Тьма. По Цельсию близко к нулю. Политический триллер

Виктор Мельников

Обыкновенный водитель «Газели» постепенно втягивается в события, которые переворачивают его жизнь. Однажды ему подкидывают наркотики, чтобы завербовать для работы в некой секретной службе. Выполнение тех или иных заданий выглядит законно. И, как ему кажется, нет никакой секретности в том, что ему поручают. Но однажды его и куратора, симпатичную девушку, отправляют за неким секретным грузом в посёлок Харп. Это оказывается гроб, заполненный землёй… Книга содержит нецензурную брань.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В этом мире жить невозможно, но больше негде.

Джек Керуак

Глава 1

Побродив по квартире, я снова лёг спать. Но не смог сразу уснуть. Чак Паланик писал: «Я где-то читал, что красивая женщина — это радость навсегда. Но на своём собственном опыте я убедился, что даже самая распрекрасная женщина — это радость часа на три максимум».

В очередной раз я смог сам убедиться в правоте этих слов. Вика оказалась той самой распрекрасной женщиной, но не на три часа, а часов на шесть. Вот вся разница. Она была сочетанием лучшего и худшего — так казалось. И худшее в ней преобладало.

Вика не выходила у меня из головы. Я ворочался, вставал курить, снова ложился в постель. Я верил, что она избавит меня от отчаяния, переполнявшего мою душу все эти годы, и благодарил самого себя, что не открылся ей до конца. Но она не смогла бы это сделать, признайся я в этом. Наоборот — всё усугубила. Есть женщина — есть проблема, нет женщины — тоже проблема.

Потом ночью меня охватил такой озноб, что зубы застучали. Меня продолжало знобить, хотя я накрылся всеми одеялами и пледами, которые имелись дома. Вика подсыпала мне что-то в вино — что?.. Ответить я не мог, потому что не знал точно, а главное — не видел, а значит, не мог утверждать. И всё же я провалился в долгий бесчувственный сон.

А ещё я подумал, что жизнь — это секс. Иногда тебя трахают. Иногда ты трахаешь. Иногда случается оргазм. Мы живём ради короткого оргазма, да и то многим из нас он достаётся вручную.

В конце концов, я заснул.

Я видел, как Викторию столкнули с тёмной скалы и она начала падать. За секунду до того, как она должна была удариться о землю, я вздрогнул и резко сел. Секунду не соображал, где нахожусь. Потом начал различать контуры своей спальни — лучи солнца падали на стены, наступило утро; дождь, наверное, давно закончился. Пульс бешено стучал. Усталость была подавляющей.

Проснулся я весь мокрый от пота в отсыревшей постели. Но чувствовал себя хорошо. Озноб прошёл.

Выпив кофе и придя в себя окончательно, я решил поехать в паспортный стол, где работала Вика, узнать о ней хоть что-то, а затем навестить её родителей, если они, конечно, захотят со мной говорить.

Глава 2

Утро не было жарким. Воздух был теплый, синее небо без единого облачка, природа казалась безмятежной — в отличие от того, что творилось у меня внутри: я переживал сильнейшее возбуждение, а кроме того, меня переполняла тревога. Вчера я вдруг поверил — и жил этой верой уже несколько часов, — что Вика отыщется, жизнь обретёт смысл и лёгкость, а нескончаемое чувство вины, взявшееся ниоткуда, разом исчезнет, как ни бывало.

В те мгновения я понимал, что влюбился.

Отделение паспортного стола находилось прямо напротив Свято-Успенского храма, построенного в конце 1910 года. Это был старейший храм Тихорецкого района, переживший годы безбожного лихолетья.

Когда ставил машину на стоянке, зазвонили колокола. Я оглянулся и перекрестился. Набожным человеком никогда не был, но считал, что частичка веры в любом из нас должна присутствовать, чтобы не растерять те крупицы надежды, которые в нас сохранились, несмотря на все перипетии повседневной жизни.

Возле входа на территорию полиции у меня попросили паспорт. Я показал. Правда, не спросили, куда и зачем иду. Проверили металлоискателем. У нас теперь в России всё и вся подвержено сомнению, полное доверие очень дорогого стоит.

