Атаман ада. Книга первая. Гонимый

Виктор Григорьевич Усачёв

Эта книга об авантюристах начала 20-го века, людей, изменивших течение истории российского государства. И среди них один из величайших авантюристов – Григорий Котовский. Именно такие люди, как Котовский, во многом определили развитие нашей страны на долгие десятилетия. Автор попытался по-новому взглянуть на роль личности в истории нашей страны.

Дочери Алине посвящаю.

Дизайнер обложки Вера Филатова

© Виктор Григорьевич Усачёв, 2017

© Вера Филатова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-8164-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Красная Армия спешно отступала под натиском румын и немцев, так спешно, что не всегда успевала взрывать важные объекты в оставляемых городах — а нечего говорить и про менее важные. Все силы — на оборону Одессы, вокруг которой петля затягивалась всё туже и туже.

Ранним утром 6 августа 1941 года через оставленный Котовск с гиканьем пронеслась румынская кавалерийская бригада, преследуя отступающих к Одессе красноармейцев. За ними, не спеша, по-хозяйски, въехали немцы. И среди военной техники, под их надёжной защитой, двигался чёрный «мерседес», в котором находились двое офицеров: один — в эсэсовской форме оберштурмфюрера*, второй — в форме полковника румынской королевской армии. Равнодушно глядя из окна автомобиля на затаившийся город, эсэсовец сказал, обращаясь к своему спутнику:

— Beachten Sie, Herr Skokovski, rot abhauen so schnell, dass nichts Zeit zu explodieren musste¹.

Помолчав, добавил:

— Ich denke, dass Ihr Objektintakt².

— Hoffentlich, Herr Paschen³, — на сносном немецком ответил полковник.

Полковник явно волновался, глядя по сторонам, в отличие от своего спутника. Заметив это, оберштурмфюрер усмехнулся.

— Aber ich habenichts zu befürchten. Alle meine… Themen, ich bin mir sicher, waren. Wird, wird die Möglichkeit… der Jagd sein⁴.

Полковник покосился на своего упитанного спутника.

«Уж тебе наверняка нечего беспокоиться, — подумал он. — Твои головорезы из-под земли достанут жертву».

И тут же ему показалось странным: а ведь и ему придётся из-под земли доставать свою жертву… если она ещё там.

«Господи, — молился мысленно полковник, — яви свою божескую милость. Отринь от него свою карающую десницу. Оставь, оставь его мне! Молю тебя!»

— Wir mit Ihnen, Herr Skokovski, andere Mission, — словно угадав его мысли, вновь заговорил черноформенный спутник. — Mir — dort senden, und Sie — dort hin zurückzukehren. Aber wir werden das Gleiche tun — wiederherstellung der Ordnung. Jetzt sind wir die Herren, und es ist sofort notwendig, alle diese bolschewistischen cvore zeigen. Sie werden nur eine Sache gegeben werden: unseren Willen zu gehorchen⁵.

— Völlig einverstanden mit Ihnen⁶, — поддакнул полковник.

Машина остановилась у двухэтажного здания. Офицеры вышли и пожали друг другу руки.

— Ich wünsche Ihnen, Herr Skokovski, schlagen Sie Ihre Gegner⁷, — с нажимом произнёс немец.

— Und Sie — erfolgreich und schnell Jagd⁸, — также вежливо пожелал полковник.

— Oh, von uns niemand mehr… auf Wiedersehen⁹, — попрощался эсэсовец.

Полковник ещё некоторое время постоял, глядя вслед Пашену. И он не сомневался, что его миссия будет выполнена… ещё бы! Пашен возглавлял отряд «Зондеркоманды СС 10-А», в задачу которого входило выявление и уничтожение евреев, коммунистов, цыган, инвалидов, но в первую очередь евреев. О-о, в этих делах его головорезы были мастаки — но! Пытать, расстреливать — дело нехитрое. И Скоковскому не было жаль этих… этих большевистских жертв. А вот его миссия… его миссия и проще, и сложнее. Впрочем…

Полковник, поняв, что слишком задумался, махнул рукой. И к нему тотчас подъехала легковушка, неотступно следовавшая за их машиной.

