Эль Пунто

Виктор Колюжняк

В один момент привычный мир Кристины меняется – необременительная работа, любопытные знакомства, подарки от мироздания. Кажется, что в жизни наступила белая полоса, и теперь всё обязательно будет хорошо.Единственное, что не вписывается в эту концепцию – странный городок Эль Пунто, который настойчиво приходит во снах. Поначалу безобидный, он всё больше и больше занимает место в жизни Кристины.Сон вторгается в реальность, а реальность в сон, и уже почти невозможно отличить одно от другого.

Май

Столкновение с реальным

В тот год природа твёрдо решила следовать календарю и уже в начале мая устроила буйство зелени, солнечные дни, певчих птиц и тёплые ночи. К сожалению, громоздкая коммунальная машина от календаря также не отступала, а потому отопление отключать не спешила. «В соответствии с графиком», — прокомментировала администрация города.

По такому случаю дома оказалось жарче, чем на улице. Повезло тем, у кого горизонтальная разводка отопления или собственные котельные, а остальные были вынуждены уживаться с происходящим. В том числе и я. Распахнутые настежь окна кое-как помогали, но тёплые вечера всё чаще удерживали парочки и компании на улице, так что в раскрытое окно, даже на верхние этажи, доносились разговоры, признания, ссоры и просто хорошее настроение. Всё это — особенно последнее! — часто выражалось громкими криками, песнями и восхищёнными междометиями.

Но я не расстраивалась. Иной раз собравшиеся затевали философские диспуты, и я хоть так узнавала, что же происходит в мире, потому как с чтением новостей в моей жизни не заладилось очень давно. Лет в пятнадцать. Тогда как раз вышла новая версия мультфильма, где четыре черепахи, огромная крыса, кабан, носорог и прочие странные личности постоянно выясняли отношения. Сначала это казалось интересным, но потом у сценаристов закончилась фантазия, и дальнейшее действо выглядело примерно так: облить нечто обычное мутагеном, получить монстра, обвинить во всех смертных грехах, победить. И так на протяжении нескольких сезонов!

Новости — а особенно политические — всех видов и направленностей очень напоминали мне этот сериал.

С момента апрельского кошмара прошла уйма времени, а мне по-прежнему везло — сны, если и были, в памяти не задерживались и на настроение не влияли. Жизнь текла спокойно и радостно. Даже на работе наконец-то случилось что-то новое — начались выездные фотосессии строящихся домов.

Марину назначили руководить, меня подчиняться, а снабженца Владимира на служебном «Ларгусе» возить туда, куда требуется. Лидия Анатольевна долго и в красках инструктировала, а Борис Аркадьевич ограничился тем, что выдал универсальный пропуск за своей подписью, чтобы никто из охранников нас не трогал. Правда, он так многозначительно кивал при этом и закатывал глаза, что я чувствовала себе Миледи, которую кардинал Ришелье отправил за подвесками.

* * *

Сумка с объективами и аккумуляторами оттягивало одно плечо, на втором висел рабочий «Кэнон». Свой родной «Никон» я несла в руках — хотелось иметь что-то, чем я могла пользоваться даже с закрытыми глазами. У Марины была план-схема с набросками текстовых блоков и пожеланием того, что нужно сфотографировать. Хотя, судя по её настроению, ориентироваться следовало по обстоятельствам.

Примерно полчаса ушло, чтобы определить места, где в кадр не попадает ничего лишнего. Например, разбитая дорога, которая будет сделана в самом конце. Или строительные вагончики и фундаменты будущих «человейников», окружающие уже почти готовый дом. А ещё никаких строителей, никакой незаконченной отделки и гор мусора, который обязательно вывезут, но уже ближе к сдаче дома. Или после. А может и никогда. Тут как повезёт.

При этом в кадре обязательно должна оказаться берёзовая роща, которую срубят через пару лет, потому что «это тоже наша земля, но там пока проектирование идёт». Та часть детской площадки, на которой сгрудили все карусели, чтобы потом раскидать по территории в четыре раза больше. Ну и, разумеется, подземный паркинг, у которого «есть некоторые проблемы с гидроизоляцией, так что хорошо, что давно дождей не было».

Я ходила от одного места к другому, по очереди доставая то «Кэнон», то «Никон». Регулировала настройки, отслеживала перемещение солнца и старалась зацепить больше облаков, чтобы придать заднему плану объёмности. Различия между фотоаппаратами казались незначительными и на маленьком экранчике даже незаметными. Однако я этому не доверяла. Маленькие экранчики слишком часто в моей жизни превращались в ситуации, когда по два-три часа сидишь и обрабатываешь фотографию, чтобы выжать хотя бы половину исходного потенциала.

Марина ходила рядом, периодически вздыхала и беззлобно ругалась на подрядчиков, потому что они опять отставали от графика, а начальство дату сдачи переносить не намерено. Сказано — четвёртый квартал, значит будет четвёртый квартал. Половина квартир уже продана, как и треть мест на паркинге.

«Вот в том помещении будет продуктовый, его надо сфотографировать, а вот здесь планируется частный детский сад, его пока не трогай. К местам для продуктов и местам для детей у людей разная степень психологической восприимчивости. В конце концов, в мелких киосках все что-нибудь покупали».

Наконец память обеих камер заполнилась. Дополнительные флешки лежали в сумке, но мы решили сделать перерыв. Заодно и подождать, пока солнце переместится за дом, чтобы снять другие планы. Живое освещение всегда лучше обработанного, но надо уметь его выбирать.

Сидеть на детской площадке под взглядами строителей и нюхать пыль не хотелось, так что мы пошли в берёзовую рощу. Решили найти полянку или, на худой конец, парочку пеньков. А если и не найдём, то бутерброды и чай из термоса, которые прихватила Марина, можно есть и стоя.

