Ошибка в объекте

Виктор Пронин

Глава 4

«Моя фамилия — Сухов, зовут — Евгений Андреевич. Тридцать лет. Женат. Детей не имею. Работаю на мясокомбинате начальником участка. К уголовной ответственности не привлекался. Прошу суд учесть, что я сам, по собственной воле даю эти показания.

Начну с того дня, когда все и случилось. Задержавшись на работе, я, придя домой, уже никого не застал. Моя жена, Екатерина Васильевна Сухова, работает в овощном магазине. Я знал, что она придет поздно, так как в этот день должна сдавать смену своей напарнице. Отца дома тоже не оказалось — он работает сторожем на лодочной станции. Увидев, что ведра для воды пусты, я взял их и отправился к колонке на соседнюю улицу. Наполнив ведра, я покурил у колонки со своим знакомым Борей Ивашкиным, который может подтвердить мои показания. К тому времени уже наступили сумерки, и на столбе у колонки загорелась электрическая лампочка. Говорю об этом, чтобы доказать — в тот момент я действительно был у колонки, и Боря может припомнить, что как раз во время нашего разговора вспыхнула лампочка.

Пройдя половину пути, неожиданно на повороте я увидел незнакомого парня. Он попросил напиться из ведра. Припоминая, как пил тот парень, как плескалась вода из ведра, я могу предположить, что он был взволнован. Тогда же он сказал мне, что зовут его Николаем.

На нем были джинсы, на заднем кармане пришита этикетка, написано на ней не по-нашему, расшита золотыми нитками. Кроме того, парень был одет в светлую плащевую куртку, желтый свитер, кожаные плетеные туфли. Волосы у него покороче моих, слегка вьются, цвет каштановый, на подбородке ямочка, глаза серые. Никаких особых примет вроде родинок, бородавок, шрамов, наколок я не заметил.

Когда Николай напился, мы постояли, поговорили о том, что я здесь живу, что жить здесь неважно, неплохо бы перебраться ближе к центру. После этого он неожиданно попросил меня помочь. Я подумал, что ему негде переночевать, и согласился.

Надо сказать, что он почти все время улыбается: и когда говорит, и когда молчит — такая у него привычка. Потом уже я узнал, что он улыбается, даже когда угрожает или требует чего-то. Все делает с улыбочкой. Вот и тогда он улыбнулся и попросил меня помочь ему спрятать труп. Я, конечно, засмеялся, подумал, что он шутит, взял ведра и хотел идти дальше, но он зашел вперед, растопырил пальцы и сунул мне их прямо в лицо. Руки его были в крови. Тогда же он велел мне слить ему из ведра на руки, и я видел, что вода на землю стекает красноватая. Николай сказал, что теперь мы с ним повязаны одной веревочкой, поскольку я помогал ему смывать кровь с рук, и что теперь мне никуда от него не деться.

Сейчас это звучит странно, но тогда я действительно ему поверил. Не знаю, почему именно мне он признался в убийстве. Возможно, Николай был напуган и не вполне соображал, что делает.

После такого разговора мы пришли к нам во двор, и он увидел на берегу лодки, которые оставляют у нас соседи, дачники, чтобы отец присматривал за ними. Николай сказал, что лодка нам очень нужна, и послал меня за веслами. Я взял в доме ключ, открыл сарай, взял два весла, и мы отчалили. Хочу добавить, что, когда я ходил за веслами, Николай от нетерпения или от страха начал сковыривать замок, которым лодка крепилась к цепи. Он нашел какую-то железку и колотил ею по замку. Взяв у меня весла, Николай сразу прыгнул в лодку и стал веслом отталкиваться от берега. Но у него ничего не получалось, потому что лодка от долгого стояния погрузилась в грунт. Тогда я подумал, что Николай раньше лодками не пользовался.

К тому времени стемнело, и мы отчалили почти в полной темноте. Он спросил, знаю ли я эти места, и я ответил, что знаю. Николай боялся плыть вдоль берега, поэтому вначале мы отошли почти к середине реки, а потом снова приблизились к берегу. Вытащив нос лодки на берег и стараясь потише уложить весла вдоль бортов, я услышал, как из темноты меня зовет Николай. Когда я подошел, то увидел рядом с ним на земле что-то темное, продолговатое. Это и был тот человек. Николай сказал, что надо побыстрее отвезти его на глубокое место и сбросить в воду. Пока мы втащили его в лодку, сами вымокли по пояс, потому что пришлось зайти в воду.