Город постепенно заполнялся войсками, как бы компенсируя отсутствие затаившихся жителей. Но то заполнение было зловещим — вместе с ним заползал невидимый страх, проникавший сквозь стены домов в сердце каждого жителя. И не было спасения от этого страха, и мучительно было осознавать своё бессилие.

Но не все поддались страху. В железнодорожном депо сгрудилась стайка рабочих вокруг невысокого коренастого человека.

— Слышь, Тимофеич, — негромко спрашивал коренастого чумазый работник, — ну и чё нам теперь делать? По домам?

— Как есть по домам, — согласился коренастый. — Кто небоязливый — оставайся со мной, остальные — по домам.

Никто не двинулся.

— Ладно… раз так, слушайте сюда. Да поближе давайте.

Рабочие ещё тесней сгрудились вокруг своего начальника. Иван Тимофеевич Скорубский, начальник ремонтных мастерских, ещё с беляками имел дело в Гражданскую, уж он-то знает, как быть в таких непростых обстоятельствах.

— Вот что, братцы, — негромко говорил он, — надо поначалу посмотреть, что да как… да осторожно, так, чтоб немчуре на глаза не попасться. А потом… потом посмотрим.

После чего рабочие тихо разошлись, каждый по своему маршруту.

И если у них маршрут был не особо определён, то у Скоковского — предельно точен.

Доехав до здания, где размещался штаб его кавбригады, полковник некоторое время потратил на устройство своего штаба, отдавая необходимые распоряжения. Пока, наконец, ближе к вечеру не освободился. Сев в свой автомобиль, в сопровождении машины с солдатами, он поехал на окраину города.

А вот и искомый монумент.

Скоковский с недоумением созерцал это странное бетонное сооружение: широкий, низкий фундамент с небольшой трибуной, и возвышающаяся над всем колонна с барельефами.

В свете угасающего дня Скоковский, подойдя ближе, разглядел барельефные композиции на тему Гражданской войны. И везде — он: лихой рубака, красавец-командир, силач и орденоносец.

Скоковский почувствовал, как волна ненависти буквально захлестнула его. Он махнул рукой, и солдаты, найдя железную дверь, ведущую в подземелье, начали разбивать её прикладами. Войдя в специально оборудованное подземное помещение, отделанное белым кафелем, он увидел в полумраке стеклянный саркофаг, накрытый красным бархатом. Рядом, на небольшой нише, его портрет в военной форме с многочисленными регалиями, венки. Здесь же на атласных подушечках все три ордена. Чуть в стороне, на специальном постаменте, — почётное оружие, шашка, на эфесе которой инкрустирован четвёртый орден. Слышалось лёгкое жужжание невидимых механизмов, поддерживающих температурно-влажностный режим в саркофаге.

Мавзолей Григория Котовского, конец 30-х годов

Скоковский поёжился: и это лёгкое жужжание, и таинственный полумрак, царивший в склепе, и жуткая тишина — всё это напоминало что-то потустороннее, так тесно связанное с покойным. Он подошёл к саркофагу и откинул тяжёлый бархат. Заметив на низком потолке плафон, прямо над изголовьем, щёлкнул тумблером. Мягкий свет залил весь саркофаг, и покойник предстал во весь свой, отнюдь не богатырский рост.

Что-то завораживающее было во всём этом, такое, что даже заставило застыть в молчаливом созерцании и солдат.

«Умело забальзамировали, — подумал Скоковский. — Как живой… ну вот и всё, я достиг цели».

