Богиня Грецкая

Виктор Плотицын, 2012

Роман в стиле «недавнее ретро» – с упором на юмор. Описана жизнь научного института. Есть элементы криминальной драмы – но главный упор сделан то, чтобы повествование вызывало улыбку. Содержит нецензурную брань.

Глава вторая

Из переписки в Интернете:

ХХХ: — Здец я выходные провел!

УУУ: — Как?

ХХХ: — Кажется, у меня дома завелась баба!

С сайта https://shytok.net/

С Саней Берестовым мы подружились во времена общей университетской молодости. Она пришлась на конец восьмидесятых и начало девяностых годов.

Для нынешних студентов это уже глубокая и древняя история. Они крайне смутно представляют вскормившую нас советскую действительность.

Они не знают, что такое государственные магазины без малейших признаков товара. Массовая невыплата зарплаты всеми предприятиями сразу. Талоны на бумажную колбасу стоимостью в два рубля двадцать копеек килограмм.

Они не видели стариков, устроивших драку из-за найденной пустой бутылки. Не представляют, что такое сгоревшие вклады населения, попросту и в одночасье присвоенные Сберегательным банком.

Но главное — их не окружали растерянные лица людей, переживающих, что с ними теперь будет.

Вокруг рушилась бывшая великая страна. Но жизнь все равно продолжалась.

Я еще не был женат и обитал в общежитии университета. Делил комнату со студентами Коровиным и Тарасюком. Они воспринимались окружающими как единое двуглавое чудище с кучей хвостов по всем возможным предметам

В то время как раз бытовала шутка, что настоящий студент не интересуется, какой сегодня экзамен. Он спрашивает, что за экзамен ему удалось случайно сдать. Тарасюк и Коровин были именно такими студентами.

Они всегда держались вместе. Если Тарасюк бежал за водкой, Коровин неизменно его сопровождал. А когда Коровин шел на лекцию, что случалось гораздо реже, Тарасюк со страдальческим видом семенил рядом.

Они даже туалет умудрялись посещать синхронно.

Никому и в голову не приходило упоминать их фамилии по отдельности:

— Объявить строгий выговор студентам Коровину и Тарасюку.

— Коровин с Тарасюком вчера опять отмочили…

— Ну и где эти два придурка Тарасюк и Коровин?

Наше совместное проживание началось с травли тараканов. Наглые рыжие твари почему-то считали, что здание построено именно для них. А студенты существуют, чтоб оставлять на столах засохшую закуску.

Я съездил на рынок и купил несколько бурых китайских карандашей. Ими надо было мазать места скопления насекомых. То есть всю комнату.

Сначала мы чертили бессмысленные пунктирные линии. Но процесс разбудил дремавшие в молодых организмах художественно-графические наклонности.

Я ограничился примитивными геометрическими узорами. Коровин и Тарасюк выражали себя шершавым языком плаката.

Они нарисовали на дверце встроенного шкафа продолговатый предмет с закругленным концом. И приписали печальные слова: «Здесь когда-то была колбаса». А рядом с окном изобразили жирную стрелку с комментарием: «Запасный выход. Возьми стул, выбей стекло. Осторожно! Сверху могут падать люди!»

Над кроватью Коровина ребята старательно вывели лозунг: «Тараканы, идите в жопу!»

Надпись указывала принципиально верное направление. Но казалась слишком прямолинейной. Я высказал пожелание ее откорректировать.

В конце концов, к нам могут придти культурные филологические девушки. Не нужно их шокировать раньше первого налитого стакана.

Тарасюк и Коровин согласились, что лозунг не привлекает интеллигентностью. Неприличное слово было затерто листом бумаги до уровня блекло-желтого пятна. В исправленном варианте надпись гласила: «Тараканы, идите в комнату 306!»

Триста шестую комнату единолично занимал староста общежития Климов. Впоследствии он сделал вполне закономерную карьеру. Превратившись из идейного комсомольского вожака в преуспевающего бизнесмена.

