Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Виктор Минут, 2016

Воспоминания В. Н. Минута охватывают период с февраля 1917 по июнь 1922 года. Начало мемуаров автор посвятил первому году советской власти, которую генерал-лейтенант Генштаба не принял и служить которой категорически отказался. Он стремился жить в своей скромной усадьбе, не имея дела с новыми хозяевами страны, однако в марте 1918 года, будучи назначенным на административный пост, был вынужден бежать. Так началось его удивительное путешествие: пешком из Москвы до Варшавы, оттуда через всю Европу в Бретань, морем до Японии, из Японии в Аргентину, затем в Старый Свет, Париж. Издание подготовлено по рукописи из коллекции Государственного архива РФ.

Предисловие автора

Подробное изложение причин и условий возникновения и развития большевизма в России вообще и даже в частности, только в армии, требует всестороннего изучения многоразличных явлений нашей общественной и экономической жизни, продолжительных экскурсов вглубь нашей истории, к тем вехам, которыми обозначены Разинский и Пугачевский бунты^{1}, и может быть объектом лишь капитального труда.

Такая задача мне далеко не по силам. Поэтому, приступая к передаче моих наблюдений, впечатлений и переживаний за более чем год, что я прожил под большевистским игом, ограничусь лишь самым кратким изложением тех причин, в силу которых за Февральской революцией 1917 года последовала вторая революция в октябре того же года.

Первое революционное движение в России, вышедшее из рамок тайных заговоров и подпольных конспираций и коснувшееся в большей или меньшей степени широких масс населения в 1905 и 1906 годах, застало эти массы в значительной части их еще не подготовленными к восприятию новых идей и поэтому не имело успеха.

Все усилия агитаторов и апостолов нового социального строя и политических свобод скользили по этим массам, не пуская глубоких корней в народную душу.

Социальные идеи воспринимались поверхностно. Усваивалось из них только то, что было понятно и злободневно. Крестьяне с упоением мечтали о «черном переделе»^{2}, то есть наделении их землей из обширных помещичьих угодий, частью остававшихся в руках помещиков после отмены крепостного права, частью благоприобретенных лицами, вкладывавшими свои капиталы в земельные собственности. Надо признать, что почва для пропаганды была благоприятна. Я лично знавал многих собственников, обладавших десятками тысяч десятин^[2] в одной меже^[3], в то время как окрестные крестьяне имели всего лишь полторы десятины на душу. И добро бы эти крупные владельцы сами занимались хозяйством, давая постоянный заработок населению: нет, они предпочитали без всякого риска от погодных условий отдавать свои земли в аренду тем же крестьянам, повышая из года в год арендную плату. Последним некуда было деться, и волей-неволей они, скрепя сердце, закрепощали себя земельным магнатам. Правительство сознавало ненормальность этого положения, рядом мер старалось урегулировать его, положить предел росту этого крестьянского пролетариата, пыталось создать класс крестьян — мелких собственников^{3}. Но меры эти носили долговременный характер и не удовлетворяли массы. Но, несмотря на это, революционные выступления 1905 и 1906 годов были чисто спорадического характера и не свидетельствовали об общем подъеме крестьянской массы.

Солдаты требовали улучшения пищи, хотя она была вовсе недурна и на военной службе простолюдин питался, во всяком случае, не хуже, если не лучше, чем у себя дома.

[Солдаты] охотно прислушивались к критике начальства, к аргументам в пользу неравенства положения между солдатами и офицерами, к жалобам на строгость дисциплины и т. п., но тем не менее революционные беспорядки имели место лишь в тех воинских частях, где не было [должного] надзора и тесного общения между офицерами и солдатами.

Более сознательными революционерами были лишь рабочие, но они не были достаточно организованы, а главное — не имели авторитетных и энергичных вождей.

Значительная часть интеллигенции действительно была настроена революционно, но вследствие ее крайней малочисленности активное участие ее в революционном движении того времени было малозаметным.

Если метафорически уподобить русский народ огромному, глубокому морю темных, малокультурных людей, одурманенных водкой^{4}, пропитавшей не одно поколение, — морю, покрытому тонкой пленкой интеллигенции, подобно пленке сливок на снятом молоке, то есть можно сказать, что движение 1905–1906 годов коснулось лишь поверхности этого моря.

