1924 год. Старовер

Виктор Тюрин, 2023

1924 год. НЭП. Герой, авантюрист в душе, попадает в тело молодого старовера. Под чужой маской ему придется пройти через многие испытания, встретиться с самыми разными людьми: чекистами, бандитами, обывателями, бывшими дворянами и ворами. Ему придется схватиться с лесными бандитами, поработать кладовщиком в лавке, перейти дорогу воровской шайке в поисках золотого клада. Несмотря на чужое ему время, герою хватит смелости и твердости характера, чтобы идти к намеченной цели наперекор событиям и людям, ставшим на его пути.

Глава 3

Хозяин принес нам в подвал кувшин с водой, бутылку самогонки, кружки, еду и пару свечей.

— Благодарствую, дядька Никифор, — поблагодарил его Оглобля. — Ты только Кольку…

— Убежал уже, — с этими словами люк захлопнулся.

Мой напарник по бегству зажег свечи, потом на перевернутом деревянном ящике организовал обеденный стол. Нарезал сало, лук, хлеб, потом достал из чугунка картошку. При виде еды у меня рот сразу наполнился слюной.

— Еще теплая. Бери.

В ответ я мог только кивнуть головой, так как уже жевал кусок хлеба с копченым салом и одновременно чистил вареное яйцо. Федька посолил крупную картофелину и откусил сразу половину, потом забросил в рот ломтик сала и хлеба. Несколько минут стояла тишина, мы жадно ели.

— Будешь? — кивнул он на бутыль самогона, стоящую на полу.

Я отрицательно покачал головой, продолжая есть. Федька пожал плечами (типа, как хочешь), и плеснул себе в алюминиевую кружку. Выпил. Сморщился.

— Ух, зараза! — и захрустел луком.

Снова налил, но пить не стал, а вместо этого крупно посолил уже очищенное яйцо и стал жевать вместе с хлебом. Какое-то время ел, потом неожиданно за метил:

— А ловко ты с краснопузыми справился. Одного в рыло, а на другого мужика толкнул. Как у тебя так ловко вышло?

Я пожал плечами, не переставая жевать.

— В тюрьме научился драться?

— Жизнь научила, — тихо сказал я.

Федька насмешливо хмыкнул, опрокинул в рот содержимое кружки, потом заел салом с луком.

— Из какого скита будешь, старовер?

— Нашего скита больше нет, а значит, и названия нет.

— Чего так?

— Сожгли скит, а людей побили.

— Красные сволочи, даже божьих людей не пожалели. Эх, да что тут говорить! Всю жизню нашу наизнанку вывернули!

Он снова налил в кружку самогонки, выпил, после чего стал жадно есть. На словах вроде проявил сочувствие, вот только ни в глазах, ни в голосе у него даже намека на чувство не было. Федька снова налил самогон в свою кружку. Выпил, крякнул.

— Эх! Хорошо пошла, — и от удовольствия даже замотал головой. — До самой души продрала.

Видно, взял его самогон, так как настороженность из глаз бандита исчезла, и чувствовалось, что он расслабился.

— Сало хорошее, желтое и душистое. Чуешь, духовитое, с травками. Сразу видно, что хозяин делал, от души, — он закинул в рот ломтик сала, хрустнул луковицей, прожевав, продолжил. — Эх! Сейчас бы расстегайчику, да чтоб дымился еще, с визигой или черными грибами, да кабанятинки копченой. От селянки домашней тоже бы не отказался. Накрошить туда копченостей да хлебную корку чесноком намазать. А дух какой от нее несет — не передать!

Я налил себе воды из кувшина. Перекрестил свой стакан, выпил, тем самым снова привлек внимание подвыпившего Оглобли:

— Ты, старовер, как тут, у нас, оказался?

— Из леса вышел, раненый. С рысью пересеклись наши пути-дорожки. Когтями посекла, да я еще к этой беде ногу вывихнул. С трудом выполз к железной дороге, а там добрые люди подобрали, не дали умереть. Пролежал какое-то время в больнице, только на ноги стал, как пришли милиционеры и сказали, что я беглый и забрали с собой.

— Слышал я от Семки, что ты… вроде как контра. Правда это?

— Вот у своего Семки и спрашивай, — буркнул я.

— Не мой он. А так да, наш он, из села, только в милицию подался. Он еще сказал…

— Не суди и не судим будешь, — перебил я Оглоблю. — Грех мой неизбывен, зато и отвечу перед Господом.

— Вот не надо мне этого! Семка еще сказал, что ты в побег не один ушел. Куды остальных девал? — с наглым и тупым любопытством продолжал давить на меня опьяневший Федор.

— Они леса совсем не знали, вот и не выжили.

— Правильно! Мне еще батька с малолетства талдычил: выживает сильный! Или ты, или тебя. Считай, ты благое дело сделал.

— Нельзя так говорить. Грех это большой — лишать жизни человека.

— Ерунду мелешь, Ванька! Ты вон в лесу жил и слыхом не слыхивал, что в Рассее творилось. Белые генералы с красными комиссарами задрались. Кучу людишек положили, а ты жалеешь каких-то душегубов.

— Какие-никакие, а они люди, Федор. Любая человеческая душа — она божья.

— Божья! Бог! А кто его видел?! Вон в народе уже говорят, что нет никакого бога! Что это один обман!

— Не хочу слушать эту ересь бесовскую! Все, я спать ложусь.

Хозяин разбудил нас на рассвете, только светать начало. Вышли во двор, где нас уже ждал курносый парнишка, лет пятнадцати.

— Санек, здорово, — поздоровался с ним бандит. — Как батька?

— Все хорошо. Этот с тобой? — подросток кивнул на меня.

— Со мной.

— Пошли, — сказал-скомандовал непонятный паренек.

Выйдя из села, мы скоро углубились в лес, после чего шли по какой-то малозаметной тропке. Дойдя до поляны, остановились, чего-то или кого-то ожидая. Похоже, нас контролировали.

Моя догадка оказалась верна, так как спустя минут двадцать к нам присоединилось двое вооруженных людей. Вышли из-за наших спин, почти неслышно, по-звериному. Поздоровались с Оглоблей, бросили на меня настороженные взгляды.

