Танец песчинок

Виктор Колюжняк

Медина – город посреди пустыни. Обитель проповедников, мечтательных романтиков и беглецов, скрывающихся от прошлого.Смерть здесь – дело привычное. Песчаная буря, солнечный удар, голод, скука и, разумеется, убийство. Детектив Любомир Грабовски привык считать, что знает всё, но очередное убийство заставляет задуматься, так ли это. В конце концов, скелеты в шкафу есть у каждого, даже самого добропорядочного гражданина.А тем временем танец песчинок, у которых тоже есть секреты, только начинается… Книга содержит нецензурную брань.

Глава III

В ту ночь я ворочался, собирая простынь в ком, и видел сны-вспышки. Они оказались настолько однообразны, что либо в этом был тайный смысл, либо я свихнулся.

Во снах приходил Док с развороченной грудной клеткой; с застывшим механическим протезом, приводящим в движение сердце; с приклеенным к лицу выражением крайнего удивления. Он заходил в квартиру, доставал бутылку виски из рассованных то тут, то там запасов (очень удобно, можно постоянно радоваться внезапной находке), и, когда Док начинал пить, я видел, как жидкость перетекает у него внутри и, в конце концов, заканчивает свой путь в мочевом пузыре. Тот пульсировал голубоватым светом, что в ночной тьме смотрелось дико и пугающе. На этот свет слетался песок, облеплял Дока и впитывал в себя жидкость.

Реальность, разумеется, оказалась куда понятней — мне просто хотелось помочиться. Но пришлось просмотреть повторяющийся сюжет раз пять или шесть, чтобы осознать это.

После похода в туалет я понял, что уже не усну. Вдобавок разболелась голова, и я проглотил пару таблеток цитрамона, запив их водой.

За последние три или четыре месяца это было едва ли не первое утро, которое началось для меня не с рюмки.

«Что-то изменилось, — сказал я сам себе. — Что-то изменилось в тебе, в остальных, в Медине. Что-то, что стало причиной смерти Дока слегка накренило ось вращения мира, и изменения теперь будут лишь нарастать».

Эта мысль подействовала на меня, как удар в челюсть. Сначала ошеломление, а затем долгая ноющая боль. И вместе с тем появились два равнозначных по силе, но направленных в разные стороны вектора желаний: держаться от всего этого подальше и ударить в ответ.

Если бы с утра в руке оказалась рюмка, то я практически гарантированно выбрал бы «держаться подальше». Но утро началось с таблетки цитрамона, а потому пришло ощущение, что изменения в моей жизни необходимо ускорить.

* * *

Первым делом я выгреб весь мусор. Пустые бутылки, испорченную еду, несколько пачек из-под презервативов. На счёт последних я не был уверен, что они принадлежали мне, потому что не мог вспомнить, когда последний раз был с женщиной. В кучу всякого хлама полетели и старые засаленные карты — обрывок прошлых времён, когда я тащил собутыльников «продолжить» в квартиру.

Найдя коллекцию открыток с видами Словакии, я выбросил все, оставив себе лишь одну, с изображением родового герба, намереваясь повесить над рабочим столом. Уже заранее можно было предсказать сарказм Шустера по этому поводу.

Что касается меня, то, когда открытки отправились на свалку истории, я не почувствовал ничего кроме громадного облегчения. Так ли важно на самом деле хранить их? Мне было не больше года, когда меня увезли. Драгоценности, переданные отцом, частично разворовали, частично пошли в оплату. Даже фамильное кольцо «Скрепа», служившее князям Словакии вместо короны, осталось у кого-то из перекупщиков. Я уже почти всё простил Томашу за те годы, что прошли после его смерти, но перстень…

Впрочем, я был жив, а Томаш мёртв. Раньше мне казалось, что ему повезло, а теперь ничего не кажется.

Из всего, что напоминало о прошлом, сейчас у меня были только открытка и характерный профиль князей Грабовски. Ни то, ни другое не являлось достаточным для возвращения трона.

Но куда чаще остальных причин меня останавливал страх, что ничего не выйдет.

Или выйдет, но не так, как мне хотелось бы.

