Проститутки

Виктор Рудаков, 2023

Доброжелательный продавец. Довольный покупатель. Товар в красивой упаковке. Добро пожаловать в лавку лицемерия.

Вор

Ночь стоит темная, как никогда. Через высокую кирпичную ограду перебирается человек. Пригибаясь и озираясь по сторонам, он бежит к дому, выстроенному в самом центре большого участка. Перебежав лужайку, человек прячется у низкорослого кустарника, обрамляющего дом по периметру. В окнах дома нет ни одного огонька. Кругом тишина. Все спит. Человек перебегает к крыльцу черного хода и осторожно поднимается по ступеням. Хорошо, что крыльцо бетонное и покрыто плиткой. Ни одного лишнего звука. Он недолго возится с замком и, одолев запор, открывает дверь.

…

— Посмотрите на подсудимого, — продолжает свою речь адвокат.

Говоря это, он протягивает руку в сторону одиноко сидящего на скамье в стеклянной клетке человека. При этом адвокат чуть потряхивает ладонью, акцентируя внимание присутствующих на то, куда необходимо смотреть, и всем своим лицом изображает сострадание к находящемуся в клетке.

— Кого вы видите? — вопрошает он, обращаясь ко всем и ни к кому одновременно, и тут же предлагает варианты ответа повернувшимся в сторону подсудимого присяжным: — Преступника? Беспринципного и бессердечного человека? Человека, который покусился на чужое добро? Того, кто наплевал на основы основ — на неприкосновенность частной собственности? Мало того, перед этим пришел к потерпевшим и пытался проникнуть к ним в дом обманом. Говорил, что готов выполнить любую работу, а на самом деле высматривал, как живут потерпевшие.

На лицах присутствующих действительно отражено презрение, неприязнь и у некоторых ненависть.

Адвокат делает небольшую паузу. В образовавшейся тишине отчетливо слышно, как кто-то из присутствующих зрителей, допущенных в зал суда, шепотом произносит:

— За решетку его, скотину.

По залу прокатывается общий одобрительный гул. Человек на скамье подсудимых съеживается. Некоторые присяжные одобрительно покачивают головой, поддерживая общий настрой. Даже судья, чья беспристрастность не должна вызывать сомнений, кривит рот в неприязненной ухмылке. Прокурор доволен и не сдерживает улыбку.

— Присмотритесь к нему внимательнее, — продолжает взывать адвокат, словно не замечая общего настроя.

Он все еще держит руку протянутой в сторону скамьи подсудимых.

— Присмотритесь внимательнее, — словно мантру повторяет он.

Несмотря на презрение и отвращение, взгляды присутствующих направлены на подсудимого. Все рассматривают человека в клетке, словно пытаясь выяснить, что же такое интересное предлагает им найти в этом негодяе адвокат.

Адвокат делает шаг к стеклу, отделяющему его от подсудимого, и после новой короткой паузы продолжает свою речь.

— Да, — соглашается он с общим настроем, — вы видите человека, преступившего закон. Видите того, кто тайно ночью проник в чужой дом. Того, кто пытался воспользоваться мирным сном потерпевших, чтобы украсть их собственность.

В зале одобрительно кивают. Все согласны с этими словами адвоката. Человек, запертый в клетке — вор. Вот только прокурор перестает улыбаться. Он чувствует, что за этим «разоблачением преступника» последует что-то, пока прокурору непонятное.

— Да, — вновь поддерживает общее мнение присутствующих адвокат, — он протянул руки к не принадлежащим ему ценностям: деньгам и украшениям, почти доведя, тем самым, свои преступные намерения до логического завершения. Кто он, этот человек, покусившийся на деньги, позарившийся на драгоценности? Он, по нашему общему с вами мнению, — вор!

Прокурор, который сам произносил в своей обвинительной речи нечто подобное, не на шутку напрягается. Судья отворачивается от подсудимого и внимательно смотрит на адвоката. На его лице читается неподдельный интерес. И только присутствующие зрители все больше и больше распаляются.

— Житья от этих сволочей нет.

— Чего тут рассусоливать? В тюрьму его и все тут!

Голоса становятся все громче. Судья вынужден отреагировать.

— Тишина в зале! — произносит он громко, постучав перед этим своим деревянным молотком по специальной подставке.

— Тишина! — повторяет он и добавляет для острастки: — Иначе всех удалю из зала!

Зрители подчиняются. Им хочется продолжения шоу.

Судья кивает адвокату, приглашая продолжить выступление.

