Королевство прекрасных дам. Грустная сказка

Виктор Гитин

Эта романтическая сказка была написана больше двадцати лет назад в форме драматической пьесы. Прошли годы, но актуальность описанных в ней событий не исчезла. Наоборот, кое-что стало пророческим и сбылось в реальной жизни. Поэтому решено переписать произведение в виде повести, чтобы читателю было удобно взглянуть на наш мир через сказочное зеркало грустной правды.

ГЛАВА 2

Этот трактир при въезде в город ничем не отличался от других таких же постоялых дворов. Трёхэтажное добротное здание из крупных камней с большими окнами и красной черепичной крышей стояло так, что каждый въезжавший через главные городские ворота сразу видел его. Возможно поэтому или из-за добродушия хозяев и хорошей кухни, трактир пользовался популярностью. Однако сейчас здесь было пусто. Рабочий день был в разгаре, а основные посетители собирались обычно к вечеру.

Девушка приятной наружности хозяйничала в зале. Она усердно протирала столы, иногда заходила за барную стойку и что-то расставляла там по своим местам. Рядом с барной стойкой виднелась приоткрытая дверь на кухню. Оттуда доносились пряные запахи готовящейся еды, слышался звон кастрюлей и сковородок. Бурлила подготовка к вечерней трапезе и прибытию постояльцев.

Девушку служанку звали Дорис. Она была дочерью хозяина трактира. Скромная одежда и аккуратная причёска мило дополняли симпатичное личико. А проворные и уверенные движения по уборке помещения и наведению порядка за стойкой свидетельствовали о том, что Дорис работящая и домовитая хозяйка.

Именно в это время в трактире появился досточтимый господин Политик. Нельзя сказать, что это заведение сильно нравилось депутату. Ему вообще мало нравились места, где предстояло тратить свои деньги. К тому же он считал, что во всех трактирах плохое обслуживание, потому что официанты тратят чаевые быстрее, чем он успевает им их дать. Поэтому он никогда и не давал чаевые. Оставлял их себе. Считал, что он может потратить эти деньги лучше. Но сейчас посещение трактира было связано с поручением Тайного Советника.

Политик вальяжно и по-барски ввалился в двери, медленно осмотрелся и затем шумно плюхнулся за один из столиков стоящий в самом центре зала. Он привык привлекать к себе внимание. Это было его любимое занятие. Поэтому он не мог разместиться где-то сбоку или в углу. Быть на виду, подчёркивать свою значимость везде и всегда вошло в повседневную привычку. Даже справляя нужду в туалете, он старался сделать всё так, чтобы окружающие оценили значительность и масштабность его натуры.

Высокомерно смерив служанку долгим оценивающим взглядом, народный избранник громко произнёс:

— Послушай, милая, у меня здесь назначена чрезвычайно важная встреча с двумя серьёзными господами. Пока я их жду, принеси-ка мне чего-нибудь вкусного… выпить.

— Чего изволите, сударь? Морс или травяной отвар?

— Я же сказал вкусного — значит водки! Неужели не понятно! Ты давно здесь прислуживаешь?

— Давно.

— Почему я тебя раньше не замечал?

— Видимо на других девушек заглядывались. Раньше я работала на кухне. Теперь в зале. Так решил хозяин трактира — мой отец.

Дорис быстро и умело поставила на стол посетителя бутылку с выпивкой и налила ему полную рюмку, которую он тут же проглотил, удовлетворённо крякнув.

— Прятать такое сокровище от людей — преступление. Твоего отца следует публично наказать!

— Не надо папу наказывать. Он ни в чём не виноват, — на минуту Дорис испугалась, что Политик и вправду хочет устроить её отцу неприятности.

Никогда не известно, что у этих избранных слуг народа на уме. Девушка была уже достаточно взрослой и умной, чтобы понимать, что верить политикам так же опасно, как ласкать ядовитых змей.

Досточтимому члену Парламента не понравилось, что ему возражают. Он не привык слушать мнения своих избирателей. Более привычно для него было убеждать их в своей правоте и непогрешимости. Народ, люди существовали только, чтобы периодически голосовать за него на выборах. На этом необходимость в них закачивалась. И если кто-то из голосующих особей позволял себе не соглашаться с ним, то это вызывало у Политика раздражение и болезненный зуд в интимных частях тела. Этакую особую сексуальную аллергию на электорат. Издержки профессии или даже профзаболевание. Но инвалидность и досрочная пенсия по таким симптомам не полагались. Поэтому приходилось терпеть, если не было возможности рявкнуть и заткнуть возражавших.

— Он виноват! Потому что скрывал от нас такой прекрасный изумруд! Такой чудесный бриллиант! — жёстко возразил избранник народа, а затем уже более слащаво и томно заметил. — Ты сама не представляешь, насколько ты хороша и… возбудительная…

— Прекратите, сударь, эти разговоры. Вы меня смущаете! Я девушка простая и дворцовым этикетам не обученная. Вы уж, пожалуйста, пейте, ешьте. А про меня всякие разные слова такие, говорить не нужно. У меня, к вашему сведению, есть жених.

— И кто он?

— Его зовут Люк. Он служит в королевской страже. Иногда он охраняет самого Короля!

Гордость за жениха переполняла Дорис. Она, вспомнив о нём, мило улыбнулась и ещё больше похорошела.

— Какая высокая должность! — с язвительной иронией воскликнул Политик. Он налил себе новую рюмку, облизнулся и большим удовольствием одним махом опрокинул даже не поперхнувшись. После этого он самодовольно вытер ладонью губы и вопросительно посмотрел на служанку. — Почему же вы не женитесь?