— Все чисто, Сашка, — сказал один из них парнишке. — Можем идти.

Потом была скачка на лошадях, и спустя пару часов мы оказались в бандитском лагере. Судя по всему, это когда-то был хутор богатого хозяина, от которого осталась только тень большого хозяйства. Фруктовый сад, заросший травой огород, остатки разбитых ульев. Я не знаток крестьянского хозяйства, но пристроек и сараев рядом с домом было не меньше пяти, не считая навеса с коновязью, где было привязано около трех десятков лошадей. Несмотря на запустение, дом и строения выглядели довольно крепко, за исключением местами поваленного забора да одного наполовину разобранного сарая. В глубине двора виднелся потемневший сруб колодца. Недалеко от забора лежала «домашняя мельница» — каменные круги с дырками посередине, а рядом с ними валялось лопнувшее долбленое корыто.

У ворот стояла запряженная тачанка с «максимом». В ней, развалившись, сидел бандит. Мимоходом отметил, что лента в пулемет была уже заправлена, хоть сейчас открывай огонь. Чуть дальше стояла легкая повозка без коня, с двумя большими колесами. Прислонившись спиной к одному из колес, сидел верзила с винтовкой. Я даже немного удивился, увидев почти революционного матроса, в клешах и в тельняшке, накрест опоясанного пулеметными лентами. Вот только бескозырки на нем не было. Он придерживал одной рукой стоящий прикладом на земле ручной пулемет, а во второй у него была дымящаяся папироса. Рядом с ним стоял бандит, у которого за широким офицерским ремнем торчал маузер, а из-за голенищ до блеска начищенных добротных сапог тускло поблескивали серебром рукояти кавказских ножей.

«Ишь ты, какая тут экзотика».

Бандиты, кучками или поодиночке, расположились по всему двору. Здесь были офицерские френчи, и солдатские гимнастерки, накрест опоясанные пулеметными лентами, и лихо заломленные фуражки и кепки.

Оглоблю встретили одобрительными криками и грубыми шутками, а на меня только бросали любопытные взгляды. Такое отношение было мне понятно: сейчас человек, а через десять минут покойником станет.

— Федька, иди, тебя атаман зовет.

Как только Оглобля скрылся за дверью, парнишка повернулся ко мне, затем, кивнув на лавочку у дома, сказал:

— Посиди здесь. Матвей, пригляди за ним.

Один из бандитов отделился от компании и сел на завалинку рядом со мной.

Прошло совсем немного времени, как из дома вышел Федька, нашел меня взглядом, затем мотнул головой в сторону входа:

— Чего сидишь? Иди к атаману.

Я вошел в дом. В горнице за столом сидели два человека.

— Здравствуй, гость незваный. Садись.

— И вам здравствуйте, добрые люди, — я перекрестился на иконостас, висевший в углу, чем вызвал грубую ухмылку у одного из бандитов, а затем сел на лавку. Один из них мне стал понятен сразу. Уголовник. Взгляд жесткий и цепляющий, да и смотрит исподлобья, словно волк.

«Он-то зачем здесь?» — спросил я сам себя.

Главарем банды был плечистый мужчина лет сорока с открытым крестьянским лицом и с недоверчивым и острым взглядом матерого хищника. Мне нередко доводилось встречаться с подобными волкодавами во время своей службы наемником, так этот был из той же породы.

О Семене Торопове мне уже доводилось немало слышать, как хорошего, так и плохого. Он был местной легендой, если к нему было применимо это слово. Одной из основных черт Торопова была расчетливость. Она была в его движениях и его мыслях. Он не знал слова «логика», но при этом мог отлично выстраивать логические цепочки и делать правильные выводы. Первая мировая война помогла ему найти профессию солдата, бойца, воина. Два Георгия за храбрость. Партизанская война против Колчака и интервентов дала ему командирские навыки, научила работать с людьми. У него везде были свои глаза и уши.

Он был отличным красным командиром до того момента, пока не узнал, что его младший брат был расстрелян чекистами как кулак и контрреволюционер. Красный командир решил, что после такого предательства ему с советской властью не по пути, и стал красным бандитом. Он сдал командование отрядом и, несмотря на требования и угрозы начальства, которое не хотело терять такого перспективного командира, ушел, а спустя четыре месяца в Красноярском уезде появилась банда с главарем по кличке Левша. Он не трогал местных жителей, зато продотряды и бригады агитаторов просто исчезали. Сколько у него было в банде людей и где были его стоянки, толком никто не знал, зато у атамана везде были свои глаза и уши. Несколько раз Красноярск отправлял усиленные отряды на его поимку, но все они возвращались ни с чем.

— Федор рассказал немного о тебе. Старовер, говоришь. Дай-ка гляну твой нательник, старовер.

Я неторопливо достал из-под нижней рубашки нательный крест и приподнял его вверх. Атаман одобрительно кивнул, и я спрятал свой крестик.

— Он сказывал, что ты беглый и в тюрьме сидел. Так это?

— Вам зачем?

— Не крути со мной, парень. Раз спрашиваю, значит, надо, да и помни: твоя жизнь в моих руках.

Я тяжело вздохнул, затем коротко рассказал свою историю.

— Складно баешь, да вот только проверить я тебя не могу, а значит, и веры у меня к тебе нет. Может, ты засланный? А то тут у нас был один такой, неделя как закопали.

— Я к вам не набивался, — зло буркнул я. — Так получилось.

— Не набивался, вот только это ничего не меняет. Вот мне, к примеру, на душе спокойнее будет, ежели тебя за огородом закопают.

— Не побоитесь такой большой грех на душу взять? Не отмолите ведь!

— У меня, малый, столько этих самых грехов… Да что об этом говорить. Осип, поговори с Ванюшкой!

Тут ухмыльнулся сидящий рядом с главарем урка:

— Сидел, говоришь? А кого из сидельцев знаешь?

— Кого знаю, а кого нет.

— Не крути, сучонок. Я тебе не фраер, а вор. Так кого знаешь? — жестко надавил голосом вор.

Пришлось сделать вид, что поддался, и начал перечислять:

— Бритву знал, Черепа, Петлю. Еще Шило…

— Погодь. Опиши Бритву.