Кое-где разбудил его порыв революционного ветра; пошла мелкая рябь по нему; разорвалась и разметалась местами пленка; проглянула находившаяся под нею темная масса, но так как порыв был очень слаб, масса же тяжела и инертна, то вскоре все было подавлено и замерло. Выразилось это, как известно, баррикадами в обеих столицах, бунтами в некоторых войсковых частях, а в особенности во флоте, и аграрными беспорядками.

Принужденные отступить, революционные силы готовятся к новой борьбе. Идет интенсивная подготовка к новой революции двумя путями. Первый путь — прежний, подпольный — организуются тайные союзы, советы, комитеты и пр., причем особое внимание уделяется армии, оказавшейся в большинстве случаев в 1905–1906 годах послушным оружием в руках правительства, и в то же время подпольная литература сеет зерна социальных идей в широких массах. Второй путь — новый, открытый — с трибуны Государственной думы, с которой депутаты, по их собственному, неоднократно повторяемому выражению, «через стены аудитории вещали всей России».

В то время как подпольная пропаганда направляла свои усилия на армию и флот, открытая пропаганда Таврического дворца^[4] воспитывала народные массы, неустанно подрывая авторитет правительства, серьезно уже поколебленный волнениями 1905–1906 годов. Необходим был могучий талант Столыпина^{5}, чтобы богатырскими усилиями поддерживать колеблемое со всех сторон здание и подводить под него новый фундамент, постепенно меняя форму правления^{6}.

Девизом этого одного из величайших, по моему мнению, государственных людей было «на легком тормозе вперед». И действительно, будь он жив, быть может, Россия представила бы счастливое исключение в истории культуры народов и перешла бы к новой форме правления без тех ужасных потрясений, которые являются неизбежными спутниками всех революций, возникающих снизу.

Но Столыпина не стало^{7}. Преемники его, не столь дальновидные и талантливые, не в состоянии были противостоять реакции правительственных сфер и некоторых слоев общества, наступившей после 1905–1906 годов, и тем способствовали усилению народного неудовольствия, рас ширению в народных массах оппозиции, а главным образом, твердой организации нелегальных подпольных сообществ, выковываемой молотом правительственного гнета.

От свобод, возвещенных манифестом 17 октября 1905 го да, не осталось почти ничего^{8}. Из Государственной думы всячески старались сделать чисто совещательный орган. Это окончательно заставило всех извериться в искренности правительства и сильно уронило престиж монарха; царское слово утратило свое значение незыблемости; ко всему этому присоединился целый ряд эпизодов из интимной жизни высших сановников государства, жизни двора и, наконец, интимной жизни самого монарха, эпизодов, сильно преувеличиваемых и даже искажаемых агентами революции^{9}.

Но это, конечно, все лишь поводы к возникновению пожара, а не причины его. Не будь этих эпизодов и лиц, в них фигурировавших, явились бы такими же статистами другие лица и в других эпизодах, но революция все равно была неизбежна, и коль скоро она не производилась постепенно сверху, как предполагал Столыпин, она неминуемо должна была вырваться наружу разом снизу, как оно и случилось на деле, когда напряжение революционных сил превысило правительственный гнет.

Великая война ускорила развязку. Захватив глубоко жизнь всего народа, она запустила свои щупальца до самого дна темного моря народных масс, спавших в пьяном тумане. Целой армии самых испытанных агитаторов в течение целого ряда лет не удалось бы сделать того, что сделала война в течение нескольких месяцев.

Взбудоражив обыденную жизнь, она заставила всех проснуться, оглядеться по сторонам, сознательно отнестись к окружающей обстановке и заметить все недочеты и пробелы современного строя. Миллионы людей были вырваны из узких рамок прозябания в сутолоке местных интересов и брошены в ряды армии. Здесь общение их с новыми лицами, не говоря уже об агентах революции, конечно, не дремавших и воспользовавшихся благоприятной обстановкой, открыло этому темному люду, стекшемуся из разных медвежьих углов необъятной нашей родины, широкие горизонты, которые раньше ему и не грезились.

Мечта хороша тем, что она не имеет предела. Какая же это мечта, если ее ограничивать прозаическими рамками обыденной жизни. Увлекает именно широкий размах мечты, когда всякие желания, как бы они не были утопичны, мысленно представляются вполне осуществимыми. Тот земной рай, который рисовали перед слушателями агитаторы революции, представлял собой резкий контраст с суровыми невзгодами военного положения страны. Горячие головы с нетерпением протягивали руки к столь близкому счастью, и недовольство существующим порядком нарастало и ширилось среди народных масс.