— У него маленькое жалование. Батюшка не хочет отдавать меня за бедняка. Он считает, что мы с Люком не пара. Но мы любим друг друга! Когда-нибудь Люк накопит денег, и мы обязательно поженимся.

— Грустная история. Принеси мне огурчик. Но почему бы тебе, милая крошка, не помочь Люку поскорее разбогатеть?

— Как? — Дорис сноровисто принесла из-за стойки бара тарелку с огурцами и в нерешительности остановилась у стола.

Политик понимал, что, хотя бы для начала знакомства надо поговорить с девушкой о чем-то культурном и приличном. Можно об эстетике и искусстве, например, какого цвета она носит нижнее белье? Или о здоровье — когда у неё последний раз были месячные? Но ему так не хотелось утруждать себя интеллигентностью, так опостылело притворяться изящным перед высокопоставленными дамами во дворце, что он решил приступить сразу к главной теме своих нравственных терзаний — сексу и деньгам. Он всегда был уверен, что лучше быть нахалом, чем импотентом.

— Очень просто. Иногда ты можешь своей молодостью скрашивать серые будни состоятельного мужчины. В благодарность за твою ласку и доброту он будет давать тебе немного денег, — провозглашая свою выдающуюся идею, благороднейший член Парламента сопроводил её ещё одной рюмкой водки. Потом довольно хрюкнул и с причмокиванием зажевал принесённый огурчик.

Он считал, что его пьянство не порок и не удовольствие, а тяжёлый ежедневный труд, который никто не ценит. Ведь смотреть трезвым взглядом на тяготы жизни простого люда так грустно. К тому же он не хотел жить праведно, потому что на грешную жизнь у него было ещё много сил, желаний и времени. На лице у него отразилось благоговение то ли от выпитого, то ли от удовольствия от своего слащавого предложения девушке. Он даже попытался погладить ей руку, но Дорис быстро одёрнула её и отошла на безопасное расстояние от любвеобильного посетителя.

— Я не понимаю, как я должна скрашивать будни?

— Что ж тут непонятного? Как любая женщина это делает — так и ты. Ничего нового здесь за сотни лет не придумано! Мужчина и женщина и это… — Политик непристойными жестами и телодвижениями продемонстрировал, что делает мужчина и женщина в постели и самодовольно хихикнул.

— Я должна переспать с каким-то старым хрычом за деньги?! Вы это имеете в виду?

— Почему со старым? И обязательно хрычом? С мужчиной в годах, — он кокетливо поправил свои волосы на голове. Депутат даже встал и подошёл к зеркалу, висевшему на стене трактира. Здесь он придирчиво осмотрел себя с ног до головы, желая убедиться, что он совсем ещё не старый и не хрыч. Словно модница Политик кокетливо поправил брови, нос, разгладил морщины. Некоторые считали, что он влюблён в самого себя. Но это было не правда. Он себе просто очень нравился. Настоящую любовь он испытывал только к власти и деньгам. Одёрнув свой камзол и прилизав слюнями брови, он продолжил свои увещевания:

— И зачем так грубо — переспать. Гораздо приличнее сказать: подарить мужчине часть своей юной любви.

Парламентарий словно актёр разговорного жанра мог опровергнуть кого угодно. Даже сам себя. Но за двойную оплату. Ведь спорить публично с самим собой сложнее, чем обливать грязью других. Приходится следить за словами и быть вежливым к своей персоне, как оппоненту.

— Вы предлагаете мне стать любовницей трухлявого богатея?! — готовая расплакаться от обиды, воскликнула Дорис. — Я честная девушка, а вы про меня такое говорите! За что вы меня так обижаете?

— Наоборот, глупышка. Я хочу тебе помочь. Тебе и твоему этому… как его там — Локу. Ты же хочешь выйти за него замуж? Сам он никогда не заработает нужную сумму. Разве что к старости. Подумай: ни от тебя, ни от Лука не убудет, если ты часть своей ласки и телесной любви подаришь ещё кому-то. Ты совершишь доброе и благородное дело. Поможешь ему, себе и состоятельному мужчине. Это будет твоей святой тайной, твоим самопожертвованием ради любви.

Произнося эти слова, Политик мягкой походкой, осторожно стал подкрадываться к девушке сбоку, желая видимо обнять её за талию. Он даже раскинул руки. Но Дорис не первый день прислуживала в заведении и уже научилась уклоняться от ухаживаний подвыпивших посетителей. Поэтому она умело сделала несколько быстрых шагов в сторону, так чтобы между ней и ухажёром оказался большой обеденный стол.

— Странно вы говорите, сударь. Изменить Люку ради денег благородное дело!

Слуга народа внимательно посмотрел на юную красавицу. Любая молодая женщина, не претендующая стать его женой, вызывала у него искреннюю симпатию. Когда-то, давно, его жена потратила массу сил и энергии, чтобы убедить Политика, что без неё он не сможет жить на свете. Но когда они поженились, все её усилия оказались потрачены зря. Муж не только не оценил по достоинству её жертвенность, но потребовал компенсации за утраченную свободу. Годы совместной жизни не удвоили их семейное счастье, а удвоили его наказание за ошибку брака. Теперь по прошествии лет он понимал, что приданное ради которого он согласился на её доводы, не могло компенсировать взятых на себя обязательств по содержанию семьи. Баланс явно был отрицательный. Такой итог семейной жизни огорчал Политика и для облегчения своей участи он регулярно использовал супружескую измену, как лекарство. При этом он слишком дорожил своим временем, поэтому с женщинами на любовь и дружбу был не способен. Времени едва хватало лишь познакомиться до встречи в постели и на сами телесные утехи. Жена отвечала ему тем же и была верной женщиной многим мужчинам одновременно.

Конец ознакомительного фрагмента.