По ту сторону ПравоСудиЯ

Виктор Николаевич Воробьев, 2022

Уважаемый читатель, предлагаю вашему вниманию единственную в своем роде и довольно необычную книгу. Я – бывший депутат Городского Совета Депутатов города Архангельска. Волею судеб и нашего "правосудия" несколько лет назад я оказался в тюрьме. В этой книге я постараюсь дать не искаженное цензурой и предвзятостью представление о том, что на самом деле представляют собой российская тюрьма и ее обитатели глазами человека далекого от криминального мира, увидевшего это все изнутри и испытавшего на себе. Многое шокирует вас, удивит, возмутит, но точно не оставит равнодушным. Я опишу жизнь в тюрьме, обычаи, устои, условия проживания, правила, которые нельзя нарушать, последствия их нарушения, дам рекомендации по выживанию, подскажу, как вести себя в отношениях с представителями администрации и заключенными, как не попасть в касту отверженных «в систему», как не стать жертвой тюремных интриг, не надломиться и не искалечить себе всю жизнь. Одним словом, как выжить и при этом остаться человеком.

Приезд в тюрьму

Прежде всего я хотел бы отметить, что во всех описаниях тюрьмы я буду больше опираться на то, что испытал сам и на реальную ситуацию конкретно в той тюрьме, где мне довелось побывать. Допускаю, что существует некоторые обстоятельства, нюансы, присущие другим тюрьмам и отличающиеся в мелочах, но все эти отличия абсолютно не существенны и больше касаются описания обстановки в камерах, их размеров, цвета стен, количества заключенных и прочих малозначительных моментов. Но я глубоко убежден и не раз получал подтверждение своим убеждениям, что порядок и суть процессов, происходящих в стенах тюрьмы, схожи для большинства тюрем нашей необъятной родины. Поэтому, думаю, что те, кто знаком со всем этим, легко узнают в моем описании черты, присущие ситуации именно той тюрьме, где они были, а те, кто, слава Богу, не знаком с этой информацией, получат общее представление о ситуации, характерной для любой тюрьмы России.

Когда нас выкинули из «автозака» (специальная машина для перевозки заключенных) и завели в здание следственного изолятора, первое, что я почувствовал, а точнее, что сразу ударило мне в нос, — это мерзкий, специфический, ни на что не похожий запах тюрьмы. Он представляет собой трудно передаваемую словами жуткую смесь человеческого пота, подвальной сырости, затхлости, еды, хозяйственного мыла и чего-то еще непонятного, но очень мерзкого и вызывающего отвращение.

Меня и еще четверых человек, доставленных вместе со мной, выстроили в коридоре вдоль стены. У каждого спросили номер статьи, ФИО, адрес проживания, год рождения, после чего приказали развернуться лицом к стене, руки держать за спиной, смотреть в пол и ждать пока не назовут фамилию каждого. Незаметно для конвоиров я исподлобья оглядел помещение. То, что я видел вокруг, было мрачно, серо и убого. Интерьер тюрьмы представлял собой ужасно гнетущее зрелище.

Помню, первое, что мне пришло тогда в голову, была мысль «неужели мне придется провести здесь какое-то время», но тут же я успокоил себя тем, что, скорее всего, в ближайшее время разберутся и уже скоро я смогу покинуть это ужасное место и никогда больше не вспоминать о нем. Если бы я знал тогда сколько времени мне придется провести в тюрьме, я просто сошел бы с ума, но, к счастью, этого мне не суждено было знать. Несмотря на все, даже тогда я еще продолжал надеяться на быстрое освобождение. А пока решил не паниковать и дождаться завершения дня, чтобы успокоиться, привести мысли в порядок и осознать, что в сложившейся ситуации можно предпринять и какой развязки событий ожидать в будущем.

