Пушкин и другие флотские. Морские рассказы
В этой книге только правдивые истории из морской жизни на фоне эпохи, в коей они имели место приключиться. В их подборку вошли и неопубликованные рассказы, чтобы полнее представить жизнь на морях и берегу. Автор с лёгким сердцем отправляет книгу в плавание по житейским водам, надеясь, что и она найдёт своего читателя.
Оглавление
- Пушкин и другие флотские
- За бултых, Булдаков!
- Жёсткое танго
- Плавания по Марксу
- В той стране
- Кирилушка
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Пушкин и другие флотские. Морские рассказы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Виктор Красильников
Пушкин и другие флотские
Прикол первый. Невероятная фамилия
Подлинно золотым пером написано: «Пушкин — наше всё!» С любых неожиданных сторон на это звонкое утверждение выйдешь. И при совершеннейшем подъёме духа за всяким разом в том убедишься. А что если взять закрытые для многих любопытствующих грозные военно-морские силы? Ничуть, друзья, не слабо!
В самом конце шестидесятых прикололась полярной розочкой к славе русского поэта брутальная история. По народной систематике, она — завзятый прикол. Судите сами.
…Причальные кнехты северодвинской базы держали на швартовых подводный атомный крейсер. Ракетное нутро гиганта прятало такую ядрённую силищу, что запросто сумела бы убавить географию на целый континент. По крайней мере, опустошить.
Краткосрочный ли ремонт предстоял или нечто иное, не так важно. Нужная нам подробность — звонок с берега. Чётко, как принято у военморов, минутой дело изложилось: — Комендант города… Патрулём задержаны в подпитии три ваших офицера. — Есть. Принял. (Дескать, пошлю за имевшими честь не слоняться угрюмыми). — Ваша фамилия? — Пушкин.
Телефон уловил клацанье брошенной в сердцах трубки. Не успеет, пожалуй, и оборотистый кок придать котлетам аппетитный оттенок, как вахтенный сверху рубки докладывает: — К нам комендант с группой офицеров.
Заподозренный в издевательском глумлении над первородством комендантского чина, знамо, раздолбайской пьяной неадекватности и чёрт те в чём гораздо ужаснее, выскакивает на палубу. Не надо быть провидцем, чтоб усечь: арестовывать прибыли. Забавно, да пока не до того. По-строевому шику тотчас рапортует: «…старший помощник «К[1]-…», капитан второго ранга Пушкин». — Может, ещё скажете Александр Сергеевич?! — Да. Александр Сергеевич. — Ваши документы! — изнову распалясь, взрыкивает комендант.
И только заглянув в корочки, поднёс руку к козырьку. — Извините. Сейчас мы ваших офицеров сами доставим.
Эзоповским языком властного мужика прозрачно признавалось: ладно, мол, все прощены. За то, что невольно взорвался, не буду портить гулякам погонную жизнь.
Так-то старпом в одно и то ж ФИО. Отлично службу правишь. Всплывай чаще, подводный ты наш Александр Сергеевич!
…Кто поведал историю от первого лица, был уже капитаном 1-го ранга. Скучная попажа морем по служебной надобности заставила его припомнить кое-что повеселей.
Сама обстановка в рубке комфортного рассекателя мелких волнишек располагала к досужной откровенности. Она же лишала штучных катерников робости от близости ходячих больших званий.
Умудрись-ка бок о бок изображать строгую иерархию…
О том же и пословица: «В тесноте да не в обиде». — Вы и впрямь потомок Пушкина? — спросил с непритворным простодушием главный тем днём на маленьком борту Алексей. — Ну, это вряд ли, — поддержал сомнения, выходящие за край мыслимого, интересный рассказчик с отчётливой флотской харизмой. А то, что отвёл глаза, точь-в-точь явленные на холсте художника Тропинина[2], никто не уловил. Понятно, погрубей общество — не столичные эстетствующие хлюпики.
Каждый в рубке (воздать должное напрямую) — из отборных североморских волчар. Сугубо портить их культурой — тоже самое как сдуру компАсы размагнитить. Будет гораздо лучше оставить таковыми, к чему они душами призваны, подо что суровостями службы заточены.
Перебрав сто резонов на этот счёт от житейских практиков, закончишь сто первым от скаварлыги позорного. Паркет, де, эрмитажных зальцев, академических галерей, без этих самых водоходцев прослужит дольше. Пущай свои стальные палубы до пенсиона шлифуют. И так сотворёны на зависть: плечистые, рослые, с натиском во взоре. Любая баба от этаких потечёт.
Однако ж, ничего не бывает без исключений. Сам капраз[3] поразительным антиком оказался. Чур! Попридержу. Это и всё-всё иного порядка, пока мается в очереди следующих времён.
… Так получилось, что мелькнувший эпизод имел продолжение много позже: перед самым (не будь к ночи помянутым) перестроечным развалом державы.
Разворачивает как-то Алексей Германович на досуге центральную газету. Разумеется, будучи уже в иной ипостаси, редко вспоминающий ту давнюю доставку высокой комиссии.
Ба! Знакомый! И контр-адмирал! Нынче главный редактор «Морского сборника». Картины маслом пишет, повести, стихи. 27 лет (!) подводным плаваниям отдал. Сколько-то из них был командиром дивизии атомных подлодок. Награждён золотым оружием — адмиральским кортиком. На фортепьяно любит играть, прекрасно поёт. Без напряга владеет английским, французским. Учредитель и президент Пушкинского общества. «Да!» (В жизни так Алексей не удивлялся).
Что же из той газеты он добрать не мог?
Ну, конечно же, стыдливо поделикатничали, упустив, что мать с отцом претерпели от раннего советской режима весьма жестоко. Любимая властью 58-я статья: «10 лет без права переписки» означила смертный приговор Сергею Ивановичу и… дурное извинение, плутавшее треть века, в виде мятой бумажки-четвертушки. Реабилитирован, знайте. Вроде, погорячились мы.
К миллионам бездольным родным конвертные черепахи, наконец, доползли. И во всех — розовый конфуз троглодитов, бравшихся осчастливить оставшуюся часть русского народа.
Не боль ли вечная остаётся после такого в оскорблённых душах? Вот тайна, которую теперь ни у единого из тех получателей не вызнать.
Продолжил Алексей рассматривать фото. Справа на снимке впечатлял представительный отец игумен с филигранным напёрстным крестом. По всему видать, потрудился вдосталь на бескрайней пашне духовного поприща. Скольких от бесов спас! А над эдакой, ей-ей, почтеннейшей компанией заголовок: «Прямые потомки Пушкина».
Моментально припомнилось: «Ну, это вряд ли». Тогда лишь постиг Алексей, введённый когда-то в обманчивое недоверие, тайную связь сокровенных истин примерной складности.
Титулованный русским народом на веки вечные, как «наше всё», А.С. Пушкин и досель через потомков живым стилем творит. Даже вопреки родовой дворянской скромности, что не даёт колоколить, поднаготная обязательно проявится. Всяческие «вряд ли» на расстоянии отметёт.