Найдя старую ненужную сумку, я запихал в неё весь собранный хлам и огляделся. Солнце уже взошло, а ветер пока ещё не поднялся, потому песчаная завеса не мешала свету. Квартира по-прежнему выглядела убежищем холостяка, который поставил крест на том, что сюда когда-либо попадёт хоть одна женщина. Однако теперь было видно, что это именно убежище, а не берлога. Мне даже показалось, что здесь стало легче дышать.

Впрочем, не исключено, что всё объяснялось действием таблеток на голодный желудок и не до конца протрезвевшую голову.

Я вытащил сумку с хламом на улицу и закинул в огромный бак, а затем отправился в участок, чтобы появиться там до обеда впервые за несколько последних лет. Забавно, но из-за вчерашних ночных допросов, у меня в кои-то веки была абсолютно законная причина опоздать.

* * *

Если бы мне когда-нибудь пришлось составлять рейтинг людей, с которыми неприятно общаться, то на вершину я бы поместил всех неофитов, и не важно, чем они занимаются.

Кто-то из них бросает пить или курить, кто-то начинает бегать по утрам или делать зарядку, а кто-то просто наконец-то уходит с опостылевшей работы или разрывает отношения, потерявшие всё, что связывало людей вместе. Едва в разговоре с такими людьми вы заикнётесь о проблемах, с которыми не можете справиться, то они тут же начнут приводить в пример самих себя. Наверняка каждый в жизни сталкивался с подобным и может навскидку перечислить несколько фраз, которые непременно звучат в ходе разговора с такими людьми:

— Раз я смог, то и ты сможешь!

— Люди просто слабаки, если не могут себя заставить делать то, что должно.

— У тебя какие-то проблемы? Так пойди и реши их! Я же так сделал…

Нельзя сказать, что эти фразы далеки от истины, но в поведении людей, которые их произносят, слишком много позёрства и самовосхваления, и слишком мало реальной помощи.

И, пожалуй, самое печальное в том, что неофиты действительно считают, будто помогают другим, а на деле лишь ещё глубже загоняют остальных в скорлупу проблем. И, попутно, становятся теми, с кем никто не хочет делиться сокровенным.

Неофиты часто удивляются, почему их круг общения в скором времени состоит лишь из таких же, как они, а также горстки гуру, которые достойны восхваления. При этом давние знакомые норовят перейти через улицу или сделать крюк, лишь бы не попадаться неофитам на глаза.

Впрочем, каждый из нас не только встречался с неофитами, но и был им. И причина подобного поведения известна — при первых шагах на любом пути требуется поддержка, вот почему неофит создаёт значимость совершаемых поступков самостоятельно. В противном случае начинания бросаются так же рьяно, а убеждения против них становятся столь же непримиримыми.

* * *

Участок встретил меня тишиной, нарушаемой лишь шуршанием бумажного пакета. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы подтвердить подозрения — Бобби Ти уже был на посту. Обложившись едой, он работал челюстями, как молотилками. Правда, сегодня были не привычные гамбургеры или пончики, а какая-то трава. Возможно, сельдерей — я не сильно в этом разбирался, считая зелень украшением блюда, а не едой.

Вообще-то Бобби Ти был совсем не тем, кого я ожидал увидеть и удивить, но я решил насладиться и этой встречей, учитывая странную пустоту в участке.

— Да-да, жирдяй, это не призрак. Это действительно Любомир Грабовски собственной персоной. Трезвый и вовремя. Смотри и учись. Было бы неплохо, если бы и ты перестал заполнять свою бездонную клоаку всяким дерьмом. Впрочем, ты на верном пути. Здоровая пища и всё такое.

Несмотря на грубый тон в тот момент я действительно желал Бобби Ти добра. Вплоть до того, что почти ожидал: сейчас толстяк отбросит еду в сторону, улыбнётся и запишется в тренажёрный зал, сауну для сжигания жира или куда-то ещё.

Однако Бобби Ти не отбросил еду. Он продолжал жевать, методично работая челюстями. Рот толстяка полностью не закрывался, и было видно, как меж зубов мелькает зелёный ком. Именно в этот момент, когда пасть Бобби Ти была забита, он попытался что-то произнести. Раздалось нечленораздельное чавканье, из которого мне удалось выудить лишь пару знакомых букв: «… л… Кр…… ищ……».