Паспортное отделение располагалось в отдельном одноэтажном здании. Я поднялся по четырём ступенькам на крыльцо под навесом, хотел взяться за ручку, чтобы открыть дверь, но она вдруг открылась сама — вышел молодой парень в форме лейтенанта, и я его пропустил.

В коридоре никого не было. Зашёл в ближайшую дверь, на которой весела вывеска «Паспортный стол. Приёмная».

Место за компьютером занимала какая-то девица в очках. Она сидела на стуле в короткой чёрной юбке, нога за ногу. И сидела не прямо за столом, а повернувшись к окну, ко мне боком, уставившись в телефон. Наверное, с кем-то переписывалась в одной из социальных сетей. У неё были мягкие черты лица, а одета она была в блузку цвета морской волны. Полицейская форма на ней отсутствовала, и я подумал, может, девица здесь не работает, а кого-то просто ждёт. Но всё же спросил:

— Здравствуйте! Я бы хотел узнать про одного вашего сотрудника… Или сотрудницу.

Девушка на меня посмотрела как-то странно и положила телефон в сторону, рядом с кружкой с надписью «Reading is sexy», из которой, видимо, потягивала минералку. Полупустая бутылка «Ессентуки №17» стояла рядом с компьютером. Вечер, видимо, вчера у неё удался.

— Слушаю, — сказала она и широко улыбнулась. Как говорил Джек Керуак, общительность — это лишь широкая улыбка. А широкая улыбка — это лишь зубы и ничего больше. — Да, вы же обязаны знать, — добавила она, — мы не справочное бюро. И о своих сотрудниках не распространяемся… Подробно.

— Надеюсь, вы мне всё равно поможете, — сказал я. Инстинктивно я проникся к ней симпатией, она была хорошенькой, лет двадцати с хвостиком. — Много времени у вас не отниму. С вами работает Виктория… — на мгновение я забыл фамилию Вики…

— Виктория Ладянова?

— Точно…

— Вам она зачем? Подцепила где-то… Похоже на неё.

Это замечание, к моему удивлению, меня нисколько не смутило.

— Я бы хотел с ней встретиться. У неё телефон отключен почему-то, не могу дозвониться.

— Виктории нет. И она здесь не работает. Работала временно.

— Как так? — удивился я.

— Её прислали из Краснодара. Зачем-то в помощь. Никто ничего не понимал. В том числе и начальство. А нам что, — как бы самой себе сказала девица, — прислали — и прислали. Виктория Леонидовна помогала с документами. Только и всего. Но наше начальство предупредило всех, — девушка хихикнула, — что Виктория Леонидовна скорей всего поставлена сюда, чтобы следить за всеми нами, как мы работаем. И надо быть осторожными в общении с ней. Следить за языком, короче. Поэтому в отделе её невзлюбили.

— И долго она за вами следила? Или стучала?.. Не знаю, как правильно выразиться.

— Вы правы, она и тем, и другим занималась. Где-то около месяца тут пробыла. И, наглая такая, хочу заметить, могла войти в любой кабинет без стука. Даже к начальству. Как вы сейчас.

— Правда? Ну, что ж, — сказал я, но на упрёк не обратил внимания, — большое спасибо за помощь! Вы очень помогли.

— Обращайтесь, — бросила девушка мне в спину свою безразличность, когда я выходил из кабинета. Она сказала больше, чем должна была, наверно, сказать. Словом, не только мне «повезло»: за короткий срок Вика насолила, видимо, всем, её не просто невзлюбили, а возненавидели, поэтому и поделилась коллега так легко информацией, которой обладала.

Когда я сел в машину, в душе возникло чувство, что я докопался до маленькой частички правды, но в следующее мгновение и она стала ускользать от меня. Что я узнал? Только то, что она не из Тихорецка. А выдавала себя за местного коренного жителя.

И вдруг всё отстранилось, краски поблекли, звуки заглохли, я не чувствовал собственных ощущений, потому что, казалось, и эта частичка правды исчезла — то, что мне рассказали, было легендой для коллег по работе, — и осталась только злость.

