Время ждёт

Виктор Люмен, 2020

Сборник коротких мистических рассказов, герои которых смотрят на важные вещи через призму необъяснимого.

Любовь, алкоголь и психические расстройства

— Знаешь, чего бы я хотел сейчас больше всего? — Послышался мне голос Мартина.

— Чего же? — Вяло ответил я, лениво разглядывая опустевший бокал с каплей рома на дне.

— Оказаться на Луне.

Я ухмыльнулся и рывком поднялся с кресла. Прошагав мимо своего брата, я оказался рядом с камином, чтобы взять с него опустевшую наполовину бутылку. Сегодня воскресенье, а Мартин в другие дни не приходит — работа над очередным проектом занимает шесть дней в неделю. Поэтому он посещает мой дом в конце недели — уставший и мрачный, говорит мне о том, что его тревожит. Почему он не может рассказать об этом своей жене, я не знаю. Думаю, между нами более доверительные отношения, и это немного печально.

Налив себе в бокал немного рома, я протягиваю бутыль Мартину, но тот вежливо отказывается. Свет от языков пламени играл на его лице, в свои тридцать восемь он похож на дитё, когда сидит на ковре, обняв собственные колени. Вернувшись в кресло, я делаю глоток и пытаюсь продолжить наш разговор:

— И почему ты желаешь оказаться на Луне, Мар? Там нет работы, кабаков и женщин. Там совершенно нечего делать!

— Вот именно, Винсент, — мой брат печально вздохнул, — вот именно. Только представь: ни работы, ни пьяниц, ни денег, ни проблем. Один холод и серый грунт. И восходящая Земля над горизонтом…

Мартин — архитектор. Он пошёл учиться на эту профессию, потому что наш отец был жутким консерватором и настаивал на «мужском» образовании, потому мой брат чрезвычайно не любил свою работу. Мне повезло немного больше, я стал адвокатом и занимался тем, что защищал всяких крупных шишек Калифорнии. Наши с братом жизни были во многом похожи и шли почти параллельно благодаря отцу, и такими же разными они стали после его смерти.

Например, семья. Я вёл холостяцкий образ жизни, иногда приводя женщин самых разных сортов в свой трёхэтажный дом. Мартин же был однолюбом — его жена Эбигейл замечательно играла на пианино и также замечательно принимала гостей. Если мой брат и мог полюбить кого-то сильнее, то только своих дочерей — Эми, Пани и Роуз. Последней из них недавно исполнилось восемнадцать, и, к счастью, она пошла в мать. Мартин души не чает в своей семье, и, видит бог, я по-настоящему рад за него, но меня беспокоит, с какой периодичностью он приходит ко мне излить душу. В тайне я переживаю, что он начнёт пить, хотя Мартин никогда не давал предпосылок для подобных суждений, я хорошо знал отца. Иногда наши родители так строги и радикальны с нами, потому что не хотят, чтобы мы выросли похожими на них.

— А что не так с твоей работой? — интересуюсь я, расслабленно потягивая ром из бокала. — Тебя уволили?

— Нет, — Мартин уныло покачал головой, — всё хорошо. На днях мы даже выиграли тендер.

— Что-то с Эбигейл? Она заболела? Или её чудесная яичница с беконом стала менее сытной?

— Нет, еда тут ни при чём! Это все Роуз.

— Она попала в дурную компанию? Имей в виду, — я адвокат и могу помочь.

Мартин вдруг вскочил на ноги, и в тревоге зашагал из угла в угол, скрестив на груди руки.

— Ох, если бы всё было так просто! — воскликнул он.

— Твоя правда, — я допил свой ром и поставил бокал на столик у кресла. — Давай выкладывай, Мар, у нас друг от друга никогда не было секретов, ведь так? Что натворила Роуз?

— На прошлой неделе она привела домой своего бойфренда. Так и сказала: “Мам, Пап, это Гвидо, я люблю его”.