«Чтоб ты подавился», — в свою очередь подумал я, разом позабыв про доброту и попытку выудить Бобби Ти из лап чревоугодия. Словно исполняя моё желание, лицо толстяка перекосилось от приступа боли. Бобби Ти закашлялся, попытался набрать воздуха, но ничего не получилось. Затем толстяк согнулся и выплюнул всё, что было у него во рту, под стол. Словно там скрывались детёныши Бобби, которых следовало покормить пережёванной пищей.

С глухим «шмяк» зелёный ком упал на дощатый пол, а Бобби Ти захрипел. В глазах его читалось такое отчаяние, которого мне не доводилось видеть даже на лицах у приговорённых к казни. Возможно, те ребята просто успевали смириться со скорым концом, а Бобби Ти только сейчас осознал, насколько близко подобрался к смерти.

«Вот видишь, Бобби, к чему приводит чревоугодие? Тебя разве никогда не предупреждали, что не стоит разговаривать с набитым ртом? В сущности, это будет самым логичным концом для тебя», — успел подумать я, а затем с размаху хлопнул Бобби по спине.

Мелкий кусок жёванной травы вылетел из рта толстяка и упал прямо на блокнот, в котором Бобби записывал телефонные разговоры. Тотчас же на бумаге растеклось влажное пятно. Толстяк вздохнул несколько раз, сглотнул, и постепенно его лицо обрело нормальный вид. Я взял пару салфеток у Бобби и вытер руку. Спина толстяка была влажной от пота.

— Ну а теперь, раз ты передумал помирать, может, нормально скажешь то, что пытался произнести минутой ранее?

Дыхание толстяк ещё не восстановил, потому вместо связного рассказа мне вновь досталось нечто нечленораздельное. Однако сейчас я уже мог различать слова, и смысл их даже по отдельности мне не понравился, а уж после того, как я нанизал слова на одну нитку в нужном порядке — тем более.

— Крополь… сбежал… ищет… преступник… ночью… заметил… никто… не…

Одарив Бобби уничтожающим взглядом, под которым тот съёжился и, как показалось, начал вновь бледнеть, я выбежал из управления, сопровождаемый призраком, явившемся из подсознания. У монстра был облик запотевшей бутылки водки с руками и ухмыляющимся ртом в том месте, где обычно пишут названия. Монстр протягивал мне полную до краёв рюмку и шептал: «Выпей, Любо! Как ты успел убедиться, жизнь в трезвости напоминает дерьмо. Выпей скорее, чтобы об этом позабыть».

В тот момент мне удалось побороть искушение, но причина была не в выдержке. Только когда меня охватила ярость, я понял, что до сих пор пьян. Похмелье пока не явилось, сдерживаемое лекарством, но, затаившись, шептало: «Это будет ужасно, мой мальчик…»

К счастью или нет, но я был поглощён другими проблемами и проигнорировал это предупреждение.

* * *

Ноги сами принесли меня к вокзалу. Обычно у меня вызывали смех штампы о том, что преступника всегда тянет на место преступления, но сейчас я руководствовался двумя соображениями. Во-первых, там его никто никогда не додумается искать. А во-вторых, кто знает, какие указания дал хозяин своему зомби.

Оказавшись у вокзала, я почти сразу разуверился в собственной идее. Одного взгляда на безжизненное кирпичное здание хватало, чтобы понять, что там вряд ли кто-нибудь прячется.

В «Ломбарде Страхова», стоявшем слева от вокзала, старик Страхов придирчиво оглядывал только что помытые стёкла. В «Прачечной имени Ляо», что стояла справа, один из сыновей Ляо с бумажным пакетом в руках упаковывал чей-то заказ. Во всём этом чувствовалась жизнь, а вокзал выглядел склепом, по недоразумению воткнутым посреди торговой площади.

Зайти внутрь меня заставило одно лишь упрямство.

* * *

Ступая тихо и осторожно по песку, я шёл по коридору вокзала. В воздухе разливались запахи тлена и сырости. Ещё совсем недавно, когда Док жил здесь, здание выглядело иначе. Видимо, старик был для вокзала сердцем, и, когда вырвали его собственное, случились сразу две смерти.