Несколько раз я ударил по рулю и панели управления автомобиля. Я не знал, что во мне может быть столько злости, что я могу бить кулаками не только по предметам… Окажись кто-то рядом, мог бы, наверное, ударить и человека в лицо! Мной просто воспользовались!

Я редко оказывался в такой ситуации, когда мне так нагло врали. Только зачем и для чего? И вообще, что я так переживаю?!! Вор мне не брат, а потаскуха не сестра.

Выпустив дух, я поехал к дому, где якобы проживала Вика. Что скажут там? Если откроют калитку…

Глава 3

У меня закончились сигареты. Хотелось курить. Возле городского рынка имелся маленький магазинчик «Мир табака». Я всегда покупал там сигареты, обычно несколько блоков на месяц. В дороге, где-нибудь на трассе, сигареты были дороже, или, того хуже, в продаже отсутствовала нужная марка сигарет. Курил я «Золотую Яву», сотку. Уже много лет.

Продавец меня знал. Торговал сам хозяин. Звали его Толик. Ему только-только перевалило за шестьдесят лет, но по новому закону до пенсии оставалось года полтора. Его слова: «Выйду на пенсию, брошу этот магазин к чёртовой матери!» казались пустыми.

Он привык, что я всегда беру оптом. В этот раз я забыл пластиковую карточку «Мир» дома (использовать приходилось «Мир», а не «VISA», например, потому что иногда приходилось ездить в Крым, а там другие карточки не работали), а наличных денег набралось всего 95 рублей. Сигареты так и стоили. И я попросил одну пачку.

— 99 рублей, — сказал Толик.

Я пересчитал мелочь ещё раз и выругался:

— Блин! Не хватает четырёх рублей!

— Да, подорожали… — Он положил пачку на стол. — Потом отдашь, ничего страшного.

Я посмотрел на него, но возражать не стал, забрал пачку, вышел из магазина.

Требуется всё больше денег, чтобы купить всё меньше и меньше. Горка денег в понедельник превращается в маленькую кучку во вторник.

Закурив, я спрятался в тени каштана, росшего рядом с магазинчиком прямо напротив входа. Вскоре присоединился и сам Толик: покупателей в магазине пока что не было.

Он, как и я, был заядлым курильщиком. По его словам, с семи лет. В отличие от него я начал курить в семнадцать, когда появилась первая девушка. Хотел казаться взрослей, чем есть на самом деле. И это срабатывало.

— Воровство в России, для тебя, Рома, наверное, не открою секрет, приобрело такие масштабы, что скоро страну украдут целиком, — начал он свой монолог, вкладывая в слова скопившийся гнев. Я понимал, что Толик должен выговориться. Он мог говорить о чём угодно и в то же время ни о чём. Его речи иногда приходилось выслушивать, потому что мы часто курили под этим самым каштаном. Возмущался он многими вещами, происходящими вокруг. В этот раз его вдохновила коррупция. — У нас, здесь и сейчас, образовался нерушимый блок верующих и ворующих. Миллиардами! Если эффективного менеджера Миллера сделать, например, директором пустыни Сахара, то там начнутся перебои с песком.

Я улыбнулся.

— Да, — подтвердил Толик свои слова, понимая, что удачно пошутил. — Это значит, придёт время и в России будет правительство, которое не сможет воровать. Потому что воровать станет нечего… А как же тяжело смотреть телевизор, когда ясно понимаешь, что каждое слово в нём — это пустой звук. И что там показывают? Ужас! В телевизоре ничего нету. Одна глупость и враньё! Одни воруют, а эти, в телевизоре, их оправдывают. Средства массовой информации нарисуют любую правду, отбелят любую ложь. Если ты смотришь политические передачи на федеральных каналах и не чувствуешь при этом запах говна, то у тебя или с обонянием проблема, или с головой. Есть две России: одна Россия в телевизоре, другая за окном. Чему верить?

— Пока что не расстреливают, но жить нормально всё равно не дают, — вставил я своё слово.