— Тебя это не смущает вообще? — спросила она, когда мы начали путь среди берёз. — То, что мы показываем всё не совсем так, как оно есть.

— Нет, — я покачала головой. — Я ведь на свадьбах работаю. На корпоративах. Съёмки индивидуальные. А потом сижу и обрабатываю, чтобы тут убрать морщинку, тут родинку, тут лоснящиеся от жира щёки уменьшить, а здесь чуть увеличить грудь. Фотография не имеет отношения к действительности. Это такая хитрая уловка, о которой все знают. Каждый человек хочет на фото выглядеть лучше, чем есть на самом деле, но при этом почти все уверены, что получаются отвратительно. В общем, кто хочет увидеть всё своими глазами, тот приедет и посмотрит. Я так считаю.

— Здоровый рабочий цинизм. Не, ну а чо? Я не против, — Марина кивнула. — Примерно так же думаю — я ведь не вру, я просто недоговариваю. Можно обратиться к специалистам и понять, что так быстро эти здания не делаются, а квартиры с таким уровнем ремонта столько стоить не могут, если только не экономить на чём-то другом.

— Мы всегда всё понимаем, если дело касается других. Но каждый надеется на халяву для себя, — я улыбнулась.

— Вот-вот. Но насчёт домов — не надейся. Покупая квартиру в новостройке, будь готова ко всему. Лучше, конечно, лет пять подождать, пока дом усядется. Если никакие проблемы не вылезут, тогда бери.

Я лишь улыбнулась. С моей зарплатой мечтать о квартирах не приходилось. К тому же, чтобы назвать место домом, мне многого не требовалось. А вот чтобы считать его обузой…

К примеру, я никогда не могла понять людей, которые вступают в ипотеку. Платить несколько десятков лет. Вкладывать в эту квартиру деньги, труды, эмоции. И постоянно бояться, что ты не сможешь заплатить, и у тебя всё отнимут. Просрочишь платёж и навеки станешь изгоем. Человеком без перспектив и доверия. И поместят тебя в реестр «недобросовестных».

Ну и как жить с этим страхом? Как выбирать себе путь? Как не боятся рисковать? Как идти вперёд, если самое лучшее — держаться за своё место, пока не расплатишься. А тогда больше ничего не нужно. Наступает пустота, которую нечем заполнить. И не зная других путей, ты идёшь и покупаешь ещё одну квартиру. Или машину. В кредит или ипотеку. Иначе теперь не умеешь.

Впрочем, это были мои личные заморочки. Делиться ими с Мариной я не стала.

* * *

Мы зашли в глубь рощи, чтобы не видеть дорогу, стройку и вообще город. Будто бы островок леса. И если не знать о его пределах, то можно представить, что он тянется далеко-далеко. И где-то там, на другом его конце, живут «другие».

Выбрав подходящее место, мы расправились с бутербродами, которые оказались не традиционными хлеб-колбаса, а мини-рулетами из лаваша, творожного сыра и сёмги. Да и чай не просто чёрный, а с лёгким привкусом смородины.

За такой божественный и — самое главное! — неожиданный пикник я решила Марину отблагодарить.

— Становись, — сказала ей, когда с едой было покончено. — Я тебя сейчас среди деревьев фотографировать буду. У тебя коса и нарядный сарафан. Сейчас мигом образ русской красавицы в обнимку с берёзками сделаем. А что волосы наполовину выкрашенные — так ничего. Постмодерн, постирония и всё в таком духе.

Марина вдруг неуловимо переменилась. Передо мной стояла не «своя девчонка», с которой можно поболтать о чём угодно, а дикая кошка, приготовившаяся к прыжку. Она ещё пока выглядела спокойной и вроде бы даже двигалась с некоторой ленцой, но на деле лишь ждала условного сигнала, чтобы кинуться… на меня или от меня — это, кажется, она ещё не определилась.

— Зачем это? — спросила она с улыбкой. Если не чувствовать того малейшего колебания, то можно даже представить, что ничего и не случилось.

Но я чувствовала. Или воображала, что что-то чувствую. И потому решила слегка отступить.

— Не знаю, — я пожала плечами. — Погода хорошая. Натура отличная. И образ в голове сформировался. Я так-то обычно людей не спрашиваю. Иду себе по улице, увижу что-то и фотографирую, даже не всегда понимая, что именно. И только потом, когда обрабатываю, вдруг осознаю, как это всё должно выглядеть. Но если не хочешь, то не надо.

— Не готова я. Настроение не то. Мы же работать приехали, а тут разом такое.

— Я-то ведь работаю, — потрясла в ответ фотоаппаратом. — У меня мозги продолжают искать. Устала уже с этими домами. Людей хочется в объектив увидеть.

Не знаю, чем закончился бы наш разговор и к чему в итоге всё могло привести. К ссоре, к недопониманию или к каким-нибудь странным откровениям. А может, просто остались бы с улыбками на лице, но затаённой враждебностью. Не могу предсказать. Вот только появление нового персонажа перевело историю в иное русло.

За спиной Марины зашевелились ветки. Она взвизгнула, отскочила в сторону и замерла, готовая к побегу. Я же стояла с фотоаппаратом в руке и мучительно пыталась понять, что лучше — бежать, рискуя споткнуться и сломать одну из камер или сразу обе? Или отбиваться? Но тогда чем — объективами или, опять же, одной из камер?

Из-за веток появился старичок в замызганном свитере и трусах. Седая борода и улыбка сумасшедшего. Старичок — не потому, что милый и добрый, а потому что маленький и сморщенный.

— Сыми! — закричал он, делая шаг навстречу.

Глаза старичка перескакивали то на меня, то на Марину. Взор блистал таким озорным безумием, которого я раньше вживую не видела.

