Меняла

Виктор Ночкин, 2004

Бывший солдат наемного отряда, а ныне меняла по прозвищу Хромой случайно узнает о древнем кладе. История «золота эльфов» и его последнего владельца окутана зловещими тайнами, а также связана с тенями прошлых веков и грядущим заговором в родном городе Хромого…

Глава 10

В «Шпоре сэра Тигилла» сегодня было тихо. Здесь, как правило, не бывает шумных гулянок и буйных драк. Напиться и подраться — это больше по части моряков, а они облюбовали заведения в западной части города. В «Шпоре» же собирается народ степенный, положительный. Поэтому я собственно и хожу сюда. Но сегодня было еще спокойнее, чем обычно. Тихо, как на кладбище.

Я прошел к стойке и поздоровался с Кертом. В непривычно тихом зале кабака, стук моей клюки звучал особенно резко.

— Привет, толстяк. Что так невесело у тебя сегодня?

— Привет, Хромой. А чего веселиться? Неужто не слыхал — людей убивают в округе.

— Ну, говорили проезжие, что купца какого-то зарезали, что ли… Ах да, верно! Я же сам видел, прямо возле моей лавочки у Восточных еще какого-то оборванца… И что? Разве это повод грустить для обитателей нашего доброго города? В Ливде это обычное дело.

— Зато ты веселый сегодня, Хромой… Есть еще двое убитых — и оба в нашей округе. Слишком много смертей для одного дня, не находишь? Какого-то мужчину нашли обезглавленным, голову до сих пор ищут. Да еще один — за живодерней в Хибарах со свернутой шеей. Вон, Тойк-конюх говорит, полчаса назад нашли. Но у того хоть голова на месте. Да, не очень-то хороший день нынче в нашем городе.

— Н-да… Ну а у меня сегодня наоборот — сладилась выгодная сделка. Давай-ка как обычно. Ну и кувшинчик вина. Кстати, я сегодня жду гостя.

— Молодой господин из Большого дома?

— Он самый.

— Ты бы спросил его, Хромой, о чем там вообще, в Совете думают. Ведь с каждым годом все поганей становится в нашей Ливде…

— Да знаю я, Керт, знаю. Но только что пацан может сказать? И уж ты мне поверь, это не только у нас в Ливде, сейчас весь Мир словно с ума сошел. Из Ванетинии-то ничего не слышно?

— Пока ничего нового. Знаешь, Хромой, — толстяк понизил голос до шепота, — мне плевать, кто там император в Ванетинии — Алекиан или Велитиан, мне даже плевать, кто в Энгре на троне сидит. Но когда у нас в округе начинают резать людей… Э, а вот твой приятель!

В дверях показался Эрствин. Зайдя со света в полутемный зал, он замер на пороге и, прищурившись, принялся осматриваться. Прекрасная мишень — и я уже не говорю, что торчать в дверях невежливо по отношению к посетителям кабака. И этот юноша собирается стать солдатом? Эх, молодость, молодость… Я помахал рукой и позвал:

— Эй, сэр Эрствин, я здесь!

Парень, увидев меня, сразу заулыбался и, махнув в ответ, заспешил в угол к моему столику. Посетители уткнулись в свои тарелки, старательно не замечая «молодого господина». Как бы там ни было, а он здесь лишний.

— Присаживайся, Эрствин, — кивнул я, — что слышно? Раздобыл что-нибудь о Семи Башнях?

— Нет, архив был заперт. Все носятся… Слышал, в городе еще кого-то убили?

— Да, слышал кое-что краем уха. Я же сегодня весь день по делам пробегал, мне некогда было. Вот сейчас только хозяин рассказал, что еще кого-то мертвым нашли. А что в Совете говорят по этому поводу?

— Как обычно, — насупившись, вздохнул мой приятель, он явно подражал кому-то постарше, — много шума, мало толка. Глава Совета Лигель будет много говорить, гонять стражников по всему городу, но настоящих убийц так и не найдут.

