Одиссея капитана Флинта, или Остров без сокровищ-2

Виктор Точинов, 2021

Эта книга – продолжение романа-расследования «Остров без сокровищ», в ней расшифрованы новые загадки самого знаменитого романа Р. Л. Стивенсона. Кто был реальным прототипом знаменитого пирата, капитана Флинта? Как и где он раздобыл колоссальные богатства, закопанные на далеком острове? Вернулись ли кладоискатели, чтобы забрать две оставшиеся части клада, серебро и оружие? Спойлер: вернулись, и дело не обошлось без новых схваток, погонь, интриг и заговоров, – о них рассказано в художественных главах книги. Приключения Джима Хокинса продолжаются!

Глава 6. Еще раз о бочке с яблоками, или Откуда пошли лайми

Правительство Англии не хотело начинать войну из-за какого-то дурацкого уха. Несолидно, в Европе засмеют. Мелкий казус белли. Никто еще из-за отсутствия ушной раковины не умирал — если, конечно, рану после ампутации не запустить, если она не загниет и не начнется гангрена. И даже внешний вид не очень пострадает, учитывая бытовавший тогда у британских мужчин обычай носить длинные парики, скрывавшие и уши, и их отсутствие.

Главным лоббистом войны выступил адмирал Вернон, известный под прозвищем Старина Грог. Он произносил гневные речи с парламентской трибуны, потрясая над головой стеклянной колбой, — ни дать, ни взять Колин Пауэлл со своей знаменитой пробиркой. В колбе лежало заспиртованное человеческое ухо — якобы то самое, которого лишился Дженкинс.

Хотя нельзя исключить, что прикупил это ухо адмирал в ближайшем анатомическом театре. В конце концов и в знаменитой пробирке Пауэлла оказался безобидный порошок, а не оружие массового поражения. Чего не сделаешь, если сильно хочется повоевать, а им хотелось, и Пауэллу, и особенно Старине Грогу: годы идут, масштабной морской войны нет и нет, того и гляди останешься в памяти народной лишь как изобретатель коктейля, завоевавшего громадную популярность на флоте.

Илл. 17. Адмирал Эдвард Вернон, флотоводец и изобретатель грога

Да, знаменитый грог изобрел именно адмирал Вернон, и напиток получил название в честь его прозвища, а не наоборот. Изобретение оказалось не таким пустячным, как может показаться. Оно реально сохранило множество жизней, в отличие от войны из-за заспиртованного уха, которую Старине Грогу в конце концов удалось развязать.

* * *

Мы помним, как Билли Бонс, обессилевший после кровопускания, устроенного ему доктором Ливси, клянчил у Джима стаканчик рома, и произнес целый панегирик этому напитку:

«Я бывал в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле, где люди так и падали от Желтого Джека, а землетрясения качали сушу, как морскую волну. Что знает ваш доктор об этих местах? И я жил только ромом, да! Ром был для меня и мясом, и водой, и женой, и другом. И если я сейчас не выпью рому, я буду как бедный старый корабль, выкинутый на берег штормом».

Что Билли Бонс страдал застарелым алкоголизмом, сомнений нет, однако зерно истины в его словах присутствует. Люди, хлеставшие в тропиках ром, оставались целы, когда вокруг свирепствовали всевозможные местные инфекции. Те же, кто придерживался, выражаясь современным языком, ЗОЖ, — умирали от кровавого поноса. Антисептические и дезинфицирующие свойства этилового спирта никто не отменял.

Британские капитаны и адмиралы, водившие свои корабли и эскадры по тропическим морям, оказались перед неприятной дилеммой: запретить подчиненным пить ром — и люди мрут как мухи, разрешить — и постоянно пьяный экипаж становится трудно управляемым и мало к чему пригодным (команда капитана Сильвера хорошо нам продемонстрировала, как это происходит).

Адмирал Вернон отыскал удачный выход из тупиковой ситуации. Сейчас существует множество рецептов грога, но самый первый, придуманный адмиралом, был чрезвычайно прост: одна часть рома, одна часть воды, одна часть лимонного сока, смешать, но не взбалтывать.

Просто, но эффективно. Процент спирта в коктейле сохранял его обеззараживающие свойства, но не позволял команде напиться в лёжку, морячки оставались относительно дееспособными.

А лимонный сок? Зачем его добавляли?

Для профилактики цинги. О существовании витаминов тогда никто не знал, тем более о том, что один из них, витамин С, предотвращает цингу лучше всего. Но эмпирическим путем выяснили, что лимоны весьма помогают не заболеть. Голландцы первыми это осознали и ввели в рацион своих матросов один лимон в день на человека, и почти все урожаи с плантаций лимонов на голландском о. Кюрасао уходили на нужды флота.