Я сделала шаг назад, не выпуская незнакомца из вида. Марина подошла ближе и нащупала мою руку. Это, конечно, снизило пространство для манёвра и возможной драки, но страха поубавилось. Старичок ведь не выглядел силачом. Ноги худые, костлявые. Под мешковатым свитером наверняка такое же тщедушное тело. Но куда лучше просто уйти и надеяться, что он нас не тронет.

— Сыми! — вновь крикнул старичок, быстрым движением приподнял свитер и похлопал себя по грязному тощему животу. — Вона какой!

Мы с Мариной сделали два шага назад. Правда, она видела, куда наступает, а мне приходилось идти наугад и во всём полагаться на спутницу.

— Сымай! — в голосе прорезалась угроза.

Я уже подумала, что ничего страшного не случится, если я действительно сфотографирую его. Тем более, что флешка переполнена, файл всё равно не сохранится…

Но если он попросит показать? Что тогда? Или одного фото окажется мало?

— Ну, сымай! А то я сыму!

Угроза не сразу дошла до меня. Только когда старик потянулся к резинке трусов, я поняла, что сейчас произойдёт. И больше никаких страхов не осталось. Одно лишь отвращение. Развернувшись, я перехватила руку Марины, и мы бросились бежать. Ну а вслед летел противный тоненький хохоток безумного старикана.

* * *

— А может и лучше, что эту рощу спилят, — сказала Марина, когда мы выбрались. — Всяких уродов меньше шляться будет. Тут ведь люди заедут в конце года. Женщины, дети, все остальные. Пойдут гулять, а там такое… брррр!

Её передёрнуло, да и у меня на душе было так противно, будто наступила ногой в дерьмо.

— Пойдём работать, — сказала я. — Солнце уже нормальное, а он всё равно не выползет. Если придёт, то охраннику скажем.

Марина не отвечала. Смотрела на рощу с ненавистью и шевелила губами, словно разговаривая беззвучно. Пришлось вновь потянуть её за руку, но оттаяла она лишь через час, когда мы уже ехали назад, в офис.

Я думала тогда, что всё на этом закончилось, но через два дня история получила своё продолжение.

Образ из ниоткуда

Письмо от Марины я обнаружила на рабочем компьютере утром. Заголовок «не смешно» не предвещал ничего хорошего, так что я некоторое время размышляла — стоит открывать письмо сразу или же сначала выпить кофе. В итоге решила не томить себя.

Внутри обнаружилась фотография. Марина стоит, прислонившись к берёзке и смотрит вдаль. Почти Ассоль, ждущая своего Грэя.

Некоторое время я рассматривала письмо и гадала, почему это вообще должно быть смешно? Красивая фотография, пусть в ней кое-что смущало. Например, то, что не было ни одной тени от рядом стоящих деревьев.

А потом свалилось осознание — я ведь предлагала Марине так сфотографироваться. До того момента, как появился безумный старикан, мы как раз обсуждали образ древнерусской красавицы среди берёз. Она ещё как-то странно отреагировала на это предложение…

Но я не могла сделать такую фотографию!

— Так-так, — пробормотала я. — Так-так.

Нажала «ответить», но закрыла черновик письма, едва он только появился. Потянулась к телефону, но тут же отдёрнула руку. Встала и пошла искать Марину. В таких случаях лучше личной беседы ничего нет. Почта и телефон почему-то не приносят желаемого эффекта.

Я нашла Марину в кабинете. Спокойную и сосредоточенную Занятую делами и не обращавшую ни на кого внимания. Даже при моём появлении взгляд лишь скользнул навстречу, а затем снова вернулся к монитору.

— Это не моих рук дело, — сказала я и подошла ближе. — Веришь?

— Трудно, знаешь ли, — Марина хмыкнула, не поворачиваясь от монитора. — Но это не важно. Меня, в принципе, не так уж парит, но я предпочитаю сама придумывать себе образы. В остальном — ну, пошутила, и ладно. В сеть-то зачем выкладывать?

— В какую сеть? — я оторопела. — Подожди, ты вообще где это взяла?

Марина ещё раз скользнула по мне взглядом и пожала плечами.

— Искала вчера вечером свободные фоны, и вот наткнулась. В каком-то сообществе. Сейчас уже и не помню.

— Ладно, — сказала я. — Не важно. Или важно, но пока не очень. Вот смотри…

Я подхватила листок бумаги с её стола, убедилась, что он чистый, и начала рисовать. Схематичная опушка леса и две точки. Я их даже подписала: М и К.

— Мы стояли вот так. А если ты посмотришь на фотографию, то увидишь, что она сделана откуда-то отсюда. Я этого никак не могла, понимаешь? И это не считая того, что объективы на обеих камерах были закрыты, а флешки переполнены. Ну и я не помню, чтобы ты так стояла.

Марина некоторое время смотрела на мой рисунок. Потом повернулась к монитору и открыла фотографию. Ещё раз внимательно её изучила. Снова взглянула на схему.

— А ещё там нет теней, — сказала я. — Смахивает на очень и очень профессиональный фотошоп. Такое ощущение, что там был кто-то ещё, в этом лесу. Подслушал нас и решил сделать. Только не знаю, где он тебя сфотографировал.

Она по-прежнему молчала, но я видела — начало доходить. И отпускать. Вот плечи чуть расслабились. Разгладилась складка на лбу. Губы уже не кривились в усмешке.

— Если найдёшь сообщество, в котором ты это увидела, то можно попытаться выяснить, откуда там появилось фото.

— Не важно, — Марина вздохнула. — Слушай, не важно. Прости, что на тебя подумала, но ты же понимаешь…

— Конечно, понимаю! — подхватила я. — Я бы тоже подумала. Но это не я. Поверь, такими дурацкими шутками я не занимаюсь.

