Семь лет за колючей проволокой

Виктор Доценко, 2022

Впервые в полном объеме и окончательной авторской редакции – пронзительная автобиография удивительного человека и выдающегося писателя, создателя легендарного цикла романов о Савелии Говоркове по прозвищу Бешеный. Какой путь привел Виктора Доценко к литературной славе? Какие радости и страдания выпадали на его долю, прежде чем он создал народного героя наших дней? Обо всём этом – в захватывающей и предельно честной книге о времени, о родной стране, о том, как остаться достойным человеком, даже если тебе предстоит пережить СЕМЬ ЛЕТ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ… Содержит нецензурную брань

Глава 6

Я — на пересылке

Если б я повстречался с тобой

Не в тюрьме, а на пляже, у моря,

Нас бы вместе водой голубой

Заливало б и лежа и стоя…

Я б тебя виноградом кормил,

Подавая ягодки в кубке,

И нарзаном с ладони поил,

Ощущая прохладные губки…

От Новослободской улицы, где стоит Бутырская тюрьма, до Красной Пресни, где находится знаменитая пересыльная тюрьма (знаменитая потому, что она единственная), полчаса ходу, а я добирался несколько часов. Дело в том, что меня захватили, как говорится, «по пути». Первым делом развезли тех, у кого в тот день был назначен Суд. А таких набралось человек десять. Затем отвезли двоих, сидящих в одиночных боксах автозака, или, как его называют в народе, «чёрном воронке» или «чёрной Маруси», в «Матросскую тишину», на тюремную больничку. И только потом дошла очередь и до меня.

Я заметил, что в «чёрном воронке», если в нём находятся те, кого везут на Суд, тем более на следственный эксперимент, редко стремятся к разговорам или душевным откровениям. Первые, скорее всего, оттого, что обдумывают систему защиты или готовятся к встрече с близкими людьми, которых долгое время не видели; вторые размышляют над будущим поведением во время следственного эксперимента. Есть и такие, кто готовит свою нервную систему к любой неожиданности или случайности, чтобы воспользоваться этим и уйти в побег…

В отличие от остальных меня везли на Краснопресненскую пересылку, и мои мысли были вполне свободны, они не осложнялись какими-либо душевными терзаниями конкретного характера, а потому я ударился в философские размышления. Так родилось одно из моих любимых стихотворений, которое мне хочется предложить вашему вниманию:

Рождение и смерть

Для нас расставляют по жизни

Такие рогатки порой,

Что волком становится ближний,

А сам — по-тигриному злой!

Тогда, потеряв силу воли,

Прервав светлой жизни полёт

И зубы сцепивши до боли,

Кидаешься глупо вперёд!

Кидаешься в жизненный омут,

Попутно устои круша.

За это в дурдоме закроют,

Сказав, что болеет душа.

А там годы жизни умчатся.

Забудешь, что есть белый свет.

Нет в жизни ни капельки счастья,

Есть только РОЖДЕНИЕ и СМЕРТЬ!..

Не запомнил номера камеры, в которую меня закинули, но она находилась на третьем этаже. В отличие от Бутырской тюрьмы в пересыльной тюрьме было намного спокойнее: вполне вероятно, сказывалось то, что туда приходили не новички с улицы, впервые попавшие в места лишения свободы, над которыми людям бывалым можно было вдоволь постебаться. На «пересылке» оказывались люди относительно опытные, отсидевшие по меньшей мере по нескольку месяцев во время следствия, то есть те, кого просто так «на горбатой кобыле не объедешь».

Кроме того, в пересыльной тюрьме никто долго не задерживался, максимум две-три, реже четыре недели, до получения ответа на кассационную жалобу, и, как говорится, «гуляй, Вася», то есть отваливай на этап.

Вот и действует на пересылке, как я его называю, дорожный синдром, то есть синдром случайного попутчика:

«Мы с тобой случайно встретились, пообщаемся, побазарим о том-сём, разойдёмся, и наши пути более никогда не пересекутся…»

Сразу замечу: это неправильное и весьма опасное заблуждение, которое довольно сильно расслабляет человека. Он перестает следить за тем, что говорит, не держит в голове то, что говорил ранее, то есть забывает придерживаться той версии, которую сам и построил в «отстойнике» и во время следствия, иногда даже не задумывается над тем, что делает.

