Записки императорского адъютанта

Виктор Пахомов

Свои воспоминания о жизни, о службе и своем участии в боевых походах Наполеона оставили после себя многие его старшие офицеры – генералы и маршалы, к примеру, Филипп-Поль де Сегюр, Арман де Коленкур, Марселен де Марбо, etc. Их мемуары – ценнейший источник знаний о наполеоновской эпохе, ибо они подробно и красочно рассказывают и о боевых путях, и о самом их великом вожде – императоре Наполеоне. Но сия книга, автором которой является один из старейших (по сроку службы), и вернейших соратников императора и один из его доверенных лиц и адъютантов генерал Жан Рапп (1773 – 1821) – особая. Его прозвище – "Неустрашимый" – и не зря, – человек исключительного мужества, за время службы – еще с Египетского похода – получил более 20-ти ранений. Он рвался в бой и сражался – и сам, и воодушевляя солдат. Собственно, по духу своему он был больше солдатом, чем придворным. Он лаконичен и ярок одновременно – просто и очень объемно описывает он все, что ему довелось увидеть в своей военной жизни. И как никто другой из своих коллег-генералов, он тепло рассказывает о своих солдатах и офицерах – от барабанщика до полковника. Солдаты платили ему взаимностью, и он, в свою очередь, воспел их в своих мемуарах. Возможно, он может показаться слишком недостаточным, чтобы быть упоминаемым в глобальных работах о Наполеоне, но и он тоже видел нечто, чего не посчастливилось видеть другим. И, возможно, именно эта военная лаконичность и, скажем прямо, некая "солдатскость" его литературного стиля, один раз захватив пытливого читателя сохранит его внимание и интерес до самого конца, как то произошло с его переводчиком. Итак, знакомьтесь – адъютант императора Наполеона генерал Жан Рапп – "Неустрашимый". Перевод Виктора Пахомова.

ГЛАВА V

Наполеон, независимо от того, что утверждают его хулители, не был ни властным, ни неуступчивым в своих убеждениях. Он стремился к полной ясности в вопросах, и он желал слышать мнение каждого, кто хоть что-нибудь знал по их существу. У некоторых членов Совета иногда пробуждалось желание угодить ему, но как только он его замечал, он сразу же возвращал обсуждение в естественное русло. «Господа, — говорил он своим соратникам, — я пригласил вас сюда не для того, чтобы вложить в вас свое мнением, но для того, чтобы услышать ваше. Изложите мне вашу точку зрения, и я посмотрю, насколько то, что вы предлагаете, лучше моего.

Пока мы были в Булони, он преподал урок такого рода морскому министру. Он предложил ему несколько вопросов, на что мсье Декрес ответил лишь целым каскадом льстивых комплиментов. «Мсье Декрес, писал ему Наполеон. — Я прошу вас завтра прислать мне ваши соображения по следующему вопросу — учитывая нынешнее состояние дел, будет ли правильно, если адмирал Вильнев останется в Кадисе? Попытайтесь оценить все сложившиеся обстоятельства и ситуацию, в каковой сейчас пребывают Франция и Англия. И не отправляйте мне больше писем, подобных тем, что вы послали мне вчера, — они бессмысленны. Я хочу только одного — добиться успеха, для чего я молю Бога, etc».

Незадолго до битвы при Аустерлице часть армии находилась на очень неблагоприятной позиции, и генерал, командовавший ей, открыто преувеличивал ее недостатки. Тем не менее, на Совете, он не только утверждал, что она очень даже недурна, но даже обещал удержать ее. «Как же так, маршал? — спросил Великий Герцог де Берг.^[2] — Что же стало с теми сомнениями, которые вы еще так недавно терзали вас?» «К чему кокетство, если мы собрались для принятия решения? — парировал маршал Ланн. — Мы должны представить все Императору в истинном свете, так, чтобы он мог поступить так, как сочтет целесообразным». «Вы правы, — сказал Наполеон, — те, кто желают моих милостей, не должны меня обманывать».

Но хотя он всегда был готов получить совет от тех, кто был способен дать его, он совершенно не терпел рассуждающих на незнакомые им темы. Однажды Феш решил высказаться об испанской войне. Но успев произнести лишь пару слов, как подведя его к окну, Наполеон спросил: «Вы видите эту звезду?» Разговор происходил в полдень, и кардинал ответил, что не видит никакой звезды. «Прекрасно, — сказал Наполеон, значит я пока единственный, кто ее видит, а стало быть, я продолжу свой путь и не услышу никаких рассуждений о своем поведении».

По возвращении из Русской кампании он с глубоким волнением сожалел о смерти многих погибших в ней храбрецов, а не о казачьих пиках, морозе и голоде. Какой-то придворный, захотевший вставить свое слово, с очень печальным видом промолвил: «Мы понесли огромные потери!» «Да, — подтвердил Наполеон, — мадам Барилли^[3] мертва».

Он всегда издевался над глупостью, но никогда не избегал любезности или откровенности.

Однажды мадам Бачиоци привезла в Тюильри своего родственника — мсье д'А ****. Введя его в приемную, она удалилась, и он остался наедине со мной. У этого мсье д'А ****, как и у многих его соотечественников, было очень некрасивое лицо, он не очень нравился мне, но, тем не менее, я доложил о нем Императору, а затем представил его. У этого человека, несомненно, было нечто важное для личной встречи. Кивком головы Наполеон приказал мне вернуться в приемную. Я притворился, что не заметил его, и я остался, потому что я опасался за него. Пропев что-то итальянское, он сказал мне, что им надо остаться наедине. Я вышел, но дверь кабинета оставил приоткрытой.

После того, как мсье д'А **** ушел, Наполеон спросил меня, почему я так неохотно ушел. «Вы же знаете, — ответил я, — что я не страдаю навязчивостью, но должен откровенно признаться, что ваши корсиканцы мне не нравятся». Он потом сам лично рассказывал эту историю, но она очень не понравилась некоторым членам его семьи. Тем не менее, я убежден, что он и сам предпочел бы не слышать моего мнения о его соотечественниках.

Однажды вечером, после битвы при Ваграме, мы играли в двадцать одно. Наполеону очень нравилась эта игра: он постоянно пытался обхитрить своих партнеров и очень радовался, когда у него это получалось. Перед ним на столе лежала куча золота. «Рапп, — сказал он, — разве немцам не нравятся эти маленькие наполеончики?» «Да, Сир, они любят их гораздо больше, чем одного большого». «Voilà, — воскликнулон, — это, я так полагаю, и есть то, что вы называете немецкой откровенностью».

Примечания

2

Мюрат. — Прим. перев.

3

Известная оперная певица. — Прим. ред.