— Это точно. А если взять экономику — колесо крутится, но белка уже сдохла. Маргарет Тэтчер, та самая стерва, которая якобы являлась врагом СССР и закрыла в своё время все угольные шахты в Англии, оставила многих рабочих без средств существования в 80-е годы прошлого века, говорила — цитирую дословно: «Богатство страны не обязательно строится на собственных природных ресурсах, оно достижимо даже при их полном отсутствии. Самым главным ресурсом является человек. Государству лишь нужно создать основу для расцвета таланта людей». Вдумайся в эти слова… Но есть страны, где люди — новая нефть… Это мы с тобой, Рома! На Западе правительства заботятся о своих гражданах. Нас же подливают в огонь, как солярку, чтобы сжечь! Та же, Маргарет Тэтчер, закрыв экономически невыгодные шахты, никого не сожгла — людям, наоборот, помогли. Поэтому Тэтчер великая женщина-руководитель… Дальше не могу ничего сказать хорошего, если возвратиться к нам. Только одно: непрерывная собачья свадьба у нас оттого, что у власти — суки!.. Сейчас я расскажу новость, о которой совсем недавно узнал. Не знаю, ты об этом слыхал?.. Есть сведения, что в ЦАР и других странах Африки высшее военно-политическое руководство России строит базы-хранилища материальных ценностей и строит поместья по примеру южноамериканских колоний, которые строили сбежавшие фашисты после поражения во второй мировой войне. Так вот, охрану этих объектов ведут ЧВК. У меня сын там служит, до этого он прошёл горячую точку, ты знаешь, участвовал во второй чеченской войне. Сейчас он в Центрально Африканской Республике. Иногда созваниваемся, он мне интересные вещи рассказывает, в которые трудно поверить. Представляешь — они, наши чиновники, вообще оборзели! Это понятно. Однако чего-то боятся… Если быть более точным — нас они и боятся, собственного народа! Так вот, транзакции Запад перекрыл, бабло их теперь в швейцарских и американских банках арестовывается — и что они придумали? Золото и доллары самолётами вывозят в чужую страну, хранят это всё в заброшенных шахтах. Сын одну из таких шахт и охраняет…

В магазин зашёл покупатель. Толик, наверное, рассказал бы что-то ещё интересное, но делу время, а потехи — перекур. Как предприниматели, он и я, это прекрасно понимали.

— Ладно, надо торговать, — сказал Толик и пошёл к себе в магазин. В дверях он остановился, спросил: — Сколько блоков «Явы» оставить?

— Три. Как обычно. Завтра заеду.

— Сделаю. Товар завезут дня через три. А у меня твоей «Явы» всего пять блоков. Разберут, если не приторможу.

— О’кей!

Я выбросил фильтр от погасшей сигареты в урну, сел в машину, поехал к дому, где жили родители Вики. Слова Толика точно отразили всё происходящее на данный момент, и я понял, что, читая подростком роман «1984», никогда не думал, что, будучи взрослым, буду жить в мире этой самой книги.

По пути обратил внимание на ещё один храм, который достраивался на чьи-то пожертвования. Раньше его не замечал — он был спрятан среди густых деревьев. Наверно, только по одному количеству построенных властью храмов в России за последние годы можно судить о масштабах их греха. Если государство культивирует веру, а не науку, печально бывает всегда; вера отбрасывает государство в средние века.

Я вспомнил случай, произошедший со мной и с моим товарищем. Его звали Костя. У него умер отец. Рак горла. Он готовился к похоронам, машины у него не было, поэтому обратился за помощью. Я возил его по делам на кладбище, чтобы договориться о месте захоронения, в морг, по магазинам, купить необходимых продуктов, выполнял другие мелкие поручения. Отца нужно было отпеть, и Костя договорился с одним местным батюшкой — это был человек лет тридцати очень плотного телосложения с нездоровым цветом лица, которое покрывали красные пятна, — за определённую цену, что он выполнит этот обязательный ритуал, хотя отец не был верующим человеком.

Завтра должны были состояться похороны, и ближе к вечеру Костя попросил отвезти батюшке пакет с продуктами, чтобы его семья помянула усопшего.

