Собор Парижской Богоматери (адаптированный пересказ)

Виктор Мари Гюго, 2016

Серия мировой классики рассчитана на учащихся средних учебных заведений. Текст адаптирован под восприятие подростковой аудитории, особое внимание уделено динамичности повествования, скорости подачи информации, обучающим и воспитательным моментам. В книгу вошел самый известный роман классика французской литературы Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».

2. Пьер Гренгуар

Пока актер держал торжественную речь, всеобщее удовольствие и восхищение, возбужденные его костюмом, постепенно рассеялись. Последняя фраза потонула в буре гиканья и свиста.

— Немедленно начинайте мистерию! К черту послов!

Актер растерялся. Как поступить, он не знал. Надо было принять какое-то решение, а этого ему совсем не хотелось. В глубине души лицедей не сомневался, что его повесят, — или зрители, если он заставит их ждать, или кардинал, если представление начнется в его отсутствие.

Пока незадачливый Юпитер переминался с ноги на ногу, к сцене боком протиснулся высокий, худой, светловолосый молодой человек. Его черный саржевый камзол потерся и залоснился от времени. Он встал на цыпочки у края мраморного стола и махнул актеру рукой.

— Мишель Жиборн! — позвал человек.

— Да, господин Гренгуар! — обернулся к нему Юпитер.

— Начинайте! — скомандовал тот. — Придется удовлетворить требование народа. Я постараюсь убедить судью, что иного выхода у нас не было, а тот, я надеюсь, договорится с кардиналом.

Актер облегченно вздохнул и, широко раскинув руки в стороны, повернулся к толпе.

— Господа горожане! — крикнул он во весь голос. — По вашим многочисленным просьбам, представление начинается!

— Ура! — закричали в толпе.

Господин Гренгуар, сделав столь своевременное распоряжение, стал потихоньку пробираться подальше от сцены. Он встал у колонны и оперся о ее гладкую поверхность спиной. Отсюда прекрасно просматривался и мраморный стол и ряды зрителей. Очевидно, Гренгуар хотел понаблюдать за реакцией горожан на представление.

В первом ряду сидели две хорошенькие молодые женщины. Они принялись шептаться, выразительно поглядывая на молодого человека.

— Скажи, Жискетта, — проговорила первая, — кто это такой?

— Не знаю, Лиенарда, — пожала плечами вторая. — Может, королевский пристав? Вроде, похож.

— Мессир! — окликнула молодого человека Лиенарда.

— Что вам угодно, сударыни? — учтиво спросил тот.

— Скажите, — обратилась к нему Жискета, притворно потупив глазки. — Вам знаком человек, который будет играть роль Пречистой девы?

— Вы хотели сказать — роль Юпитера?

— Да, да! — закивала Лиенарда. — Какая ты дурочка, Жискетта! Так вы знакомы с Юпитером!

— Да, сударыни.

— Какая у него потрясающая борода! — заметила Лиенарда.

— А что они будут сегодня представлять? — застенчиво поинтересовалась Жискета.

— Великолепную вещь, можно сказать, шедевр, — не задумываясь, ответил Гренгуар и слегка поклонился. — Автор этой мистерии — я, сударыни!

— Что вы говорите! — ахнули изумленные красавицы. — Не может быть!

— Да-да, — приосанившись, продолжал молодой человек. — Меня зовут Пьер Гренгуар, я поэт и драматург.

— Надо же, — вздохнула Жискетта, восхищенно глядя на своего собеседника.

В этот момент из деревянной клетки послышались звуки музыки, и любопытные девушки повернулись к мраморному столу. Ковер отодвинулся в сторону, и из-за раздевалки появились четыре густо нарумяненные, пестро одетые фигуры. Вскарабкавшись по крутой лестнице на верхнюю площадку, они выстроились перед зрителями в ряд и отвесили по низкому поклону. Оркестр умолк. Мистерия началась.

Воцарилось благоговейное молчание, и четыре действующих лица начали громко и торжественно декламировать пролог. Надо сказать, что публику больше развлекали не исполняемые роли, а костюмы лицедеев. Все четверо были одеты в желто-белые балахоны. Одежда первого актера была сшита из золотой и серебряной парчи, второго — из шелка, третьего — из шерсти, четвертого — из грубого домотканого полотна. Первый держал в правой руке шпагу, второй — два золотых ключа, третий — весы, четвертый — лопату. Чтобы помочь тугодумам, которые не понимали назначения и смысла этих атрибутов, на подоле парчового одеяния большими черными буквами было вышито слово «Дворянство», на подоле шелкового — «Духовенство», на подоле шерстяного — «Купечество», на подоле льняного — «Крестьянство».