— И? Ты хочешь сказать, это всё, из-за чего ты впал в такое смятение?

— С этим парнем не всё так просто, Винсент.

— Он старше её?

— Хуже.

— Он преступник?

— Ху-же!

— Матерь божья, он что, адвокат?! — Я театрально захлопал глазами.

— Иисус и Мария, прекрати шутить! Мне не до смеха. Он чёрный. Бойфренд Роуз — ниггер!

— Мда-а, — я лишь растерянно развёл руками. — Даже не знаю, что тебе можно посоветовать. Ты его уже проверил на криминал?

— Да, я пошёл к Джейкобу. Помнишь его, он шериф местного отделения полиции? Он ничего не нарыл. Гвидо Санчез чист, как аптека — ни наркоты, ни оружия, даже краж нет. Хотя мальчишка родом с Френсис-Бейл.

— Грязное местечко, помнится мне. Странно, что на него ничего не нашлось. А что этот пацан сам говорит? Как они вообще познакомилось?

— Он учится в том же университете, что и Роуз.

— Интересно… Стало быть, Гвидо Санчез — молодой геолог?

— Угу. Его отец долгое время работал на какой-то фабрике, чтобы оплатить обучение. И теперь этот Гвидо сидит в печёнках у моей семьи. Страшно подумать, что будет, если все вокруг узнают об этом!

Я вновь оказался возле камина, на этот раз, чтобы забрать бутылку с собой. Налив рома в два бокала, я сунул один в руки Мартина и попросил его успокоиться:

— Любовь — странная штука, брат. Не подумай, что я оправдываю Роуз, но, знаешь, всё могло быть гораздо хуже.

— Куда уж хуже?! — воскликнул брат, делая глоток.

— Ты помнишь Анджело? Он ещё учился с нами в школе.

— Это не тот, который перешёл к нам в школу в третьем классе?

— Именно. Так вот, на прошлой неделе я встретил его в баре, где он рассказал мне очень занимательную историю. Может, ты слышал, что он сейчас занимает должность заведующего отделением психиатрии в больнице Святого Мишеля.

— Надо же. Я слышал, что он работает врачом, но понятия не имел, где именно.

— Так вот, он поделился со мной случаем, который имел место в его практике.

Мартин заёрзал в кресле, усаживаясь поудобнее. Я вспомнил, как много лет назад, мы, будучи ещё детьми, сидели также у камина, улыбнулся и начал рассказ.

Если рассматривать Анджело Россанто как отдельно взятого человека, то в нем не будет почти ничего выдающегося. Это был сын состоятельного итальянского эмигранта, приехавшего в Америку в конце сороковых годов. Отец открыл стоматологическую клинику, что также повлияло на выбор будущей профессии Анджело. К тридцати пяти годам, у Россанто-младшего была жена, двое детей и лысина. Плюсом ко всему шла размеренная работа в больнице Сан-Мишеля. На практике Анджело было всего несколько выдающихся случаев, но именно они позволили ему получить славу и почёт в кругу психиатров, как бы это ни звучало. Об одном из таких случаев и шла речь в баре на углу Флэтчберри-Стрит и Крайтон-Бич.

На дворе стоял март. Всё было скучно и серо, пока однажды к Анджело не привезли девушку двадцати лет. В истории болезни указывалась попытка суицида и состояние помешанности. Никаких подробностей почему-то не приводилось, и мистеру Россанто пришлось беседовать с пациенткой лично.

Пациентку звали Самантой Голдберг. Она была из благополучной семьи, среди родственников не было ни одного человека с предрасположенностью к шизофрении, — в генеалогическом древе числились сплошные музыканты и актёры театра. Внешность была относительно обычной, если не брать в расчёт бледную кожу, острые скулы, общую худобу от недостатка правильного питания, а также тусклые глаза и тихий голос — симптомы депрессии и деменции. Вес был чуть ниже нормы, но в пределах допустимого.