Этот посредник между богом и людьми был заранее предупреждён, что я скоро приеду. Он ждал, сидел на лавочке, в рясе, возле забора, за которым находился его дом из белого кирпича. Кладка была очень аккуратной. Что сразу бросалось в глаза. Батюшка подошёл к машине. Пакет я отдал ему в руки через открытое окно, и хотел было уехать, как вдруг он сказал:

— Подожди! Взгляну, что тут.

Достал из пакета копчёную колбасу, внимательно осмотрел её, понюхал, вернул обратно, сказал, что сырокопченую колбасу не ест, только сервелат. Печенье и пирожки с повидлом тоже отдал. Но забрал шоколадные конфеты.

— Пусть будет любезен твой друг, — сказал он, рассматривая конфеты, — купить сервелату. Я буду ждать. Желательно сегодня.

Этого хамства потерпеть я не мог. Вылез из машины, выхватил у него пакет с конфетами.

— Обойдёшься! И не дай бог, завтра что-то пойдёт не так — ты меня понял? — прорычал ему в лицо. Я был, наверное, излишне зол на него, что, возможно, если он что-то сказал в ответ, — ударил бы его. Но батюшка испугался и поспешил скрыться за калиткой дома. Он уходил быстрым шагом, и всё время оглядывался на меня.

Пакет с продуктами пришлось отдать старушке возле Свято-Успенского храма, которая у входа просила милостыню. Как раз проезжал мимо.

Косте об этом случае ничего не сказал.

Во время отпевания батюшка (теперь, по моему мнению, посредник между дьяволом и людьми) постоянно кидал недоброжелательный взгляд в мою сторону. Но всё прошло хорошо.

Я не стал ставить машину возле дома, где жила Вика, а остановил её, свернув в проулок, перед конструкцией из кованой стали. И дальше двинулся пешком по обсаженной высокими тополями дорожке, что вела к нужному дому.

На калитке имелся звонок домофона. Я нажал на кнопку. Ответ последовал почти сразу. Послышался мужской голос:

— Вам кого?

— Я бы хотел поговорить с Викторией Ладяновой.

— Она здесь не живёт.

Я ожидал услышать подобный ответ.

— Но жила?

— Что вам нужно?

— Не могли бы вы выйти? Я друг. Виктория говорила, что вы приходитесь ей отцом.

— Подождите…

Минут через пять ко мне подошёл человек. Это был, видимо, добрый, благородный, проницательный мужчина лет семидесяти. Худой и высокий, с тонкими, почти женственными чертами лица, он курил сигарету и как-то недоверчиво смотрел на меня. Открывать калитку он не стал. Чего-то опасался. Поэтому мы разговаривали разделённые оградой.

— Меня зовут, — сказал я, — Роман. Мы познакомились с Викой в интернете на сайте знакомств. Встречались. Несколько раз я привозил её к этому самому дому. Она говорила, что здесь живёт с отцом, матерью и маленьким сыном, которого зовут Серёжа.

— Ясно, — ответил мужчина. — Она вам наврала.

— Но она здесь всё же проживала. Временно. Верно?

— Да, она здесь жила.

— То есть вы её приютили по какой-то причине?

— Один мой высокопоставленный товарищ позвонил и попросил оказать помощь. На три недели предоставить жильё для своей сотрудницы.

— Высокопоставленный?

— Да, я сам бывший работник МВД. Он знал, что моя жилплощадь позволяет это сделать, тем более я был его должник, так сказать, по прошлой службе. Назвал её имя и объяснил, что она должна приехать в Тихорецк, с проверкой, если не на три недели, то максимум на месяц. Естественно, я оказал ему эту услугу. Мне-то что… Да, Виктория рассказывала нам с женой о своём сыне, говорила, что замужем. А что случилось? Командировка у неё закончилась, так она сказала, когда уезжала.

— Не могу дозвониться. Телефон отключен.

Мужчина усмехнулся:

— Только и всего?

— К сожалению, да.