— Да, по нашему общему мнению он украл! Он взял в руки то, что ему не принадлежит! — настойчиво продолжает обличать своего подзащитного адвокат.

Адвокат отходит от подсудимого и приближается к присяжным.

— Но давайте совсем ненадолго отвлечемся от всех тех драгоценностей и денежных знаков, с коими в руках, как мы слышали от обвинения, и был схвачен подсудимый на месте преступления. Давайте спросим себя — знаем ли мы, что за человек предстал на наш суд?

Присяжные молча переводят неодобрительный взгляд с подсудимого на адвоката, а зале вновь раздается недовольный шепот:

— Вор он, чего тут еще смотреть.

Одобрительный гул проходит по залу в поддержку невидимого оратора, столь категорично определившего, кто таков есть подсудимый. Подсудимый — вор!

Судья грозно смотрит в зал. Гул тут же прекращается. Никто не желает быть изгнанным.

— Знаем ли мы те причины, которые подтолкнули этого человека на неправедный путь? Понимаем ли мы его мотивы? Задумывались ли мы об этом?

Говоря это, адвокат поворачивается то к присяжным, то к залу. Все внимательно слушают адвоката.

— Человек преступает закон. Что же делаем мы с вами? Мы сразу ставим на него клеймо преступника. Мы не правы? Нет, мы правы! Мы правы, так как по законам государственным он и есть преступник. Он человек, преступивший закон и заслуживающий сурового наказания за свои деяния неправедные! Наказания, предусмотренного законами государства, в котором мы с вами живем! Которым мы с вами подчиняемся! И которым должен подчиняться каждый, включая подсудимого!

Адвокат возвышает голос и уже сам смотрит на подсудимого осуждающим и испепеляющим взором, словно вынося окончательный приговор, обжаловать который подсудимый не вправе. В глазах адвоката сверкают молнии, и он готов самолично растерзать того, кто находится сейчас на скамье подсудимых. Зрители довольны. Они получают то, зачем сюда пришли. И только прокурор уже стал мрачнее тучи.

— И вот мы с вами, не разобравшись в причинах, но действуя по законам светским, ставим на человека заслуженное, по нашему мнению, клеймо и отправляем его за решетку. Отправляем, на долгие годы разлучая его с семьей. Разлучая его с родными, близкими, с родителями, с детьми. С престарелыми родителями, которые в старости искали опору только в нем. С детьми, которые будут расти без отца.

Произнеся это, адвокат достает платок и быстро вытирает глаза так, словно в них что-то попало. В зале раздаются одиночные женские вздохи. Детей жалко.

— Сам виноват, незачем было в чужой дом забираться.

Голос из зала словно выводит адвоката из забытья, и он продолжает.

— Да, — соглашается он, повернувшись в сторону зала, — можно сказать и так. Можно сказать, что он сам выбрал свой путь, который закономерно привел его сюда. Сюда — на скамью подсудимых, где нам с вами предстоит теперь решить его судьбу.

Он окидывает зал взглядом, словно в поисках говорившего с ним невидимого оппонента. Зал пребывает в угрюмой тишине.

— Можно сказать и так, — еще раз произносит адвокат, но в его голосе уже нет того изначального согласия с мнением зала, с которого он начинал свою речь. — Сказать, что он сам виноват. Сказать и тем самым разом решить судьбу человека, которого мы не знаем.

— И знать не хотим, — продолжает кто-то тихо нашептывать из зала.

На шепчущего тихо шикают с разных сторон, призывая не мешать.

— Но можно ли бросить в человека камень осуждения, не зная причин его греха? — размышляет адвокат, словно не замечая, что зрители с ним не согласны.

— Мы судим по тому, что видим. А видим мы лишь то, что на поверхности. И мы не хотим смотреть в глубину проблем этого человека. Мы не хотим разобраться. Мы берем в руки камень и бросаем его в подсудимого. Бросаем, желая скорейшего наступления возмездия за то увиденное нами зло, в причинах появления которого мы не разобрались и не хотим разбираться.

Адвокат замахивается и словно бросает что-то тяжелое в сторону скамьи подсудимых. Он делает это так эмоционально, что сидящий в клетке невольно съеживается и закрывает глаза, а некоторые присяжные привстают со своих мест, пытаясь рассмотреть — что же бросил адвокат. Вздрагивает даже судья. Но ничего не происходит. Стекло клетки цело. Адвокат вновь поворачивается к зрителям и присяжным.