— Высоты, наверно, как ты, в плечах… малость пошире. Седые виски. Шрам вот здесь, — я показал на себе пальцем. — Нет трети левого мизинца.

— Похоже, знаешь… или тебе его описали. По фене ботаешь?

— Не говорил и не буду. Дурные слова тянут за собой злые мысли и пачкают душу. Не нужно это человеку.

— Амбал для отмазки? Взять смехом на характер? Влепить скачок? Ну! Быстро!

— Вор, несущий краденое. Сыграть перед потерпевшим честного человека. Обворовать квартиру.

— В дежку долбили?

— Нет на мне срама мужеложства. Мне Савва Лукич помог, — увидев вопросительный взгляд вора, пояснил. — Граф.

— Граф? Он что, еще не помер? — в голосе вора прозвучало удивление.

— Помер. Спустя полгода, как меня закрыли. Все эти полгода я за ним ухаживал.

— Славный медвежатник был. Земля ему пухом, — он задумался на минуту, потом поднял на меня глаза. — Раз Графа хорошо знал, тогда скажи мне: какую он в молодости кликуху имел?

— Фомка.

— Знаешь. С кем на рывок пошел?

— Череп, Шило, Костыль, Бугай и Крест.

— А вышел один? — тут старый вор как-то хищно усмехнулся.

Я промолчал.

— Ладно, не говори. Все, разговор закончен. Атаман, — обратился он к главарю. — Сидел он. Зуб даю.

— Хорошо. Иди, — главарь какое-то время задумчиво смотрел на меня, потом сказал. — Все так, но нет к тебе у меня веры, старовер. Вроде все складывается, а сдается мне, что двойное у тебя нутро. Вот я сижу и думаю: может, все же прикопать тебя от греха подальше?

Спросил он сам себя, а глянул с прищуром на меня. Самое интересное, что он меня сейчас не на испуг брал, а просто размышлял вслух о том, что со мной делать: убить или оставить жить? Я же лихорадочно просчитывал свои возможности, пытаясь понять, хватит ли у меня сил уложить этого бугая, завладеть оружием и попробовать уйти через распахнутое окно, выходящее на заросший огород. По всему выходило, что нет, но умирать как баран под ножом мясника я не собирался.

— Матвей! — вдруг неожиданно закричал главарь. — Матвей!

В следующее мгновение в горницу ворвался бандит с револьвером в руке, явно готовый пристрелить меня. Помимо револьвера у него за поясом был заткнут обрез, а еще висел штык-нож. Судя по скорости его появления, он зашел в дом, как только вышел урка, и тихо стоял, ожидая команды. Теперь мне было понятно, чем была вызвана спокойная расслабленность атамана. Очередная бандитская проверка. Он, видно, уже ловил других на такой крючок. Сердце мое дрогнуло и на долю секунды замерло, словно в ожидании своей дальнейшей судьбы. Сдаваться я не собирался, а только подобрался, готовый ко всему, как атаман неожиданно спросил своего подручного:

— Телегу на пасеку собрали?

— Сделали, как ты сказал, атаман.

— Заберете парня с собой.

Я облегченно выдохнул воздух. Сердце радостно застучало в ребра, крича: «Живой! Ты живой!» Я вышел из дома, радуясь солнцу, теплому ветерку и даже бандитским мордам, которые сейчас рассматривали меня.

Матвей подвел меня к двум бандитам, которые с ленивым интересом оглядели меня.

— Что с ним? — спросил один из них, молодой русый парень с озорными голубыми глазами и пшеничными усами.

— Заберете его с собой — ответил Матвей.

— Иди к той телеге, парень, — сказал мне другой бандит, кивком головы показав направление.

Подойдя к запряженной повозке, я сел. Бандиты тем временем перекинулись словами, после чего один из них сел на коня, а другой — на телегу.

Через пару часов медленного путешествия мы приехали на пасеку. Крепкий дом, большой сад и пасека на три с лишним десятка ульев. Мне дали краюху хлеба, открытую банку мясных консервов американского происхождения и кувшин воды, после чего заперли в подполе. Это говорило о том, что убивать меня не собирались, а просто решили изолировать. Зачем? Мне это было неизвестно, а гадать не имело смысла.

Спустя какое-то время напряжение меня отпустило, и я неожиданно для себя заснул. Проснулся оттого, что захотел в туалет. Постучал в дверь. Спустя несколько минут щелкнул замок, и дверь открылась.

— Выходи, мил человек! — послышался хозяйский голос.

Солнце уже садилось. Быстро прикинул, что сидел взаперти не меньше шести-семи часов. Огляделся — моих стражей не было.

— Нет их, — понял мои взгляды хозяин пасеки. — Давно уже уехали. Сказали, чтобы я к закату тебя выпустил. Есть хочешь?

— Хочу.

— Заходи в избу.

Хозяйка налила мне густого супу, покрошила туда немного копченого мяса, дала кусок хлеба. После того как поел, передо мной поставили кружку чая на травах и горбушку, намазанную медом. Честно говоря, я рассчитывал на второе, но больше ничего не получил, зато на дорогу хозяева вручили мне небольшой кусочек сала, два ломтя хлеба и несколько вареных картошин.

— Идти тебе туда, — и хозяин рукой показал направление. — Не собьешься, паря. Это сейчас село подлесок закрывает, а так бы сразу увидел золотой купол церкви.

— Пусть Бог хранит вас, добрые люди.

— Иди, мил человек. С Богом.

Как только постройки скрылись с глаз, я жадно начал есть то, что мне дали с собой в дорогу.

«Да что за время такое дикое. Уже три недели здесь нахожусь и ни дня сытым не был».

Мне уже было известно, что село большое, в две тысячи домов. Удобное место. Долина легла между сопок, рядом с протекающей рекой. Как мне рассказали еще в больнице, этому поселению не меньше двухсот лет, а то и более. Сначала здесь была охотничья стоянка, ловили рыбу и били зверей, потом появился купец Савкин и построил сначала лесопильню, потом смоловаренный заводик. Когда прокладывали железную дорогу, решили здесь основать железнодорожную станцию, после чего появились кирпичный и свечной заводы, а потом мебельная фабрика. На ней работали по большей части политические ссыльные, которых царские власти отправляли сюда на поселение. Со временем в центре села выросло полтора десятка двухэтажных каменных домов.