Полностью тараканы, конечно, не исчезли. Но былую активность поубавили основательно.

В компанию Коровина и Тарасюка я вписывался на правах условной и нерегулярно пьющей единицы. То есть если я был рядом, меня безоговорочно усаживали за стол. Но и мое случайное отсутствие особо не угнетало.

Саня Берестов навещал нас со светлыми намерениями отдохнуть душой. Они с матерью занимали комнату в коммуналке на другом конце города. Условия для продуктивной учебы и минимальной личной жизни там отсутствовали напрочь. А общежития ему не полагалось из-за наличия местной постоянной прописки.

Он объяснял матери, что ходит к нам заниматься. Какая-то часть истины в этих словах все-таки присутствовала. В том плане, что наши разговоры изредка касались и лингвистических проблем.

— Представляете, — делился я, — министерство образования Грузии рекомендовало изменить школьный курс русской литературы. В частности, больше внимание уделять творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова. Поскольку поэт им почти родной — воспевал Кавказ и все такое прочее. Тбилисской писательской организации заказали срочный перевод поэмы «Демон» на местный язык. А там в тексте слова: «Недолго продолжался бой: бежали робкие грузины». И в союзе писателей возник жуткий спор — как эту строчку переводить. «Бежали смелые грузины» или «Бежали храбрые грузины»? Дело почти дошло до смертельных обид и кровной мести. Пока они не приняли решения, которое предложил самый мудрый аксакал. И которое всех устроило.

— Что за решение? — живо интересовался Саня.

— Они перевели эту строчку как «Бежали робкие армяне»!

— Фигня… — пренебрежительно отзывался Тарасюк. — Лермонтов, Шлермонтов… Вот у меня был знакомый, так он на спор бутылку портвейна из горла выпивал на пять секунд быстрее, чем она сама оттуда выливалась. Мы специально время засекали.

Коровин солидно подводил итог неудавшейся дискуссии:

— По-моему, тут душновато. Надо пойти прогуляться. Заодно купим водки, смешаем с соком.

— С каким соком?

— Каким-каким… Желудочным, каким еще?

Торжественных приемов в честь появления Берестова никто, конечно, не устраивал. Но макароны иногда варили. Особенно те, что приносил сам Саня. Он примерно догадывался, чего друзьям не хватает до полного счастья.

Процесс отваривания таил определенные нюансы.

Сначала нужно было отыскать и помыть нашу единственную кастрюлю. Здесь, кстати, женское население коренным образом отличается от мужского. Поскольку женщины моют посуду сразу после завершения трапезы. А мужчины — перед тем, как к ней приступить.

Далее требовалось торчать на общей кухне и следить, чтоб макароны никто не спер. Или в качестве шутки не вбухал туда пару горстей соли. И то и другое в общежитии могли сделать совершенно запросто.

Саня Берестов обычно брал приготовление обеда на себя. Ему хотелось выглядеть стопроцентным добрым волшебником и лично спасать приятелей от голодной смерти.

Правда, однажды такое желание его всерьез подвело.

Некая девушка поставила свою кастрюлю рядом с нашей. И там тоже что-то кипело. Саня радостно решил, что это курица. Как он потом объяснял, по ассоциации с внешним видом хозяйственной студентки.

У него тут же возник дерзкий, хотя и не слишком хитроумный план. Нужно дождаться, когда девушка отойдет, схватить кусок курицы и перекинуть в наши макароны. Поскольку мучные изделия с мясом гораздо калорийнее, чем без него.

Девушка действительно на минутку вышла. Саня отважно открыл чужую посудину. Выудил вилкой что-то белое и отправил добычу по намеченному маршруту. После чего быстро уволок получившееся варево в нашу комнату.

Он объявил о начале трапезы словами из незабвенного кинофильма «Джентльмены удачи»:

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста.

Мы ринулись к еде, как стая коршунов. Коровин торопливо откинул в сторону крышку. И застыл в полном недоумении.

— Что такое?