Потому и величается наш народ великим правдолюбцем. Не проходные у него лепилы-самозванцы. Даже хохмить ни моги! Уж кого-кого, а комендантов разных мастей в стране хватает.
Прикол второй. Сбережение горла
«Без преувеличения скажу, из когорты избранных Богом возить иногда приходилось! Недаром наш «ПСК» был в личном распоряжении начальника тыла Беломорской военно-морской базы.
К примеру, несколькими годами раньше прокатили до Мудьюга и обратно прежних соловецких юнгашей. Средь них выделялся знаменитый оперный бас Борис Штоколов. Весь действительно портретный, броский для глаз мужчина. Может и самый читаемый тогда Валентин Пикуль за компанию рядом притулился и в мыслях витал. Жаль, сей факт не установлен. Писатели скромны, чудаковаты, заняты вечным подмечанием моментов.
Выглядели братья по войне будто без понтов в раннюю юность вернулись. Всюду, где постаревшие мальчишки с бантиками[4], — раскованные шутки, восклицания, подколки, смех и, всеконечно, «Прощайте скалистые горы». Стопок за Победу, былые эсминцы, торпедные катера, за погибших друзей опрокинули уже бессчетно. Нравилось им напоследок подставляться свежему беломорскому ветру. От того всё самое настоящее в их жизни недавним днём казалось. Неуёмные однокашники страстно желали продлить, а лучше — ещё круче вспенить волну юнгашеского настроя.
Приличествующим случаю столиком служила крышка над комингсом люка. На ней сервировка в духе разудалой морской вольницы. Значит: водочка, стопарики и чем занюхать.
Бывалыми подмечено: на скоростном ходу совсем иначе тостуется и пьётся. Иначе звучат и доходят слова. Всё там заводит выдать чего-нибудь на улётном пределе. Единственная худая мысль каждым прячется: «Эх, свидимся ли вновь?»
Нет веры на тот счёт, понятно, ни у кого. А раз так, отрываются напоследок по полной. И наливают до пролива.
Артист Большого театра с намотанным замысловато вокруг шеи кашне всё порывался в гуще славного товарищества: — Ребята! Я вам сейчас спою! Во всю моготу спою!
Боже! Как великолепно смотрелся он в той воистину княжеской решимости! Даже концы шарфа за могучими плечами смутно напоминали крылатые одеяния рюриковичей, водивших русские дружины на жестокие сечи. Широкая грудь его начинала вздыматься, прокачиваясь отменным, настоянным на море и сосновых лесах, воздухом.
А ну как до слёз проймёт горьким страдательным романсом «Гори, гори, моя звезда»? Аль обрушит, под стать себе, арию князя Игоря, заглушая перекат звяги мотора?
Первым, воздев к небесам руки, и тоже кутанным, откликался приставленный к басу шустрый московский еврей. — Борья! Умоляю! Не пой! Берьги горьло!!!
— Да разве ж так опекают?! — возмущалось доблестное окружение. — Сгинь, вредитель!
Сейчас же кто-либо встревал с очередным тостом или допытывался, вроде: «Помнишь ли ты Толяна рыжего?» — Из чьих будет? — Да артиллерийских электриков! Забыл? Во даё-ё-ёшь.
Уже на автомате осушалась стопка. Штоколов виновато кололся: «Толян как-то не всплыл в памяти. А вообще вы все у меня в сердце. Оно на одну колодку болит: и за живых, и за мёртвых».
Крайне растроганные юнгаши находили выход для чувств чисто по-русски. Опять-опять через край да под острое словцо! Уже другой, точно из-за пазухи, вытаскивал новый вопросец: — Ка-а-к звали нашу школьную соловецкую лошадь? — Бу-тыл-ка! — отбился басом бывший торпедный электрик. — Смотри-ка, вспомнил! Подналадили мы Борину память.
Раздушевным образом истекало серебро минут на той короткой палубе. Не иначе — жалован последний милосердный подарок судьбы. Чегошеньки маячит за тем — никому не хотелось знать.
Опережая очередной буйный порыв, сам по себе приспел предолгий вынужденный антракт. Геройские ребята и известный на весь мир певец покойно отдыхали».
За свою тесную причастность к ВМФ Алексей изрядно испробовал перипетий на морях и у диких берегов.
По известному числу промчавшихся лет покинул капитан ходовой мостик. Стало быть, втянулся в нескончаемые ветеранские, семейные делишки. Эких самых «туда-сюда», подобным сущим напастям, ни за что не переделать. Однако к чести своей, он пытается. Для меня всё ж щедро времечко выкроил. Сугубо по-товарищески доверился тому, с кем совсем молодыми т/х «Якутск» Северным морским путём во Владивосток перегоняли.
Почти стороннюю роль при словесном подарке я так мнил: не лукавя, не нырнув в фантазии, записать к интересу потомков. Ведь охочие, пытливые, пусть и малым числом, завсегда сыщутся.
Прикол третий. Назовём безыскусно — Ящики
«Перевозили мы в прочнейших деревянных предметах аккумуляторы для лодок.
Оба трюма и палуба были забиты тем чрезвычайно нужнейшим техническим добром. Что таки ценней: ящики или без чего дизельные подлодки в спрятанном состоянии не ходят? Вопрос лишь на первый взгляд прост, как мычание. Даром что ль на Северах всегда проблема с деревом? Особенно мастеровитые средь голых скал из-за того очень страдают. Построгать бы в радость, затем ласковую на ощупь деревяшечку пришурупить — это ж поцелуй счастья!
Вот доставили до точки N — началась выгрузка. Смотрю, офицеры ящики пустые потаранили. Стопорю побочных рукодельных талантов, по долгу отвечающего за груз. — В чём дело? Куда? Те без конфузной запинки: — Ваш капитан разрешил.
Я к кэпу: — Захарыч, так же нельзя. Они числятся на мне. — Да ерунда. Кто там будет считать?! — На всякий случай я запретил. Утащенным токмо адью.
Пока обедал, полагаю, ещё сколько-то ящиков спёрли. Короче, сдали мы подводникам аккумуляторы, пустые ящики в трюма сложили. И куда нам полагалось, в скором времени вернулись.
Начали те бесценные, по полтора метра высотою, сработанные из толстенных досок тщательной пригонки да с крепёжными болтами внутри, возвращать. Тут-то складские интенданты невообразимый шум подняли. Ярче сказать — залупились. Дюжины спецящиков не хватает! Знаем, мол, куда те делись. За шило[5] али за немалы интерес, поди, толкнули. По суду отвечать будете! Опять я к капитану: — Ну, что? Ступайте тушить скандал, раз сами попустили.