Краткое содержание пролога сводилось к тому, что Крестьянство состояло в браке с Купечеством, а Духовенство — с Дворянством. Обе счастливые четы сообща владели прекрасным золотым дельфином, которого они решили присудить самой красивой женщине на свете. В образе дельфина прослеживался недвусмысленный намек на французского дофина, что также подчеркивалось созвучием слов. Четыре аллегорические фигуры отправились странствовать по свету. Отвергнув королеву Голконды, принцессу Трапезунда, дочь великого хана татарского и других высокопоставленных красавиц, Крестьянство, Духовенство, Дворянство и Купечество забрели на мраморный стол Дворца правосудия и остановились отдохнуть. Все их передвижения сопровождались декламацией. В стихах содержалось такое количество сложных афоризмов, софизмов, эпитетов и поэтических фигур, сколько не полагалось отвечать даже при сдаче экзамена на получение ученой степени на словесном факультете.

Только один человек среди многотысячной толпы зрителей был способен в полной мере оценить достоинства этого мудрого сочинения — его автор, Пьер Гренгуар. Он стоял у колонны возле Лиенарды и Жискетты, вслушивался в музыку собственной поэзии, кивал в такт и бесшумно, одними губами, повторял за актерами строки, которые считал бессмертными.

Однако блаженство первых минут представления было вскоре нарушено. Какой-то оборванец никак не мог найти место, чтобы сесть и просить милостыню, поскольку в зале действительно яблоку было негде упасть. Кончилось тем, что нищий пролез к самой сцене и примостился на краю огромного мраморного стола.

Пока оборванец молчал, действие пролога развивалось свободно и непринужденно. Однако, на беду, наглого нищего заметил школяр Жеан Фролло. Юный озорник, не заботясь о том, что прерывает представление и нарушает всеобщую сосредоточенность, задорно захохотал.

— Поглядите на этого хиляка! — крикнул Жеан. — Он просит милостыню! И не где-нибудь! На столе Дворца правосудия!

Пролог оборвался на полуслове. Головы зрителей повернулись к нищему. Тот, нисколько не смутившись и радуясь подходящему случаю собрать урожай, прикрыл глаза и закачался из стороны в сторону.

— Подайте, Христа ради! — со скорбным выражением на лице затянул он.

— Да ведь это Клопен Труйльфу! — крикнул Жеан. — Эй, Клопен! Видно, рана на ноге здорово тебе мешала, коли ты перенес ее на руку?

Оборванец и бровью не повел. Толпа принялась весело рукоплескать дуэту крикливого школяра и невозмутимого нищего. Гренгуар был очень недоволен. Удостоив обоих нарушителей тишины презрительным взглядом, поэт повернулся к актерам.

— Продолжайте, черт возьми! — раздраженно бросил он. — Продолжайте!

В эту минуту Гренгуар почувствовал, что кто-то тянет его за полу камзола. Он досадливо обернулся, однако тут же забыл о своем плохом настроении и широко улыбнулся. Привлечь внимание молодого человека старалась очаровательная Жискетта.

— Сударь! — спросила девушка. — Они, что, будут продолжать?

— Конечно, — слегка задетый подобным во просом, ответил Гренгуар.

— В таком случае, — попросила Жискетта, — будьте добры, объясните мне…

— То, что они будут говорить? — услужливо подхватил Гренгуар. — Извольте. Итак…

— Да нет же, — досадливо возразила Жискетта, — объясните то, что они говорили до сих пор. Я ничего не слушала.

Гренгуар так и подскочил на месте, словно человек, которого грубо ткнули прямо в открытую рану.

— Черт бы побрал эту дуру набитую! — пробормотал он сквозь зубы.

С этой минуты прелестная Жискетта перестала существовать для молодого человека.

Актеры опять принялись декламировать, а публика — слушать. Четыре действующих лица объехали все части света и очень устали в ходе безнадежных поисков самой красивой женщины мира. Дворянство, Духовенство, Купечество и Крестьянство снова присели отдохнуть и произнесли похвальное слово чудо-дельфину, в котором было множество деликатных намеков на юного французского принца, жениха Маргариты Фландрской. Дельфин был молод, прекрасен, могуч, а главное, он оказался сыном льва Франции.

Очевидная биологическая нестыковка и натянутость данного утверждения никого из присутствующих не смутила. В зале наконец-то воцарилась полная тишина. Зрители не сводили глаз со сцены. Пьер Гренгуар предчувствовал триумф и лавры народного поэта.

Однако в самый торжественный момент дверь, ведущая на почетное возвышение, распахнулась.

— Его высокопреосвященство кардинал Бурбонский! — провозгласил звучный голос привратника.