Ему вдруг сделалось отчаянно грустно: то, чему он посвятил всю свою жизнь — свершилось. Но не было радости, не было восторга — ничего не было… была лишь какая-то пустота внутри. Но чем дольше он смотрел на тело, тем сильнее оно завораживало — дьявол и после смерти оставался дьяволом. Не в силах оторвать взгляд от покойника, он с трудом сделал знак солдатам, и те стали разбивать прикладами саркофаг. Сбросив тело на пол, солдаты поволокли его на улицу.

Вдруг Скоковскому стало трудно дышать, и он поспешно покинул этот жуткий склеп, захватив награды и оружие.

С облегчением вдохнув чистый воздух и с удовольствием ощутив широкое жизненное пространство, он подошел к брошенному на землю телу. Теперь покойник уже не производил такого жуткого впечатления, как там, в склепе — обыкновенный труп… но будто только уснувший.

«Не-ет, не-ет, — с ненавистью подумал Скоковский, — теперь тебе точно никогда, никогда не упокоиться. Ты не будешь больше… мумией, к которой стремятся любопытные взоры наивных людей. Ты будешь обыкновенной падалью!»

И он, резко выдернув из ножен его же клинок, наотмашь, по-кавалерийски, отрубил голову трупу.

— În masina lui¹⁰, — приказал Скоковский.

Чуть поодаль послышались выстрелы.

«Пашен, как видно, тоже нашёл свои жертвы, — подумал он. — Что ж, нам обоим охота удалась».

Он кивнул стоящему рядом офицеру, и тот с группой солдат приступил к минированию объекта. Отъехав на безопасное расстояние, Скоковский с солдатами терпеливо ждал. Наконец, заложенные заряды рванули, и объект осел, распавшись на отдельные глыбы.

Усмехнувшись, Скоковский махнул рукой, и машины тронулись в обратный путь. Увидев через некоторое время свежевыкопанную траншею, заполненную трупами, он приказал остановиться.

— Aruncă-l… acolo, — указал он солдатам на траншею. — Locul său în rândul aceeași căzut¹¹.

Проследив исполнение, Скоковский снял фуражку, перекрестился по православному и сказал вполголоса по-русски:

— Ну вот, папа… ты отмщён. Больше он не существует… ничего от него не осталось, ничего. И никто и никогда больше не увидит и не вспомнит это исчадие ада.

Но Скоковский ошибался. За ними внимательно следила пара глаз, ещё начиная от мемориала. И когда машины отъехали, незаметная тень в наступившей тьме легко качнулась за углом дома и растворилась в ночи.

В железнодорожном депо Иван Тимофеевич с мрачным лицом выслушивал пришедших рабочих. Вести были неутешительными: облавы, аресты, расстрелы. Услышав о взрыве мемориала, он встрепенулся.

— А с телом, с телом-то что?

— Дык… выбросили. Туды, где расстреляли… наших. Сам видал, — сдавленно сказал один из рабочих.

Все молчали.

— Та-ак, — вздохнул Иван Тимофеевич. — Вона, значит, как они… чтоб, значит, и память нашу стереть. Та-ак… слушайте сюда. Надо всех расстрелянных по-людски похоронить, да комкора отыскать там… пока фашисты не сожгли. Всё понятно? Айда за струментами.

В мастерской нашлось всё: лопаты, ломы, носилки, мешки, фонари, тачки.

Уходили тихо, за полночь, понимая, что попадись военному патрулю — несдобровать всем.

Место расстрела не охранялось, но надо было спешить управиться до рассвета.

— Вот что, ребята, — тихо наставлял Иван Тимофеевич, — никаких фонарей, будем работать так… да хоть на ощупь. Но чтоб сделать, как наметили… да сперва отыскать комкора.

После чего расставил людей: кому извлекать из траншеи трупы, уже начинающие разлагаться, кому отвозить за город, кому копать братскую могилу.

Комкора отыскали быстро — его даже не присыпали, но… без головы.

— Тимофеич, — шёпотом возбуждённо и горячо позвал начальника один из рабочих, — Тимофеич. Подь сюды, глянь — комкор тово… не тово… как его… а где ж голова-то?