Размышляя над всем происходящим, я стоял, уткнувшись лицом в серую бетонную стену, изредка поворачивая голову и осматривая все вокруг. Как оказалось, стена не полностью была серой, а лишь в тех местах, где отлетела белая кафельная плитка старого советского образца, по типу той, что в советское время была у нас в ванной комнате. Только назвать ее белой можно с большой натяжкой. Точнее было бы сказать, что когда-то, в незапамятные времена она была белой. Теперь же она была серой от времени и покрывшего ее налета, вся в трещинах, сколах, выбоинах и ржавых подтеках. На высоте порядка двух метров она заканчивалась и дальше шла побелка, с таким же серым оттенком и с точно такими же подтеками. В некоторых местах она изрядно протерлась, и сквозь побелку проглядывали серые пятна бетонной стены. Потолок был тоже когда-то побелен, но следы этого затерялись во времени. Общая высота помещения была больше трех метров. С потолка на специальных штырях свисали старые, ободранные, искривленные советские светильники с редкими люминесцентными лампами, половина из которых были в нерабочем состоянии, и от этого в помещении, в придачу ко всему, было еще и тускло. Пол представлял собой смесь цемента и битой керамической плитки, и поэтому мало чем отличался от стен. Двери камер были выкрашены в темно-бурый (красноватый) цвет и выглядели очень старыми и в прямом смысле раздолбанными. Вдоль стен по нише в полу была пущена труба с подводкой к каждой камере. Также мне бросилось в глаза большое количество проводов, расположенных по верху стен, переплетающихся между собой, а в некоторых местах оторвавшихся от стены и свисающих вниз. По всему было видно, что ремонт в помещении не проводился минимум лет десять, и от этого оно выглядело мрачным, серым и устрашающим.

Через несколько минут назвали фамилию одного из стоявших рядом, и он зашел в ближайшее помещение с открытой дверью. Через 10 минут он вышел оттуда и встал обратно лицом к стене. Затем назвали мою фамилию, и я в сопровождении конвоира пошел в то же помещение. Это был кабинет досмотра заключенных. Он был порядка 4х6 метров. По центру кабинета была вмонтирована решетка до потолка, разграничивающая кабинет на две функциональные зоны. За решеткой сидел человек за столом. На столе лежали кипы бумаг. За его спиной стоял стеллаж с документами. Справа от него, вдоль стены от окна до решетки располагались несколько ячеек камер хранения (такие раньше стояли на вокзалах) высотой около 3-х метров. До решетки вдоль обеих стен помещения находились деревянные крашеные столы, как я понял позже, для того, чтобы заключенные складывали одежду для проверки на наличие запрещенных предметов и вещей. Вдоль столов на полу лежали деревянные решетки, для того чтобы не вставать голыми ногами на бетонный пол, когда вы будете снимать ботинки и носки. У меня еще раз спросили ФИО, адрес, статью, год рождения и сказали полностью раздеться, положив одежду на стол.

Я снял всю одежду и остался стоять в трусах и носках. Трусы мне сказали опустить до колена и вывернуть, затем попросили наклониться и присесть. После этих акробатических и унизительных номеров мне приказали снять носки и вывернуть их наизнанку. Затем согнуть ноги таким образом, чтобы было видно пятку. Внимательно осмотрев меня на наличие синяков, наколок, шрамов, прощупав и просмотрев всю мою одежду, мне было приказано одеваться и ждать, повернувшись к стене лицом и держа руки за спиной.

Пока я так стоял, мне удалось рассмотреть содержание плакатов, висящих на стенах в большом количестве. В основном там находились права и обязанностей заключенных, телефоны и адреса различных инстанций, куда можно обратиться — от почтовых адресов прокуратуры или управления ФСИН до адресов представителей по правам человека в городе. Также там находились списки запрещенных к проносу вещей, распорядок дня и многое другое, нужное и ненужное в тюремной жизни.