Возможно, спустя какое-то время богатое село могло получить статус города, но грянула революция, и плавное течение жизни было нарушено. Сначала в мастерских и на заводе появились большевики, призывающие к всеобщему равенству, потом голову местному населению стали дурить представители партии эсеров и меньшевиков. К тому же в село постепенно стали возвращаться местные жители, которые выжили на фронтах Первой мировой войны, внося свою долю смуты в головы земляков.

Власть большевиков, которую поддержали рабочие, стояла недолго. Народ понял, что, кроме агитационных речей с трибуны и обещаний, большевики ничего не могут дать. Стало хуже с продовольствием, исчезли товары народного потребления, народ снова ушел воевать.

Не успела закончиться война с Колчаком, как пришел двадцатый год, и Сибирь всколыхнули народные восстания. Большевики отчаянно пытались сохранить свою власть. Начался террор, и несогласных с местной политикой комиссары просто стали ставить к стенке. Народ ужаснулся. Когда воевали с белыми за счастье народа, все было понятно — стреляли во врагов, а сейчас за что народ расстреливают? Разговоры о том, что при царе лучше жилось, раздавались все чаще. Красные партизаны, которые воевали против Колчака, теперь, повернув оружие, стали бороться против советской власти.

Об этом я слышал от больных, причем некоторые из них были непосредственными участниками этих событий. Я понимал, что мнения этих людей однобоки и не всегда соответствуют истине, но общее понимание событий, происходивших за последние годы, получил. Если восстания и мятежи еще находили какое-то понимание в головах людей, то новый экономический порядок мало кто из них принял. Люди ругали почем зря буржуев и советскую власть, которая разрешила тем снова сесть на шею трудовому народу. С другой стороны, народ был доволен, так как снова появились продукты и товары народного потребления. Вот только цены! Ах, эти нэпманы проклятые!

Впрочем, не об этом я думал, идя по тропинке в направлении села, а о себе. Задание чекистов провалено, и вряд ли они поверят моему рассказу о том, что со мной произошло. При этом меня смущала одна вещь. С какой стати главарь сдал мне своего человека, пасечника. Ведь я видел, что до конца мне атаман так и не поверил. Вот как назвать такой поступок? Впрочем, и эту загадку я отодвинул куда подальше. Сейчас мне надо было решать, что прямо сейчас делать? Чекисты отпадают, как и бандиты. Ведь Левша, кроме могилки за огородом, мне так ничего и не предложил. У меня нет ни еды, ни одежды, ни денег. Местные жители, которые обо мне слышали, разговаривать со мной не будут. И хорошо, если сдадут в милицию, а то ведь просто могут пристрелить.

«Куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться? — про себя продекламировал я откуда-то всплывшие в памяти слова, после чего стал думать дальше. — Единственный выход — это пробраться к железнодорожным путям и как-нибудь ухитриться сесть на проходящий поезд. Вот только вид у меня, как у привокзального бомжа. Теперь, кажется, я начинаю понимать людей, выходящих на большую дорогу».

В этот момент пролесок кончился, и я с высоты пологой сопки увидел открывшуюся передо мной панораму, в центре которой раскинулась между двумя холмами долина, где лежало село. Как мне и сказал пасечник, в глаза сразу бросилась золотая маковка церкви. Полтора десятка каменных домов в центре, дальше площадь, вокзал, лавки и множество домов местных жителей в лабиринте улиц и улочек.

«Солнце уже почти село, и через полчаса будет совсем темно», — подумал я и стал быстро прикидывать, как мне лучше добраться до железнодорожного вокзала. — «Может, повезет? Если сегодня ночью или с утра придет поезд, то я не успею помереть с голода…»

На этом мои мысли резко оборвались, так как в селе началась стрельба, причем выборочная, сразу в нескольких местах. Все стало на свои места. Банда готовилась захватить село, а меня Левша просто пожалел. Теперь передо мной встал новый выбор: идти в село, где можно нарваться на бандитскую пулю, или пересидеть здесь?

В принципе, такой налет должен начаться уничтожением идейных врагов, а закончиться грабежом магазинов и лавок. Если все так, то у меня был шанс найти себе одежду и продукты, а может, даже и оружие. Да, это мародерство в чистом виде, но не ходить же мне честным, но в стоптанных лаптях и с дырками в портках. С детства во мне жила авантюрная жилка, благодаря которой я колесил по свету в поисках приключений на свою задницу. Когда-то, в юные годы, я представлял себя испанским идальго, любителем подраться, баловнем женщин и с жаждой золота в сердце. Разве такой будет пережидать налет? Я авантюрист или кто?

Оглянулся. За сопками в полумраке угадывалось обширное безлюдное пространство дальних гор и тайги. Снова повернулся в сторону села.

«Вперед и с песней. Как говорится, кто рискует, тот ходит в новых штанах. А мертвецу они и вовсе не нужны».

Я решительно зашагал дальше, не обращая внимания на стрельбу и крики, которые уже до меня доносились.

«Вот только зачем банде село? — вдруг неожиданно пришла мне в голову мысль-вопрос. — Из Красноярска через пару дней пришлют войска, и те помножат их на ноль. Если, конечно, здесь нет второго дна.

Атаман вроде у них не дурак. Странно как-то все складывается».

Военный опыт у меня был немалый, поэтому то, что я сейчас слышал, мало походило на дикий налет бандитской вольницы со стрельбой, человеческими криками и грабежами. Интенсивность перестрелок то в одной, то в другой части села говорила о планомерной зачистке.

Стоило мне выйти к окраине села, вдруг неожиданно застрочил пулемет, а за ним ударили залпом винтовочные выстрелы, после чего завязалась перестрелка. Причем эта стрельба шла не в самом селе, а за ним, где-то левее. Мой боевой опыт подсказал, что там на кого-то устроили засаду. Местности я не знал, как и местного расклада сил, поэтому гадать не стал, а только пожал плечами и осторожно двинулся между домами.