В кастрюле плавали белые размокшие куски материи. Вперемешку с полупроваренными макаронами.

Саня Берестов с убитым видом рассказал о проявленном геройстве.

Оказалось, что девушка кипятила на кухне свои интимные тряпочки. Поскольку о «тампаксах» и прокладках с крылышками еще никто в стране даже не слышал.

Обед пришлось выбросить в мусорный бак. Зато, насколько я помню, это был первый и единственный случай, когда кастрюлю вымыли непосредственно после приготовления пищи.

На последнем курсе мы почти одновременно женились — Саня на москвичке, я на местной девушке Лене. И наши пути естественным образом разошлись. Дружба не то чтобы распалась, но перестала быть близкой.

Я переехал к молодой супруге и увеличил официальное население Петербурга. Берестов, едва дождавшись диплома, рванул покорять столицу.

Мы изредка перезванивались и обменивались праздничными открытками. Новости друг о друге были пунктирными: живу там же, живу с той же, был в отпуске, погода отвратительная, здоровье в норме, будет скучно — шли деньги.

Я несколько лет вкалывал преподавателем вечернего строительного техникума, где учащимся ставили тройки уже за сам факт присутствия на уроке. А если будущий прораб мог без шпаргалки поведать, что в конце предложения нужно ставить точку, то у педагога наступали праздник души и именины сердца.

Потом я устроился в институт лингвистики и начал работу над диссертацией. То есть зашагал по жизни запрограммированной поступью университетского выпускника.

Берестов по специальности так и не заработал. В нем внезапно вспыхнула огневая страсть к челночному бизнесу.

Кто-то подбил его сгонять в Турцию, набрать там дешевой одежды и перепродать московским рыночным оптовикам. С новыми приятелями заняли денег, съездили, закупили и реализовали товар. Неделя работы принесла двухмесячный доход среднего академика. Саня понял, что отныне филологии предстоит обходиться без него.

Конечно, челночный бизнес не был совсем уж радостным. Приходилось постоянно делиться с нужными и не очень нужными людьми. Выплачивать дань нищим злобным таможенникам. И даже задушевно разбираться с менее официальными вооруженными вымогателями.

География поездок постоянно расширялась: Турция, Греция, Польша, Египет… Благодаря мудрой политике верхнего руководства, стране никак не грозило повальное изобилие. Ассортимент дефицитных товаров рос, как на дрожжах. Вместе с количеством участвующих в деле компаньонов и конкурентов.

Саня приводил типичный пример из жизненной практики. Он ехал в каком-то совершенно раздолбанном автобусе. Его тронули за плечо:

— Мужик, сейчас рынок будет?

— Нет, через остановку.

— Не обманываешь? Вон та тетка говорит — сейчас.

— Перепутала, наверное.

— А я из-за нее чуть не вылез. Дура-блондинка…

— Причем тут блондинка? — возмутилась стоящая рядом женщина. — Что ты по волосам-то судишь?! У меня, может, умственные способности как у негра!

Дальше, по традиции, вскипели бурные страсти. И с разных сторон зазвучали крылатые народные выражения.

Казалось бы, совершенно рядовая транспортная сценка. Если не учитывать, что она происходила в Китае. А автобус был полон наших соотечественников, которые двигались по миру одними и теми же асфальтовыми тропами. И мало удивлялись подобным встречам под чужим неласковым солнцем.

Параллельно накапливался бесценный житейский опыт.

Кажется, из Польши Саня регулярно доставлял поддельные американские сигареты. Там они были фантастически дешевыми. А в России, несмотря на людоедские цены, пользовались популярностью у измученных табачным дефицитом граждан.

По таможенной норме следовало провозить не больше одного блока. Как бы для личного утоления дорожных потребностей. Норма выглядела гуманной, потому что блок содержит десять пачек, а время в пути занимало около восемнадцати часов.

Попутчицей Берестова оказалась бабушка — божий одуванчик. Она поведала, что была в гостях у своих польских друзей. Ей подсказали захватить в обратный путь сигареты. Которые нужно продать базарным перекупщикам, чтобы поездка стала гораздо менее накладной.