Англичане быстро позаимствовали новшество, доказавшее свою эффективность, Старина Грог был в этом вопросе одним из первопроходцев. Смертность от цинги среди его подчиненных упала в разы и на порядки.

Но целиком и полностью снабдить флот лимонами оказалось сложной задачей. Кораблей у Англии было много, моряков еще больше, при этом лимоны на Британских островах не росли. И в британских колониях не росли — развести их там было можно, климат позволял, но пройдут годы, пока вновь заложенные плантации дадут первые урожаи. А до того пришлось бы закупать огромные количества лимонов за границей либо мириться с высокой смертностью среди личного состава.

Выход английские адмиралы придумали простой: Адмиралтейство предписало во флоте Его Величества вместо лимонов ежедневно употреблять в пищу другие цитрусы — лаймы.

Где взять лаймы, вопрос не стоял. На островах британской Вест-Индии они росли в больших количествах. Возможно, некоторые плантации даже принадлежали людям, принимавшим решение о замене. Но это не точно.

А так-то лайм действительно весьма напоминает лимон — сильнее, чем родственные апельсины и мандарины. Размер разве что маловат, так ведь недолго установить дневную норму в два-три плода вместо одного…

* * *

Когда США в результате многолетней войны добились независимости от Великобритании и отношения между метрополией и ее бывшими колониями начали помаленьку вновь налаживаться, — моряки с британских судов получили от американцев прозвище «лайми» за непременные одноименные фрукты в своем рационе. Постепенно так стали называть в США всех британцев. Не слишком комплиментарное прозвище, вроде «макаронников» или «лягушатников» в русском языке.

Но вот что удивительно: моряки-британцы исправно жевали свои лаймы, морщась от кислого вяжущего вкуса, а цингой все равно болели. Чаще, чем во флотах других стран.

Лорды Адмиралтейства, выбирая заменитель лимону, допустили фатальную ошибку, основанную на внешнем сходстве. Лаймы отличаются от родственных цитрусов самым низким в семействе содержанием витамина С. Чтобы покрыть суточную потребность организма, действительно хватает одного апельсина или лимона среднего размера. А вот лаймов надо сжевать десятка полтора или два. Учитывая особенности их вкуса, это сделать непросто даже в наше время, когда века селекции улучшили вкус зеленых плодов, повысили их сахаристость.

Самое обидное, что там же, в британской Вест-Индии, рядом с лаймами в изобилии растет фрукт под названием «барбадосская вишня». К настоящей, к европейской вишне она отношения не имеет, достаточно сказать, что косточек в ее плодах несколько. При этом барбадосская вишня чрезвычайно богата витаминами, в том числе витамином С.

Хуже того, даже в метрополии, на Британских островах, росло в достаточном количестве растение, способное быстро и эффективно решить проблему: самый обычный шиповник. Его плоды — настоящие чемпионы по содержанию витамина С, лидируют с громадным отрывом.

Но дисциплина и традиции свято чтятся в Британском флоте. Лайми продолжали давиться лаймами и болеть цингой. Американские моряки жевали клюкву (ни лимонами, ни лаймами тогдашняя территория Штатов не была богата), оставались здоровыми и посмеивались над незадачливыми коллегами.

* * *

Один читатель, разбирающийся в сортах яблок, поведал после прочтения «Острова без сокровищ»: дескать, лежкие «зимние» яблоки даже без консервантов способны сохраниться до весны. Какие-то предки тех сортов вполне могли расти в Британии 18 века. Пусть мелкие, пусть кисловатые, но к столу простых матросов отчего бы и не закупить?

Поправка принимается. Да, бочка с яблоками могла находиться на борту «Испаньолы» (но только не на палубе, ничем и никак не закрепленная, в этом вопросе Хокинс наврал вне всякого сомнения). Торговым флотом Адмиралтейство не занималось, лаймы не навязывало, каждый шкипер сам решал, каким способом снабдить экипаж витаминами. Но насколько эффективным оказалось бы содержимое бочки в борьбе с цингой?

Витамина С в яблоках хватает. По его содержанию они не на первых местах в сравнительной таблице, но и не на последних. Съедая по пять-шесть яблок в день, матросы «Испаньолы» могли позабыть о цинге. Они фруктами не пренебрегали, раз уж на дне бочки остался единственный плод. И не болели, нет ни единого упоминания о том, что Ливси пришлось кого-то лечить в ходе плавания к острову. Вновь Стивенсон логичен и точен в деталях.