А у того на запахшее керосином отбрехивающая свычка. — Ничего не знаю! Ничего не знаю! — в каюту шасть и дверь на ключ. Что вы иного хотели бы прочесть? Переводу нет судоводам, раскрывающихся в трёх коротких фразах: «Я снялся с якоря». «Я вышел в море». «Мы сели на мель».
Выкрутиться пришлось, как и приличествует вторым помощникам, всего-навсё включив мозги и чуть поупражнявшись в казуистике.
Видите, говорю, документы. В них количество аккумуляторов чётко прописано: одна тысяча пятьсот шестьдесят штук. Так? — Так. — Вписать ящики, ах ти, батюшки, забыли! Тагдысь получается бардак в ответственных бумагах, домысливать которых я не полномочен. Посему в натуре мог все раздать. Логично?
Зубные скрипы складских церберов были мне ответом.
Ещё один отрадный момент из этой истории проистёк. Капитан менее частил подменять собой грузового помощника. Лишь влекомый огромной силой привычки срывался вдругорядь в космос чужих проблем без скафандра.
Когда снова довелось Захарычу запереться на ключ, это смотрелось куда героически. Даже полный атас бессилен был пробить его нервы. Но о том в свой черёд».
Прикол четвертый. Яйца Кощея БеЗсмертного
«Грузим некие контейнера. Те временные поместилища ужасно основательны. Напрочь исключают всевозможные мыслимые ЧП. Каждый такой голубчик из свинца, бетона и стальной оболочки. Вес чуда-пенала впечатляет: 60 тонн!
Видом надменно толстенен, высоковат. И таких набралось 15! Не дай Бог пойдут по трюму гулять! Борт легонько боднут…
Даю команду: «Связать их единым целым и расклинить». Слабо ещё смущённый промашками кэп резонёрствует. Точнее, во всеуслышание, приятном ему, горлопанит: — Да вы дурью маетесь! Куда, на хрен, они денутся?!
Не почему-то — по закону подлости у Святого Носа штормяга заприставал. Вдобавок получила старушка «Кострома» постоянный крен в 10 градусов. То ли ещё стрясётся?!
Осторожно выписываем нужный поворот на юго-запад. И, с никого не красящей увечной кособокостью, тащимся до Северодвинска. Когда лишь встали к стенке, выпрямились балластами. Опаньки! Ровный киль! Будто ничего опасного, от чего корабли тонут, с нами быть не могло.
Спустился я в трюм посмотреть. Вся эта свинцово-бетонная со стальными боками братия меньше чем на детскую ладошку подвинулась. Сработала всё ж обвязка и расклинка современных яиц Кощея у старых, истончённых ржавчиной бортов! Пользуясь поводом, дожимаю капитана: — Не желаете ступить на трюмные паёлы? Прикинуть, куда бы, будь по-вашему, они делись?
Захарыч чутко подвох уловил: — Я что? Я ничего. — Но тихо так сфальцетил, чтоб никто не слыхал.
Последние три года (он до 70 капитанил) в целом исправился. От всяких закавык отбивался чисто постановочно: «Все вопросы по грузу аль по делу, какие приспичат — Алексею Германовичу».
Разве что для усиления образности, порой прибегал к категоричной необсуждаемости: «И на хрен!»
Прикол пятый. Покушение на всемирный закон
«Занимаемся своим обычным, то есть всегда разным и нужным ВМФ делом. На то и придуманы неуклюжие на первоцветные впечатления вспомогательные суда.
В тот день положили нам на крышки трюмов арку. (Уточнять про неё конкретное Алексей счёл излишним). Однако длину изделия указал: от настройки до бака. Дальше за тем свершившимся фактом, сказануть по-польски, настала наша справа. Закрепили мы эту помрачи-тельную длинь, как положено, на стальные растяжки. Короче, к выходу в море отнюдь не сопливо готовы.
Из-за важности доверенного груза и вообще заведённым там порядком прибыла на борт всё решающая комиссия. Сплошь капитаны первого, второго ранга. И всего таких придирных набралось восемь.
Для начала проиграли учебные тревоги. Проверили журналы, наличие того-сего. Убедились в свежей корректировке карты. Потом добрались и до меня — грузового помощника. — Почему у вас груз раскреплен так, а не сяк? — Не понял. Поясните. — Надо его ещё вертикально закрепить. Ох, как хотелось уточниться: «За небо, что ль?» Пересилив себя, говорю: — Согласно руководящим документам, груз раскрепляется, чтобы исключить его движение в любую сторону.
Вижу, ссылки на документы их вовсе не впечатлили. Напротив, старые капразы в особицу яро взбеленились: — Мы вас в море не выпустим! Мер по закреплению предпринято недостаточно.
Выкладываю последние чужие и свои аргументы. А тем, будто летом на Яграх[6], ни холодно, ни жарко. Что бы я ни привёл из разумного, пропускают, как бабий ветер вскользь ушей и фуражек. Ладно. Продолжаем сидеть. Заметно тягомотно спорить. Входит Захарыч, плохо скрывая раздражения от чёртовой комиссии. — В чём дело, Алексей Германович? — Блин! Требуют закрепить груз вертикально. У нас уже чего, не существует закона всемирного тяготения?!
Кэп мигом проявляется во всём блеске своего поперечного выхоленного таланта: — Ну, если военные(!) отменят закон всемирного тяготения, то так и быть: крепите вертикально.
Разворачивается с молчаливым достоинством актёра-могиканина и сваливает за незримые кулисы.
Косячно спорящие, вдруг осознают неловкость своего упрямства. Им снова хочется стать нормальными людьми. Простодушно посмеиваясь над собой, окончательно распоряжаются: — Давайте ваши бумаги. Подписываем добро на отход. Что ж вы сразу-то толком нам не объяснили?»
Прикол шестой. Следовать на боевую службу в Атлантику
«Получилось когда-то, что Океанская бригада обеспечения оказалась надолго в разгоне по всей Южной Атлантики, Средиземки, у берегов Америки. Штабные чины, опекающие её, не при делах заскучали. Наконец, переступив через страшную досаду, разыскали нас, как достойную цель для служебного рвения.
Что тут началось! Чего только они не творили с нами да с «Костромой, которой к тому времени почтенно стукнуло под тридцать. По человеческим меркам — старость с клюшкой». (Выпало же ей прослужить верой и правдой 48(!) плавательских годиков. Как тут не поразиться явной заговорённости того кораблика!)
На этом самом месте автор для ремарки тиснет чуть подробностей. Судёнушко «Кострома» — из першей серии польского судостроя. Стесняясь заиграно повторяться, автор отсылает дотошного читателя к своему рассказу «Быть моряком прикольно». Там всё про такие статки[7] найдёте. Заодно и посмеяться можно. Извиняюсь, что невольно споткнулся. Вновь возвращаю словесный руль Алексею.
«Проиграли все тревоги, сличали по формулярам аварийное снабжение. Не преминули разглядеть каждый сигнальный флаг. В сотни прочего из судового хозяйства свой нос сунули. Только механикам на орехи не досталось.