Она взяла с собой четыре блока. Но кто такие перекупщики и какую нужно требовать цену, не имела ни малейшего понятия.

Саня принял в судьбе престарелой контрабандистки самое живое участие. Подробно рассказал, куда и к кому обращаться. После чего они с нарастающей задушевностью повели разговор о жизни вообще и духовно-нравственный ценностях в частности.

На пограничной станции в вагон влезли доблестные российские таможенники. Молодецкого вида тетка внимательно оглядела Саню с бабушкой и спросила, нет ли в багаже чего-либо незадекларированного или запрещенного к провозу.

Бабка собрала волю в кулак и уже хотела решительно ответить, что ничем подобным не занимается. Но Саня ее опередил.

— Скажите, — поинтересовался он, — а сигареты можно провозить?

Таможенница сурово сдвинула брови.

— Один блок.

— А если четыре?

— Мужчина, вы глухой? Вам же ясно сказали — один.

— Да я не о себе. Я вот об этой бабушке. Ей польские товарищи подарили четыре блока, а она их по незнанию с собой захватила. Вы б ее на первый раз простили, а?

Саня говорил с видом человека, в котором наконец-то проснулась гражданская совесть.

Таможенница сунула голову в коридор и издала победный охотничий клич. На который с другого конца вагона прискакал ее напарник. Они быстро составили протокол изъятия. Напугали бедную старушку возможным астрономическим штрафом. Но в итоге просто забрали все четыре блока и торжествующе удалились.

Поезд равнодушно покатил дальше. Бабка дрожащими руками достала из кармана валидол.

— Почему вы так поступили? Я ведь вам, как родному, все рассказала… — укоряла она Саню. — А вы…

— Не переживайте, — сказал Берестов. — У вас же было всего четыре блока.

Он указал на две огромные, замаскированные матрасами сумки:

— А у меня триста пятьдесят. Возьмите десять — и будем считать, что мы квиты.

Через несколько лет товарная ситуация в стране выправилась. Челночный бизнес перестал приносить былые баснословные доходы. Но Саня на нем успел, что называется, приподняться.

В результате он стал хозяином небольшого торгового павильона. Золотого унитаза не завел, но на жизнь вполне хватало.

Со времени окончания университета прошло почти пятнадцать лет. И вот теперь Саня Берестов вновь появился на моем ближнем горизонте.

Я позвонил жене — сообщить, что вечером у нас будет дорогой гость. Лена отнеслась к такому событию со сдержанной радостью.

— Вот и хорошо. Заодно вдвоем отнесете на помойку старый холодильник.

Старый холодильник размещался в и без того тесной прихожей. Сначала мы его хотели кому-нибудь подарить. Но желающих почему-то не оказалось. Благосостояние знакомых россиян росло, невзирая на напряженную заботу родного правительства.

— Как-то неудобно. Приехал друг из Москвы, а я его напрягаю таскать свое барахло…

— Ничего, ему тоже полезно размяться.

Я не стал спорить. Лена убеждена, что только домашняя работа делает человека чище и добрее. А другие виды деятельности, наоборот, совращают с истинного пути. По ее логике, чтобы не стать серийным убийцей, нужно всего-то регулярно убирать за собой посуду или выбивать ковры.

— Пойдешь домой, купи картошки. Я потушу с мясом.

— Я же вчера покупал. У двери целлофановый пакет положил..

— Ты утром выносил мусор. Так что картошки больше нет. А пакет с мусором все еще лежит…

Берестов почти не изменился. Чуть поседел, чуть погрузнел, но юношеская улыбка все равно осталась. Так же, как и желание выглядеть добрым волшебником.

Лене он вручил цветы и огромную коробку с тортом. Мне — бутылку дорогого виски. Для дочки извлек из портфеля диск с игрой, где доблестные рыцари какими-то особо изощренными способами уничтожали злых орков. Кошка удостоилась ласковой похвалы за красоту и природную сообразительность.