— Вот и славно, — Марина удалила письмо из отправленных, а затем уничтожила и файл. — Ты у себя тоже удали, пожалуйста.

— Обязательно. Только сначала ты меня напоишь кофе в расплату за необоснованные подозрения. А я тебя в компенсацию за моральный ущерб.

Марина улыбнулась. Такой мне она нравилась больше. Свободной и лёгкой, спокойно плывущей в водовороте событий мира. Мы пошли пить кофе, а после я удалила файл. Правда, сначала попробовала найти в сети по похожим картинкам, но ничего не обнаружила

Ну, и ладно. Марина же сказала, что это не важно. Наверняка, какой-нибудь поклонник решил подшутить.

Жизнь в других

Глаза Рамона очаровывали ночной тишиной. Голос звучал колоколом тайного зова. Бесстрастное лицо казалось высеченным из камня.

Кристину влекло его красотой неудержимо и безвозвратно.

Она провожала его взглядом. Следовала за ним, благоговея даже от касания его тени. Одевалась в лучшие наряды и отказывала всем, кто желал быть с ней рядом.

Всё на алтарь поклонения любимому, хоть Рамон и сторонился людей, не касаясь их жестами, словами и взорами.

Спустя год Кристина решилась. В очередной раз, завидев его, не стала отступать в тень, а пошла следом. Догнала по дороге на высокий холм и дотронулась до плеча.

— Почему? — такой задала вопрос.

Сильны оказались боль в глазах и отчаяние в голосе, и Рамон впервые проявил нечто, подобное сочувствию. Желваки ходили на скулах. Рот его приоткрылся на секунду, показывая жемчужно-белые зубы, а затем вновь превратился в тонкую линию. Искали слова выход, но никак не могли найти.

— Я покажу там, — всё же сказал Рамон и продолжил взбираться на холм.

Они поднялись вместе, держась на почтительном расстоянии. На холме Рамон застыл почти у самого края — не обрыв, но споткнёшься и покатишься вниз навстречу судьбе. Затем прошёл к одиноко стоящему деревцу — невысокому, почти не превышающему рост человека. Усевшись в тени его, приказал:

— Не подходи ближе, не мешай голосом.

Кристина вскинула голову и кивнула. То, что происходило, предвещало тайну.

В вечерних сумерках появился свет, идущий из ниоткуда, но поглощающий собой весь мир. Плотная рубаха из тёмной ткани, которую Рамон раньше не снимал даже в самые жаркие часы сиесты, повисла на ветке дерева.

Гладкая смуглая кожа. Перекатывающиеся под ней мускулы. Запахи разгорячённого тела и пота, которые донёс до Кристины ветер.

Огромных трудов стоило остаться на месте.

— Смотри осторожно, не опали взор, — сказал Рамон, поворачиваясь спиной.

Предупреждение оказалось своевременным. Кристина зажмурилась от яркого света, а после, прикрыв лицо рукой, взглянула через щёлочку между пальцев…

Белоснежные волосы солнечного оттенка. Яркие карие глаза из-под полуопущенных ресниц. Гладкая, почти белоснежная кожа. И тело, сошедшее с картин лучших художников, о которых Кристина даже и не слышала никогда. Она знала лишь одно — с таким телом любая одежда будет казаться обёрткой, скрывающей праздничный подарок.

От такого великолепия не сразу стало понятно, что это татуировка. Мастерски нанесённая так, чтобы перекатывающиеся на спине мускулы придавали ей жизнь. Краски, подобранные с помощью волшебства, чтобы наполнить эту девушку всей яркостью мира.

Фантазия, которая не обязана быть реальностью.

Стоило подумать об этом, как свет потускнел. Кристина отняла руку от лица и обнаружила, что Рамон уже надел рубаху и застёгивает пуговицы.

— Вот потому ничего и не выйдет, — сказал он. Голос звучал глухо и тихо, разбивая ещё не пришедшую в себя реальность. — Вот какова моя избранница. Она или некто ей близкий одарили меня этим рисунком. Я жду, когда она явится или призовёт меня. Я бы отправился её искать, но чувствую, что она где-то рядом.

Одевшись, он ушёл, оставив Кристину на холме. Она некоторое время просидела на одном месте, а затем встала. Подойдя к обрыву, она долго смотрела на одинокую фигуру, бредущую к городу. Затем легла на живот, зарылась лицом в траву, в которой стоял Рамон, и долго вдыхала в себя пыльные запахи.

Они ничего ей не рассказали. Только байки мёртвых, лежащих в той земле.

Подошла к дереву, коснулась ветки, на которой висела рубаха.

Та оказалась глуха к мольбам. Лишь призывала остаться здесь, на холме, и вместе тянуться к солнцу.

Но к другому тянулась Кристина. И спустилась она с холма, стараясь ступать след в след по примятой траве. Хотела прочувствовать судьбу Рамона.

Чем дольше продолжался путь, тем легче было обнаружить, куда сделать следующий шаг. Тем проще оказалось понять, что же думает Рамон. Чем полны его мысли, что несут они за собой.

Кристина прошла весь Эль Пунто, не обращая внимания на взгляды встречавшихся по пути. Те только и могли дивиться, как походка юной красавицы приобрела суровость и импульсивность юноши.

А она всё шла знакомой теперь дорогой, пока не пришла к дому Рамона. Внутри проплыла невидимой тенью — ничего не задела и не потревожила, словно ходила здесь ни одну сотню раз. Добралась и до спальни на втором этаже.

Мягкий свет шёл от кровати, но он тут же померк — Рамон перевернулся на спину и взглянул на Кристину.

— А если её пока нет? — сказала она, присаживаясь на кровать. — Если это то, что должно случиться? Посмотри же, у меня такие точно глаза, только чуть уже. У меня подобная форма носа. Даже скулы, если их чуть подвести, будут напоминать её. Ты сказал, что чувствуешь её рядом, так вот она — перед тобой. Заготовка, которую мастер должен довести до идеала. Приступай же, молю.