— Это твой отец так говорит?

— Ну… — Эрствин не стал уточнять, — отец недоволен тем, что из-за этих убийств его делом никто не занимается. Только я думаю, что наш вопрос все равно никто решать не хочет. Если бы не сегодняшние убийства — нашлось бы что-то другое. Знаешь, Хромой, все здесь такое мелкое…

— Мелкое?

— Ну, понимаешь — здесь, в Ливде… В этом городе убивают за несколько медных монет, за одно ничего не значащее слово. А ведь где-то в Мире сражаются… ну, по-настоящему… Короли и принцы… Престол в Ванетинии… Решается судьба Империи, судьба Мира… Может быть как раз сейчас, в эту минуту, может быть…

К нашему столу подошла дочка Керта с подносом и принялась неторопливо расставлять перед нами посуду. Вот уж ее точно не волновали сегодняшние убийства. Эрствин смущенно покосился на хорошенькую девицу и замолчал. Та не спеша накрыла на стол, пожелала нам приятного вечера, покосилась на моего юного приятеля, тихо хихикнула и удалилась, вильнув напоследок юбками. Эрствин, которого смутило прикосновение подола веселой девицы, начал краснеть и чтобы прервать неловкое молчание я поспешил заговорить:

— Знаешь, друг мой, смерть — это всегда смерть. Бедняк, убитый за пригоршню меди, не мертвее, чем добрый рыцарь, пронзенный на поле чести копьем какого-нибудь принца. Я даже скажу так — те различия, что существовали между ними при жизни, исчезают, когда люди умирают. Разве нет? Что еще так уравнивает нас в этом Мире, как смерть?

— А служба наемника? Ты сам говорил, что Ренпристе нет сословных различий, там ценят людей не за гербы. Твои слова?

— Каюсь. Эти еретические слова произносил я.

Да… Служба наемника — и смерть… Что ж еще объединяет нас всех? Интересно обернулась наша беседа… Служба наемника и смерть…

* * *

Моя служба в отряде Торна сразу же показалась мне не в пример более веселой, чем прежняя — в Верделе. И отнеслись ко мне сразу по-дружески. В отряде это нормально. Здесь нет места личной неприязни и мелким обидам. Сегодня ты оскорбишь или обманешь парня, а завтра должен будешь доверить ему свою спину? Словом, меня встретили хорошо и сразу дали понять — я свой. Если принят в отряд — значит свой. Мне это было в диковинку, но до Гангмара приятно.

На рассвете мы выступили из Ренприста, заплатив по грошу — как все. Шли весело, мне — новичку — все наши наперебой старались выразить приязнь, кто-то сулил на первом же привале помочь пригнать получше снаряжение, кто-то — потренировать в обращении с моим мечом… Я, конечно, понимал, что это обычное дело, что солдаты стараются поскорее помочь мне освоиться, чтобы отряд и впредь был единым монолитным организмом, но, повторяю, было непривычно и приятно. Я несмело улыбался в ответ и боялся поверить своему счастью.

Не мешкая, но и не спеша особо, мы маршем пересекли добрую половину королевства и вышли к Золотой. Дальше некоторую часть пути предстояло проделать на барке. По Золотой мы шли по течению, это было время отдыха, днем я тренировался с мечом, по вечерам слушал байки моих товарищей, вспоминавших о прежних делах. С Золотой мы свернули в какую-то небольшую речушку, теперь плыть приходилось против течения и нам время от времени приходилось садиться на весла. Но настоящими «тяготами солдатской службы» я бы это не назвал. Свой Дар я скрывал по-прежнему и теперь вообще избегал упражняться в магии — я ведь постоянно был на виду, постоянно в компании. Меня это немного смущало, но я с радостью променял магию на право быть своим в отряде.