Мы сидели за столом и весело вспоминали минувшие дни. Разговор, естественно, касался судьбы бывших однокурсников.

Полипчук наконец-то спился. Столяров стал директором гимназии. Тарасюк и Коровин на пару открыли мастерскую шиномонтажа. Лариска Иванова подалась в писательницы, штампует дамские романы с неизбежным счастливым концом. Я даже пытался один из них прочесть. Дошел до слов: «Она отдалась ему, мучительно напрягая свой мозг. Это был новый шаг в их отношениях…»

Соня Каплан укатила в Америку и, по слухам, преподает курс современной русской культуры в школе домохозяек. Наверняка рассказывает, что по сибирским городам ходят медведи и отбирают у жителей водку.

Румяная Машенька Гладкова нашла призвание в составлении кулинарных рецептов. Теперь она точно знает, как гарантированно отравить неверного супруга. Либо, в крайнем случае, отбить его посторонние желания качественной импортной скалкой.

Почему-то получалось, что университетские троечники устроились в жизни гораздо лучше отличников. Может быть, они выходят из вузовских стен более закаленными. Приобретают умение держать удар. А может, сказываются перегрузки в системе высшего образования. И у отличников просто нет времени на обычное человеческое общение. А как раз умение общаться всегда сказывается на дальнейшей карьере.

Саня предложил узаконить тенденцию в общероссийском масштабе. И для начала поднять тост за новую реформу высшей школы. Предусматривающую, в частности, полную отмену оценок «хорошо» и «отлично».

Мы выпили и пошли выбрасывать холодильник.

Это было совсем непросто. Проклятый агрегат упорно не желал сдвигаться с места. Либо вдруг норовил самостоятельно загреметь по лестнице. Стараясь впечатать нас в стену или хотя бы прищемить пальцы.

Но человеческий гений выше стихийного бунта безмозглой машины.

Мы кое-как доперли холодильник до мусорных баков и остановились отдышаться.

— Давай постоим, покурим, — предложил Берестов.

Я невнимательно осмотрел близлежащий пейзаж. Скользкая черная грязь. Втоптанные в нее обрывки бумаги и целлофановых пакетов. Сваленные кучей остатки старой мебели. Несколько холмиков собачьего дерьма. Легкий, но ощутимый запах гнили.

— Может, лучше дома покурим?

— Да-а, — вздохнул Берестов. — Не осталось в тебе настоящей романтики… А ведь у каждого такого клочка бумаги своя непростая история!

— И у каждого презерватива тоже… — согласился я.

— Мне поговорить нужно. Без лишних ушей.

Я с пониманием достал сигареты и зажигалку.

— Ты даже не спрашиваешь, зачем я приехал в Питер…

— Разве? Ну и зачем?

— Я со своей Веркой расхожусь.

— Вы поссорились? — осторожно поинтересовался я.

— Мы ссоримся и миримся с первого дня семейной жизни. Хотя у меня к ней по сути только одна претензия. Она за эти пятнадцать лет ни разу нормального обеда не сделала! Яичница — сосиски — омлет — сосиски — яичница. Ты представляешь, что такое постоянно питаться только сосисками и яичницей? Я ей говорю: есть вещи, которые я могу глотать каждый день. Но к ним вряд ли относятся яичница или сосиски! А она так язвительно замечает: «Я не умею готовить водку и пиво!»

Было видно, что этот женский недостаток Саня переживает особенно тяжело. И вообще у него все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.

— Готовить в конце концов не главное. Готовить я и сам понемногу научился. Главное — что моя жизнь для нее так и не стала родной. Ей постоянно не нравится то, что я делаю. С ребятами в баню пойдешь — скандал. Деньги самостоятельно потратил — отчитайся до копейки. Вернулся домой пьяным — я, говорит, тебе устрою СССР…

— Почему именно СССР? — удивился я.