— Забудь её, мой совет. Замужняя женщина. Красивая, верно. Пока здесь была, видимо, решила погулять. И ей подвернулся ты, я думаю.

— Вы уверенно так говорите…

— Дело молодое. Кому, как ни тебе это знать. Кстати, она обо мне что-нибудь рассказывала?

— Только то, что вы как десять лет уже на пенсии.

— Пятнадцать, она ошиблась. Но ничем помочь больше не могу. И не отец я ей вовсе. Номер у меня её остался, думаю, точно такой, как записан и у тебя. Могу позвонить. Может, ответит мне?

— Спасибо, не надо, — сказал я. — Вы очень помогли. До свидания! — И пошёл обратно к машине.

Разумеется, это была наглая ложь со стороны Виктории от начала и до конца, и она действовала. Кто-то управлял Ладяновой, она была обычной пешкой на шахматной доске.

В итоге: что я узнал? Только то, что меня обманули, — Вика сознательно искажала факты, использовала ложь для достижения какой-то своей цели… Какой?.. Я понимал, Вику надо выбросить из головы, но даже если так и сделаю — боль останется: иногда человек проваливается в такую глубокую эмоциональную яму, что даже не в силах спрятаться с головой под одеялом. И всё равно — её надо принять. Как случившийся факт.

Принимая боль, существует возможность пойти дальше. Только так боль постепенно утихнет. Но я не понимал: эту боль оставила большая рана или ничтожный порез? Мелкие поражения нашей жизни, как осколки стекла, застревают под кожей и их трудней удалить, чем крупные, — и они не меняют нас. Крупные же поражения, от которых может остаться зияющая дыра, чаще всего направляют в нужное русло, чтобы человек изменился. Но дело в том, что я не знал, какое поражение потерпел, крупное или незначимое совсем. Мелкая моя рана или большая — каким осколком меня ранило. В любом случае — в этом была стопроцентная уверенность! — я никому не навредил и ничего не остался должен.

Оставалось вернуться к работе. А значит — стоило всё забыть, не сыпать соль на раны.

Возвращаясь домой, о Вике я уже не думал. И себя ничуть не жалел.

Глава 4

Оказавшись в квартире, у меня появилось приятное чувство, будто я обрубил канат, которым моя лодка была пришвартована к причалу.

Я перекусил бутербродом, готовить не хотелось. Выпил чаю с лимоном. Лёг на кровать, хотя часы показывали всего два часа дня. Возникло ощущение, что я оказался в санатории, где многого нет, зато есть покой.

В повседневной жизни существует не только счастье или несчастье, справедливость или несправедливость, в ней есть ещё и красота, и спокойствие. Уродство тоже присутствует, но меня радовала даже не красота, а именно спокойствие, которое в то мгновение как бы укрыло моё тело пуховым одеялом. Стало легко и уютно.

Я провалился в сон.

Мне снилось (в подсознании последние события не стёрлись, требовалось время), что я был где-то на морском берегу. Уселся на пирсе, глотнул вина прямо из бутылки, хотя незнакомая девушка принесла стакан. Я закурил. Огонёк сигареты мерцал, когда я делал затяжку. Окончательно стемнело. Лунный блин висел в небе. Море слегка штормило (спонтанный поток сознания рождал в моей голове разные образы, которые в повседневной жизни, если и встречались, — не запоминались: отбрасывались, как шелуха, просто в сторону). И вот на фоне ясного неба, озаренного лишь светом полной Луны, вдруг возник силуэт — Вика? Нет, не она… Господи! Та девочка-лунатичка! А она что здесь делает?.. Для каждого из нас есть своё место, даже если нет такого места?..

Она подошла ко мне, села рядом.

— В этих местах случаются очень трагические события, — сказала она как бы между прочим. — Волны уносят в море рыбаков, туристов и уединяющихся на морском берегу влюблённых. Для них наступает конец света. Потому что для каждого из нас существует свой конец света. Массового вымирания не предвидится ещё очень долго…

Мне показалось, что девушка угрожает, а не предупреждает об угрозе.