* * *

Итак, Старина Грог продолжал сотрясать воздух парламента гневными спичами и размахивать колбой с отрезанным ухом. Иногда приводил с собой Дженкинса, тот с речами не выступал, стоял с печальным и понурым видом, обратив к парламентариям Палаты общин пострадавший профиль. Парик, разумеется, не надевал.

Кто же такой этот Дженкинс, чьё ухо прочно прописалось в истории колониальных войн?

Версий две.

По одной (звучавшей в британском парламенте) был он честным торговцем, капитаном и владельцем купеческого судна, — и этого кристальной честности человека обобрали испанцы, отняли все, нажитое непосильным трудом, к тому же изувечили, вот и доказательство в склянке лежит, можете посмотреть, господа депутаты, даже в руках подержать.

Испанская сторона придерживалась другой трактовки: Дженкинс злостный контрабандист, не раз нарушавший т. н. «асьенто» (документ, регулирующий и лимитирующий торговлю британских кораблей с испанскими колониями). Рецидивиста изловили и наказали, пусть спасибо скажет, что не повис сушиться на солнышке.

Хотелось бы, конечно, притянуть к этой истории Флинта-Тейлора и гвардакостасов, поимка людей вроде Дженкинса была их прямой и непосредственной задачей. Но нет, изловили контрабандиста и подкорректировали ему внешность моряки испанского регулярного флота.

Случилось это в 1731 году. Флинт-Тейлор к тому времени уже несколько лет плавал под испанским флагом.

Надо отметить, что не все его соратники по подвигам в Индийском океане пошли на испанскую службу. «Всеобщая история пиратства» упоминает, что восемь или девять человек из экипажа Тейлора перебрались из Порто-Белло на Ямайку, а оттуда уехали в Англию. Стоит ли уточнять, что в нашей трактовке «Острова Сокровищ» среди них были и слепой Пью, и трехпалый Черный Пес?

* * *

Необходимо сказать несколько отдельных слов о «Всеобщей истории пиратства», слишком уж часто название мелькает на этих страницах.

«Всеобщая история пиратства» — название сокращенное. Стивенсон использовал еще более краткое: «Какие-то застрявшие в памяти места из книг Эдгара По, Дефо и Вашингтона Ирвинга, экземпляр джонсоновских „Пиратов“, название „Сундук мертвеца“ из книги Кингсли „Наконец“, обрывки воспоминаний о лодочных прогулках в открытом море, о плавании на яхте водоизмещением в пятнадцать тонн и, наконец, сама карта с ее бессчетными красноречивыми подсказками воображению — вот и все мои источники».

Но речь об одной и той же книге, полное ее название мало кто может огласить по памяти. Вот оно:

«Всеобщая история грабежей и убийств, учиненных наиболее известными пиратами, а также их нравов, политики и правления со времени их первого появления на острове Провиденс в 1717 году, где они основали свое поселение, до нынешнего года 1724; с прибавлением удивительных деяний и приключений женщин-пиратов Энн Бонни и Мэри Рид; коим предпослан отчет о похождениях знаменитого капитана Эвери и его товарищей, с описанием того, какую смерть он принял в Англии».

Да уж, любил Даниэль Дефо замысловатые названия. Хотя свой псевдоним «капитан Чарльз Джонсон», которым подписана книга, он не раскрыл до конца жизни. Слухи об авторстве Дефо ходили давно, но лишь в наши времена при помощи компьютерных методов анализа тестов окончательно доказали: книгу написал действительно он.

У тех, кто всерьез исследует пиратскую тему, отношение к труду Дефо двойственное.

С одной стороны, там множество бесценной информации, больше нигде не встречающейся. Дефо в большом количестве использовал не дошедшие до нас источники, в первую очередь устные рассказы моряков, возвращавшихся в Англию из колоний, он был современником описываемых событий.

С другой стороны, в текст, преподнесенный публике как документальный, Дефо включил немало собственных литературных выдумок. Никогда не существовали и не переживали «удивительные приключения» женщины-пиратки Энн Бонни и Мэри Рид. Пиратская республика Либерталия, помещенная автором на Мадагаскар, всего лишь отражает мысли Дефо о справедливом устройстве общества. Пиратам же, действительно строившим небольшие укрепленные форты на мадагаскарском побережье, мысль объединиться в непризнанное государство в головы не пришла.

Илл. 18. Пиратка Энн Бонни, придуманная Дефо и много лет считавшаяся реальной исторической личностью.