Первое, если так можно выразиться, приключение случилось с нами уже, когда мы углубились в земли Фенады. В маленьком городишке, через который протекала наша река, местные обратились к Торну за помощью. Город, видите ли, был осажден! Осажден! У стен стали лагерем около сотни юнцов, «Гилфингвиых пасынков», как они сами себя именовали. Эти маленькие придурки — одна из самых заметных язв, поразивших Мир в последнее время. На самом деле все они трусы, по-моему, и сила их — только в нахальстве и том страхе, какой они внушают добрым бюргерам. Еще надо сказать, что здесь, в Фенаде, народ не такой боевой, как в Геве. Здешние горожане испугались своры малолетних фанатиков и обратились за помощью к нам. На переговоры отправился Торн. Потом он рассказывал, что первым делом спросил у городских, кто их сеньор. Оказалось — какой-то граф, но он в отъезде. «Когда сторожевого пса нет поблизости, бараны не способны ни на что», — так прокомментировал наш капитан положение вещей. Словом, он сговорился с городскими выборными, что за плату мы прогоним «пасынков» от их стен. Мы сгрузились с барки, вооружились и вышли к городским воротам.

У ворот переминались с ноги на ногу несколько десятков горожан — местное ополчение. Они были хорошо вооружены и преисполнены собственного достоинство — а также страха. По-моему, эти крепкие мужчины могли бы разогнать толпу юнцов и сами, не обращаясь к нам. Но… Походной колонной мы приблизились к воротам. Городские расступились перед нами. С другой стороны ворот неслись ругательства, выкрикиваемые высокими срывающимися голосками и время от времени раздавался звонкий стук — «пасынки» швыряли в ворота камнями. Идиоты.

— Оружие к бою! — скомандовал наш капитан.

Мы расступились, ломая строй, лучники наложили стрелы. Городских вообще как ветром сдуло с улицы.

— Щиты, — вполголоса напомнил нам Торн, затем зычно рявкнул, — открывай!

Створки ворот со скрипом разъехались, два-три булыжника стукнули в подставленные нами щиты, лучники сделали залп, потом другой…

— Вперед! — и мы бросились за ворота.

Нахальных юнцов стрелы не напугали, они, вереща и размахивая своими палками, побежали нам навстречу. Мы сблизились вплотную и сразу же опрокинули самых смелых бродяг — тех, что бежали первыми. Я оказался немного позади, поэтому первый обмен ударами прошел без меня, затем наша толпа рассыпалась — и мне навстречу выскочил «божий пасынок». В тот момент он мне показался крупным почти взрослым парнем. Мой противник неуклюже замахнулся увесистым колом, что-то нечленораздельно вереща. Я спокойно пригнулся — палка просвистела над моей головой — затем выпрямился и нанес ответный удар. Уже качнувшись корпусом вслед за мечом, я наконец-то разглядел, что мой противник — всего-навсего щупленький подросток, едва не свалившийся от инерции своего собственного удара. Оружие пацана было слишком тяжелым для него…

Я словно разом увидел все — тощие плечи под драным тряпьем, перекошенный рот, обезумевшие глаза. Я едва успел перевернуть в руке рукоятку меча — так что удар пришелся плашмя. Пацан взвыл, выронил дубину, сел на землю и… разрыдался, влажно всхлипывая и размазывая по лицу грязь и слезы. От него несло перегаром.

— Славно, вот и добыча! — раздался рядом со мной голос капитана, — отлично, Писарь! А то никакого навару с этой драчки, хотя день потерян…

Я огляделся — мои товарищи не были столь щепетильны и били в полную силу. Около двадцати окровавленных тел валялось на поле перед воротами, остальные разбежались. По крайней мере, бегали они быстрее взрослых.

* * *

После слов о смерти разговор не клеился. Вообще-то меня не смущают такие вещи, да что там — я воочию видел достаточно много, чтобы перестать обращать внимания на слова. Ну а Эрствин слишком юн, чтобы осознать истинное значение собственных речей. В его возрасте очень интересно говорить на такие темы, делать вид, что все понимаешь, что тебя не смущает ничто в нашем Мире, даже такие страшные понятия, как страдания и смерть. На самом деле то, что подросток спокойно говорит о страданиях и смерти — не настоящее равнодушие, а всего лишь непонимание, но что это меняет?