— Мы делаем это, потому что нам с вами некогда. Потому что у нас с вами много забот, дел, обязанностей. У нас дом, семья и работа. У нас дети, которых необходимо поднять на ноги. У нас родители, о которых необходимо заботиться. Нас окружают обязательства, и потому мы за несколько минут готовы поднять топор правосудия и опустить его на голову, которую уже признали грешной.

Взмах руки с зажатым в ней невидимым топором и адвокат словно отсекает голову грешника. Зал молчит. Присяжные напряженно смотрят на адвоката. В углу прокурора слышно тяжелое дыхание человека, недовольного происходящим.

— И мы делаем это не только и не столько из любви к закону, который принят в нашем государстве. Мы делаем это из желания оградить свой устоявшийся образ жизни от любых посягательств извне. И все мы абсолютно правы. Абсолютно!

Адвокат несколько повышает голос и окидывает всех присутствующих взором, в котором видится осуждение. Но это не осуждение человека в клетке. Это осуждение присутствующих здесь за то, что ему, адвокату, сейчас пришлось «отрубить» голову подсудимого. Пусть это было ударом воображаемого топора. Пусть голова подсудимого на месте. Но он, адвокат, теперь палач. И палач не по собственной воле, а по воле присутствующих.

— И никто, — еще раз окидывая взором весь зал заседаний, включая присяжных, — никто из нас ни на минуту не подумал: а что, если и у подсудимого есть семья? Что, если у него есть дети? Маленькие, беззащитные дети, которые хотят есть. Дети, которые хотят получить на свой день рождения хотя бы самый дешевый подарок. Дети, которые хотят немного тепла и заботы?

— А кто ему не дает о них заботиться? — произносит кто-то из зала, явно недовольный словами адвоката

На говорящего тут же шикают с разных сторон. Шикают громко, заставляя замолчать.

— Да, да и еще раз да! — соглашается адвокат со своим невидимым оппонентом. — Вы, сказавшие это, правы. Это ваша правда!

— Да, — еще раз произносит он тише и замолкает.

Никто в зале не произносит ни слова. Все ждут продолжения.

Адвокат продолжает:

— Да, ему никто не мешает заботиться о детях. Но как он может о них заботиться, если в его кармане ничего нет? Как, спрошу я вас, если приходя домой, он вновь и вновь видит обращенные к нему невинные детские глаза, в которых читается надежда, но не может ничего им дать? Как, если вместо того, что бы обеспечить своим детям теплый ужин, он вынужден вновь и вновь говорить им, что ничего не принес? Говорить, что его снова не взяли ни на какую работу. Ему вновь отказали! Отказали в честном заработке! Отказали в возможности честно заботиться о близких! Отказали быть честным членом Общества! Отказали!!! И кто это сделал? Кто это сделал?!!!

Спрашивая это, адвокат поворачивается к подсудимому, словно адресует вопрос именно ему. Словно выпытывая, кто же мог так поступить с подсудимым. Затем резко поворачивается к присяжным и громко произносит:

— Это сделали мы!!!

Он делает широкий взмах рукой, одновременно показывая на всех, включая присяжных и зрителей в зале.

— Мы все, — повторяет он тише, а затем бьет себя кулаком в грудь. — Мы все и я вместе с вами! Каждый из нас приложил к этому руку.

При этом адвокат смотрит на всех так, словно кается в «содеянном» больше всех.

— Мы сделали это тогда, когда еще в школе этот несчастный по воле обстоятельств попал на скользкую дорожку нарушения закона. И что он совершил? Он украл. Но что украл он, будучи ребенком? Он украл недорогие джинсы из недорогого магазина. Копеечные джинсы. Кусок синей тряпки. Зачем? Он просто хотел выглядеть не хуже своих одноклассников, у которых такие джинсы давно были. Для них это была очередная тряпка, а для него это было нечто недостижимое. И он, желая всего лишь быть принятым в обществе своих одноклассников, жестоко оступился. Оступился первый раз. Но вместо руки помощи общество сразу протянуло ему волчий билет. Волчий билет на всю его жизнь! И вот теперь, спустя много лет после того проступка, он не может устроиться на честную работу. Он не может прокормить семью. Он не может помогать своим престарелым родителям, которые, так же как и он, всю жизнь не видели ни лучика солнца в кромешной тьме забот и страданий. Подсудимый, еще в детстве отвергнутый обществом, раз за разом пробует выбраться из той ямы, в которую он так неосторожно упал, будучи ребенком. Но он не видит руки помощи. Он отвергнут нами и вынужден преступать закон и красть. Он вынужден…

— Да кому это интересно? Он же вор! — нагло прерывает речь адвоката кто-то из зала.