После того как оформили мою личную карточку, меня ознакомили с документом, согласно которому я предупреждался о том, что колючая проволока на ограждающих тюрьму стенах на ночь подключается к электричеству, что в случае побега по мне могут открыть стрельбу на поражение и еще о чем-то, о чем я плохо помню. Зато я очень хорошо запомнил штамп на этой бумаге — «НАШ!!!» Что это означает, просто аббревиатура или моя тогдашняя принадлежность, я не знаю и по сей день, однако звучала она тогда иронично и насмешливо, как злая издевательская шутка над беспомощным и раздавленным человеком. Хотя, конечно же, это совпадение, а не чей-то злой умысел. И сейчас, вспоминая, это все выглядит забавным моментом, не более того.

После того как я ознакомился и подписал бумагу, меня вывели в коридор и поставили на то же место, где я стоял прежде. Ту же самою процедуру проделали со всеми людьми, стоявшими рядом со мной. Так мы стояли у стены в коридоре еще минут тридцать. Мимо нас проходили люди в форме, проводили группы заключенных, прошел человек в белом халате, похожий на врача, и несколько людей в черных робах и кепках черного цвета, все грязные и замусоленные (это были «баландеры»). Но самое удивительное для меня было то, что никто из них не обращал на нас абсолютно никакого внимания, потому что для всех это было ежедневное обычное мероприятие, к которому все давно привыкли, и вид вновь привезенных людей абсолютно никого не интересовал.

Когда закончился досмотр последнего человека, нас повели по коридору к небольшому помещению, где каждом выдали небольшое одеяло, матрац, подушку, набор уже серого застиранного белья (на которое было страшно смотреть, а не то, что ложиться голым телом), металлическую тарелку, кружку, ложку. Мне повезло — матрац был не старый, а не наполовину опустошенный и в непонятных пятнах, как у соседа, ложка была не сломана и не согнута, а кружка была с ручкой. Как я понял потом, так везет далеко не всем, если не сказать больше. Но, к чести заключенных, могу сказать, что те, кто особо рьяно отстаивают право замены испорченного предмета, частенько добиваются своего. Хотя трудно что-либо заменить, если в принципе не на что менять. В одно время к нам заезжали люди даже с пластмассовыми ложками. Поэтому везет не всем и не всегда, и порой по объективным причинам. Но в любом случае, советую вам лишний раз заострить внимание: если вас что-то из выданного не устраивает, и тогда есть шанс, что выдающий «баландер» (а это такой же зек, но отбывающий свой срок в тюрьме в качестве хозяйственного работника) заменит вам не устраивающую вас вещь. В противном случае, когда вам уже все выдано, заменить что-либо будет весьма проблематично, так как уже именно вы будете отвечать за состояние предметов, находящихся у вас. Однако даже если вам не удалось заменить не устраивающую вас вещь, не стоит расстраиваться. В дальнейшим, когда вы попадете в камеру, поинтересуйтесь у ребят, кто и когда уходит на этап, или у кого скоро суд, после которого его могут освободить, дав условный срок, например, и договоритесь с ними поменяться тем, что вас не устраивает, поскольку им уже будет абсолютно все равно, а при приемке у них вещей смотрят не на состояние, а на наличие. Так что с течением времени вы сможете в любом случае обеспечить себя всеми необходимыми предметами в нормальном состоянии, независимо от того, что вам выдадут. За год пребывания в тюрьме, поменяв 4 камеры, мне удалось обзавестись самым толстым матрацем (а вы поймете насколько это важно, когда постоянно спиной будете чувствовать железные прутья сквозь тонкий матрац и первое время будете ходить с синяками на спине), огромной подушкой, набитой из двух или трех, как минимум, и новеньким полноразмерным одеялом. Пишу полноразмерным, поскольку большинство одеял подлежат урезке заключенными для использования отрезанных лоскутков на различные нужды (затыкать окна зимой, скручивать веревки, использовать в виде «дров» для поднятия чифира и т. п.). Соответственно, в результате таких урезок многие одеяла закрывают либо ноги, либо голову и вам приходится мучиться, выбирая, что же закрывать в первою очередь, когда в камере холодно. Все то же самое касается и простыней, но в моем случае это было не столь значимым, поскольку я пользовался домашним бельем.

Конец ознакомительного фрагмента.