— Я сам сначала не понял. Тоже спрашиваю: почему? Она говорит: «А ты вспомни, чего в СССР не было?» Я начинаю перебирать: туалетной бумаги не было, свободы слова… Многого, в общем. Она говорит: «Это частности. А главного чего не было?» Я гадаю: «Компьютеров что ли?» Она ласково так говорит: «Дубина! Секса не было! Даже по телевизору на весь мир объявляли: «У нас секса нет!»

— Но хоть что-то хорошее в твоей жене имеется? — засомневался я.

— Да не в жене дело. У меня все не то. А уж последние годы — просто потерянные.

По Саниным словам выходило, что его внешне благополучная судьба дала трещину. Причем широкую, как песенное русское поле

Семейный быт помаленьку разладился. Жена задолбала равнодушным некачественным отношением. В последнее время они даже перестали ссориться. Просто живут рядом, словно в коммунальной квартире.

Бизнес тоже застопорился. Подвели поставщики — и оплаченный товар не пришел в срок. В результате на Саню повесили штрафные санкции. Теперь торговый павильон заложен в банке и вот-вот сменит хозяина.

Но главное — тяжело и гадостно на душе. Так что Саня все бросил, прыгнул в поезд и укатил, куда глаза глядят. То есть к маменьке родной с последним приветом. Он смутно помнил, что там когда-то было хорошо.

На супругу Берестов не сердится. Наоборот, верит, что она будет только счастлива. А сам он хочет начать с чистого листа. Может быть, даже пойдет работать в школу. И вообще, главное не бабло, а духовная гармония с самим собой и окружающим миром.

— Так ты, получается, сейчас вообще нищий?

— Деньги пока есть — из старых запасов. А от магазина все равно никакой прибыли. В прошлом году еле-еле в ноли вышли. Машину оставил, она на жену оформлена, черт с ней. Сына жалко. Но ничего, он должен понять…

Я вдруг разглядел между баками какой-то сверток, похожий на приличных размеров бандероль. Что-то в нем было непонятное, но притягивающее взгляд.

— У тебя нет знакомой одинокой бабы с квартирой? Чтоб можно было хотя бы первое время у нее кантоваться. А то жить с матерью в одной комнате — сам понимаешь…

Для предстоящих духовных исканий он выглядел на редкость практичным.

— Найдем, конечно, — неотчетливо пообещал я. — У нас же пол-института одиноких теток.

Я подошел к бакам, просунул между ними руку и вытащил сверток наружу.

— Что это? — не понял Берестов.

— Сам не знаю. Хочу посмотреть.

Плотная бумага была обмотана скотчем и поддавалась с трудом. Я развернул сначала ее, а потом кусок мягкой шерстяной ткани. И мы оба буквально обалдели от неожиданности.

Внутри находилась примерно полуметровая фарфоровая статуэтка. Грациозная девушка в белой тунике, украшенной большими розовыми цветами. Наверное, она с улыбкой ждала приближения своего фарфорового возлюбленного. Во всяком случае, одна ее грудь невинно обнажилась. А ласковый взор вряд ли предназначался таким охламонам как я и Саня Берестов.

Подобные статуэтки я видел только в музеях. Там они демонстрируют вызывающую дворцовую роскошь, глубоко чуждую среднему российскому обывателю. И заодно слегка оправдывают грабительскую сущность местных кафе и сувенирных киосков.

Хотелось поступить, как в сказке про Буратино. Закрыл глаза — увидел манную кашу пополам с малиновым вареньем. Открыл глаза — нет манной каши пополам с малиновым вареньем…

— Ни фига себе! — восхищенно прошептал Берестов. — Богиня грецкая!

— Или нимфа… — предположил я. — Были такие покровительницы рек, лесов, озер…

— Симпатичная, я бы сказал, у вашей помойки покровительница…

Саня тревожно осмотрелся по сторонам.

— Я не очень разбираюсь в искусстве, — пробормотал он, — но, по-моему, надо ее взять и быстренько отсюда валить.

Мы так и поступили.