План атамана состоял из двух пунктов. Уничтожение большевиков на селе и разгром полуэскадрона частей особого назначения, являвшегося главной ударной силой местной власти. Чтобы вывести его из основной игры, а затем уничтожить, верные атаману люди сделали ложный донос в ГПУ о том, что банда готовится напасть на «Выселки» — так называли в селе первую коммуну-колхоз. Командир отряда с двадцатью бойцами и пулеметом отправился туда для организации засады. Они находились там вплоть до того момента, пока не услышали стрельбу со стороны села. Стоило командиру понять, что это отвлекающий маневр, отряд вскочил на коней и во весь опор понесся в село, но попал в засаду. Кинжальный огонь пулемета и полудюжины стрелков в первые минуты положил почти половину бойцов отряда. Одним из первых погиб командир. Из засады удалось вырваться только нескольким красноармейцам, которые смогли скрыться в наступившей темноте.

Я осторожно шел по селу, где дома стояли россыпью, то сбиваясь в крутые извилистые переулки, то разбредаясь по сторонам. Хотя уже стемнело, света не было ни в одном доме, но при этом я чувствовал, как сельчане приникли к окнам, глядя в щелки между занавесками, и настороженно прислушиваются к звукам. Стрельба в селе стихла, и теперь отчетливо слышались людские крики и плач на фоне истошного лая дюжины собак.

Вдруг неожиданно где-то рядом послышался приближающийся топот лошадиных копыт конного отряда. Вслед им истошно залаяла чья-то собака. Пригнувшись, я прижался боком к ближайшему забору, настороженно вслушиваясь в темноту.

«Куда? Зачем?» — невольно мелькнули в голове вопросы.

Ответы на них я получил спустя несколько минут, когда в той стороне, куда проскакали всадники, ударил револьверный выстрел, зазвенело разбитое стекло, а в ответ ударил залп из несколько винтовок. Следом раздался крик боли, потом громкая ругань и грохот. Бандиты выбивали дверь.

«Значит, все-таки местную власть вырезают, — получил я подтверждение своим догадкам. — То-то местные сидят по домам и не особо волнуются».

Снова выстрел, за ним послышались предсмертный крик и надрывный женский плач, после чего снова раздался стук копыт, теперь уже в обратном направлении. Осторожно выпрямившись, огляделся по сторонам, собираясь идти дальше, но уже в следующее мгновение замер, так как в той стороне, куда собирался идти, неожиданно залаяла собака.

«Чего псину так разобрало? Бандиты там, я здесь, а собака… А вот теперь все понятно».

Сначала послышались тихие шаги, так как стрельба к этому моменту полностью прекратилась, потом луна, вылезшая из облаков, на короткое время осветила фигуры трех идущих мужчин, только что вывернувших из-за проулка. Один из них, словно почувствовав мой взгляд, на ходу обернулся, но ничего не заметил, зато я увидел, как в его руке тускло блеснул ломик.

«Шпана местная. Видно, решили грабануть ближайший магазин под шумок. Может, и мне с ними за компанию?»

Вот не нравились мне мои штаны с дырками, разваливающиеся на ногах лапти и пустые карманы. Мне хотелось жить широко и беззаботно, как в прежней жизни. Да и кто я такой, чтобы спорить со своими желаниями?

Стоило их шагам затихнуть, как я двинулся вслед за ними. Налет бандитов ни разу не напоминал мне кадры из фильмов. Нигде ничего не пылало пламенем пожара, не кричали дико люди, которых рубили шашками, не был слышен треск выламываемых дверей. Несмотря на такое несоответствие, сложившаяся ситуация меня сильно напрягала, так как прекрасно понимал, что мне надо бояться в равной мере как бандитов, так и местных жителей. Именно поэтому мое тело на каждый неожиданный звук напрягалось, готовясь вступить в схватку, глаза выискивали потенциального врага, а уши просеивали окружающее пространство, пытаясь уловить подозрительные звуки.

Пройдя полсотни метров, я услышал хруст дерева, смешанный с металлическим скрежетом. Молодчики наконец добрались до своей цели и теперь нагло, не стесняясь, взламывали дверь. Я выглянул из-за забора близлежащего дома в тот самый момент, когда последний налетчик, торопливо входивший в широко распахнутую дверь, быстро огляделся по сторонам. Отпрянув, чтобы тот меня не засек, я успел заметить вывеску «АПТЕКА» на двухэтажном доме. Это было не совсем то, что мне надо, но выбирать было просто не из чего.

Быстро подбежал к входной двери и, взявшись за ручку, медленно потянул ее на себя, как услышал из глубины помещения матерную ругань одного из налетчиков:

— Клоп! Мать твою… Сука, дверь закрой!

Затем раздались чьи-то быстрые шаги, но только стоило кому-то схватиться за внутреннюю ручку, как я рванул дверь на себя. Бандит, не ожидавший рывка, вывалился на меня, при этом с трудом удержавшись на ногах. Я успел увидеть перед собой растерянные глаза и ломик в его руке и тут же со всей силы ударил бандита кулаком в горло. Он, вскинув руки к горлу, захрипел, в тот самый момент я вырвал из его руки фомку и снова ударил, сбивая с ног.

Бандит еще падал, когда я влетел в помещение и кинулся к следующему налетчику, освещенному керосиновой лампой, стоявшей на прилавке. Неожиданная смерть подельника и непонятно откуда взявшийся неизвестный ему мужик на секунду-другую ошеломили бандита. Когда он все же рванул из-за пояса наган, закаленный кусок металла обрушился ему на голову. Хруст височной кости бандита, проломленной ломиком, совпал с полузадушенным криком, как мне показалось в тот миг, ребенка, идущим откуда-то сверху.

Стоило бандиту рухнуть, как стонавший на полу мужчина, приподняв голову, посмотрел на меня мутными глазами:

— Там… Помогите…

Лапти сейчас сыграли положительную роль. Моих быстрых шагов почти не было слышно. Одновременно с раздавшимся новым отчаянным криком я оказался на пороге спальни. Первым, что я увидел, была лежавшая на кровати с задранным платьем девушка, с которой насильник в этот момент стаскивал кружевные панталончики. Удар лома по голове заставил бандита замереть на мгновение, потом его тело обмякло, и он осел на пол.

При виде меня девушка снова собралась закричать, но я приложил палец к губам.