Мы помолчали, обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами… Допили вино…

— Идем, друг мой, я тебя провожу, — наконец решил я, — и не спорь. Ты сам видишь, что в городе сегодня слишком уж неспокойно…

Действительно, на улицах сейчас должно быть очень опасно. Если мои предположения верны, то Мясник сейчас ведет охоту на Обуха, Обух прячется и рассылает своих головорезов на поиски Мясника, в то же время он следит за домом Неспящего. Довольно интересная ситуация. Если Мясник и Неспящий смогут встретиться — они вдвоем, пожалуй, станут непобедимыми. С другой стороны, Неспящий должен бы бояться покинуть свой дом. Там он надежно защищен, тогда как на улицах ему будет грозить нешуточная опасность… Значит, Мясник постарается пробиться к дому колдуна? Да, наверное, так — вряд ли он решится нападать на его светлость в одиночку. Значит, у берлоги старого мага и развернутся основные события. А она — как раз у нас по пути….

— И вот еще что. Мы с тобой пойдем другой дорогой, ладно? — это я сказал после того, как мы вышли на улицу и я, оглядевшись, убедился, что нас никто не слышит.

— Это почему? Ты что-то знаешь об этих убийствах, Хромой?

— Знаю, Эрствин. Но не обессудь, тебе рассказать не могу.

— Это почему же? Я же никому не выдам… — в голосе моего приятеля послышалась обида.

Вообще-то, он в самом деле никому не скажет. И предостеречь его не помешает. Ладно.

— Я тебе доверяю, Эрствин, но… Понимаешь, это не только мои тайны. Но кое-что я тебе расскажу. Идем… Так вот, помнишь, с чего все началось?

— Что ты имеешь в виду? Этого убитого купца, Товкера-Тощего?

— Его, точно. Убили Тощего конкуренты, которые хотят захватить его территорию…

Это моего приятеля уже не удивляло. Из моих рассказов он знал, что в ночном мире Ливды существуют свои королевства, сеньории и ленные владения. Ну и, разумеется, там ведутся свои войны за эти призы.

— У Тощего есть зять. Наследный принц, понимаешь?

Эрствин кивнул с серьезным видом. Нет, так нельзя — парень слишком уж увлекается моей интерпретацией грызни бандитов. Если взглянуть на дело под таким углом, то выходило, что Мясник — ни дать, ни взять, герой рыцарской баллады. Но это не смешно.

–…Этот «принц» — тоже убийца и злодей, он такой же негодяй, как и его противники. В этой войне нет правых и виноватых, понимаешь? — опять кивает… На все мои «понимаешь» он кивает так задумчиво… — у нашего «принца» есть союзник, чародей… Сейчас наш «принц» попытается встретиться с чародеем, а по дороге его наверняка подстерегают враги…

О Гилфинг, что я плету? Это же просто сюжет «Гвениадора и Денареллы»… Дальше злодей Гонгал, то есть его светлость Обух, должен обманом захватить Денареллу (кстати, как зовут дочку Тощего?) и домогаться ее руки… А Гвениадор-Мясник? Чародей посулит ему помощь, но взамен попросит помочь справиться с ведьмой… С ведьмой? Хм-м… Мне это не нравится.

— Ну, а дом нашего волшебника расположен как раз у нас на пути. Поэтому нам лучше было пойти в обход…

— Я понял, — перебил меня Эрствин, — ты говорил о Зибенете Неспящем.

— Да, верно. Так что держись от его дома подальше… Ну вот, здесь мы с тобой попрощаемся, хорошо?

— Хорошо, Хромой. Но я бы и сам дошел…

Я прервал его бессвязные уверения в том, что он может сам о себе позаботиться и, быстро распрощавшись, зашагал прочь…

Конец ознакомительного фрагмента.