, привыкший, что в вестибюле гостиницы постоянно толпится народ, который наводит справки, обсуждает, куда пойти, листает буклеты, здесь такого столпотворения я не увидел. Гости, если и ходили, то от входа к лифту и обратно, и изредка в ресторан, именно поэтому без труда засек еще одного агента, который застыл с задумчивым лицом у стенда с конвертами, значками и открытками, делая вид, что выбирает открытку. Лицо у него было худощавое, обычное, без особых примет, как и положено агенту наружного наблюдения. Одет хорошо. Шапка «пирожок», теплое пальто, брюки, добротные ботинки.

Отель мне понравился. Солидный, с мраморными лестницами, красными коврами и большим позолоченным лифтом. Женщина за стойкой очень хорошо говорила по-английски, только слишком правильно строила фразы, что было довольно странно при ее профессии, так как такое произношение говорило об отсутствии языковой практики. Пока оформлялись документы, я подошел к газетному киоску, какое-то время перебирал газеты и журналы, после чего отобрал пару газет и два журнала, «Огонек» и «Крокодил». Вернувшись с прессой в руках, наткнулся на любопытные взгляды Генри и Марии. Леди Вильсон, отогревшись, ехидно поинтересовалась:

— Майкл, зачем они тебе? Или картинки решил смотреть?

— У меня есть русско-английский словарь, — гордо заявил я. — К тому же, как вы тонко подметили, тетя Мария, тут много картинок.

Процедура оформления документов несколько затянулась, поэтому купленные мною журналы оказались весьма кстати. Теперь уже мы втроем смотрели картинки и делились впечатлениями. Когда спустя десять минут оформление закончилось, мы с помощью лифта поднялись на четвертый этаж и разошлись по номерам. Мария меня предупредила, что они с Генри устали, поэтому на ужин пойдем рано, а затем они лягут спать. Спустя час мы встретились и вместе спустились вниз, в ресторан, который представлял собой громадный зал, накрытый стеклянным куполом, в центре которого находился большой фонтан с золотыми рыбками. Помещение выглядело роскошно, несмотря на то что в его отделке было излишне много рельефных украшений из гипса и позолоты, но при этом неповторимость ему придавали мраморные колонны, фирменные напольные торшеры и дивной красоты хрустальные люстры. В глубине зала находились возвышение для оркестра и танцевальная площадка. Несмотря на то что мы пришли довольно рано, около половины восьмого, музыканты на сцене уже играли, несколько эмоционально, но при этом в меру мягко и ритмично.

Подошедший к нам официант, неплохо говорящий по-английски, проводил нас к столику. Проходя мимо фонтана, я задержался, с минуту наблюдая за игрой золотых рыбок, а заодно демонстрируя любопытство подростка, завертел головой, оценивая обстановку. Свободных мест в ресторане хватало, посетители заполнили только чуть больше половины зала. Заметил, что на двух свободных столиках стояли картонки с надписью на двух языках «Забронировано». Ничего удивительного в этом не было, для ресторанного веселья было еще слишком рано, поэтому в зале было мало посетителей и относительно тихо. Насколько я мог судить, в основном сидевшие сейчас за столиками посетители жили в отеле и пришли сюда именно поесть.

Вильсоны не стали выбирать блюда из предложенного им меню, а попросили официанта принести настоящую русскую еду. По лицу последнего скользнула легкая, почти незаметная, ухмылка, говорившая о том, что подобные просьбы ему не в новинку. Из предложенного алкоголя Генри заказал для себя сто пятьдесят граммов хорошей русской водки, а для жены — бутылку грузинского вина, которое любит Сталин. Мне сразу стало интересно, что принесет нам официант и как на это отреагируют Вильсоны. Скоро на столе стоял графинчик с водкой, бутылка вина и холодные закуски. Большая салатница с черной икрой, заливной судак и пирожки с мясом. Сенатор, до этого никогда не пивший водку, опрокинув стопку, скривился и сразу откусил от бутерброда с черной икрой. Прожевав, сообщил о впечатлении:

— Какая-то резкая и грубая эта водка. Как ее… А, «Столичная»!

Я налил нам с Марией по бокалу «Хванчкары». В отличие от алкоголя, который Вильсонам не понравился, икра, заливная рыба и маленькие пирожки с мясом им пришлись по вкусу. Для меня закуски не являлись какой-то диковинкой, поэтому просто уминал их за обе щеки, получая удовольствие. Какое-то время мы сидели, закусывали и осматривались, а тем временем зал стал постепенно заполняться народом. За столик, где до этого стояла картонка с надписью «Забронировано», сели два офицера, в звании полковников, со своими дамами. Через два столика от нас село четверо мужчин. Судя по раскованности и громким голосам, это были наши соотечественники, американские журналисты. Вот прошел мимо нас хорошо и модно одетый товарищ с дамой под ручку. Эта ухоженная пара привлекла внимание даже миссис Вильсон, которая проводила их удивленным взглядом, но меня больше поразил официант, который прямо лебезил перед гостями, чуть ли не кланяясь в пояс. Посадив посетителей за двухместный столик у стены, он не стал давать им меню, а просто достал блокнот и карандаш, после чего застыл в ожидании заказа.