Когда Анджело впервые беседовал с пациенткой, в её речи не было ничего необычного, что должно было насторожить, впрочем, по опыту он знал, что самые жестокие психи размышляют довольно логично, проблема была лишь в их видении ситуации, — разве вы не стали бы пытаться отрезать себе руку, будучи уверенными, что она поражена ужасной неведомой болезнью?

Анджело Россанто видел немало сумасшедших, но лишь единицы могли потягаться за звание Первого Психопата Калифорнии. Среди них был мужчина, съевший пальцы собственной правой руки, предварительно обжарив их на сковороде, напевая песню «you know I can't smile without you». Была женщина, верящая, что её кожа сделана из металла, а сама она — железная кукла, которой необходимо смазать суставы ног. Её привезли после того, как она пыталась вогнать себе под кожу полный шприц машинного масла. Безумие порою приобретает самые странные оттенки, и иногда нам даже сложно понять, разумен человек или нет. Саманта Голдберг была влюблена, и уже этот факт должен был привлечь внимание врача.

— Здравствуйте, Саманта, — дружелюбно произнёс Анджело, усаживаясь за стол в собственном кабинете.

— Хай, — уныло протянула девушка в ответ, рассматривая с безразличием свои тощие колени.

— Вы знаете, где вы находитесь?

— Да, в клинике святого Мишеля. Я пыталась умереть, и меня сочли сумасшедшей.

— А что вы об этом думаете?

— Я думаю, что я влюблена. Хотя многие говорят, что это невозможно, но мне кажется, мне лучше знать, что я чувствую.

— Верно. И кто же ваш объект воздыхания?

— Принц Карл Хоггарт Третий, — ответила Саманта, при этом голос её стал немного выше, а очки доктора Россанто полезли на лоб.

— Интересно, — пробормотал Анджело после небольшой паузы. — Если память мне не изменяет, он умер. Лет четыреста назад.

— Шестьсот четырнадцать лет назад, в возрасте двадцати лет он принял смерть от своего брата Вильгельма. Ужасное предательство!

— Согласен, но… если вы понимаете, что между вами более шести веков времени, как же вы можете любить его?

— Люди влюбляются друг в друга по переписке, готовы взять в жены человека, которого впервые видят только в день свадьбы, но почему-то не могут поверить в любовь к давно погибшему человеку.

— Но… вы же понимаете, насколько нецелесообразна мысль о суициде ради того, кого вернуть нельзя?

— Когда об этом говорит кто-то другой, это звучит ещё больнее. Я знаю, что вы правы. Я прошу лишь не отрицать моих чувств, вы не представляете, как это страшно — осознавать, что человек, который занимает все твои мысли, умер задолго до твоего рождения. Я хочу умереть, потому что мой возлюбленный никогда не узнает обо мне.

— Но после смерти вы попадёте в ад и вряд ли сможете воссоединиться с Карлом.

— Жизнь без любви — вот что такое ад!

Анджело Россанто был вынужден признать, что стандартной терапией проблему не решить. Одно дело, когда больной не понимает, что творит, совсем другое — когда пациент знает, что с ним что-то не так. Это проблема почти всех насильников — они знают, что вершат зло, но ничего не могут с этим поделать — это просто сильнее их. Аналогично складывались обстоятельства и в данном примере: Саманта знала, что её «любовь» неестественна, но отказывалась верить в то, что это помешательство.

Когда мы встретились с Россанто в баре, с того дня прошло от силы пара месяцев. Он сидел у барной стойки, потягивая пиво. Рукава его белоснежной рубашки были закатаны до локтя, тёмно-зелёный галстук был закинут за плечо. В раздумьях он неподвижно смотрел в одну точку, подперев голову правой рукой, левой держась за кружку пива. В такой позе я его и застал. Мы поздоровались, выпили вместе и поболтали о пустяках.

Конец ознакомительного фрагмента.