— Не трону. Не кричи, — раздельно и тихо сказал я и только сейчас заметил лежавшую на полу без сознания полную женщину. — Мать? — спросил я.

Девушка только кивнула головой, не отводя от меня полных слез глаз.

— Помоги ей, — сказал я, после чего схватил бандита за шиворот и поволок к лестнице.

С трудом дотащив тело до лестницы, я скинул его вниз, но при этом взмок и устал так, словно целый день вагоны разгружал. Спустившись, снова склонился над неудавшимся насильником, констатировал, что тот жив и без сознания. Выпрямившись, огляделся. Прилавок, за ним стеклянные шкафы с пузырьками, окно, полуоткрытая входная дверь.

Сбоку раздался шорох. Ствол револьвера в то же мгновение переместился в сторону звука, но, как оказалось, это мужчина, цепляясь за стойку, старался подняться на ноги.

— Вы хозяин этого заведения?

— Я. Они… Как?

Хозяин аптеки, стоя на дрожащих ногах и опираясь на стойку, поднял на меня глаза. Еврей. Кто бы сомневался, хотя я это понял еще в спальне, глядя на мать и дочку,

— Иди и сам разбирайся, — буркнул я и тяжело пошел к двери.

Возбуждение сошло, нагрузка на организм оказалась слишком сильной, и сразу как-то разом навалилась тяжесть, сердце колотилось, ноги стали словно ватные. Захотелось присесть и прий ти в себя, но еще ничего не закончилось, поэтому я поменял ломик на револьвер и подошел сначала к окну, а потом к приоткрытой двери. Где-то там слышны плач и крики, а здесь, на улице, ни одной души, ни одного огонька в окнах. Осмотрел замок и вздохнул: тот был конкретно сломан. Мне много чего довелось видеть в той жизни, поэтому не нужно было щупать пульс или трогать сонную артерию, хватило одного быстрого взгляда на бандита, лежащего на пороге, чтобы понять — тот безнадежно мертв. Втащив труп внутрь, я закрыл дверь на хлипкий крючок.

Сверху были слышны тихие всхлипывания и невнятные голоса. Очень хотелось пить, отойдя к прилавку, пробежал глазами по шкафам, где за стеклом стояли разнокалиберные коробочки, баночки и пузырьки, потом развернулся и подошел к лежащим на полу налетчикам. Наклонившись, быстро прошелся по их карманам, но, кроме горсти патронов к револьверу, начатой пачки папирос и кисета с табаком больше ничего не нашел. Осмотрел револьвер. «Вроде рабочая машинка. Теперь пора заняться своим гардеробом», — решил я и стал присматриваться к грабителям, пытаясь определить нужный мне размер, а заодно определить качество одежды.

Только нацелился на ботинки одного из налетчиков, как раздались шаги аптекаря, спускающегося по лестнице. Я выпрямился, глядя, как он одной рукой держится за бок, другой рукой тяжело опирается на перила. Хотя кровь с его лица была смыта, при каждом шаге он кривился от боли.

Спустившись, аптекарь сначала бросил взгляд на тела, затем на дверь, потом на меня. Я усмехнулся:

— Закрыл на крючок, но если еще кто явится, то выбьет дверь с одного удара.

— Ой-вей! А кто-то обещал счастливую жизнь. Грабежи, банды, большевики. Вы не знаете, от чего нас освободили? Я таки даже боюсь подумать, что нас ждет в будущем при таких обещаниях, — при этом хозяин дома печально покивал головой, потом вдруг вскинулся. — Премного извините меня, молодой человек, я ведь вас так и не поблагодарил. Вы спасли жизнь мне, моей жене Софочке и дочери Сонечке. Что я могу для вас сделать?

— Можно чего-нибудь попить, уважаемый?

— Будет и попить, и поесть. Как только Сонечка заснет, Софочка все сделает.

— Вы думаете, что ваша дочь после этого заснет?

— Я дал ей снотворное. А попить… Погодите!

Аптекарь, продолжая держаться за бок, обогнул стойку и скрылся в задней комнате. Спустя несколько минут вернулся с кувшином и стаканом. Поставил их на стойку, потом вдруг бросил тревожный взгляд на дверь, затем на лежавшего в беспамятстве бандита, и вдруг стал неожиданно ругаться. Поцы и шлимазлы так и слетали с его языка. Я его понимал, у каждого своя разрядка нервов. Пока он этим занимался, я выпил подряд два стакана ягодного морса, и теперь мне захотелось есть. Наконец он закончил ругаться и бросил на меня внимательно-оценивающий взгляд:

— Вы знаете, что сейчас там происходит?

При этом он кивнул головой в сторону входной двери.

— Утверждать не берусь, но, похоже, лесные бандиты режут местную власть.

— Так это банда Левши? — в его голосе послышалось облегчение, что меня весьма удивило.

— Мне-то откуда знать, но при этом село не подожгли, и народ в панике не разбегается.

— Таки он. Уф! Я даже чувствую себя немножко лучше.

— А кто это? — я кивнул на мертвецов и лежащего в бессознательном состоянии бандита.

— Это мое прошлое, — и аптекарь горестно закачал головой. — Ой-вей! Ведь только семь лет прошло… Тот, кого вы так удачно убили, страшный бандит. У него руки по локоть в крови. Его отправили на каторгу, но тогда был закон, а что есть сейчас? Разве это жизнь? Нет, это преддверие ада! Эти люди, которые ничего не знают о жизни, почему-то решили… Он резко замолк, настороженно глядя на меня.

— Мне не интересна местная политика, уважаемый. Я — сам по себе.

— Судя по тому, как вы говорите, чувствуется интеллигентный человек, но при этом как-то странно строите фразы.

Мне не хотелось развивать это направление разговора, поэтому я решил сменить тему и поинтересовался:

— Кстати, как мне к вам обращаться?

— Абрам Кац. Местный аптекарь, как вы уже поняли.

— Егор Аграфов, бродяга, как вы уже поняли, — в тон ему ответил я.

Мы замолчали. В другое время я бы уже подраздел мертвецов, но присутствие хозяина аптеки, с которым, похоже, наладились отношения, сдерживало меня.

«Может, можно будет решить вопрос как-то по-другому».