Кроме того, появляется своеобразное чувство пофигизма! Если раньше, до Суда, даже у самого отъявленного и закоренелого преступника теплился маленький лучик надежды, что всё для него закончится хорошо и он получит минимальный срок наказания, а то и вообще выйдет на свободу, как говорится, вчистую…

То после Суда, спустившись на грешную землю, в инерционном ожидании ответа на кассационную жалобу люди уже ни на что не надеются и во многом машут на себя рукой.

К этому моменту большинство настолько теряет веру в то, что правосудие всерьёз задумается о них, что даже отказывается писать кассационные жалобы, и за них это делает кто-нибудь из родных или близких. Человеческий организм гораздо сильнее, чем можно подумать. Он способен такое переносить, что остаётся только удивляться. К любым лишениям, к любым тяготам жизни он постепенно привыкает и начинает перестраиваться, приспосабливаться к новым условиям, даже к таким страшным, как жизнь в неволе. Тем не менее сначала, оказавшись в пересыльной тюрьме, человек ещё не успел смириться с утратой надежды выйти на свободу, но приходится настраиваться на существование «за колючей проволокой», на постоянные нудные проверки, лай собак, непременное унижение человеческого достоинства. Происходит кратковременный сбой системы жизнеобеспечения, и человеку становится всё безразлично.

Я очень хорошо помню, какой кризис пережил я, когда меня выдернули из Бутырской камеры и отправили в Краснопресненскую тюрьму. Тогда показалось, что вместе с надеждой обрести свободу вокруг меня рухнул весь мир. Казалось, что я уже никогда не увижу ни своих близких, ни своих знакомых. Не смогу пойти туда, куда хочется, не смогу пить и есть то, что мне хочется, никогда не увижу зелёной травы, деревьев, цветов, да просто никогда не вдохну вольного воздуха.

Я был сломлен морально и ничего не видел и никого не слышал. Нет, видел, конечно, но совершенно не соображал. Вокруг меня находились такие же, как и я, люди, они о чём-то спрашивали, что-то говорили, а я смотрел на них бессмысленным взглядом и не понимал, чего они все от меня хотят. Наконец от меня отстали, подумав, что я глухонемой.

К счастью, этот психологический надлом продолжался лишь во время следования в Краснопресненскую тюрьму. Своеобразное переключение произошло в момент лязганья запоров захлопнувшихся за спиной ворот. Эти мерзопакостные звуки, словно магическое слово колдуна, вывели меня из летаргического сна, заставили очнуться.

Я огляделся вполне осмысленно, вспомнил наглые рожи тех, кто подставил меня, и тут я осознал, что если не возьму себя в руки и сломаюсь, то эти наглые рожи вообразят, что они добились своего. От этой мысли «моё говно» настолько закипело, что я взял себя в руки и стал думать, как мне жить дальше.

Мне кажется, что в такой ситуации каждому человеку нужно на кого-то разозлиться, чтобы встряхнуться и собраться. В противном случае «похуизм» по отношению к себе самому может привести к серьёзным проблемам.

Затянувшееся безразличие к своей судьбе очень часто приводит к печальным последствиям. Спускается такой человек на зону, приходит в себя и вспоминает о ранее состроенной им легенде, но неожиданно сталкивается там с тем, с кем «кентовался» на пересылке и кому по простоте душевной в момент дикого стресса наплёл то, что до этого тщательно скрывал.

Ах, вот ты какой, оказывается?!! Предъявляются претензии, начинаются «крутые разборки». А ещё чаще всё печально заканчивается прямо на пересылке. И тут уж пощады не жди — срабатывает стадное чувство. Бьют, и бьют беспощадно, даже те, кто никогда в жизни не поднимал руку на человека.

Однако в пересыльной тюрьме зэк, ожидающий отправки на этап, как бы перерождается, возвращается к самому себе. Начинает запоем читать книги, писать стихи, рисовать или что-то мастерить. И это связано, мне думается, с тем, что закончилась наконец неизвестность, которая наиболее всего тяготит и опустошает душу. Какие таланты неожиданно открываются в человеке на пересылке! Какие поделки буквально из ничего там мастерятся! Сколько фантазии, какой полёт мысли!

Кому на воле придёт в голову, что при помощи обыкновенного полиэтиленового пакета и зубного порошка или пасты можно сотворить игральные кости, которые будут выглядеть не хуже фабричных?

А в каких фантазиях на воле возникнет желание использовать обыкновенный хлеб, чтобы вылепить из него фишки для шашек и шахматные фигурки? Да что там шахматные фигурки! Вы даже представить не можете, какие мини-скульптуры создаются в неволе — иногда даже профессиональный скульптор-миниатюрист может отдыхать: настоящие нэцкэ! Непосвящённому и в голову не придёт, что в качестве материала использовался самый обыкновенный хлеб.