Короче говоря, использовать «Всеобщую историю пиратства» в серьезном историческом исследовании стоит с большой осторожностью, пользуясь лишь той информацией, у которой есть хотя бы косвенные подтверждения в независимых источниках.

Однако для исследования «Острова Сокровищ» можно особо не задумываться над исторической достоверностью сообщаемых Дефо сведений. Ведь Стивенсон не задумывался, в его время труд Джонсона-Дефо еще не подвергся кропотливому разбору с опровержениями и разоблачениями.

* * *

И что же нам сообщает «Всеобщая история» об испанском периоде карьеры Флинта-Тейлора?

Практически ничего. Лишь вскользь упомянуто, что он напал в Гондурасском заливе на английских купцов, перевозивших груз драгоценного сандалового дерева.

И у Стивенсона на тот период выпадает провал в разбросанных по тексту воспоминаниях людей, знавших Флинта. Пожалуй, только эпизод, сообщенный сквайром Трелони, можно отнести к этому времени: капитан английского судна увидел над горизонтом мачты корабля Флинта и предпочел не рисковать, вернуться в порт. Не хотел, очевидно, разделить судьбу купцов из Гондурасского залива.

Дело в том, что гвардакостасы занимались примерно тем же, чем и английские приватиры. Пиратством под прикрытием официальной бумаги с печатью. Любое встреченное в море английское торговое судно становилось целью, а уж обвинить его капитана в контрабанде всегда можно было задним числом. А можно было и не обвинять, если не оставлять свидетелей, не высаживать их на пустынных берегах, как Ингленд, а резать, как свиней, на манер Флинта и Билли Бонса.

В любом случае приходная книга последнего свидетельствует: шайка Тейлора-Флинта надолго свою деятельность не прерывала, два десятилетия бороздила моря и океаны.

Может возникнуть вопрос: а зачем вообще немалая часть экипажа «Кассандры» продолжала эту нелегкую и рискованную деятельность? Они ведь были богаты, наверняка не все захваченные у вице-короля алмазы ушли на взятку губернатору Порто-Белло.

По первому впечатлению гораздо более здраво и логично поступили те члены старой команды Ингленда, кто еще в Индийском океане решил покончить с пиратством (когда Тейлор двинул через Атлантику в Вест-Индию, они отправились на Мадагаскар на захваченном португальском судне, и о дальнейшей их судьбе ничего не известно).

И те пираты с «Кассандры», кто в Порто-Белло решил не искушать дальше судьбу, перебрался на Ямайку и далее в Англию, — тоже, казалось бы, поступили куда более мудро: не стоит начинать новый тур рискованной игры, уже имея на руках недурной выигрыш. Ведь в этих играх проигравшихся игроков не выставляли из казино, а вешали на рее.

Но все не так просто.

Драгоценные камни вообще и алмазы в частности — чрезвычайно неудобная добыча для пиратов. Да, это богатство, но богатство лишь in potentia, превратить которое в реальные деньги пирату чрезвычайно трудно. Ему даже не оценить, хотя бы приблизительно, насколько богатство велико. Золото или серебро иное дело: цена известна, взвесил, перемножил и понял, что можно заканчивать, что уже хватает на приобретение поместья в Англии либо плантации на Барбадосе. Если не известна рыночная цена на какой-то другой захваченный груз (на то же сандаловое дерево, к примеру), то узнать ее дело недолгое, а далее тот же алгоритм — посчитал, перемножил, разделил надвое (продавать придется по демпинговым ценам) и понял: для завершения карьеры маловато, придется еще потрудиться, поплавать по морям.

Алмазы — совсем иное дело. Профан может понять лишь одно: что в руки ему попал именно алмаз, для этого достаточно провести камнем по стеклянной поверхности и посмотреть, осталась ли царапина. При этом стоимость алмазов одного веса и размера может различаться в разы, и только ювелир назовет ее, оценив чистоту камня, наличие малозаметных изъянов и пр.

Но загорелому детине с обликом и повадками моряка выложить на прилавок ювелира пару крупных алмазов — это все равно что громко заявить: я, знаете ли, в недавнем прошлом пиратствовал, грабил и топил суда. Честный ювелир камни для оценки возьмет и тут же известит власти. За разоблаченных и опознанных пиратов, даже бывших, полагались неплохие награды. К тому же прежних владельцев камней крупных или чем-то приметных можно было установить и получить от них премию за возвращенную собственность. Камни, оставшиеся неопознанными, переходили в собственность казны, — опять-таки с премией тому, кто донес об их незаконном происхождении. Профит, возможно, небольшой, если сравнить со стоимостью алмазов, зато и риска никакого.