Очутившиеся вновь в родной стихии проверок, вдохновенно трясли нас и трясли. А почему, собственно, нет? Ведь не «ихние». Кучей замечаний журнал обогатили, проставив самые что ни на есть сжатые сроки на устранение. «Нате, мол, мальчики, помучайтесь!»
Но уже на их беду в штабе нашёлся умник куда коварнее. Поговорил убедительно с командующим флотом. Составленную им бумагу адмирал подмахнул и… нас приписали к той самой Океанской бригаде. Стало быть, то, что с бешеным упоением комиссия выискивала, самой же и устранять. Судьба — она для всех индейка. Зело поздновато некоторые старинную присказку постигают.
Вот образчик заднего хода одного из опростоволосившихся. — Алексей Германович, что делать будем с вашей комплектацией? И у нас-то этого ничего нет.
Отстранённым от суеты смиренником, напоминаю: — Вы сами эти замечание внесли. — Да, внёс, но следуя руководящим документам. — Теперь кого очередь надувать щёки? Аукнулось вам.
Целый месяц общими усилиями якобы наши опущения исправляли. Далеко не всё удалось. То, что до ума довели, не перекрывало предписанного и наполовину. Зато в рапорте наверх лапидарно вывели: «замечания устранёны». (По-иному в штабе не поймут и виноватыми назначат).
Мало приказ: «Следовать на боевую службу в Атлантику».
Тут встали на уши все. «Как на боевую?!» «Как в Атлантику?!» Однако никто к командующему флотом обратиться не посмел. Потому как надо честно признать: те реалии не для нас. Извольте сами де, товарищ командующий, убедиться.
В голой же данности — надо получать карты в Североморске. Произвести остатние дёргания и под марш духового оркестра отчалить в поход за славой!
Решающим пред тем часом ломаем с офицерами головы. Ничего путного, к досаде, в казённики[8] наших умов не подаётся. Вдруг с лёта горящая мысль. Встаю, как на суде чести, и рублю по простоте: — Ребята, а как же мы с лодками будем работать?
Штабные даже плечами не повели, погружённые в молчанку. Захарыч на занятой позиции как можно ближе к себе, родному: «Ни за что не пойду. Увольняйте». Лермонтовским фаталистом хранит молчание старпом. Дескать, куда кривая вывезет, в том и общая чаша. По другим вижу — решительно никто наших приключений не хочет, но делать нечего. Раз так, продолжаю, подпустив корабельного подстёба: — Сразу надо походное построение продумать. Это я к тому, что нам нужен танкер с топливом, «водолей» на пару тысяч тонн и средний транспортник со съестным. Эскадренный ход привязать к нашим возможностям: 10 узлов при тихой погоде. Самостоятельные запасы не ах: дизелюхи на 25 суток хода со стоянками. Питьевой воды всего 10 тонн! Провизионка у нас, хоть в забитом варианте, через месяц опустеет. Нам же там, поди, полгода болтаться. Это без учёта переходов туда, обратно!
Погонные люди, чувствую, виртуально «чёрный квадрат» рассматривают. От них ни гу-гу. — И всё-таки, как же мы с лодками будем работать? У нас же гидроакустической станции нет!
Капразы вскочили резвее школяров по звонку на летние каникулы. — Чего?!! ГАС нету?! Всё! Всё! Пишем бумагу: в виду отсутствия на судне ГАС просим дать «Костроме» замену.
Рождённую в озарении бумажную драгоценность срочно под адмиральский росчерк пера. Ждём-с.
Через день телефонограмма с волшебным текстом: «Следовать в Северодвинск».
И мы туда на предельной подаче соляра в «болиндер»[9] как рванули!!!»
Прикол седьмой. Тиканье из мины
«Видено-слышано-заезжено: стоим мы в Североморске. Грузимся в оба трюма боезапасом. Имеем задачу весь сей шикарный ассортимент в Северодвинск доставить.
Докеры — не какие-то там мужики-бывальцы. Всего-навсего посиневший от холода молодняк — матросы срочной службы. Соотносительно штатским понятиям, бригадирами у них — старотипные мичмана. Значит, рослые, широкоскулые, непрошибаемые ничем. Они не просто отбывают палочку дня рукамиводителями. Увлечены серьёзней некуда: подают себя возглавителями трюмной укладки. Никто ребятушек, конечно, не подгоняет. И в том залог-страховка, что всё окончится отбытием в добрый час.
Вдруг по салобоновской оплошности роняется на паёлы нечто. Мина!!!
Хоть косой коси тех, кого этот замес до смерти бы напугал. Вдобавок — из нутра, где сотни килограмм ВВ[10], затикало!!!
Возле и чуть поодаль сполна момент оценили. Я же начинал вникать, пока опосредовано. Смотрю — из первого трюма все брызнули. Даром что по скоб-трапу стартуют на палубу! Но и сколь резвости хватает, рвут прочь. Лица белые, глаза на единый стандарт блестят отдраенными полтинниками. Впереди матросиков, заражая личным примером, мчится мичман. Хвать его и, помогая опомниться, кричу: — В чём дело?! — Там мина тикает! — Боевая?! Учебная?!
— Понятья не имею. — Звони с вахты в штаб, — и выпустил мичмана как пулю из ствола. Топотом, криком, шумом заинтересовался капитан. — Эй, чего у вас? — В мине часовой механизм сработал! — Во как! Разбирайтесь. Пойду в каюту.
Лицо Захарыча такое, будто пустячными словами перекинулись.
Я же в ожидании недолгой развязки на палубе остался. В третьем посмертном «он», осознавать себя начинаю. Ага, тормознулась пожарная машина. С её подножки соскакивает бравый офицер в тельняшке. На плечах, по спешности выезда, китель наброшен. Нисколько не раздумывая, смело прыгает с причала на борт. — Показывай! Майнаемся в злополучный трюм, вроде падая. — Вон та! — А-а-а, — тянет каплей[11] малокровно, — эт учебная.
Вопрошаю, переходя на ровное дыхание. — Почему тикает? — Сейчас якорь отстегнётся и всё.
В точь по евоному. «Чик-чик-чик» замер. Резкий щелчок. Задняя часть авиационной донной мины с обещанным мне эффектом отвалилась. Чертовка якобы подвсплыла в исходное, ожидая «свой» корабль. Героический минёр принялся отряхивать уроненный китель. — Ведите греться. Зима! Бр-р.
Ты не представляешь, до чего я его волевую дерзость оценил! Есть же такие не только бабы, но и мужики в русских селениях. А паче на нашем Северном флоте! Подобным действительно море по колено, океан до ремня. Если что, теми и спасёмся».
Прикол восьмой. Из серии Жуть
«Когда-то давно на одном острове в Белом море была резервная база. Периодически мы то завозили, то, напротив, забирали оттуда боезапас. С понятной лишь начальству логикой однажды встали там под погрузку.