«Дипломат или торгаш, — отметил я для себя. — Хотя, судя по официанту, он здесь завсегдатай, а значит, просто часто гоняет за рубеж. Точно, торгаш».

К тому моменту, когда нам принесли горячее, а по моим часам прошло сорок минут, зал был практически полон. Вильсоны с интересом рассматривали посетителей ресторана, негромко делясь впечатлениями.

— Майкл, как тебе тут? — поинтересовалась у меня Мария.

— Вкусно, — прочавкал я, дожевывая пирожок.

— Я хотела спросить: как тебе русские?

— Люди как люди. А когда нам горячее подадут?

— Дождались. Официант уже несет, — ответил мне Генри.

Поставив перед нами бифштексы с жареным картофелем и большую тарелку с ассорти, состоящим из маринованных грибов, соленых огурцов и квашеной капусты, официант забрал грязную посуду и спросил:

— Что-то еще будете заказывать?

— Нет. Счет принесите, пожалуйста.

Мария, попробовав закуску, отвергла грибы и соленые овощи, а вот Генри (под остатки водочки) и я (соскучившийся по такой закуске) ели с большим удовольствием.

Оплатив принесенный счет, мы поднялись на свой этаж и разошлись по номерам. Мне очень хотелось погулять по вечерней Москве, но я был вынужден вести себя, как американский подросток, оказавшийся в чужой и враждебной стране. Оставшись в номере, принялся изучать журналы, положив рядом с собой, для маскировки, русско-английский словарь и блокнот, в который записал несколько русских слов. Все это останется здесь, на столе. Номер «Огонька», с которого я начал обзор прессы, был полностью посвящен Ленину в связи с датой его смерти — 21 января. Пробежал глазами пафосный и лощеный текст статей и стихов, посвященных вождю пролетариата, посмотрел на многочисленные фото Ленина, пока не наткнулся на заметку «Многомиллионные тиражи ленинских трудов». Меня сразу рассмешила фраза: «В книжный магазин, на Кузнецком мосту, нескончаемой чередой идут люди, которые покупают собрания сочинений классиков марксизма-ленинизма В. И. Ленина и И. В. Сталина», но стоило наткнуться на цифры в другой фразе: «С 1920 года по 1950 год в СССР на 77 языках было издано 168 миллионов 761 тысяча экземпляров Сочинений В. И. Ленина», я слегка обалдел.

«Или врут, или на голову больные. На фига столько?»

Дальше шли политически ангажированные статьи по поводу успехов социалистических стран. Следом, в противовес успехам социализма, шла заказная статья, рассказывающая о плохой жизни в капиталистических странах, за ней следовал фельетон, шахматная задача и кроссворд. Закрыв «Огонек», начал листать «Крокодил». Здесь не рисковали критиковать образ жизни в Союзе, зато злой, ядовитой карикатуры на политику и жизнь в зарубежных странах было в достатке. Впрочем, американская пресса в этом отношении ничем не отличалась, там вполне хватало злобных нападок на СССР. Здесь даже анализировать не надо: пресса обеих стран работала на полных оборотах на «холодную» войну, демонизируя противника и тем самым разжигая ненависть между народами.

Пролистал газеты. Внутри все одно и то же: фото и цитаты Сталина, хвалебные статьи социалистическому строю, отчеты передовиков производства и торжественные заседания.

«Капиталистический способ земледелия неизбежно ведет к истощению почвы. В США многие миллионы гектаров доведены до крайнего истощения. Претворяя в жизнь сталинские планы, колхозное крестьянство полностью овладело силами природы в интересах создания изобилия продовольствия, в интересах построения коммунизма, — прочитал я про себя выдержку из статьи об успехах социалистического ведения сельского хозяйства. — Круто завернули. Интересно, американские фермеры об этом знают?»

Просматривая газету дальше, неожиданно для себя наткнулся на статью, где поливали грязью югославского диктатора Тито.

«Он-то чем Сталину не угодил?» — удивленно подумал я, прочитав фразу: «Иосип Броз Тито с его гнусными сатрапами — это банда американских шпионов, убийц и предателей дела социализма».

Кинув просмотренные газеты к журналам, сделал вывод: «Политика. Промывка мозгов. Грубо и наивно, правда, наверно, только для меня».

Встал, походил по номеру, потом включил радиоприемник. Какое-то время крутил настройки, перескакивая с радиостанции на радиостанцию, потом выключил. Проанализировал свое поведение. Вроде все нормально. Мальчишка полистал журналы, послушал радио. Вел себя, как американский подросток, не знающий языка. Впрочем, от меня это не требовало особых усилий, настолько тесно удалось сжиться с ролью американского подростка, хотя подобный анализ своего поведения за день я делал почти ежедневно.

«Интересно, как у ГБ обстоят дела с прослушкой номеров? До видео они пока не доросли, но „уши“ вполне могли поставить. Не думаю, что они могли обставить в этом деле американцев, но лучше перестраховаться».

Достал из чемодана комикс о приключениях какого-то героя, какое-то время пролистывал, дополняя вслух восторженными комментариями, после чего кинул журнал возле своей кровати, разделся и лег спать.