— Всё меняется в этом мире — видите? — она смотрела на Луну, которая передвинулась чуть в сторону. — Медленно, но меняется. А некоторые люди этого не замечают или не осознают. Потому что не хотят перемен. Их всё устраивает. Это считают они своим выбором. Правильным. А правильного выбора не существует. Никто не знает, чем закончится то или иное событие. Только итог сделанного выбора может помочь с окончательным выводом — что так, а что не так, если за этим выбором, конечно, не последует смерть…

Вдали от нас, было слышно, кто-то читал стихи Игоря Северянина. Я знал его творчество, поэтому сделал знак рукой, чтобы незнакомка на мгновение умолкла. Она послушалась, и мы различили слова:

В деревне хочется столицы…

В столице хочется глуши…

И всюду человечьи лица

Без человеческой души…

Когда всё стихло, незнакомка продолжила:

— В человеке уживаются две сущности: тварь и творец. Эпоха Рыб показала, что человек «тварь». Но на пороге уже настоящая эпоха Водолея, и в человеке проснется «творец», который задавит «тварь»…

Мне надоело её слушать, и я прыгнул в море. Прямо в одежде. Поплыл навстречу Луне. Вода была прохладной. И я активней стал двигать руками и ногами, чтобы согреться. Когда устал, перевернулся на спину. На небе светили звёзды. Луна оставалась где-то за спиной. Вдруг я запаниковал — я не видел огней, которые должны были быть на берегу! Я заплыл так далеко, что теперь мог утонуть.

Барахтаясь в воде, я искал глазами хоть какой-нибудь огонёк, чтобы зацепиться за него взглядом. Но ничего не выходило. Я оказался в чёрной бездне, без какого-либо ориентира. В голове мелькнула мысль: для одноклеточных организмов не существует ада. Значит, если я утону, то попаду в рай. Нечего бояться. И вот, когда мои силы были на исходе, и я стал уходить под воду, а в рот попала солёная вода, которой было так много, что я её начал глотать, чтобы не захлебнуться, — чьи-то руки приподняли меня над поверхностью моря и мгновенно перенесли на берег, уложили на песок. Сам бог, видимо, спас меня.

Я долго не мог отдышаться, а когда это сделал, то увидел Вику. Она, абсолютно голая, лежала на песке не далеко от меня и, видимо, спала. Я подошёл к ней. Её нагое тело серебрилась в лунном свете, но почему-то не возбуждало. Я подумал: а теперь, кроме секса, меня что-нибудь связывает с этой женщиной?.. И лёг рядом с ней. Но обнимать не стал. Между нами, решил я, должно оставаться свободное пространство…

Проснулся я от того, что за стеной сосед включил дрель.

Я поднялся с постели и долго сидел на кровати. Сон был тяжёлым, голова болела. Нужно было принять душ и собраться в дорогу. Я посмотрел на часы: девять вечера. В шесть утра завтра подъём. Собраться, в восемь заскочить к Толику в магазин, купить сигарет… Я не верил в анализ снов как метод психотерапевтического лечения. Не каждое ночное или дневное видение обязательно имеет какое-то значение в будущем.

Споткнувшись об тапочки, которые лежали возле кровати, я надел их и побрёл в кухню, включил чайник, чтобы сделать себе кофе.

Вика привнесла в мою жизнь не только свет (я снова вспомнил о ней), пока ложь воспринималась правдой, как казалось, но и тревогу — всегда присутствовал страх, что я могу её потерять, а заодно потерять и себя, и свою жизнь. Так оно и вышло, если забегать вперёд и говорить о себе самом и о том, что произошло дальше. Но меня всегда спасало, наверное, моё врожденное умение выбираться сухим из воды. Даже тогда, когда, одетый, говоря образно, проваливался под лёд, — я всегда каким-то чудесным образом избегал смерти, мгновенно выбравшись на сушу. При этом быстро скидывал промоченную одежду и оставался лишь в нательном, но сухом белье. Счастливые обстоятельства всегда предоставляли мне шанс избежать неудачи, грозящей серьёзной бедой. В какой-то степени я был счастливчиком. Хотя джек-пот в лотерее никогда не срывал.