Рамон верил и не верил. Ему очень хотелось, но он боялся. Любовь и вожделение рвались наружу, а он сдерживал их, страшась обмануться. Пройдя по следу, Кристина обрела способность читать по каменному лицу Рамона, словно по раскрытой книге.

— Я попробую, — сказал он всё же и протянул руку, коснувшись щеки Кристины.

То прикосновение было их первой лаской. Почти поцелуем.

* * *

Дни и ночи Кристина вглядывалась в живущий на спине Рамона образ. Изучала до малейшей частички, пытаясь впитать в себя. Разговаривала с соперницей мысленно, задавая ей вопросы и вслушиваясь в поисках ответа.

И каждый день совершенствовала себя, пытаясь приблизиться к идеалу любимого.

Физические упражнения, чтобы подтянуть талию и бёдра. Карандаши и краски, чтобы повторить игру света и тени на лице незнакомки. Крема и масла из дальних стран, чтобы руки приобрели необходимую мягкость.

Но то была лишь самая лёгкая часть. В остальных случаях приходилось идти на жертвы.

Толстая леска сквозь кожу, чтобы стянуть лодыжки в нужных местах — лишь мастерство швеи помогло скрыть шрамы. Кровь, что пролилась при этом, пошла на румяна для внутренней стороны бёдер.

Красочными солнечными днями Кристина поднималась на крышу дома и ловила лучи света в зеркала. Затем прятала их, напитавшиеся яркостью, под тёмным бархатом. Толкла в ступке, тщательно перемалывая зеркала и не оставляя ни одной грани, сквозь которую луч сможет вырваться наружу. После втирала в кожу, придавая ей необходимый неземной отблеск.

С волосами всё никак не получалось — идеальный платиновый оттенок не давался. А появившись, исчезал спустя пару дней. И чёрные отросшие корни всегда и везде напоминали, какова на самом деле её природа.

Но по ночам тихим шёпотом звучали голоса, что подсказали путь. Кристина ранним утром ушла за черту Эль Пунто и блуждала по пустыне, пока не повстречала отшельника. Рассказала ему о своей проблеме и долго ждала, пока тот соизволит ответить. Солнце совершило полный оборот, и упали сумерки, ударившись о землю и разлившись по округе чернильной тишиной. Растворившись в ней, отшельник сказал:

— Тьма — твоё место и время, хотя стремишься ты к свету. Что же отдашь взамен этого?

— Всё, что есть у меня и что не обещано Рамону, — ответила Кристина.

— Я возьму твою жизнь, — осклабился старик.

— Она обещана Рамону.

— Тогда я возьму жизнь нерождённую, — теперь усмешка стала ещё злей, словно к такому условию он и вёл.

— Забирай.

Кивнул отшельник. Никаких клятв и подписей ему не требовалось — способен был и силой забрать обещанное. Ушёл к себе в хижину и вернулся со свинцовым ларцом, запертым на ключ.

— Три дня проведи вдали от людей. Открой и носи на себе то, что внутри. Затем вырой яму и закопай ларец так, чтобы никто не нашёл. Для тебя — это выбор и награда. Для иного может оказаться нежданной смертью.

Через три дня возвратилась Кристина к Рамону. Волосы — белоснежные, с солнечным оттенком. И лишь странный, почти невидимый шрам, белел на груди, где носила она амулет, спрятанный в ларце.

Получив внешность богини, ещё больше времени стала проводить Кристина пред спиной Рамона. Ловила каждое движение мышц и оттенки поведения. Перенимала их одно за другим, заставляя себя повторять до тех пор, пока не исполняла в точности и совершенстве. В ту пору она видела незнакомку чаще, чем самого Рамона. Постепенно начало казаться Кристине, что именно её она любит всем сердцем.

Но вот настал тот момент, когда Кристина вошла в спальню к Рамону, и тот застыл, сидя в кресле. Он видел и не мог поверить своим глазам.

Та богиня, которой он поклонялся, стояла здесь во плоти перед ним. Нагая, но столь прекрасная, что не было никаких причин стыдиться той наготы. Белоснежные волосы, карие глаза и совершенная фигура.

Смотрела тем самым взглядом, что он видел в зеркальном отражении. Шла той походкой, которую он представлял. Улыбалась одними лишь уголками губ, а глаза блестели от счастья при взгляде на любимого.

— Ты здесь, — сказал Рамон и соскочил с кресла, и встал на колени.

— Да. Я пришла к тебе, — таков был ответ.

— Скажи мне, как ты шла сюда, — попросил Рамон. — Расскажи о своём дивном мире, из которого ты послала мне свой подарок. Нарисуй наше будущее взмахом руки, как ты нарисовала свой портрет на моей спине.

— Я… — голос богини задрожал, и очарование рассыпалось.

Кристина спрятала лицо в ладонях и содрогнулась от сдерживаемых рыданий. Не видела она Рамона, но догадывалась, что тот сейчас черней грозовой тучи. Стоит у окна, отвернувшись, и переживает внутри себя обман, который почти обернулся мечтой, но остался обманом.

— Ты не она, — сказал он.

То был приговор. В нём слышалась угроза наказания и немедленной расправы. Возможно, обещание смерти. Следовало бежать и спасаться, однако Кристина поступила иначе.

Она приблизилась к Рамону и впервые в жизни дотронулась до его спины.

— Войди в меня, — попросила Кристина. — Войди и забери это тело. Он любит тебя, а я люблю его. Так полюби его хоть каплей моей любви. Подари то счастье, что он заслужил. И дозволь мне хотя бы видеть.