Не буду останавливаться на непосредственных причинах революционного взрыва в последних числах февраля 1917 года, это вышло бы далеко за рамки настоящего очерка.

Постоянная смена лиц на высших государственных постах, выбор на них таких личностей, что заставляло пожимать плечами в недоумении самых благонамеренных и преданных верноподданных, ускоряли конец монархии.

С августа 1916 года, после назначения Штюрмера^{10} премьер-министром^[5], для всех стало ясно, что монархия катится по наклонной плоскости^{11}.

Сигнал к возмущению был подан народными представителями — Государственной думой, авторитет которой за время борьбы с непопулярным правительством сильно вырос в глазах населения.

Борьба из стен парламента была перенесена на улицу. К участию в ней, кроме избранников народа, были привлечены и массы. От слов перешли к делу.

Мое мнение, что без почина Государственной думы переворот в то время навряд ли совершился бы. Конечно, рано ли, поздно ли, это должно было бы совершиться, но не так сравнительно скоро; расстройство внутренней жизни далеко не достигало еще тех размеров, которые полагают предел человеческому долготерпению. Большевистский режим доказал, что можно терпеть несравненно тягчайшие лишения, чем те, которые казались невыносимыми при царском режиме. Совершившийся переворот снял правительственный гнет одновременно со всех политических партий, и тут они оказались в совершенно различных положениях в смысле условий дальнейшей их деятельности.

В то время как все легальные партии, не исключая даже оппозиции в виде кадет (Партии народной свободы)^{12}, частью пользовавшиеся покровительством правительства, частью им терпимые, были совершенно неорганизованы, так как они, не подвергаясь никакому преследованию, и не нуждались в какой-либо организации для самообороны; нелегальные же партии социалистов-революционеров и социал-демократов^{13}, закаленные в долголетней борьбе с правительством, обладающие мощной организацией, раскинувшейся сетью по всей России, спаянные железной партийной дисциплиной, явились во всеоружии и развернулись, как пружины, долго сдерживаемые тисками правительственной власти.

То обстоятельство, что переворот застал эти партии вполне организованными для политической борьбы, дало им громадный перевес, и революционная власть, несмотря на их сравнительную малочисленность, неминуемо должна была перейти в их руки. Подобно тому, как в физике живая сила определяется произведением массы тела на квадрат скорости его движения, точно так же реальная сила политических партий определяется произведением двух множителей: один из них — численность партии, другой — энергия, проявляемая ее членами. Возьмите, с одной стороны, все наши так называемые умеренные элементы; в России они составляют страшно подавляющее большинство, но проявляемая ими энергия близка к нулю, в результате — реальной силы никакой, протест выражается обычно будированием исподтишка, в редких случаях — пассивным сопротивлением.

С другой стороны, малочисленные радикалы, последователи крайних социальных учений, проявляют чрезвычайную энергию; в результате получается сила, которая дает возможность ничтожному меньшинству господствовать над колоссальным большинством.

Не учтя своих сил и не зная той массы, которой придется управлять по свержении правительства, умеренные элементы, составляющие подавляющее большинство Государственной думы, дав сигнал к перевороту, уподобились неумелому укротителю, выпустившему зверя из клетки. Выпустить-то выпустил, а совладать со зверем не может. Ни загнать его обратно в ту же клетку, ни перегнать в другую, более просторную. Зверь остался на свободе. Сначала сам не верил своей свободе, ошалел, что называется, на первых порах. Поэтому первые шаги еще робки, неуверенны: он как бы боится возмездия, чувствуя, что творит что-то незаконное. Затем безнаказанность делает его смелее, окрыляет. Наконец, почуяв свою силу и слабость тех, кто выпустил его на свободу и натравил на правительство, этот многоголовый зверь дает полную волю своим звериным инстинктам и начинает осуществлять по-своему, не считаясь ни с чем, те утопии, которые ему нашептывают агитаторы крайних социальных течений.

Этим замешательством первых дней Временное правительство^{14} не воспользовалось для того, чтобы взять власть крепче в свои руки. Большая вина Государственной думы и тех политических деятелей, которые были причастны к перевороту, что, замышляя его, они недостаточно подготовили его, не поставили себе вопроса, а что будет дальше. Здесь опять-таки сказалось это вечное и роковое русское: авось, небось да как-нибудь.