Наученный горьким опытом до кончиков седых волос, я наставляю распоряжающегося офицера: — Вы там, ради Бога, со взрывателями поаккуратней. Доставьте только к причальной площадке. Мы сами их в трюма переместим. Лады?» — Надо тебе для ясности сказать, — обращается уже ко мне Алексей, — к тамошнему боезапасу взрыватели прилагались отдельно в персональных коробках по несколько штук. В каждой штуковине, прикинь, гарантированная сила подорвать заряд.
Должно быть, с детства поперечный, остережению не внял.
— Нет, — возражает занозисто, — пошлю здоровенного берегового матроса. Он вам вручную взрыватели по трапу перенесёт. Так что, капитан, твои волнения напрасны.
Притопал гордый доверием впрямь редкостный верзила. Вник в задание и начал из кабины грузовика те деревянные коробки таскать. Ни абы как — исхитрился на манер библиотекарш, то есть полной стопкой. Даже разиня подметит: для эдакого и блоки пирамид — посильная мелкота. Под фараоновскую хрень, что ль, его сотворила с великим запозданием матушка-природа?
Время полного отлива близится. Наш без того низкий борт осел вровень с причалом. Непотеющий верзила подмечает: «Трап-то щас не надобен. Без него скорей и красивше». Балдою собственной нацеливаемый, делает пару гулливеровских шажищ. Одно на планширь фальшборта, другое на штабелёк окованных по краям железом трюмных лючин. Под напором «гадов» сорок седьмого размера та, что сверху, будто живая, двинулась коньковым ходом.
До коробок ли ему стало? Ни будь к себе дураком, швыряет разом всю стопку по ходу… в трюм. Ведь со свободными пакшами, как не быть потенции уберечь морденцию.
Уподобясь мячикам, взрыватели выбирают всегубительные траектории: кто куды желает. В односекундье с их разбросом падают задействованные в погрузке срочники. Прикинулся дополнительной лючиной и обутый в злосчастные «гады».
Торчат лишь два идиота: я и тот офицер, философически докуривающий сигарету. Скорострельная мысль: «Если смотрю, не подлетев кверху, тогда жив и другие здравствуют».
Чтоб не шагать по многим труса празднующим, обращаюсь с отеческим прояснением: — Ребята! Вы чего легли?! Рванёт — пол-острова не будет. От вас и дырявых штанин.
Рядом стоящий хлопнул в ладоши, потчуя словесным карвалоном. — Всё! Всё! Работаем дальше! Работаем!
Пока самые смелые буквой зю разгибались, мы уже в трюме.
Ё(!) — с продолжением! Разлетевшиеся взрыватели на серьёзнейших морских минах определились. Ни одна коробушка ажник упаковочного вида не спортила! Даром, что высота падения этак метра четыре.
Как тут полёта ангела над «Костромой» не ощутишь?! Да и от только что пережитого обоим не призадуматься».
Вполне могло прозвучать между ними такое: — Безотменно должно рвануть. — Ан, не случилось. Вот и будь тут атеистом — сытожил умягчавший напарник по торчанию.
Захотелось и капитану в том же духе вставить: — Кайся, брат.
Прикол девятый. Говорил же я тебе
От всего рассказываемого сам восхититься порываюсь: — Ну, ты и испытал, Алексей! Такому чуду был свидетель! — Коли по островному счёту, то двум — признаётся друг.
«Вдругорядь снаряды подвозят и подвозят. ЗИЛ-157 (воинский) — зверь-машина. Прёт и в гору и по целине, и по грязи с полным удовольствием. Так уж он задуман. Люди менее совершенны. Например, арсенальным издавна внушают: не перегружать!. Только почему-то в их умы препростое не проникает. Что в лоб им, что по лбу — сколько раз блестяще доказали.
Представь кинцо умилительное: лето, теплынь, благодать с тишиною. Лишь мы при своих обоюдоострых занятиях. Кому нужда до нас добраться, надо без выбора миновать крутой поворот. Вроде, как на войне получается. Но на что короли отечественных дорог? Тем боле при погонах СФ!
Вот гружённый снарядами зверюга выкатывает дугой и… падает. Нет, не так! Плавненько, плавненько, нехотя, нехотя ложится на бок. Резиновые лапти колёс крутиться ещё изволят. Дружно валят из кузова прочь зелёные артиллеристские ящики.
Ни у кого ни на копейку мандража. Судовой народ уже усвоил: наши припасы не рвутся. Во-первых, все беломорские острова — святые. Во-вторых, взрыватели умными людьми заранее свинчены.
Остаётся занятное живое кино досмотреть. Так-так. Замелькали очумелые кадры. В сторону неба открывается водительская дверца. Точно из башни танка КВ[12] вылезает водила — матрос срочной службы. Костромские признают в нём разбитного красавца Серёгу. За десятки ходок примелькался как-никак.
За Серёгой, обязательным к рейсу сопроводительным приложением, оттуда же — офицер. Однако, видать, струхнувший вмёртвую. На мундире чёткие отпечатки подмёток того, кто вылез первым.
Армейский устав на какое-то время перестаёт срабатывать, ибо молодой орёт на офицера: — Ну, что! Говорил я тебе: негоже брать лишку! Учился фигне всякой, а в мастёвом ни хрена не рубишь!
Объект порицания, забыв свой немалый чин, бессловесен, как скульптура пленного партизана. Наконец Серёга миролюбиво смягчился. — Тьфу на тебя!
Не спеша идёт к нам попить флотского компота. После поместительной кружки интересуется: — Ну, как я в натуре и словесно замполита части оттоптал? — Классно!
Руководитель погрузки — местночтимый капитан-лейтенант А.А.[13] — берётся продолжить разборку по очевидному праву. Почитай, все островные стрелки к нему сходились. Будь то по арсенальным делам, будь то по военторговской нужде. Стало быть, и это непотребно-горяченькое на скольких глазах только что сотворенное.
Драил он тактично, литературно и всё ж с полной подрезкой крыльев дутой самости. Оценить если — так на классно с плюсом».
Прикол десятый. Чёрт-те что!
Довольно, решил я, под Алексея подделываться. Нырну-ка в чисто повествовательную манеру. Ежели в чём оступлюсь или кому-то в обиду покажется, только на мне вина. Ругайте, чего уж там. На то и автор.
Со времён, когда на самом верху заталдычили: «перестройка, ускорение», начали ко всему подходы меняться. День за днём страна по тихой воде съезжала в неуправляемый бардак. Заприключались досель немыслимые глюки в армии, во флоте. А в ВВС «Миг-25» без лётчика(!) до Бельгии долетел и рухнул. Во как!
…Исходная точка «Костромы» выражалась всегда одинако: загрузились. Дают, как положено, оповещение по флоту: «Перевозка боезапаса». Вроде всё по уму, красиво до чёткости 12-кратного бинокля.
Несколько суток и приходят в свой обетованный, закрытый порт Северодвинск. Раз у родной причальной стенки, значит, рейс сломали. Вроде и выгрузка началась.