Голос раздается громко. Так громко, что судья обращает внимание на наглеца, посмевшего нарушить речь адвоката. Грозно смотрит он на провинившегося. Затем, стукнув по подставке своим молоточком, громогласно возглашает:

— К порядку! Пристава, выведите из зала суда нарушителя!

Он указывает молотком на наказуемого, и пристава мгновенно исполняют приказание. По залу проходит одобрительный гул. Оставшиеся явно согласны с решением судьи. Они, так внимательно слушавшие речь адвоката, считают это наказание справедливым.

— Вынужденный преступать закон, подсудимый не опускает руки. Он раз за разом пытается найти возможность честного заработка, — продолжает адвокат сразу после того, как за выведенным из зала закрывается дверь. — Он согласен на любую работу. На любую честную работу!!! Он готов мести улицы и убирать мусор. Он готов чистить общественные туалеты и разгружать вагоны. Он готов на любой труд. На самый тяжкий труд. Он готов трудиться. Готов быть честным гражданином!

Он поворачивается к подсудимому и внимательно на него смотрит. Подсудимый моргает от волнения и кивает головой в знак согласия.

Затем адвокат снова обращается к присутствующим, повторяя:

— Он готов быть честным гражданином. Но готово ли общество принять его? Принять его труд? Принять его старания?

Адвокат снова окидывает всех взглядом, словно приглашая вместе с ним найти ответ на поставленный вопрос.

— Нет! — сам отвечает он на свой вопрос. — Нет! Нет! И еще раз — Нет! Общество отвергает его. Оно отталкивает протянутую им руку, просящую помощи. Оно не слышит его. Общество не желает принимать того, кто оступился. Оно отталкивает его раз за разом. Оно делает это, смотря свысока на упавшего собрата своего — такого же человека, как и все мы. Взирает молча и не желая снизойти до проблем своего ближнего. Мы все отвернулись от этого человека. Мы вытерли об него ноги. Мы не хотим слышать плач его детей, просящих кусок хлеба. Мы не хотим видеть его изможденных родителей, которые нуждаются в лекарствах, нуждаются в лечении. Нуждаются, но не могут получить ни того, ни другого. Мы закрылись в своих теплых уютных квартирах и не хотим замечать ничего, что сделало бы созданный нами мирок не таким уютным. Мы осуждаем и казним, ставим клеймо и отталкиваем, не пытаясь даже протянуть руку помощи таким, как этот человек, сидящий сейчас на скамье подсудимых. Мы не хотим помочь его маленьким детям, которые голодают и смотрят на нас с мольбой о помощи. Мы живем слишком уютно, чтобы согласиться видеть чужие слезы и слышать чужие стоны.

Адвокат гневно смотрит на присяжных, на присутствующих в зале и, наконец, на прокурора. В образовавшейся вдруг тишине слышно, как какая-то женщина всхлипнула. То тут, то там зрители, до этого прямо и с презрением смотревшие на подсудимого, опускают глаза в пол.

— Но подсудимый не опускает руки, — продолжает адвокат. — Он стучится к нам в двери с просьбой о помощи. Он надеется на нас. На то, что мы не отвернулись от него окончательно и дадим ему шанс. Хотя бы крохотный шанс. Ему и его семье. Его бедным несчастным детям.

Адвокат снова поворачивается к скамье подсудимых и протягивает в сторону одинокой и сгорбленной фигуры руку.

— Он ждет нашей помощи и надеется на нас! — со стоном в голосе произносит адвокат. — Он идет к нам и просит работу. Честную работу для возможности заработать на честный кусок хлеба.

Затем он резко поворачивается к присяжным.

— Он, прося о помощи, приходит в богатый дом, где люди живут в достатке и роскоши, и просит дать шанс. Он предлагает выполнить любую работу за небольшое вознаграждение. Он не просит милостыню, а хочет быть полезным. Хочет быть полезным и заработать немного денег. Заработать, а не быть жалким попрошайкой, вымаливающим кусок хлеба у тех, кто этот хлеб выбрасывает, не придавая ему никакой цены.

Пауза.

— И что этот человек, молящий о помощи, получает от людей, живущих в достатке? — спрашивает адвокат.

Он делает еще одну паузу и, повернувшись к потерпевшему, гневно произносит:

Конец ознакомительного фрагмента.