Он был одет в темное пальто или плащ, волосы его мне показались темными, может быть, потому, что они были в крови. Ничего не могу сказать ни о его возрасте, ни о внешности. Вообще я не уверен в этих своих показаниях, потому что тогда почти не соображал, что делаю, и Николай подсказывал мне самые простые действия, вроде того, куда завести лодку, как вытащить весла, — когда тот человек упал на дно лодки, он прижал весла, и мы никак не могли их вытащить из-под него.

Николай не говорил, кто этот человек, что между ними произошло. Он только поторапливал меня, иногда ругался. Может быть, мне показалось, что он даже всхлипывал. Это было особенно заметно, когда, погрузив того человека в лодку, мы не смогли сразу отчалить, потому что лодка под тяжестью осела, и нам с Николаем пришлось лезть в воду, чтобы ее столкнуть. Глубокое место на реке было как раз напротив моста, и там мы сбросили того человека. При этом сами едва не перевернулись. Николай вывалился за борт и некоторое время плавал рядом с трупом, но потом все-таки влез в лодку.

Мы уже хотели грести к дому, но увидели, что тот человек не утонул и раскачивается на волнах. Это было самое страшное за этот вечер. Николай сказал, что его нужно втащить в лодку. Мы оба очень устали, и, когда все-таки удалось перетащить его через борт, у меня не осталось сил, чтобы грести. На весла сел Николай и кое-как догреб до берега. Было уже за полночь — по мосту прошел южный поезд, а он обычно идет мимо нас в четверть первого.

Уточняю, к берегу мы направились, чтобы найти какую-нибудь тяжесть. В темноте искать пришлось долго, а когда нашли подходящий камень, Николай взял проволоку, заставил меня снять с брюк ремень. Потом он привязал камень к тому человеку — тот все это время лежал в лодке, наполовину затопленной водой. Уточняю, что вода просочилась сквозь щели, а кроме того, мы зачерпнули бортом, когда возились на середине реки.

Камень привязывал один Николай, а я в это время лежал на берегу, и меня рвало. Когда можно было отчаливать, он ударил меня несколько раз кулаком по лицу и заставил залезть в лодку. На этот раз все удалось сделать быстрее, тот человек сразу ушел под воду. Мы долго прислушивались, опасаясь, что на берегу могли быть люди, но, кроме звуков лопающихся пузырей, ничего не услышали. Нас постепенно сносило течением к мосту, там от фонарей светло, но не было сил взяться за весла, мы продрогли и даже не знали, как быть дальше. У Николая начались видения, ему казалось, будто мы зацепили того человека и тащим за собой. Он веслом все пытался оттолкнуть его, но там, конечно, ничего не было, я сам видел, что он сразу ушел на глубину.

Уже светало, когда мы причалили у нашего двора. Я привязал лодку, потом пошел в сарай, чтобы отнести весла, и тут оказалось, что наши не спали, они начали ругать меня за позднее возвращение, подумав, будто я пьяный и вывалялся где-то в луже. Я не стал ничего объяснять, только сказал, что Николай нечаянно упал в воду, а я его вытаскивал. Жена, поняв, видно, что мы с Николаем чувствуем себя плохо, постелила, и мы легли.

Родным я не сказал, как познакомился с Николаем. Не было у меня и мысли о том, чтобы сходить в милицию. Понимаю, что поступил неправильно, но после всего, что нам с Николаем пришлось перенести в ту ночь, я не мог поступить иначе. К тому времени между нами возникла общность или что-то в этом роде. Было такое ощущение, будто мы попали в неприятную историю и нам теперь вместе придется выпутываться. Ночные блуждания по реке, возня с тем человеком, усталость — все это сблизило нас, мы с Николаем оказались вроде друзьями по несчастью.

Убитого человека я не знал, никогда не видел, да я и не хотел знать, кем он был, что у него произошло с Николаем. Мне казалось тогда, что чем меньше знать, тем будет легче. Я думал только о том, чтобы побыстрее все кончилось. После всего, что произошло, заявить о Николае мне казалось предательством. Была даже надежда, что все это окажется сном, исчезнет и забудется. Но утром, увидев рядом с собой спящего Николая, я понял, что все произошло на самом деле. Лицо его было исцарапано, пальцы сбиты, одежда перепачкана. Проснувшись, Николай вскочил, долго смотрел на меня, видимо, припоминая детали прошедшей ночи, потом сразу как-то обмяк и сказал, что мы здорово влипли. Он подошел к зеркалу, пошутил, что, мол, не знал, как выглядят убийцы, а теперь вот знает.