Заглянув в кабинет Дока, я увидел чистый стол и пол, скрытый песком. Не чёрным, а вполне обычным, желтовато-рыжим. Это напоминало гигантский лоток для кота. В местах, где остались крупинки чёрного песка, виднелись небольшие провалы — дерьмо, которое так и не удосужились закопать.

«Вот только такое дерьмо не закопаешь, да, Любо?» — мнение Томаша было как нельзя кстати.

Заходить в опустевшую комнату не хотелось, а потому я двинулся дальше и сам не заметил, как вышел на перрон.

Поезд, на котором Док приехал в Медину, стоял на путях, которых не было. Вид локомотива стал для меня неожиданностью, и я неосознанно отступил в спасительное нутро вокзала. До сегодняшнего дня мне приходилось видеть этот поезд только один раз, и то издали, с водонапорной башни. Я забрался туда в погоне за Лили Оденсо — соблазнительной аферисткой, связавшейся не с теми людьми и сумевшей сбежать от полиции, чтобы через пару перекрёстков поймать пулю в сердце. Тогда, как и сейчас, вид поезда внушал странный трепет. Казалось, что железный гигант не из этого мира. Что само его присутствие в Медине напоминает чёрное пятно в лёгких курильщика, которое медленно, но верно его убивает.

Стоило подойти ближе, как иллюзия рассеялась.

Я по-прежнему ощущал, что поезд в этом месте абсолютно чужой, но то ощущение «инаковости» было лишь остатками. Неуловимый флёр, который не успел выветриться. Смерть Дока стала причиной угасания или что-то иное, я не знал, и, наверное, так и не узнаю. При других обстоятельствах и при живом Доке я не попал бы на перрон.

Впрочем, сейчас у меня был карт-бланш, а потому через минуту я оказался возле скрытой под слоем копоти таблички. На чёрном фоне поезда она выделялась лишь очертаниями.

Сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее я принялся стирать налёт. Хотя он постепенно исчезал слой за слоем, буквы всё не появлялись. Лишь полностью испачкав руки, а заодно рукава плаща и рубашки, мне удалось не прочитать, но прочувствовать то, что когда-то было там написано. Водя пальцами по буквам, я запечатлевал их в своём сознании, пока не появилось слово, от которого повеяло могильным холодом.

Безвременье…

Я не знал, что реально ли это место или просто глупая шутка, но что-то внутри утвердилось в мысли: «Где бы ни находилось Безвременье, Док оттуда сбежал и не собирался возвращаться».

Может быть, именно оттуда и пришли те, кто послал лесоруба-убийцу. Может быть, если тому громиле сказать «Безвременье», его речь станет куда яснее, чем в тот раз, когда он услышал «песок». А может быть, это слово заставит его подохнуть прямо на месте — от разрыва сердца, к примеру. В конце концов, мы не могли заглянуть внутрь убийцы и узнать, не подобен ли он Доку.

Так я думал, одновременно с тем понимая, что во всех этих рассуждениях слишком много домыслов и ни одного реального факта. Мне следовало заняться тем, чем я изначально собирался — искать сбежавшего убийцу, который прятался где-то в городе. Я сомневался, что он сунется в аэропорт или попробует пересечь пустыню на вездеходе, не говоря уже о том, чтобы сделать это пешком. То, как лесоруб говорил о песке, выдавало скрывающийся у него внутри страх.

Вытерев руки об испачканную рубашку, я плотнее застегнул плащ, поправил маску с фильтрами и двинулся к выходу, где меня, как оказалось, ждали.

* * *

Это был обычный паренёк лет десяти или около того. Ребёнок из тех, чьё детство проходит на улицах. Увидев меня, мальчишка вскочил со ступенек и снял с лица платок — маски у него не было.

— Детектив Грабовски? — голос у паренька уже начал ломаться, и он этого стеснялся, отчего старался говорить тихо, благо ветер стих и нам не мешал.

— Да, малыш, чего тебе?

— Меня зовут Мерк, — он замолчал и внимательно посмотрел на меня. И только парой секунд спустя я понял, что сделано это лишь для того, чтобы его не называли малышом.

— Уяснил, Мерк. Так чего тебе нужно?