Конечно, странно было бы ожидать, чтобы рабочие и солдаты, фактически произведшие переворот в феврале 1917 года, после совершения его отказались вовсе от власти и сложили бы ее целиком к ногам интеллигенции в лице комитета Государственной думы, дескать, «правьте и владейте нами»^{15}.

Но все же думается, что, прояви Временное правительство в первые дни революции, когда оно пользовалось еще большой популярностью, если не в столицах, то во всей стране, побольше твердости, оно значительно отдалило бы время своего крушения и, быть может, ему удалось бы довести войну до победного конца, а это уже существенно могло бы изменить характер дальнейшего революционного движения: не было бы этих настойчивых поисков виновников понесенного поражения для того, чтобы сорвать на них накопившуюся злобу; не было бы этих невинных жертв ярости безумной толпы, направляемой сознательными разрушителями русского государства, на лучших сынов России, стоявших им поперек дороги.

Победоносному народу, удовлетворенному достигнутым успехом, несвойственно проявление низменных чувств: он не стал бы сводить личных счетов, и все поведение его было бы облагорожено торжеством победы.

Комментарии

1

Автор, как и большинство его коллег, садившихся за написание воспоминаний, прежде всего задавался вопросом о том, что стало причиной краха Российской империи и привело к власти большевиков. Не обладая всей полнотой информации, мемуаристы пытались искать корни большевизма в том числе и в крестьянских войнах прошлого. В данном случае Минут упоминает события, которые вошли в историю как восстание под предводительством Степана Разина (или же Крестьянская война 1670-1671 гг.) и Крестьянская война 1773–1775 гг. под предводительством Емельяна Пугачева и которые, естественно, никак с явлением большевизма не связаны. Попытка поиска истоков событий 1917 г. в истории XVII–XVIII вв. в том числе привела к тому, что причины происходивших событий не были объективно оценены.

2

«Черный передел» («коренной передел») — принцип перераспределения земли в крестьянских общинах в России, когда вся общинная земля делится на примерно одинаковые участки и распределяется с учетом числа мужчин в семье (или членов семьи). Подобные «переделы» должны были проводиться периодически, чтобы учитывать произошедшие в составе общины изменения. Название было использовано народническим крылом распавшейся в 1879 г. «Земли и воли» в качестве своего названия.

3

В данном случае Минут слишком упрощает ситуацию, складывавшуюся на селе в Российской империи. За время, прошедшее с отмены крепостного права, был проведен целый ряд реформ, улучшивший положение крестьянства и приведший к резкому росту крестьянского землевладения. Если в 1861 г. крестьяне на правах личной собственности владели около 2,8 десятинами земли, то в 1915 г. только в Европейской России крестьянское землевладение увеличилось до 33,6 млн десятин земли.

4

Автор, как и многие другие представители «образованного общества», находился в плену многочисленных мифов, созданных в том числе и силами упоминаемой им интеллигенции. К таким относится и миф о «беспробудном пьянстве» русского народа. На самом деле, как говорит статистика (см.: Мендельсон А. Л. Учебник трезвости. СПб., 1913), потребление водки в России на душу населения с 1863 г. к 1910 г. снизилось с 1,23 ведра до 0,51, а если определять потребление в чистом спирте, то с 6,05 л до 2,76 л. С началом Первой мировой войны с 19 июля 1914 г. торговля алкогольными изделиями была вообще прекращена в соответствии с заранее обусловленной нормой. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), за 2010 г. потребление алкоголя в России составляет 15,1 л этанола на душу населения.

5

Столыпин Петр Аркадьевич (02.04.1862–05.09.1911), с 1906 г. гофмейстер и с 1908 г. статс-секретарь. С 26 апреля 1906 г. министр внутренних дел, одновременно с 8 июля 1906 г. председатель Совета министров и с 1 января 1907 г. член Государственного совета.

6

В данном случае Минут, скорее всего, имеет в виду аграрную реформу Столыпина, хотя реформы включали также и реорганизацию избирательной системы, серьезные изменения во внутреннем управлении империей, развитие переселенческой политики и освоение новых земель и т. д. Долгосрочной целью проводимой Столыпиным аграрной реформы стала ликвидация общины как основного коллективного собственника сельскохозяйственных земель и принятие целого комплекса мер (передача надельных земель в личную собственность крестьянам, кредитование, скупка помещичьих земель и их перепродажа крестьянам на льготных условиях, ликвидация чересполосицы и т. д.) для формирования широкого и массового слоя зажиточных крестьян — собственников земли, которые должны были составить основу для будущего развития страны.