Искра мелькнула, ослепив Кристину. А после она уже увидела спину Рамона — девственно чистую, без следа татуировки. И почувствовала — хозяйка у её тела сменилась.

* * *

Той ночью богиня снизошла к Рамону и подарила тому счастье. А Кристине — зависть, торжество и горе.

Утром, лёжа в кровати и чувствуя, как её пальцы водят по лицу любимого, но не в силах заставить их изменить движение, она мысленно застонала. Та близость была не её близостью. Та любовь была не её любовью. То счастье оказалось чужим.

Ночь прошла, оставив после себя горечь и радость, а с новым днём пришли новые заботы — подготовка к свадьбе. Ни минуты не хотел ждать Рамон. Поймав счастье, не желал отпускать его.

Дни пролегли короткой тропинкой из кочек на болоте. Один, второй, третий, четвёртый, а на пятом случилась лёгкая заминка. Словно вдруг сбился глазомер и потерялась уверенность. И вот стоишь на краю кочки и размышляешь — так перепрыгнуть или же с разбега.

Рамон, до того дня ходивший с сияющей улыбкой, вдруг стал мрачен. Ночью он отказался ночевать с избранницей в одной комнате, сказавшись больным. Выглядел он и вправду бледнее обычного, так что Кристина поверила, хотя сердце сжималось в тоске. А та, которой она отдала своё тело, взглянула на Рамона долгим и пронзительным взглядом, так что он первый отвёл глаза.

Наступило утро. И едва солнце чуть поднялось над горизонтом, озарив комнату, как ворвался туда Рамон. Лицо кривилось в испуге… и потаённой страсти.

И вот тогда сердце Кристины сжалось по-настоящему. Вся боль, все испытания, что прошла она одно за другим, показались мелочью перед грядущим.

— Я любил тебя, — сказал Рамон. — И, быть может, ещё люблю. Но небо послало мне очередной знак, и я не в силах ему противиться. Не знаю, где мы допустили ошибку. Наверное, нам не стоило заниматься самообманом. Ведь ты — всё-таки не она. А это, согласись, главное.

Кристина, запертая внутри собственного тела, чувствовала стены клетки, сотканные из ужаса. Билась о прутья, в надежде выскользнуть, но не было ни одного шанса на успех. А та, что раньше жила на спине Рамона, лишь смотрела с печальной улыбкой и качала головой. И не было в том и тени горя. Одно сожаление, и ничего больше.

— Ну, давай, — сказала она. — Покажи мне тот знак. Я знаю, ты здесь за этим.

Рамон кивнул. Повернувшись спиной, он медленно скинул рубаху, и тотчас комнату заполнила тьма.

Чёрные, антрацитовые волосы с ярким отсветом падали на лоб, почти закрывая голубые, льдистые глаза. Чуть угловатая фигура, но изящная и грациозная. Смуглая кожа того оттенка, который принято называть «шоколадным», хотя ни один кондитер не добивался такого.

И угрюмое выражение лица той, что отвернулась слегка в сторону, лишь бы не смотреть на соперницу.

К чему соревноваться взглядами с проигравшей?

— Я любил тебя, — повторил Рамон, вновь надевая рубаху. — Но то уже в прошлом. Покинь мой дом спокойно и без истерик. Небо дало знак, и иного пути нет.

В тот момент Кристина ощутила наивысшую радость от того, что подарила своё тело белокурой незнакомке. Сама бы она не смогла достойно уйти с поднятой головой. С видом победительницы, а не проигравшей. Она прошла через Эль Пунто и поднялась на холм, где когда-то давно Рамон рассказал ей о своём даре-проклятии. Опустилась возле дерева и принялась голыми руками рыть землю у корней. Грязь пачкала нежные белые руки, умащенные кремом. Забивалась под ногти и в поры кожи. Пахла сыростью и предательством.

Наконец ей удалось отрыть ларец, подаренный отшельником. Открыв его, Кристина надела амулет в форме сердца — настоящего, человеческого, а не того, как его рисуют книги. Зелёный камень светился на шее, а Кристина стояла на обрыве, смотря на Эль Пунто.

Так простояла она день, и солнце осушило кожу. Так простояла ночь, и пролившийся дождь вымочил её до нитки. На второй день налетевший ветер запачкал её пылью. На вторую же ночь у подножья холма показался Рамон. Пробыв там около получаса, он, покачав головой, двинулся назад в город. Не сделал попыток подняться, переубедить, спасти или извиниться. Просто ушёл из её жизни. Теперь уже навсегда.

Амулет в форме сердце прожёг грудь. Опустив взгляд, Кристина увидела, что кровь стала чернильно-чёрной, а внутренности опалены огнём. И ничего более не было в душе — ни сожаления, ни страха, ни обиды.

За спиной послышались шаги, и Кристина повернулась. И те, кого она увидела, заставили с новой силой забиться пока ещё живое сердце.

Одна из пришедших была розовокожей блондинкой с карими глазами и лёгкой полуулыбкой. Вторая — голубоглазой брюнеткой, хищной и грациозной. Две судьбы Рамона, два его проклятия.

— Теперь я узнала, — сказала она. — Вы затуманили мне разум мерной сказкой, но я узнала. Вы выросли, но я всё равно теперь понимаю, кто вы.

— Ты мало что понимаешь, — сказала Мария. — Но уже больше, чем ранее.

— Зачем это всё происходит? — спросила Кристина.

— Ты нам скажешь, — Хуана послала ей воздушный поцелуй.

Он коснулся лица, принеся с собой ощущение прохлады и вдохнув капельку жизни. Протянув руку, Кристина сорвала амулет с цепочки и с силой вдавила его грудь.

Одно сердце заменило другое. Сосуды срослись с ним, и новая кровь запульсировала внутри Кристины. Дыра в груди заросла, образовав запёкшуюся корку, что была прочнее стали. Карие глаза выцвели в серость, и словно иней сковал их.