— У меня послание от Легбы, — паренёк насупился, затем лицо разгладилось, и он затараторил быстро-быстро, будто пытался рассказать стих в школе, пока ещё не забыл. — Человек, которого ты ищешь, сидит у меня в баре. Он не собирается уходить, но я не знаю, что будет дальше. Приходи скорее, если он тебе всё ещё нужен. И заплати парню.

На последней фразе Мерк поперхнулся. Я посмотрел на него чуть внимательней и заметил, как кончики ушей у мальчика порозовели. Было очевидно, что последнюю фразу он добавил уже от себя, готовый, в случае чего, откреститься или попросту сбежать. Маленький паршивец уже получил своё и теперь пытался увеличить ставки, блефуя.

Следовало бы разозлиться, но я лишь отметил, что паренёк далеко пойдёт.

— Держи, — я протянул ему купюру и, не удержавшись, добавил банальность. — Только не трать всё сразу.

— Спасибо. Разумеется, не буду. Я собираюсь накопить на вездеход. Надоело ходить пешком.

Он развернулся и пошёл прочь, через минуту исчезнув в каком-то переходе, а я всё стоял на месте и думал о том, что глаза Мерка во время последней фразы были чересчур серьёзными, хотя внутри плавала искра хитринки. Вот паршивец! Скорее всего и этот его срыв в конце был отрепетированным! Да, он точно далеко пойдёт, раз так умеет чувствовать людей.

Я расхохотался, и смех принёс облегчение, вернув то ожидание перемен, которое началось сегодняшнее утро. Возможно, если бы Мерк встретился мне вновь, я бы отблагодарил его ещё одной купюрой.

Едва я окончил смеяться, как вспомнил о преступнике. Учитывая, что гигант вырвал Доку сердце, нечего было и думать о том, чтобы остановить его в одиночку.

* * *

Закусочная Римуса была первым местом, которое попалось на пути. Я заскочил внутрь и сразу принялся пробиваться к дальней от входа стене, где висел, сверкая хромированной поверхностью, телефонный аппарат.

Посетители ворчали, когда я их отпихивал, но никто не переступил грань, за которой начинается ссора или драка. Либо они узнали меня, либо их отпугнуло выражение злости на лице, но мне понадобилось не больше минуты, чтобы оказаться у аппарата. Я снял трубку и попросил оператора соединить с полицейским управлением.

Пока шли гудки, я бросил взгляд на часы, висевшие на стене. Время непостижимым образом уже приблизилось к двенадцати пополудни, и стала ясна причина подобного столпотворения.

В обеденное время к Римусу стекались многие, ведь к каждому заказу совершенно бесплатно прилагался свежий номер газеты собственного издания. Вечером, а тем более утром, спрос на прессу был куда меньше. Те, кто получил газету, успевали разнести новости задолго до захода солнца.

— Полицейское управление, дежурный слушает, — раздалось в трубке, и я вздрогнул, возвращаясь к действительности. Говорил не Бобби — толстяк, по-видимому, закончил смену и ушёл, а других дежурных я не запоминал.

— Это Грабовски, — сказал я. — Преступник, сбежавший сегодня, находится сейчас в баре «Запах мамбо». Вооружён или нет — неизвестно, но точно опасен. Вышлите пару машин на подкрепление и обязательно сообщите Крополю, если увидите.

— Вас понял, детектив.

Я повесил трубку и вздохнул. Чтобы успеть до приезда полицейских и самому оценить ситуацию, следовало поторопиться. Вездеходы быстрее, чем человек, но полицейское управление находилось от «Запаха Мамбо» дальше, чем закусочная Римуса. К тому же, им ещё надо собраться и выехать.

Подхватив с чьего-то стола оставленную газету, я на ходу вытер об неё копоть с рук, оставшуюся с тех пор, как я тёр табличку на вокзале. После запихнул уже не выглядевший свежим выпуск во внутренний карман плаща и быстрым шагом вышел из закусочной.

* * *

Убийца сидел за стойкой, подперев голову двумя руками, и смотрел в стоявший перед ним стакан с чем-то прозрачным внутри.