Ювелир же, склонный к риску и жульничеству, мог поступить иначе: изобразить на следующий день удивленное лицо: вы о чем, любезнейший? Я вас первые вижу! — и что с ним делать? В суд подать?

Идеальный для экс-пирата вариант: он все же получит какие-то деньги, сущие гроши в сравнении с рыночной ценой своих камней. Грех его не обобрать, воспользовавшись ситуацией.

Отличное подтверждение вышесказанному — судьба известного пиратского капитана Эвери. Тот по завершении пиратской карьеры мог увешать себя алмазами и прочими самоцветами, как новогоднюю елку игрушками. Вот только кушать ему было нечего. Голодал в самом прямом смысле.

Помыкавшись в Лондоне, капитан двинулся в Голландию, в Амстердам. Спрос, как известно, рождает предложение. Верно и обратное, и в Амстердаме сформировался черный рынок камней, добытых преступными путями. Там их оценивали, покупали и продавали, камни известные и узнаваемые гранили заново, либо распиливали на части и т. д. и т. п.

Но дилетант, ничего не понимающий в этих играх и заявившийся на черный рынок с партией камней для продажи, шансов разбогатеть не имел. Он был обречен стать персонажем известной поговорки «Без лоха и жизнь плоха».

История капитана Эвери закончилась предсказуемо. Камней лишился и умер в полной нищете.

Человек умный (а Флинт был умен) мог сделать лишь единственный верный ход: сыграть вдолгую, алмазы припрятать и не пытаться немедленно превратить в деньги. Если удастся разбогатеть на другой добыче, то дети или внуки станут респектабельными и уважаемыми членами общества, их визит к ювелиру лишних вопросов не вызовет.

Что у Флинта-Тейлора были наследники, что он отплыл из Плимута в 1719 году, оставив в Англии семью, сомнению не подлежит.

Едва ли он, объявленный на родине вне закона, поддерживал из колоний постоянную связь с семейством, хотя полностью такой вариант исключить нельзя. Но мог изредка присылать с надежными оказиями весточки. В любом случае о родных не забывал.

Доказательство у этой версии одно, но очень веское: карта.

Кто-нибудь задумывался, для кого еще Флинт мог изобразить карту острова с указаниями, где искать сокровища? Для пиратов из своей команды? Ну-ну… Только что прикончил шестерых из них, чтобы сохранить секрет главного тайника, — но внезапно раскаялся, решил, что так нельзя, и занялся прикладной картографией?

Даже если бы пираты вынудили Флинта нарисовать карту, приставив к виску пистолет, а к горлу тесак (что маловероятно, учитывая характер капитана), стал бы он указывать правильное местонахождение сокровищ?

Не говоря уж о том, что пираты, озаботься они этим вопросом, в карте особенно не нуждались, они могли незамедлительно вернуться и по свежим следам работ отыскать тайник. Да, Флинт принял меры, чтобы следы исчезли как можно быстрее, мы разбирали этот вопрос в «Острове без сокровищ». Но за день или два никуда бы они не исчезли. Не слежится, например, недавно копанная земля за такой срок до прежнего состояния.

Однако мы не знаем ни о каких попытках немедленно сделать тайну достоянием всего экипажа. Бонс и Сильвер спросили, где сокровища, получили довольно хамский ответ капитана: «Пойдите и поищите!» — и всё, вопрос исчерпан, никто не возмущается, ответа не требует, все дружно плывут в Саванну получать амнистию от властей.

Странным поведение пиратов может показаться лишь в силу нашего послезнания. Мы-то хорошо знаем, что капитан вскоре умрет, штурман наладится в бега, экипаж рассеется и никто из пиратов не сумеет в ближайшие годы попасть на остров, где полностью восстановится растительность и исчезнут все прочие следы работ по сокрытию клада.

Когда «Морж» плывет на всех парусах к Саванне, люди на его борту совсем иначе представляют ближайшее будущее: скоро капитан обеспечит всем амнистию, ибо Флинт голова и палец ему в рот не клади, и все тут же вернутся на остров в том же составе, откопают золото и серебро, и честно поделят, и вывезут, уже находясь в легальном статусе, уже не опасаясь встречи на перегруженном корабле с эскадрой охотников за пиратами.

Бедняги, они не подозревали, что у капитана другие планы, что тот хорошо усвоил уроки Клиппертона и навсегда запомнил: завершать пиратскую карьеру выгодно, сократив число пайщиков «общака» до минимума, в идеале — до себя одного.