Той ночью дом Рамона сгорел дотла, а сам он замер у окна, не помышляя выпрыгнуть. Кристина в тот момент стояла рядом с ним. Гладила его по чистой и гладкой спине. Каждым касанием она выводила на этом холсте собственный лик, навсегда клеймя Рамона.

«Ты сильная», — шептал ветер чьим-то далёким голосом.

«Ты всё ближе», — отвечал огонь на своё манер.

— Этого недостаточно. Ты не она, — отзывался Рамон.

Смысл из бессмысленного

Вечером того же дня я перечитала записанное. Хотела перепроверить себя, потому что наконец-то начала нащупывать какую-то логику. Разговор с девочками-девушками продолжался из сна в сон, хотя они мало чем походили друг на друга — что по сюжету, что по настроению. При этом прослеживалась определённая связь с происходящим в реальности. В первом сне — успеть на собеседование, во втором — тиран, в третьем — кто-то переделывает кого-то. Но это всё меня не смущало, а казалось естественным. Странными были только место действия и некоторые из героев.

Поиск смысла происходящего во сне не отпускал меня ещё несколько дней. Я размышляла над ним, обрабатывая фотографии, а потом вдруг обнаруживала, что вопреки логике и требованиям выкручиваю контраст и играю с цветами так, чтобы превратить солнечный дом в афишу к фильмам ужасов.

Внезапно вспоминала слова девочек-девушек в тот момент, когда готовила яичную лапшу, начинала проговаривать их внутри себя и приходила в сознание уже к тому времени, когда еда оказывалась безнадёжно испорчена. Стоило мне достать любую книгу, как начинало казаться, будто написанные слова выделяются полужирным, складываясь в знакомую уже фразу «Ты нам скажешь». В компании с Женей я просидела несколько часов неподвижно, погружённая в саму себя, так что мне просто посоветовали в другой раз остаться дома, чтобы не портить настроение окружающим.

Не злобно посоветовали, а очень даже вежливо и спокойно. Намекнули и тут же увели разговор в сторону. Я не обиделась, а просто кивнула — то была правда, против которой, как известно, воевать трудно.

Но что было правдой в моих снах? Что из нашего диалога с девочками-девушками имело первостепенное значение? Я не знала и всё подбирала слова, которые мне требовалось сказать. Произошедшее во сне казалось важнее, чем окружавшая реальность. К тому же, там почти ничего и не происходило. Фотографии я отдала Марине, перепроверив лишний раз, что туда не затесалось ещё что-нибудь странное, а больше работы не предвиделось.

Наступили дни, когда я не знала, чем себя занять. То сидела за компьютером, листая сайты и не вдумываясь в их содержимое. То ходила по офису и заглядывала к людям в кабинеты, просто чтобы поболтать. В какой-то момент это всем надоело, так что меня посадили делать стенд для охраны труда. Мероприятие, от которого веяло школьным временем стенгазет, агитплакатов, классных уголков и прочих попыток сделать мир лучше с помощью ватмана и красок.

Здесь, к счастью, рисовать ничего не понадобилось. Лишь пересортировать имеющиеся документы, отобрать устаревшие и расположить оставшиеся так, чтобы любой желающий мог подойти к стенду и ознакомиться.

На моей памяти никто этого не делал, так что я сомневалась в практической ценности своей работы. Скорее всего, действительно наказание за то, что хожу и всех отвлекаю. И даже фраза Ивана Александровича: «Летом опять инспектора попрут, как мухи» — не воодушевила и не убедила. Хотя и развеселила на какое-то время.

Мне нравилось представлять инспекторов по охране труда, слетающихся на стенд. Как они бродят по нему с невозмутимым видом, потирают лапки и водят хоботками по листам бумаги. Как они вычитывают правила оказания первой медицинской помощи и три основных закона безопасности для тех, кто работает в офисе.

Этот лист, к слову, мне отчего-то нравился. Он прятался в глубине документов и словно просился, чтобы с ним сделали что-нибудь эдакое. А мне до ужаса требовалось что-то такое, что избавит меня от поиска злосчастного смысла! От попытки разгадать ответ на вопрос «Зачем всё это происходит?», который я сама же и задала во сне. В этом деле могла помочь только какая-нибудь другая идея, которая будет настолько сильной и захватывающей, что ни на что больше не останется сил.

Потому-то я сконцентрировалась на задуманной шалости, не оставляя себе путей к отступлению. Возилась со стендом до самого вечера. И тогда, убедившись, что идея не исчезла из головы, прибежала к себе за компьютер и быстро-быстро набрала:

«Я передвигаюсь по коридорам не бегом. Тот, кто бегает по коридорам, забыл правила по охране труда. Я хожу шагом.

Я принимаю пищу не на рабочем месте. Тот, кто ест за компьютером, забыл правила по охране труда. Я ем в специально отведённых местах.

Я работаю не на износ. Тот, кто не делает перерывов в работе, забыл правила по охране труда. Я встаю и разминаюсь».

Распечатала, сунула в стопку однотипных листов с инструкциями, регламентами и положениями, и почувствовала — отпустило.

Бессмысленная на первый взгляд шутка выполнила роль громоотвода. Вся лишняя энергия, вся «заумь», всё ушло туда, оставив мне лишь спокойствие и тишину внутри.

Иллюзия в случайном

Мысли о снах — прочь-прочь-прочь. Размышления об ирреальности бытия — кыш-кыш-кыш. Жить на полную катушку — давай-давай-давай.

Больше недели я вела себя, как Человек-лозунг. Говорила рублеными фразами. Формулировала мысли чётко и последовательно. Всегда думала, прежде чем сделать, а уж тем более — сказать.