Неподалёку, за одним из столиков, я заметил Рюманова и Легбу. Они о чём-то беседовали, но при моём появлении замолчали. Хозяйка бара улыбнулась, а барон медленно кивнул.

«Что ему тут надо?» — спросил я сам себя. Возможно, Рюманов заглянул к Легбе по каким-то своим делам и даже не подозревал, кто сейчас сидит за стойкой — в конце концов, он был единственным из подозреваемых, кому я не показывал фотографию убийцы. Однако меня не покидало ощущение, что это не случайность.

Впрочем, с этим я собирался разобраться позже. Сейчас следовало вернуть убийцу в камеру, выяснить, как он сбежал, и сделать всё возможное, чтобы это не повторилось.

Но стоило сделать шаг, как за окном раздался грохот. Послышались взволнованные крики людей, а лысый громила начал поворачиваться ко мне. В этот момент ножка его стула подломилась…

Убийца полетел на пол, нелепо взбрыкнув руками при этом, и приземлился ровно на затылок. Послышался треск, какой бывает, когда разрезаешь арбуз. Руки гиганта со стуком ударились о дощатый пол, а следом, завершая аккорд, противно громыхнул подломившийся табурет.

Я сглотнул и внутренним ощущением понял, что сделать уже ничего нельзя — на полу бара лежал труп.

* * *

Когда происходит нечто ужасное, в голове проносятся за одно мгновение тысячи мыслей, во многом далёких от происходящего. Время не останавливается, и едва всё заканчивается, как можно почувствовать пыль, поднятую табуном размышлений, промчавшимся мимо. Всё, естественно, не запоминается, а удаётся выхватить лишь одну-две мысли или фразы, которые человек обычно и произносит сразу же. Чаще всего это нечто нецензурное, потому что самые первые и гениальные идеи исчезают быстрее, чем удаётся их поймать.

Но в тот раз, когда на моих глазах преступник совершил столь нелепое самоубийство, удалось всё-таки ухватить кое-что важное. Всего лишь маленький намёк, кому это могло быть выгодно, благо причина сидела у меня перед носом.

* * *

— Та-а-ак, — протянул я, посмотрев в сторону Барона и Легбы. — И кто из вас двоих это сделал?

Дверь за спиной распахнулась. Я обернулся, ожидая кого угодно, но это оказался всего лишь Шустер. В тусклом свете лампы его очки казались абсолютно чёрными. Он посмотрел сначала на меня, потом на труп, а затем как-то разом обмяк, потеряв весь запал. Даже полы плаща прекратили трепетать, хотя в том драматическом эффекте повинен был утихший сквозняк. Стянув маску на шею, Шустер шагнул к стойке и склонился над убийцей.

Я же, подхватив стоящий рядом стул, подошёл к столику с двумя подозреваемыми, развернул стул спинкой вперёд и присел.

— Повторяю вопрос: кто из вас это сделал? Или, быть может, вы вместе?

— Не понимаю вас, детектив, — тон Рюманова был тихим и печальным. — Что вы пытаетесь сказать?

— Я пытаюсь сказать, многоуважаемый барон, что сейчас на моих глазах произошло убийство человека, замаскированное под самоубийство. Под нелепое, абсолютно ирреальное самоубийство. Мы можем сто раз повторить подобный трюк, и преступник выживет. Здесь не обошлось без ваших церковных фокусов. Впрочем, может спросим хозяйку заведения?

— Отвянь, Грабовски, — Легба была не столь дружелюбной, как барон. — Ты пришёл в мой бар, потому что я тебя позвала. Я могла просто прикончить этого типа и даже не сообщить, что он здесь был. А после ты искал бы его до скончания веков.

— Зато теперь ты отвела от себя все подозрения, разве нет?

— Ты идиот? — взгляд пылал злостью. — Заметь, я спрашиваю, Грабовски. Потому что если бы так думала, то, разумеется, устроила бы этот балаганный трюк. Ты прав, всё выглядит, как дешёвый фокус, но фокусник не я, а кто-то другой.

— Барон? — я вновь обратился к Рюманову. — Что говорит нам Перун-Апостол о подобных происшествиях?

— Что случайности — часть жизни.

— Благодарю покорнейше, теперь буду знать.