Ни жены, ни отца в доме уже не было, и мы без помех привели себя в порядок. Николай долго брился, потом чистил свою куртку, туфли. В некоторых местах у него на куртке остались капли крови, и он счищал их всем, что мог найти в доме — бензином, ацетоном, каким-то растворителем. Увидев на туалетной полочке моей жены разные тюбики с кремами, Николай чем-то протер себе руки, лицо и постепенно отходил, веселел, даже рассмеялся, вспомнив свои ночные страхи, когда ему казалось, будто тот человек плывет за нами.

Однако вскоре он опять стал раздражительным, несколько раз выбегал к калитке посмотреть, не идут ли за нами, потом потребовал, чтобы мы взяли лодку и объехали места, где были ночью. И когда мы приплыли на то место, Николай обшарил камыши, поднимался по тропинке к шоссе, которое проходит над обрывом.

В тот же день Николай послал меня в магазин за водкой. У меня не было денег, и я вынужден был взять у отца — из тех, что он собирал на новый телевизор. Когда я принес водку, мы сразу ее выпили, и Николай, видимо, опасаясь, что я выдам его, начал угрожать, говорить, что теперь мы с ним связаны, что нам теперь нужно держаться друг друга. И тут же потребовал, чтобы я отдал все деньги ему. А когда я стал возражать, он, сдавив мое горло рукой, сам взял деньги в моем кармане. Горло он мне сдавил так сильно, что я почти потерял сознание, и он ударил меня несколько раз по щекам, чтобы привести в чувство. Потом обошел дом и взял все деньги, которые нашел.

На работу я не пошел, и мы весь день слонялись по улицам, заходили в магазины, ездили на рынок, смотрели какой-то фильм, обедали в ресторане, заглядывали к Галке. Уточняю, что Галка — это продавец пивного ларька, все ее знают, потому что она давно работает и не разбавляет пиво.

Возвращаться вечером ко мне Николай отказался, объяснив это тем, что нас скорее всего уже поджидает милиция. Думаю, причина была еще и в том, что он забрал в доме все деньги. И меня Николай не отпустил домой, опасаясь, что, оставшись один, я его выдам. Он вдруг стал очень подозрительным. Например, выпив у Галки пива, куском газеты протер кружку, чтобы на ней не оставалось следов его пальцев. А когда были в ресторане, боялся прикоснуться к бутылке, чтобы не оставить на ней отпечатков пальцев, хотя знал, что бутылки тут же уберут и свалят в общую кучу. Тогда мне показалось, что у Николая была какая-то тихая истерика и он не соображал, что делает.

Ночь мы провели в тепловозном депо. Там круглые сутки работает столовая, да и пройти можно без труда. Под утро, когда на нас с Николаем уже стали поглядывать с подозрением, а кто-то спросил, кто мы такие, Николай бросился в дверь. Мы вместе побежали через пути, несколько раз падали, а когда остановились, то увидели, что за нами никто не гонится. И я предложил забраться в кабину тепловоза. Там мы и переночевали.

Утром мы опять пошли бродить по городу. Деньги у нас уходили быстро, потому что Николай хотел обедать и ужинать только в ресторане и обязательно заказывал водку или коньяк. Он говорил, было бы глупо не воспользоваться этой возможностью, потому что там, он не уточнял, где именно, дают только баланду и хлебать ее придется не один год.

Вторую ночь мы провели в парке, в газетном киоске, для этого пришлось взломать дверь. Это было нетрудно, потому что задней стенкой киоск выходил к кустам. Чем объяснить то, что Николай не покидал города, хотя и опасался задержания, не знаю. Могу сказать только, что он часто менял мелочь у продавцов, выпрашивал у них двухкопеечные монеты и звонил куда-то. У него был длинный список телефонов, десятка два или больше, и по этим номерам он звонил. Я видел, как после очередного звонка он вычеркивал один из номеров. А когда все номера оказались вычеркнутыми, Николай собрался уезжать.

На третий день у нас кончились почти все деньги, их хватило только на то, чтобы купить два железнодорожных билета до какой-то станции, названия ее не помню. Мы проторчали на ней весь день — Николай ожидал, сам не зная чего. Но мне все это надоело, и я прямо ему сказал, что решил вернуться в Москву. Он попытался меня припугнуть, но я настоял на своем и первым же поездом, который шел в сторону Москвы, вернулся домой…»