Жизнь вошла в стадию упорядоченного и размеренного бытия. В ней даже вновь появились списки дел и почасовое планирование, чего со мной давно не случалось. Но дискомфорта я не чувствовала, а наоборот — воодушевление.

Ясность мысли, чистота взора, незамутнённая перспектива.

— Ты словно танк на пути к цели, — говорила Женя, простившая меня за тот случай, когда я испортила всем вечер. — Ну ладно, может, и не танк, а такой маленький уверенный в себе «бтрчик». Прёшь и прёшь, не поворачивая башней в сторону.

Я улыбалась в ответ и пожимала плечами. Не понимала, что тут странного. Казалось невозможным вести себя иначе.

— Я тебя побаиваюсь, — как-то призналась Марина. — Не из-за той фотографии, я уже забила. Речь о другом. Вот ты вроде смеёшься, вся такая в настроении тип-топ, а как взглянешь, так словно из глаз кто-то другой проглядывает.

Что отвечать на такое? Только лишь поджимать губы и поднимать брови. Стараться вести себя ещё естественней, чтобы остальные ничего такого не замечали. Считаться милой и странной девушкой — это неплохо, но отношение резко меняется, если исчезает «милая».

И лишь Иван Александрович никак не реагировал. По-прежнему чуть улыбался, когда навещал меня на рабочем месте. Всё так же слегка проявлял интерес к тому, что я делаю. И каждый день выглядел так, будто не спит уже вторые сутки. Однажды я ради интереса задержалась на работе и прогулялась с ним до остановки, где он сел в автобус и даже вяло помахал мне рукой. Хотела убедиться, что он в принципе уходит с рабочего места.

Впрочем, не исключено, что он отправился на какую-нибудь ещё работу. Может, сторожем подрабатывает. А что? Говорят, сейчас всем тяжело. Генеральные директора не исключение.

Мне же автобус принёс самое неожиданное открытие этого месяца, а заодно продемонстрировал, что любому «бтрчику», каким бы целеустремлённым он ни был, стоит всё же крутить башней по сторонам. Так, хотя бы ради профилактики.

Я ехала на «пятёрке», которая идёт через весь город почти по прямой. Этакий наземный аналог метро, только с пробками. На каждой остановке множество людей входило и множество выходило. Приехавшие с перпендикулярной улицы отправлялись по прямой на какую-нибудь параллельную. Перемещались из квадрата в квадрат, не подозревая о существовании диагоналей.

Подобными математическими аналогиями я развлекала себя каждый раз, пока ехала этим маршрутом. Особенно в те моменты, когда вокруг не так уж много колоритных персонажей, которых можно рассмотреть и попытаться сфотографировать украдкой.

С утра, когда ещё темно, или же поздно вечером лучше всего следить за салоном через отражения в стекле. Я так и делала, когда перед глазами вдруг мелькнул знакомый пейзаж, в который вкралась некая деталь, заставившая меня дёрнуться. Моя соседка по сидению — томная дама, чей приторно-сладкий запах парфюма уже драл мне носоглотку — отодвинулась и посмотрела осуждающе, но я не обратила внимания. Вскочила с места, выпрыгнула на следующей остановке и побежала назад.

Спутавшиеся мысли. Круги перед глазами. Темень впереди.

Огромный рекламным щит стоял в том же месте, где я его заметила краем глаза. Фотографии дома, которые я делала. Текст, придуманный Мариной. И три золотых символа прямо над строящимся домом.

«Х&М»

— Почему это происходит? — спросила я себя.

«Ты нам скажешь», — отозвались в голове Хуана и Мария.

То был вечер субботы, и я понимала, что до понедельника не продержусь. Ответ требовался здесь и сейчас. Взглянула на часы — половина одиннадцатого. Не так уж и поздно, если задуматься. И я не сомневалась, что Иван Александрович не спит.

— Да? — ответил он почти сразу.

— Вы ведь звали меня работать в фирму ООО «СтройДом», правильно?

— Да.

— И я там и работаю?

— Ну конечно, — повисла пауза. — Что-то случилось, Кристина?

— Я увидела плакат. Рекламный. А там никаких ООО «СтройДом». Там почему-то Хэ энд Эм какой-то.

— Хосонов и Мирошниченко, — показалось, что Иван Александрович вздохнул. — Это владельцы компании. Знак — это как бы бренд. Не разбираюсь, насколько удачный, но им нравится.

— Понятно, — сказала я, чувствуя дрожь в ногах и слабость в голосе. — Просто очень любопытно. Вы уж простите, что я так поздно звоню.

— Ничего страшного. Спокойного вечера, Кристина.

— Спокойного.

Ещё минут пять я стояла возле щита. Искала информацию в сети. И действительно нашла Хосонова и Мирошниченко. И их фирму «Стройдом». И странный бренд. И шутки о любви людей к славе.

Я пошла пешком, чтобы прийти в себя, однако попала только домой, а там меня не оказалось. Пара столов, стулья, кресло-мешок, шкафы и расправленная кровать. Мне всегда претит её заправлять. Кажется, что вот эта чуть скомканная простынь, отброшенное в сторону одеяло и помятая подушка создают домашний уют, которого не достигнут выправленные строго по линиям постельное бельё и покрывало.

Ах, да. Ещё была стопка книг. Вытянув наугад одну из них, я обнаружила сборник Хименеса.

— Почему это происходит? — спросила я у него.

Всё-таки человек известный. Может быть, знает.

Открыла наугад и увидела лишь:

Вифлеем нисходит

в любой закут невзрачный…

Цвета почти бесцветны

и как стекло прозрачны…

Книга отправилась обратно в стопку. Я укуталась в одеяло и долго-долго не могла согреться и уснуть. Только ближе к утру удалось задремать, а там как-то незаметно жизнь покатилась в сторону июня.

Без поворотов и кочек.