От снабжения собранного с точек, по сути просроченного хлама, быстренько их избавили. Лишь трюм полный взрывоопасного добра никого не колышет. Тихий, каютный Захарыч и то досаду поимел. Когда стоическое терпение его лопнуло, обратился адресно: — Алексей Германович, вы старпом. Пробейте это.
Направился тот звонить. Товарищи-де соответствующих званий, так-то и так-то. Не упустил случая законно поинтересоваться, скоро ль приступите? Вместо благого заверения получает ничего не значащий словесный ответвитель: «Принято». С подтекстом «сиди, не умничай».
В наступивших новых сроках тот же ступор. И как видно, полная рассогласовка, что с «Костромой» делать? По всему видать, не до неё, родимой.
К чему призвана каждая служба, тем в собственное удовольствие и занимается. Так элитные ПэДээСники[14], живой щит от вражьих происков, решают вблизи потренироваться. То есть с азартом побросать своих особых гранат.
Надо ль говорить: отличное средство против подводных диверсантов. Годилось и для костромских — взлететь к чёртовой матери. Как кувалдой один за другим, лупят по древнему корпусу сильнейшие гидравлические удары. Пытливые из неробкого десятка прикидывают, на котором «буме» к небесам закинутся?
Алексей, презрев напутствие кэпа, бегом на связь с диспетчером. Открытым текстом взывает: — Ребята! Дробь на пост! Смирите ПэДээСников! У меня триста тонн боезапаса! Рванёт — от вашего курятника(!) и вокруг ничего не останется!
Хипеж SOS дошёл до тех, кому по службе бдеть вменёно. «Кувалда», подобная братской погибели, бесследно утопилась. Тут же валит к ним суровое охранение из автоматчиков. Вскоре на причал по-фронтовому вкатил «козёл»[15] особистов. У тех мужиков всё на серьёзе тяжёлой степени. Хоть с любого продолжение рассказов о майоре Пронине пиши. Потому и уважают.
Первый их вопрос был вааще гвоздевой: «Куда и кому перед выходом судна докладывали?»
Не пряча честных глаз, ответствовали: «Как полагается, заблаговременно давали оповещение. Ну, и рутинный доклад по приходу представили».
Люди с непроницаемыми лицами для начала переглянулись. Блицвизит в радиорубку нанесли. Затем — «пожалте объяснительные».
Что толку мусолить свежее дело? Офицеры поторопились к себе клубок странных непонятностей распускать. Быстро-таки справились. Чай, все доки анализа, дедуктики и виденья, как шилом насквозь. Рядом с их талантами Ватсон хнычет. Шерлок Холмс стреляется. Задетый за живое, аристократичный Пуаро обмочит кафель парижской общедоступной писсуарии. Знай наших, Европа!
Оказалось, осечка вовсе по-пустому месту щёлкнула. Нарочно не придумаешь того дурацкого маловероятия. Но как жизнь преподнесла, так и смонтировали пронины короткую мультяшку. Не в картинках, конечно, — в словах.
После того, как оповещению с «Костромы» шифровальщик читаемый вид придал, в штаб впорхнула вольнонаёмная девчушка. Под обязательную роспись наряду с другими бумагами его забрала. Да не очень-то озаботившись, кому их раскидать, поступила с разумением блондинки. То роковое оповещение в папку и на полку. А в соседнем сером скоросшивателе доклад по приходу днями позже похоронила.
За каждым подобным разочком, уверенная в себе стилистка, без зеркала(!) подкраской губочек занималась и многим этаким же важным.
Вольно ныне всякому над тем посмеяться. Кроме каковских, думаете?…
Всё ж одно забавное последствие к сему случаю сразу пристегнулось. Долго диспетчера на Алексея обижались. Как их важнейший пост посмел обозвать курятником?!
Прикол одиннадцатый. Под камнями перестройки
В 93-м Алексей уж как два года капитанил на «Костроме». Ходила она вдоль беломорского побережья по заданию, весьма сочетаемому с приспевшим историческим моментом.
Лишне за какие-то первоисточники хвататься, выясняя, что бы это могло значить? Да просто учинялось тогда обычнейшее — оружие собирали. В одночасье стало оно ненужным распускаемому на все четыре стороны такому же ненадобному воинству. По сравнению с флотским убивочным набором, грузились всякой пехотной архаикой. Угодно вам поточнее — стрелковкой для ближнего боя.
Начистоту сказать, армия тех лет была оскорблена и унижена. Нечто вроде к самоуничтожению её коварно готовили. Даже гвардейские части с богатой историей ликвидировали залповыми приказами под копирку. Короче, издевались всевозможно к радости недавних заклятых врагов. И те не где-нибудь отсиживались за своими буграми, а именуемые советниками, толкались в самых важных кабинетах.
На местном штатском уровне запроцветал невиданный досель бандитизм. Все с удивлением узнали: мафия не только в Италии. Доморощенной своей хоть пруды пруди. А уж стрельбы было!
Наш крайний губернский центр и то задрейфовал к Чикаго в пору ихнего сухого закона. Кучу топических примет дурного времени сознательно вынесу за скобки. Упомяну лишь результат, который можно предъявить даже через столетия.
Избранное братвой Жаровихинское кладбище обзавелось мраморной «аллей героев», полегших в суровых разборках друг с другом.
И с таким-то вожделенным для криминального мира предметным кладом, «Кострома» пришла в Северодвинск!
Стоят. Ждут-пождут. Сутки проходят, вторые. Апчхи на них. Посмотреть на ситуацию шире почему-то никому невдомёк. А меж тем вон она, масштабная мечта дудаевской Чечни и новых самостийных мутил! До чего годный в трюмах избыток палящего! Сугубым довеском полно гранат, патронов. Разве не может всё это через десятые руки к ним перекочевать? Одначе и малейшей охраной судно не удостоили.
Связывался капитан с оперативным. К нужным действиям хотел побудить. Какое там! Отцедил из всего разговора один развес лапши на уши. Ну, да ещё отурную скороговорку: «Да, да, да. Примем меры».
Учёный затёртым реализмом, звонит Германович в особый отдел. Уж кто-кто, а они интерес к ситуации проявят. Уёму не будет. Через двадцать минут родились какие-то телодвижения. Ещё через час у борта стояли два «Урала», готовые принять груз под завязку. Одно насторожило: вместо офицера ответственным за приёмку и доставку назначен мичман, пускай и старший. Тот немедля продемонстрировал пилотаж фантастических мыслей насчёт дальнейшего. — Справимся влёгкую, — плёл зависающий под кудрявыми белыми тучками тыловой моряк. — Дадут пару машин ВАИ[16], взвод автоматчиков. Как полагается по уставу, те сопроводят колонну до места.
Пришлось для его излечения, откровенностью «на ты» поделиться: — Не строй иллюзий. Того, сего нет. Бензина нет. И этих самых с автоматами тоже ёк. Догоняешь?