Да, Стивенсон ничего нам не сообщает о таких планах Флинта-Тейлора. Но явственный намек на них имеется в другом романе мэтра — «Владетель Баллантрэ». Там тоже пираты грабили большим коллективом, но когда пришло время делить сундук с золотом, число соискателей в несколько этапов сократилось до двоих, они и поделили всю добычу. Могло бы сократиться и до одного, но Баллантрэ, служивший на пиратском корабле квотермастером, не стал поступать подло по отношению к соратнику по якобитскому мятежу. А мог ведь и его вычеркнуть из списка пайщиков клинком или пистолетной пулей.

На случай, если что-то пойдет не так, Флинт нарисовал карту — для подстраховки, для оставшегося в Англии семейства. Но судьба посмеялась над его планами тоже, не так пошло всё, владельцем карты стал штурман и двинул в бега…

Еще один момент: рисуя карту для членов экипажа, Флинт обозначать на ней координаты острова никаких оснований не имел. Тот, кто сумел бы проложить точный курс к точке с этими координатами (Билли Бонс), и без того их знал. Остальные же в них не нуждались. Примерное местоположение острова они представляли, имели ненулевую вероятность отыскать при помощи карты и компаса. В любом случае эти цифры не представляли интереса для людей, не умеющих пользоваться навигационными приборами.

Нет никаких сомнений: карта была нарисована для тех, кто на острове никогда не бывал. И других ее адресатов, кроме потомков или иных родственников Флинта, не придумать.

Однако, исследуя вопрос о родственниках Флинта, мы слишком далеко ушли от Порто-Белло, индийских алмазов и необходимости для экипажа вступать в ряды гвардакостасов. Вернемся к заявленной теме.

* * *

Из остальных членов шайки с умом распорядиться алмазами был способен лишь хитрый и предусмотрительный Джон Сильвер. Однако он, похоже, попытался пристроить свои камни раньше, в голландском Кочине, — и напоролся на еще больших хитрецов. Недаром же в его лексиконе появилось ругательство «голландские отродья».

Как распорядились своей долей добычи прочие пираты, гадать не приходится. У кого еще оставались алмазы, те продали их за бесценок в Порто-Белло. А когда закончили пропивать выручку, вновь собрались на борту корабля Флинта. Потому что ничего другого делать не умели, да и не хотели. А даже умели бы и хотели бы — никому, кроме Флинта, не были нужны в испанской колонии, чуждой им и языком, и верой, и обычаями.

Новая служба позволяла жить, не бедствуя. Но не более того. Возможностей разбогатеть, захватывая груженые лесом и тому подобными товарами английские суда не было никакой, мы уже подробно рассмотрели этот вопрос, когда выясняли, отчего Эдвард Тич никак не мог закопать громадный клад на Острове Сокровищ.

Испанские суда перевозили больше ценностей, а Флинт не постеснялся бы при нужде изменить испанскому флагу. Но к «серебряному каравану» одинокому пиратскому судну было не подступиться. Можно было лишь пробавляться до поры мелочами и терпеливо выжидать удобный момент, когда в дело вмешается и поможет «неизбежная на море случайность», — например, шторм разметает «серебряный караван» и появится возможность захватить набитое драгоценным металлом судно, оставшееся без охраны.

Долгое ожидание Флинта и его подельников оказалось не напрасным. Вожделенный шанс взять хорошую добычу появился, но не был связан со штормами и другими природными явлениями: в Порто-Белло во главе мощной эскадры заявился Старина Грог, добившийся-таки от парламента и правительства объявления войны Испании.

Порто-Белло, как отмечалось, был хорошо укреплен, — но в расчете на то, что придется отбивать наскоки флибустьеров. На этот раз в гости заявились не легкие пиратские шхуны, а линейные корабли регулярного флота. Шансов отбить нападение не имелось, город был обречен.

* * *

Настойчивость ли Старины Грога переломило нежелание правительства воевать, или же парламентариям смертельно надоела склянка с не самым аппетитным содержимым, но война была объявлена. Командующим силами Британии в Новом Свете закономерно был назначен тот, кто больше всех ратовал за ее начало, — адмирал Эдвард Вернон.

И сразу же выяснилась любопытная вещь. Похоже, будущий адмирал зачитывался в детстве книгами о пиратских подвигах Генри Моргана. А может, не зачитывался, может, вообще не любил читать, — и слушал рассказы ветеранов походов самого знаменитого флибустьера, их во времена детства и юности Старины Грога оставалось в живых достаточно.