7

П. А. Столыпин был смертельно ранен 1 сентября 1911 г. в Киевском городском театре на спектакле «Сказка о царе Салтане» террористом Д. Г. Богровым. 5 сентября председатель Совета министров умер от полученных ранений.

8

Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка, обнародованный 17 октября 1905 г., даровал «населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Распространяемые с думской трибуны заявления о том, что все эти свободы перестали соблюдаться не более чем политическая пропаганда и голословные утверждения. Нарушения и ограничения, естественно, были, тем более в условиях ведения империей внешней войны, когда подобные меры применялись правительствами практически всех стран — участниц мировой войны.

9

В данном случае Минут, вероятно, имеет в виду развернутую уже во время войны «общественными кругами» крайне агрессивную пропагандистскую кампанию против высших сановников империи и лично императора и императрицы. Наиболее широко муссировались не имевшие под собой ни малейших оснований заявления о том, что императрица и ряд сановников являются немецкими шпионами или работают на Германию, а также все, что было связано с Г. Е. Распутиным. Секретарь Распутина А. Симанович в своих воспоминаниях пишет: «В Петербурге усиленно распространялись слухи, что Распутин находится в интимной связи с царицей и ведет себя так же неблагопристойно по отношению к царским дочерям. Эти слухи не имели ни малейшего основания» (Симанович А. С. Распутин и евреи: Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. М., 1991).

10

Штюрмер Борис Владимирович (15.06.1848–20.08.1917) 20 января 1916 г. был назначен председателем Совета министров, одновременно с 3 марта по 7 июля 1916 г. также являлся министром внутренних дел, с 28 июня 1916 г. — председателем Особого совещания министров для обеспечения всех мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла, а с 7 июля — министром иностранных дел. 1 ноября 1916 г. на заседании Государственной думы депутаты выступили с резкой критикой правительства и Двора, а уже 10 ноября Штюрмер был снят со всех постов и вернулся в Государственный совет с одновременным пожалованием ему придворного звания обер-камергера.

11

Практически сразу же Штюрмер стал объектом травли со стороны думских «общественных кругов», которые возмутились его попытками в условиях войны начать борьбу против революционного движения, а также думской оппозиции. Его голословно обвиняли (при поддержке послов союзников Д. Бьюкенена и М. Палеолога) в том, что он является сторонником сепаратного мира с Германией. Сам Штюрмер старался установить контакты с думской оппозицией, выражал готовность идти на уступки для предотвращения внутриполитической борьбы, однако Государственная дума на сближение с правительством не пошла.

12

Имеется в виду Конституционно-демократическая партия (в просторечии — кадеты), созданная на учредительном съезде 12–18 октября 1905 г. На II съезде (5–11 января 1906 г.) к названию партии было решено прибавить в виде подзаголовка слова «Партия народной свободы». В 1-й Государственной думе кадеты получили 179 мандатов, во 2-й — 98, в 3-й — 54, в 4-й — 59. 28 ноября (12 декабря) 1917 г. декретом Совета народных комиссаров РСФСР объявлена «партией врагов народа».

13

Имеются в виду Партия социалистов-революционеров и Российская социал-демократическая рабочая партия.

14

Временное правительство было создано 1 марта 1917 г. на совместном заседании временного комитета Государственной думы, Центрального комитета Конституционно-демократической партии, Бюро Прогрессивного блока и представителей Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Работу правительство начало со 2 марта. Правительство приняло название «Временного», поскольку объявило, что действует лишь до созыва Учредительного собрания, которое и определит будущее страны.

15

Использованное Минутом выражение происходит из летописи «Повести временных лет» и относится к легенде о призыве варягов на Русь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; да и пойдите княжить и володеть нами».

Сноски

2

Десятина равнялась 2400 квадратным саженям и соответствовала современным 1,0925 гектара или 109,25 соток. (Здесь и далее — примеч. К. А. Залесского).

3

То есть в одном участке, а не, как обычно, по отдельным полосам, отделенным друг от друга (чересполосица).

4

В Таврическом дворце в Санкт-Петербурге с 1906 г. размещалась Государственная дума.

5

В Российской империи не существовало поста премьер-министра (1-го министра), глава правительства именовался председателем Совета министров.