С улицы не доносилось ни малейшего звука, только было слышно, как сверху ходит и гремит посудой хозяйка. Вдруг она затихла, а потом, подойдя к краю лестницы, не спускаясь, негромко спросила:

— Молодой человек, как вы думаете, нас снова сегодня будут грабить?

— Трудно сказать, мадам, — отшутился я. — Я не местный, поэтому незнаком с вашими обычаями.

— Ой-вей! Вы шутите, значит, не все так плохо, — и женщина снова занялась своими делами.

Мы снова встретились с аптекарем взглядами, потом он бросил быстрый взгляд на револьвер, который я до сих пор держал в руке, и наконец решился сделать мне предложение, которое мне хотелось от него услышать.

— Егор, извините меня, но, судя по вашему босяцкому виду, у вас нет неотложных дел, тем более, что наступает ночь. Вы можете остаться здесь, в аптеке. Кстати, у меня есть хорошая настойка на травах и кедровых орешках.

— Спасибо, но нет. А насчет…

В этот момент раздался осторожный стук в дверь. Я посмотрел на хозяина дома. Тот бросил испуганный взгляд на дверь, затем посмотрел на меня и пожал плечами. Снова раздался стук.

«Не бандиты. Хм. Тогда, может, клиенты».

— Может, покупатели? — спросил я аптекаря.

— Ночью?! — возмутился он, но тут же потух. — Хотя да. Да. Возможно.

Подойдя к двери, я спрятал револьвер за спину, а левой рукой откинул крючок, после чего резко отступил назад. Дверь открылась, и на пороге возник еще один… еврей. Черные вьющиеся с проседью волосы, нос кривой и длинный. Увидев меня, он испуганно замер, но тут из-за моей спины раздался голос хозяина дома:

— Фима, не стой столбом, заходи быстрее! А то на свет если не мошкара, так бандиты налетят!

Я сразу отметил про себя, что, судя по прорезавшемуся юмору, аптекарь как-то быстро пришел в себя, да и к трупам, к моему небольшому удивлению, он оказался привычен.

«Впрочем, время сумасшедшее. Смена властей. Белые — красных — красные — белых. Банды. Налеты. Все это накладывает свой отпечаток. И жена его неплохо держится: ни обмороков, ни плача».

Когда незваный гость перешагнул порог, я закрыл дверь на крючок, затем повернулся и оглядел мужчину. Первым, что бросилось в глаза, был его довольно необычный внешний вид. Нижнее белье, сапоги и кожаная тужурка. Лицо у него было растерянное и напуганное. Косясь на меня, он вошел, но, сделав пару шагов и увидев тела на полу, снова замер.

Кац оглядел своего соотечественника, после чего настороженно спросил:

— Фима, тебя ищут бандиты?!

— У вас тут что? — вопросом на вопрос ответил ему Фима, все еще не отрывая взгляда от тел, лежащих на полу.

— Он еще спрашивает?! Нас здесь всего-навсего пытались ограбить и убить! — неожиданно возмутился аптекарь. — Где твоя советская власть?! Где твое грозное ГПУ?! Где, я тебя спрашиваю?!

— Абрам, перестань кричать на Фиму! — раздался сверху голос хозяйки. — Он не виноват, что у него голова с прибабахом!

— А кто виноват?! Ведь это он у нас большевик! Вот-таки прямо сейчас мне скажи, где твое светлое будущее?! — в голосе Абрама сейчас пробивались истерические нотки. — Или я его увижу только с того света?!

— Меня зовут Егор, — решил я сбить накал страстей. — Что у вас случилось?

— Фима. Э… Ефим Коганович. Э… Здравствуйте. Значит, это бандиты… Погодите! Вы убили бандитов Левши?! — в его голосе появился страх.

— Нет! Это просто бандиты! — заявил уже начавший остывать аптекарь. — Они пришли… Впрочем, я это уже говорил. Затем появился Егор и спас нас.

— Появился, — повторил Коганович. — Это хорошо. Абрам, я пока у тебя пересижу. Можно?

— Можно, — буркнул тот, но уже не злобным тоном, а, скорее всего, расстроенным. — Что, за тобой тоже приходили?

— Да. Наверное. Даже скорее всего… В общем, я у Марии был, когда стрельба началась, — он опустил голову. — Мы видели, как Степана и Ефросинью Рыбак бандиты вытащили во двор и шашками порубили.

— А жену-то за что?

— Так она отвечала за агитацию и культмассовую работу в совете. Потом, думаю, они пошли за мной. В том направлении. Как они скрылись, я ушел задами и сюда.

— А чего у Марии не остался? Или она испугалась и выкинула тебя на улицу?

Коганович сначала замялся, потом промямлил:

— Не хотел женщину подводить.

— Ладно, успокойся. Ты жив, и это главное. Сейчас Софа принесет нам закусить. Ты как, настойки выпьешь?

— Выпью! — возбужденно воскликнул тот. — Внутри все ходуном ходит, не могу успокоиться.

Стоило Кацу уйти за прилавок, в заднюю комнату, как Коганович быстро и негромко сказал:

— Я вас знаю. Вы старовер, были арестованы, и сейчас в бегах.

— Откуда у вас такие подробности, товарищ Коганович? Работаете в ГПУ или в милиции?

— В милиции, — так же тихо сказал представитель власти.

— Раз так, то мне надо вас прямо сейчас убить! Вы еще забыли добавить, что я контра, а значит, непримиримый враг большевиков, а еще мне надо сохранить тайну своего бегства, — сказал я зловещим голосом при этом довольно громко.

— Егор, не надо убивать Фиму. Он хоть большевик, но при этом дальний родственник моей Софочки, — сказал подошедший к нам Абрам, после чего поставил на прилавок графинчик с двумя стопками и зажженную керосиновую лампу. — Мне ведь с ней еще жить да жить, а теперь представьте, что в таком случае у нее появится еще один повод ругать меня за то, что я позволил убить Фиму.

Аптекарь разлил настойку в стопки, потом повернулся ко мне:

— Таки не будете?

Я отрицательно покачал головой. Приятели быстро выпили, потом посмотрели в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, и быстро повторили.

— Егор, я о вас тоже слышал. Такой приятный молодой человек, а уже беглый каторжник. И куда только милиция смотрит? — не удержался и съехидничал Кац.