Мальчик читал (слушал) — и мечтал совершить такие же подвиги, а то и превзойти их. Жизнь повернулась иначе, вся служба Вернона прошла под Юнионом Джеком, а не Веселым Роджером. Но детские мечты никуда не подевались, таились в глубине души до поры до времени.

И когда адмирал получил единоличную власть над всеми военно-морскими силами региона, долго над планом кампании он не раздумывал. Тупо начал повторять удары, нанесенные за десятилетия до того Морганом. Один к одному, без малейшего проблеска фантазии.

Но масштаб был иной, надо признать. Все-таки командовал Старина Грог не собранной с бору по сосенке пиратской эскадрой, а флотом самой могучей морской державы мира. Для десантных операций и действий на суше флоту была придана сухопутная армия, причем самая многочисленная из всех, когда-либо использовавшихся Британией в колониальных войнах с испанцами, на пике ее численность превышала 15 тысяч человек, а это неимоверно много для колоний.

Старине Грогу того показалось мало, и он дополнительно привлек под свои знамена иррегулярные силы всех мастей: вооруженные для войны купеческие суда, приватиров, амнистированных пиратов.

Целью первого удара оказалась гавань Порто-Белло.

Победил Вернон легко. Артиллерия испанских фортов была не в силах потягаться с главным калибром линейных кораблей. В порту, как обычно, стояло множество загруженных ценностями испанских судов — но это были мирные купцы, поджидавшие для перехода через океан конвойный флот, базировавшийся в Гаване. Плюс в малом числе гвардакостасы, базировавшиеся в Порто-Белло, никак не приспособленные сражаться с линейными кораблями.

Все они отправились на дно: и набитые серебром торговые суда, и легкие корабли иррегулярной береговой охраны. Утопил их не Вернон — сами испанские капитаны, когда сообразили: выход из бухты перекрыт надежно, не проскочить, и бой на равных тоже не светит, вместо него будет избиение и разграбление. (Флинт-Тейлор в тот момент в порту приписки отсутствовал, что избавило его от необходимости собственноручно затопить «Морж».)

Старина Грог расстроился от потери потенциальной добычи, но не сильно. Береговые склады и пакгаузы, тоже ломившиеся от ценностей, уцелели, и англичане их захватили. К тому же бо́льшая часть акватории бухты была относительно мелководна, — и тот, кто стал бы контролировать Порто-Белло по окончании войны, вполне мог организовать работы по спасению затонувших грузов.

Разумеется, Вернон видел в этой роли себя. Он ведь собирался переплюнуть Генри Моргана, действовавшего по незамысловатому алгоритму: приплыл-ограбил-уплыл. Старина Грог планировал иное: навсегда отобрать у Испании ее Панамские владения. Перерезать пуповину, соединявшую атлантические и тихоокеанские земли испанской короны.

Порто-Белло — первая ласточка, ключом к перешейку был город Панама, к нему предстоял поход по суше, и силы для него у Вернона были, даже с избытком.

Но в вместо того адмирал зачем-то устремился морем на восток, к озеру Маракайбо. В план кампании этот демарш не вписывался: занялся Панамским перешейком, так уж закончи дело. Но на Маракайбо ходил походом Генри Морган. Причем после Порто-Белло, но перед рейдом на Панаму. Так что…

Тупо косплея своего кумира, Старина Грог не учел одного: несмотря на все превосходство сил, ни военным, ни организаторским талантом Моргана он не обладал. И удачливостью знаменитого флибустьера не обладал тоже.

До Маракайбо адмирал не доплыл. На полпути лежала Картахена, крупный для тех времен и мест город, оставлять за спиной ее эскадру и гарнизон было опрометчиво.

Вернон решил Картахену взять. Трудной и долгой задачей это не казалось — не сложнее, чем взятие Порто-Белло. Испанскую Картахену за два века ее существования захватывали и англичане, и французы, и интернациональная пиратская вольница. Превосходство в силах было подавляющим: против четырехтысячного гарнизона адмирал выставил 12 тысяч морских пехотинцев. Плюс почти столько же составляли экипажи кораблей, и половину моряков, даже больше, Старина Грог при необходимости мог высадить на берег для участия в штурме. Перевес в артиллерии был четырехкратным. Ну а местную эскадру даже сравнивать не стоило с армадой Вернона, у того скопилось под командой почти две сотни вымпелов, включая вспомогательные иррегулярные суда. Одних линейных кораблей под три десятка (у испанцев — четыре линейных корабля, плюс мелкие и мало пригодные для сражений суда). Даже для Европы силы Вернона были внушительными, а уж для колоний — вообще нечто невиданное и неслыханное. Победа была предрешена и очевидна. Единственным достойным выходом для испанцев была почетная капитуляция с уходом из города налегке, но со знаменами и легким стрелковым оружием, что Вернон и предложил сделать.