После обеда заметно приглушённей продолжил старший мичман заправлять мечтательного арапа: — Дают одну машину ВАИ, отделение автоматчиков.
«Блажен, кто верует». Чего взять с такого? За долгие годы чёткой службы привык человек к должному порядку. По-другому не мыслит.
К вечеру заканчивают погрузку. Каждый ящик опечатан свинцовой пломбой, снабжён сопроводительным списком. Блеск. Аккуратизм в квадрате.
Покамест выясняется: автоматчиков нигде ни у кого. Само собой и по-войсковому лейтенанту на машину — абдурахман. Именитое ВАИ существует, подобно дорогому усопшему, в обрывках памяти раздёрганной кошмарной явью.
Смущенный тем донельзя, обязательнейший служака приступает издалеча, будто сватает: — Алексей Германович, вы домой собираетесь? — Ежу понятно. — Садитесь. Подвезём. «Урал» — эт вам не автобус!
Уж так он достал своим непутним командирством, раз капитан в сердцах соглашается: — Ладно. Проедусь до Архангельска.
Тронулись как есть. В кабине первого грузовика два человека — водитель и старший мичман при макарове с двумя обоймами. Во второй, помимо явного недошумахера, кэп с голыми руками. Встать бы им на трассе да обвеситься стрелковкой! Отлично пулемёт Дегтярёва, между прочим, у колен смотрится! Ещё круче за приспущенным стеклом дверцы «Урала». Только к самовольству ни одного, до мозга костей, служивого не склонить. Наших капитанов и подавно в атаманском ухарстве не заподозришь. Истинно по-русски: «Была ни была. Раньше времени не помирают». Где условились, там кэп и сошёл. А они дальше нужной дорогой двинули.
Назавтра прибывает Германович ранним «дилижансом». Звонит тыловому в кабинет. Интересуется: — Что? Как?
Речь старшего мичмана напорядках подпорчена разведённым спиртиком из сейфа. — Всё на хрен! До последнего километра думал: ну, сейчас всем нам конец концович. Ещё смеркаться стало. Засады разные блазнились…
Уместно поздравил его с геройством, переступившим за мирный крах советской армии. Сам думает: «Пока тихо и нет проблем, различными бумагами в каюте займусь».
Не тут-то было. На быстрой ноге нагрянули «гости», которые заподозрили в прошедшем дне недозволительное. Поневоле пришлось Германовичу ввязаться в диалог со значением. — Почему не доложили, что «Уралы» отправляют без охраны? — Моё ли это дело. Старшему мичману по тылу обещали две машины ВАИ, взвод прикрытия. И чего?!
Не стал уж сдавать, как в течение нескольких часов громкие заверения обандиролились костлявым кукишем. — Как вам только в голову взбрело ехать до Архангельска на машине с оружием?! — Да хоть малость морально поддержать. И водителям, усёк, почти парнишкам от мамок оторвавшихся, страшновато. — Ну, капитан! Ты даёшь! — Чем смог, тем помог.
Наследники СМЕРШа, прикинув, что и им не в жилу бы обеспечить вчерашнюю доставку, смягчились. Как-никак исход-то благой. Чикагу энтому, где крыли очередями налево, направо, в любом случае Архангельск с Северодвинском темами не близок.
Прицепиться и даже обсудить чего-нибудь ещё, как голым по банным обмылкам бежать. Тем более, во что ни упрись, замешана не их ума высокая политика главных перестройщиков.
Под эпилог прикола подретуширую-ка последнюю сцену колченогой англичатиной пошиба горбачёвского «конценсуса». Чтобы вы ещё мало-мальски прочувствовали сумасбродное время. Пальцы сами тянутся набрать на печатке: с той «конклюзии» до горести очевидной, капитан и его «гости» честь по чести расстались.
Последним судном Алексея Германовича был красавец буксир «МБ-8».
Последним заданием: проводка во льдах до причала атомной подлодки. Исполнил расставание с накопленным за многие годы мастерством, как надо и должно.
Благодарная за всё команда, любя своего капитана, подарила на память картину. Строгим, верным отобразил не отягощённый заманкой славы безвестный художник эффектное действо в сдержанных северных красках.
Чёткий абрис «акулы» — этой современной пращи возмездия. Пробитый для неё во льдах путь. И тот упорный трудяга, сыгравший роль ледокола. Над всем этим — мирное небо Родины, отчасти, благодаря их опасному труду.
Лихие времена не вчера канули в лету. Всё изменилось: страна, армия, флот. Буквально на глазах возникли военно-космические силы. И ещё много чего жутко сюрпризного для наших врагов.
Алексей — свидетель былой мощи, горького упадка и чудесного возрождения. Каждый год заказывал он вроде визиток пачку карманных календариков. Неизменным фертом гляделся с них номерной ухоженный МБ. Тщательно выписанный морской конёк на лобовой надстройке служил ему счастливым талисманом.
Ох, неспроста, если подумать. Так по повторяющимся мелочам обнаруживается, к чему вьяве пристрастно человеческое сердце. Сколько же его ретивому, настроенному на честное служение, досталось за морскую судьбу?!
И разве откажешь в ироничной мудрости бывалому капитану, велевшему однажды оттиснуть на тёмно-синей частице моря: «Не будет вспомогательного флота, не будет ВМФ и России тоже не будет».
Сдаётся мне, посыл той мысли ещё как верен!
Прикол двенадцатый. Скажите боцману
Нет на судне колоритней боцмана. По меньшей мере, все прочие — вровень с ним не тянут. Будто наперёд таковым у мамки заказан. Соответственно и ведёт себя на особинку. Про которого речь, не сразу под правило попал. Больно уж с виду казался нормальным. Характер ровнее ватерлинии, проведённой в доке. И как же, здорово всех огорошил, когда всплыла парочка вопящих фактов!
Представить сугубо ограниченною палубу «Костромы» без боцмана не получится. Как-никак его хозяйство. То один, то с матросской свитой делово пройдётся. Из себя — волевой крепыш, удачен мореманским лицом. Бывает, что задержится на баке по собственному разумению. Чаще со старпомовских видений нужных, а то и срочнейших работ. В этом вся суть, каков должен быть морской порядок, считая от древних греков.
Подобно эгейским и костромские маялись от скученности жилого места. Так одна, тесней некуда, каютка принадлежала сразу двум: второму штурману и ещё, не раскрывшему свои отмочки дракону.
Судовая иерархия чинов при этом спорна. Кто в ней действительно главный, выяснится позже. В нашем варианте случилось ожидаемое. Второй помощник капитана просто сник от соседа, как фикус выставленный на сквозняк. Явно неохоче заявится с вахты, туда же всегда молчащий сосед. Ну, к примеру, книжонку бы какую одолевал. На худой конец, тупо припал к койке. Ни то, ни сё, ни пятое. Любимое занятие — не всякому умнику удастся охватить. То есть правил на брезентовом ремне лезвие рабочего ножа, заметно перебравшего в размерах.