Я едва сдерживал злость, но первый порыв прошёл — у меня не было никаких доказательств, одни теории. Барон и Легба сидели передо мной, когда всё произошло. Не было каких-то странных звуков, магических обрядов или ещё чего, что обычно предшествует демонстрации божественной силы. Это было идеальное алиби, и, возможно, именно его они и добивались.

Когда живёшь в городе, где ежедневно один проповедник сменяет другого, а их проповеди напоминают соревнование фокусников, то поневоле привыкаешь к этому балагану. Чтобы кого-нибудь завлечь, требуется устроить шоу, но никто не говорил, что всё тоже самое нельзя устроить незаметно.

Дешёвым трюкачом сейчас выглядел я сам. Даже не трюкачом — простым клоуном, который в очередной раз получил тортом в морду и этим всех насмешил.

— И что теперь делать будем, а?

— Вы хотите совета, княже, или же просто интересуетесь нашими дальнейшими планами?

— Я интересуюсь, как быстро вы окажетесь за решёткой.

— Грабовски, — Легба наклонилась над столом, чтобы оказаться чуть ближе. — Веди себя как мужик, а не нытик. Что тебя больше волнует? Что потерял убийцу Дока? Если хочешь, я слеплю тебе из этого трупа простенького зомби. До суда он продержится, а потом тихо и мирно умрёт в камере. Устроит?

— Меня устроит, если ты захлопнешь свою пасть!

Я встал, но тут же вскочил и барон:

— Советую вам извиниться, княже. А иначе мне придётся вызвать вас на дуэль.

— В Медине не бывает дуэлей, только пьяные драки в подворотнях.

— Значит, случится первая. Впрочем, если вам больше нравится, я вызову вас именно на пьяную драку. Выбирайте подворотню!

Минуту мы сверлили друг друга взглядами, а затем я почувствовал на плече руку Шустера. Его голос, лишённый привычного сарказма, тихо и спокойно произнёс:

— Детектив Грабовски приносит вам официальные извинения, Легба фон Гётце. Мой коллега несколько не в себе и расстроен тем, что произошло. Примите заодно извинения от меня и от всей полиции Медины.

Легба задумчиво водила указательным пальцем по губам. От меня не укрылся взгляд, которым она обменялась с бароном.

— Вы принимаете извинения? — терпеливо спросил Шустер.

— От вас — да.

— Хорошо. Сейчас сюда подъедут мои коллеги. Думаю, мы закончим до обеда, и вы сможете открыть бар в обычное время.

Легба пожала плечами, показывая, что сейчас это волнует её меньше всего. Затем Шустер аккуратно и настойчиво оттащил меня к барной стойке и усадил на стул. На такой же, с какого недавно свалился убийца. К горлу подступил истеричный хохот. Я перегнулся через стойку и разжился половиной бутылки виски. Стакан мертвеца, разумеется, трогать не стал.

Развернув газету, прихваченную у Римуса, я расстелил её на стойке. С открытой страницы на меня смотрел портрет Дока. Убийство не осталось тайной в таком маленьком городе. В статье вновь вспоминалась история приезда Дока в Медину, но, к счастью, о других странностях произошедшего убийства, пока ещё никто не разболтал. С одной стороны — это позволяло автору строить фантастические версии, а с другой — все они были ничуть не фантастичней реальности.

Отхлебнув из бутылки, я пролистал газету и отшвырнул её в сторону. Методично выпивая, я только где-то в районе четвёртого глотка вспомнил про утреннее решение завязать. Сейчас оно казалось надуманным и абсолютно неосуществимым. Мир без спиртного оказался ничуть не лучше, чем с ним. Даже наоборот — он бил куда больнее и в те моменты, когда ты этого не ожидаешь.

Я выпил ещё, и к тому времени, когда приехали полицейские, мне было если не хорошо, то хотя бы безразлично. Я продолжал злиться на Легбу и ненавидеть барона, считая, что именно они виноваты в том, что произошло, но эмоции уже потускнели.

Оседлав привычного внутреннего монстра «Меня-Никто-Не-Любит», я отправился на его спине в знакомую страну под названием «Забвение». Иногда мне казалось, что лучше остаться там навсегда и никогда больше не возвращаться в Медину.

Когда-нибудь, я так и сделаю.