Однако коса нашла на камень.

Испанский адмирал Блас де Лесо, известный под прозвищами «Деревянная нога» и «Полчеловека», на предложение сдаться ответил коротко и нецензурно. Испанцы под его началом дрались отчаянно, отбивая приступ за приступом. Превосходство в силах сказывалось, внешние форты были потеряны, но о капитуляции Полчеловека даже не задумался. И мастерски использовал все ошибки противников, а те их сотворили изрядно.

Илл. 19. Адмирал Блас де Лесо-и-Олаварриета, национальный герой Испании. «Полчеловеком» прозван за то, что в конце карьеры воевал с одним глазом, одной рукой и одной ногой. Воевать отменно это ему не мешало.

Среди высадившихся морских пехотинцев, скученных на небольшом пятачке, начались тропические болезни и быстро превратились в эпидемию, угробив не меньше англичан, чем испанские пули и ядра.

Генерал Уитворт, командовавший корпусом морской пехоты, постоянно ссорился с Верноном, который сохранил за собой командование флотом и общее руководство операцией. Каждый считал, что главную тяжесть осады несут на себе его подчиненные, а другой род войск лишь изображает активную деятельность. Точка зрения Уитворта была ближе к истине: подчиненные ему силы стремительно таяли от боев и болезней, но Вернон упорно отказывался помочь и высадить десант из моряков.

В довершение бед в тылу начали помаленьку партизанить индейцы. Англичане так активно распространяли «черный пиар» о зверствах испанцев над коренным населением, что сами в него поверили и искренне ожидали поддержки от местных племен. На деле всё обстояло несколько иначе, чем изображали британские пропагандисты, жизнь аборигенов в испанских колониях не была таким уж беспросветным адом, — и вояк Вернона они не встречали цветами, как освободителей, скорее наоборот.

(Не поймите превратно: простые индейцы трудились, конечно, и в шахтах, и на плантациях, стимулируемые ударами бича, всё так. Но к их элите, к вождям-касикам, испанцы всегда относились с уважением, даже в дворянское достоинство возводили и охотно роднились; в британских владениях ничего даже близко похожего в помине не было.)

С тыла беспокоили индейцы, с фронта подчиненные Деревянной Ноги все чаще переходили в контратаки, превосходство в силах таяло, как снег под солнцем.

Кончилось тем, что Вернон свернул операцию и с позором и огромными потерями отправился восвояси. Огромные потери — не фигура речи. Из корпуса Уитворта в живых осталось половина, из них держать оружие к моменту эвакуации были способны 3200 человек, остальные лежали, сраженные дизентерией, малярией, желтой лихорадкой, причем продолжали умирать и на обратном пути, и вернувшись на Ямайку. Но самые страшные потери понес отряд колонистов из Новой Англии, их Вернон намеривался поселить на захваченных у испанцев землях. Вместо того означенные земли они удобрили своими телами, на родину вернулся лишь каждый десятый.

По возвращении Старина Грог с треском вылетел со всех своих руководящих постов. Он, оказывается, после первых успехов, после захвата внешних укреплений, отправил в Англию сообщение с посыльным судном: Картахена взята!

В Лондоне возликовали и шумно отпраздновали триумф. Даже отчеканили медали одиннадцати видов в честь памятного события, одни успели вручить, другие дожидались возвращения героев. Когда стал известен реальный результат похода, позор был на всю Европу.

Илл. 20. Одна из самых редких медалей в мире. Известна в единственном экземпляре, хранящемся в Мадридском музее. На ней изображен Вернон, принимающий капитуляцию от преклонившего колено адмирала Бласа де Лесо-и-Олаварриета. Остальные экземпляры британцы от позора изъяли и уничтожили, но этот испанцы сумели раздобыть и сохранить.

Войска немногочисленного английского гарнизона, оставленного Верноном в Порто-Белло, торопливо эвакуировались, не дожидаясь, когда у противника дойдут до них руки.

В результате подъемом ценностей с затопленных в бухте кораблей занялись вернувшиеся испанцы. И вот тогда-то попугай Сильвера выучился крику «Пиастры!», а у Флинта-Тейлора наконец появился терпеливо ожидаемый шанс единовременно взять большой куш.