Сейчас едва припомнят, как в парикмахерских точили на тех штукенциях опасные бритвы. Эдак: жиг сверху донизу и уже другой стороной лезвия гонят обратно. Только ощущая волшебность скольжения, прекращали доводку опасных во всех отношениях. Оставалось вгустую намылить клиента и с бесподобной лёгкостью лишить недельной щетины.
Раз не удержался штурманец, попробовав обшутить хобятину соседа. Тот в ответ: жиг-жиг с ещё большей серьёзностью. «Ладно», утешился судовод, «хоть один из нас нормальный». Как вдруг был перенесён боцманскими ручищами в раковину умывальника.
Невольно слегка ножками взбрыкнул. По ростику и комплекции сидячее готовище пришлось ему в пору. Вся протестная энергия обесточена двумя словами:
— Не дергайся — побрею.
Перед глазами очутились до жути пиратское лезвие и помазок, шаркнутый о мокрый бок хозяйственного мыла. С дыханием через перескок, бедолага покорился непредсказуемости брадобрейства. За несколько минут испуга, сподоблен испытать счастье возращения к жизни. Гладкие, почти пионерские щёки, взамен романтичной запущенности, говорили за себя: «Нормальных здесь больше, чем ты полагал». И вообще, не бежать же к капитану, на ходу сочинивший вопль: «Он меня побрил!!!»
Кто так экстравагантно отматывает на «Костроме» годики, осталось тайной. Правда, не надолго, всего-то до выхода в городскую цивилию, где боцман чуть не спалился. Но и на сей раз не обошлось без пунктика, заставившего предстать во всей красе характера.
О, да. Правильно вы догадались. Надо искать уже женщину. Точнее девицу. Гораздо чётче, жиличку общаги, которой невозможно пригласить кавалера. Зато разделить торчок, гнать и гнать на воображаемой тройке — за милую душу.
Началось злоключение вечерним часом в северодвинском кабаке Примус[17]. Там бросила яшку, почти полным составом, спаянная рискованными рейсами команда. Каждый чувствовал себя зашифрованным героем. Потому отрывались по полной. Значит, никак неосудительно под конец перебрали. Усугублял их состояние женский пол в разном привередливом вкусе (даже подводников!), поощряя не жмотных ухаживать. Аж боцман поддался разговорному жанру с блондинкой приятных глазу достоинств. Помогали ему в том медляк Ободзинского и выпирание её грудей, кои воспринял за идеальные кранцы[18].
Все скинули швартовые[19] составившимися парочками для лучших вариантов продолжения знакомства. Лишь интересующая нас двоица, задрейфовала в белой ночи. На пустынных улицах позитивная феерия недавно пережитого, обернулась никчёмной скукотенью. Вернуть кайф мог только настоящий (!) поступок.
— Прокатиться бы сейчас! — поджигательно размечталась северодвиночка.
Наш молчун деликатно снял кренделёк её ручки с бугра бицепса и двинул к москвичу, приткнувшемуся у обочины. Будто профи по угонам, распахнул дверцу водителя. Уселся хозяином, припоминая устные уроки шпанистых корешей из кронштадтской школы ВМФ. По их словам, запустить мотор, напрямую соединёнными проводками зажигания, несложнее, чем сходить в самоволку.
Или он чего-то недопонял, или те крутили динаму салажного бахвальства. Ладно, повезёт в следующем москвичкЕ. Пока ему счастливилось в одном: на незакрытые по тогдашней беспечности стёкла-форточки передней дверцы. Палубный волчара упорно чаял близость успеха, оказавшись в последнем третьем.
Автоманка по диагнозу подбадривала взглядами да бесполезные хиромантные советы давала:
— Вот этот с энтим попробуй. Сфартит. Вместо чуда заводки, раздалось рычание другого мотора, противный визг тормозов ментовского козла. Заочно подготовленный угонщик выказал такой норов, что на нём повис весь патруль. Непромах-девица, ни будь дурой, растворилась в ближайшей подворотне. Порядок на ночной улице восторжествовал. Покушавшегося на оный, впихнули в узкий бокс машины. Это же вам бдительный, закрытый город Северодвинск!
Следователь, собирая дополнительные факты, посетил геройский борт. Парни высказались о закичманеном весьма почтенно. Однако смекайте, кто слил про нездоровое влечение боцмана к ножу вкупе с дичайшим брадобрейством? Предмет драконовской гордости тотчас был изъят. Слово осталось за экспертом: «Боевой? Небоевой? Али хуже некуда — садистский!»
«Жалко, так-то терять отличного, надёжного моряка» — рассудил Алексей Германович. Ведь капитанское джентльменство прежде всего на отношении к команде проверяется. Потому он побывал в кабинете у следователя. Из откровенной беседы стало ясно, как вытащить боцмана сухим из широкой криминальной лужи. Иначе реальный срок и лагерь при БАМе. Вот если бы владельцы «412-ых» удовлетворились покрытием ущерба, то и Делу конец. Каким признают нож — также архиважно.
Деятельные хлопоты даром не пропали. Костромские тут же сбросились и теми малыми деньгами, ущерб от шкоды с проводочками покрыли. Благо редкие по тем временам обладатели легковушек, оказались порядочными заводскими людьми. Что ни говорите, к подводному и надводному флоту стопроцентно причастные. Таким ли топить своих?!
Заявления следователю предоставлены. Мол, никаких претензий к молодому моряку на прогулке не имеем, просим простить. От эксперта — другая бумага подшилась. Нельзя-де данный нож признать боевым, поскольку отсутствует гарда[20]. Стало быть, сбылось по первому ещё Александру Пушкину:
… Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас встретит радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
В живом темпе, перед самым отходом, вызволенного приветили ещё подле трапа и с шуточками вернули… любимый нож. Умудрённый опытом личностных отношений, капитан распорядился:
"Боцмана подселить к другому, характером потвёрже. И пусть только попробуют (!) не сдружиться".
Через рейс, на следующем совещании, командир Дивизиона, раздавая преобязательные указания, обращается к кэпу «Костромы»:
— Алексей Германович, запишите номер моей машины. Служебный блокнот вмиг обогатился начертанием цифр с неясной подоплёкой.
— Зачем это мне? — воспоследовал отклик сдержанного удивления.
— А скажИте боцману, чтоб не пытался угнать и мою.
Оглавление
- Пушкин и другие флотские
- За бултых, Булдаков!
- Жёсткое танго
- Плавания по Марксу
- В той стране
- Кирилушка
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Пушкин и другие флотские. Морские рассказы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
4
Бантиками — на бескозырках соловецкой школы юнг вместо лент на правой стороне был плоский бантик, которого мальчишки стеснялись. (Ленты с якорями не полагались по возрасту). Надпись на «беске» гласила: «Школа юнг ВМФ».