— Дык… искать надо, — тихо сказал другой рабочий. — Ему же этот… офицер ихний отрубил шашкой… сам видел.

— Изверги, — пробормотал Скорубский. — Ищем, братцы, ищем. Здеся должна быть.

Голову с трудом нашли на другой стороне траншеи. Запихнув останки в мешок, Иван Тимофеевич с одним из рабочих отнёс труп комкора в депо.

— Дык… куды ж его теперь? — спросил рабочий. — Нешто схоронить?

— Вот что, Кузьмич, — сразу ответил Иван Тимофеевич, — я уже продумал куда… нельзя его, нельзя… в землю. Надо спрятать до наших.

— Дык… как спрятать?

— Об том будем знать только ты и я, понял?

— Дык… понял, — ответил ничего не понявший рабочий.

— Раз понял — давай за мной.

Иван Тимофеевич заранее обдумал, что будет делать, заранее всё подготовил. Они поднесли мешок к подсобному помещению, занесли на чердак, где переложили труп в приготовленное глубокое корыто. Там, из припасённого бидона, залили спиртом, накрыли брезентом и закидали разным тряпьём.

Внимательно оглядев тайное место, Иван Тимофеевич остался доволен — нипочём не найти фашистам комкора. Закрыв чердак на ключ, они быстро покинули депо, спеша на помощь своим — надо торопиться, надо успеть.

А Скоковскому уже никуда не надо было торопиться. Сидя у себя в комнате, он задумчиво перебирал его ордена. Взяв один, он подошёл к зеркалу и приставил его к своему мундиру. На него смотрел из зеркала уже немолодой офицер, полковник румынских королевских вооружённых сил, с румынскими наградами, среди которых неестественно пламенел большевистский орден. С отвращением отбросив награду, он взял его шашку и медленно стал вытаскивать из ножен. Ему вдруг показалось, что клинок ещё хранит… нет, не кровь, а следы того удара. Брезгливо отложив клинок, полковник достал припасённую бутылку коньяка, налил в стакан немного и стал тщательно протирать лезвие, а затем и все ордена — чтобы и духа его не осталось, даже на трофеях.

Закончив, он аккуратно сложил трофеи в приготовленный ящик.

— Отправлю жене, — пробормотал Скоковский. — Пусть засунет в чулан… до моего приезда.

Затем он налил себе хорошую порцию коньяка и, подойдя к зеркалу, сам себе сказал:

— Я, Всеволод Скоковский, потомственный дворянин, в августе сорок первого года, шестого дня завершил дело всей моей жизни: мною казнён — обезглавлен — государственный преступник Григорий Котовский*, это исчадие ада, это проклятие всей моей семьи. За сим считаю дело закрытым.

Единым махом осушив cтакан, он сел за стол со скромной закуской. Молча пережёвывая пищу, он задумчиво смотрел в пространство, и мысли его постепенно возвращались к далёким временам.

Примечания

1

Обратите внимание, герр Скоковски, красные драпали так быстро, что ничего не успели взорвать (нем.)

2

Думаю, что и ваш объект цел (нем.)

3

Надеюсь, герр Пашен (нем.)

4

А вот мне волноваться нечего. Все мои… субъекты, уверен, остались. Будет, будет возможность… охоты (нем.)

5

У нас с вами, герр Скоковски, миссии разные. Мне — отправлять туда, а вам — возвращать оттуда. Но… делаем-то мы одно и то же — наводим порядок. Теперь мы хозяева, и надо это сразу показать всей этой большевистской cворе. Им дано будет лишь одно: подчиниться нашей воле (нем.)

6

Вполне с вами согласен (нем.)

7

Желаю вам, герр Скоковски, разбить своего врага (нем.)

8

А вам — удачной и быстрой охоты (нем.)

9

О-о, от нас ещё никто не уходил… до свидания (нем.)

10

В машину его (рум.)

11

Выбросить его… туда. Его место среди такой же падали (рум.)