— Не смешно, — буркнул Коганович, крутя в пальцах пустую стопку и выразительно глядя на графинчик.

Вот только продолжения не последовало, так как на лестнице раздались шаги. Жена аптекаря спустилась с нагруженным подносом, поставила его на прилавок, бросила недовольный взгляд на графинчик, затем окатила товарища Когановича с головы до ног ехидным взглядом.

— Фима, ты выглядишь, как последний босяк, — при этих словах милиционер сердито запахнулся в тужурку и попытался придать себе независимый вид. — Не надувай щеки, Фима, а то совсем смешно получается. Ладно, кушайте, а я пойду, поставлю чай.

После этих событий у меня разыгрался просто зверский аппетит, и я набросился на еду. Фима откусил от бутерброда с форшмаком и стал вяло жевать, видимо, он еще не окончательно пришел в себя.

— Абрам, давай еще, — Коганович показал на графинчик.

Кац налил, они выпили. Фима снова взялся за бутерброд, а Кац неожиданно о чем-то задумался. Я уже хотел его спросить, о чем он думает, как тот тяжело вздохнул и сказал:

— Мне надо сходить к Антипу Трофимовичу.

Мне это имя ничего не говорило, поэтому я промолчал, продолжая жевать. Человеку надо — пусть сходит. Зато Фима поморщился, видно, этот человек был ему неприятен: — Зачем сейчас-то? Банда в селе.

— А ты хочешь, чтобы этих душегубов вытаскивали из моего дома при белом свете, на глазах у людей?!

Представитель власти отвел глаза.

— Чем-то могу помочь? — спросил я.

— Нет. Мне самому нужно это сделать. Закрой за мной дверь.

Его не было минут пятнадцать, потом раздался тихий стук. Подойдя к двери, я спросил, кто там, после чего откинул крючок.

Открылась дверь, и в аптеку вместе с Кацем зашел новый гость, держа в руках дробовик. Это был крепкий и кряжистый сибиряк, лет сорока пяти-пятидесяти, среднего роста с широкими плечами, имевший простоватое лицо, и в то же время — недоверчивый и жесткий взгляд. Кожа лица, что кора дерева, коричневая, обветренная, дубленая. Борода и усы с проседью. Он огляделся, задержал взгляд на мне, прикинул, оценил, потом подойдя, осмотрел лежащие тела.

— Точно Дубина. Как ни есть варнак каторжный, — опознал он одного из налетчиков. — Столько лет не было, и вот на тебе, явился.

— Ты их приголубил? — он посмотрел на меня.

— Я, — ответил я, пытаясь понять, что представляет собой этот мужик.

— А этого чего? — и он указал пальцем на начавшего приходить в себя бандита.

Я не понял вопроса и озадаченно посмотрел на хозяина дома. Кац отвел глаза, Коганович, делая вид, что его здесь нет, молча смотрел куда-то в пространство.

— Ладно. Мы, люди простые, сами разберемся, — усмехнулся в бороду мужик, потом повернулся ко мне. — О тебе мне уже довелось слышать, старовер.

— Не знал, что я так известен в ваших краях.

— Так у нас не город, все друг друга знают, новых людей почитай и нет, а тут весть разнеслась: старовер из лесу вышел, да еще беглый из тюрьмы. Вот люди и судачат о тебе.

«Кто ты такой, сильно знающий?» — хотелось мне спросить у него, но я сейчас был не в том положении, чтобы задавать подобные вопросы, да и было в этом сибиряке нечто такое, похожее на обстоятельную, крепкую, хозяйственную уверенность в своих силах. Даже его одежда говорила об этом: серый сюртук с роговыми пуговицами, жилет, штаны черные, заправленные в сапоги-гармошку. На голове картуз с лакированным козырьком. Все почти новое, сапоги блестят.

Я это отметил, затем подумал: «Ночь на дворе, а он одет, словно в гости собрался».

— Люди не ведают, что говорят, — попытался я снова изобразить старовера. — Не все правду знают, а все равно говорят.

— Ты мне тут святошу не изображай, парень, — снова усмехнулся он. — Вон твоя правда на полу, в лужах крови остывает. Или отрицать будешь?

Ответить мне не пришлось, так как послышался нарастающий многочисленный стук копыт, какие-то металлические звуки, лошадиное ржание, негромкие выкрики. Мы все замерли. Напряжение сгустилось настолько, что его, наверно, можно было резать ножом.

— Абрамка, лампу гаси! — скомандовал Антип, и через мгновение мы оказались в темноте. Полной назвать ее было нельзя, так как в окна светила луна.

Прошла минута, другая. Напряжение достигло предела. Звук копыт слышался все отчетливее, но спустя какое-то время стал удаляться. Мы не знали, что это возвращалась часть отряда Торопова после удачной засады.

— Похоже, все. Давай свет, Абрам, негоже в потемках сидеть.

Аптекарь, ни слова не говоря, снова зажег керосинку. Тусклый свет частично осветил пространство аптеки. Мужик снова бросил взгляд на трупы, потом повернул голову ко мне.

— Слышь, паря, — обратился ко мне Антип. — Сейчас сын на телеге подъедет, загрузить поможешь.

Только я кивнул головой, как послышались цокот копыт и скрип колес.

— Вот и он. Давай, — и Антип направился к начавшему приходить в себя бандиту.

Спрятав револьвер, я подошел к двери, откинул крючок и распахнул ее, после чего схватил ближайший труп за руку и потащил на улицу.

У телеги стоял плечистый парень, где-то моих лет. Он оглядел меня даже не внимательно, а обстоятельно, после чего сказал:

— Здорово.

— Здорово. Егор.

— Михаил. Давай помогу.

Без всякой брезгливости, словно всю жизнь этим занимался, он схватил труп за ноги.

— Раз! Два! Три! — мы закинули труп в телегу и пошли за вторым мертвецом.

Когда погрузка была закончена, Михаил тронул вожжи, лошадь легко взяла с места, потянув телегу. Вслед за ней пошел Антип с двустволкой, заброшенной за плечо. Все прошло настолько просто и непринужденно, словно мы забросили в телегу три мешка с картошкой. Мне только и оставалось, что покрутить головой от простоты местных нравов.