А сколько фантазии и шуток?! К примеру, получает неискушённый человек в подарок фигурку монаха, сидящего на корточках и читающего Священное Писание. Человек поднимает со стола фигурку, а из-под сутаны монаха выскакивают голые ноги с вздыбившейся плотью. Вероятно, вы без труда сможете представить выражение лица неподготовленных дамочек, застывших в смущении от шока…

Или взять, к примеру, обыкновенные синтетические носки — особо ценятся яркие, многоцветные. Казалось бы, как можно оригинально их использовать? Оказывается, если их распустить, то из ниток и обыкновенной бумаги с клейстером можно сплести такие уникальные авторучки, что в осадок выпадают даже самые прожжённые вертухаи, отработавшие за решёткой не один десяток лет! Иногда, если не удаётся просто отобрать этот предмет «искусства», идут даже на то, чтобы его выкупить.

Я уверен, что, пока в России не переведутся самородки и «Кулибины с золотыми руками», что вряд ли произойдёт, нашу страну победить невозможно!

Чтобы закончить тему «Кулибиных» в неволе, приведу характерный пример, произошедший в одной из колоний, куда забрасывала судьба моего приятеля. Возглавлял ту зону некий полковник Петров, к которому не без уважения относились криминальные «Авторитеты»-. этот полковник слыл среди заключённых справедливым «Хозяином» и никогда не наказывал без вины.

И вот однажды во время утренней проверки на плацу к нему обратился пожилой зэк:

— Гражданин полковник, я могу выйти из строя и обратиться к вам лично?

— Да, слушаю вас, осуждённый! — с некоторым удивлением ответил полковник.

Пожилой зэк вышел из строя, держа в своих мощных жилистых руках внушительную коробку, красиво перевязанную двухцветной красно-синей лентой:

— Гражданин полковник, разрешите от имени всех зэков нашей колонии поздравить вас с днём рождения, пожелать вам здоровья и вручить от всех нас этот скромный подарок… — Старый зэк протянул ему коробку.

— Даже и не знаю, — несколько смутился полковник, — могу ли я принять от вас подарок? — Он чуть замешкался, не зная, как ему поступить.

— ЭТОТ подарок вы обязательно примете, — многозначительно произнёс старый зэк.

Видно, его интонация заинтриговала полковника настолько, что, переборов неуверенность, он развязал ленту, открыл коробку и вытащил из неё сверкающий никелированной поверхностью настоящий автомат Калашникова!..

— Да-а-а… — только и смог произнести полковник, в его голосе слышалось явное восхищение…

Позднее даже появилась легенда, будто бы никелированный рожок был забит под завязку настоящими боевыми патронами…

В камере на Красной Пресне, куда меня вкинули, я не обнаружил никого из знакомых, тем не менее, неизвестно с чьей подачи: Лёвы-Жида или кого-то из моих бутырских сокамерников, — меня встретили как старого знакомого. Определили на вполне «блатное» место: хоть и на втором ярусе, но у самого окна. Уже ближе к вечеру я понял, что это место действительно почётное и его обычно занимает только тот, кому доверяют.

Дело в том, что с этого места осуществлялась связь нашей камеры с прекрасной половиной Краснопресненской тюрьмы. Каким образом? При помощи так называемого «коня».

«Конь» — это небольшой мешочек, прикреплённый к обыкновенной верёвке определенной длины, либо специально сплетённый из ниток, добытых из распущенных носков, либо сшитой из тонких полосок, нарванных из матрасовки. С помощью такой верёвки пересылается письменное послание, или «дачка», то есть что-нибудь из еды или вещей, а то и собственные поделки (всё зависит не только от возможностей посылаемого, но в основном от ширины щели в решётке].

Чтобы послать «коня», нужно осуществить целый комплекс подготовительных мер. Во-первых, чтобы не «спалить коня», то есть чтобы его не заметили и не отшмонали менты, кто-то должен прикрыть своим телом глазок «кормушки», то есть стоять «на атасе». Затем при помощи отопительной системы, соединяющей все камеры тюрьмы, подается условный стук, то есть в какую камеру посылается «конь» и какая камера его посылает, затем выжидается, когда в ответ прозвучит другой условный стук. После чего «конь» просовывается в щель решётки, снова подаётся условный стук, уже для встречи «коня», и только после этого «конь» отправляется в путь.

Конец ознакомительного фрагмента.