Честь имею. Власть Советам

Виктор Вассбар

«Честь имею. Власть Советам» – продолжение саги «Честь имею. Крах империи». Роман продолжает историю жизни офицерской династии Парфёновых, где честь русского офицера это преданность России и верность любви. Период – становления советской власти, красный террор, Сиблаг, бои у озера Хасан и у реки Халкин-Гол.

Часть 2. Власть тьмы

Глава 1. Смерть бандитам

За полтора месяца до рокового выстрела.

В здании клуба Алтайской Губмилиции шло торжественное собрание барнаульской уездной милиции в ознаменование интернационального праздника пролетариата — 1 мая. С речью выступал начальник губернского уголовного розыска Фофанов Тимофей Федорович.

— Товарищи, исторически возникновение идей празднования рабочими дня 1-е мая относится к 1889 году. В этот год на международном социалистическом конгрессе в Париже было положено начало существования 2-го интернационала, и принято праздновать день первое мая, как международный праздник рабочих…

Далее Фофанов подвёл итоги работы Алтайгубмилиции за период от начала года. Закончил речь словами:

1 мая в 10 часов утра на площади «1-го Мая» состоится парад. В параде принимают участие части гарнизона, ЧОН, профессиональные организации и РКСМ. Водный транспорт и железнодорожники будут проводить праздник в своих районах. После парада на Демидовской площади будет устроен детский праздник, с участием детских домов, после которого в партдоме для них будет устроен обед. Вечером во всех клубах будут бесплатные спектакли и живые газеты.

В связи с этим милиции поставлена задача, — усилить бдительность в местах гуляний горожан, патрулирование вести как пешими милиционерами, так и конными.

Товарищи, мировая буржуазия кровавым насилием над рабочим классом пытается оттянуть час своей гибели, но напрасны её усилия. Единым фронтом с рабочими всех стран мы пойдём в атаку на наступающий капитал. Да здравствует 1-е мая, — день Интернационала.

Товарищи, на нашем торжественном собрании присутствует кандитат в члены президиума Алгубисполкома товарищ Свиридова Лариса Григорьевна. Поприветствуем её, товарищи.

В зале раздались громкие аплодисменты.

— Товарищи, поздравляю вас с нашим великим пролетарским праздником 1-е мая! — встав за трибуну, торжественно проговорила Свиридова. — Праздник мирового пролетариата ежовым комком стоит в горле буржуазии. Для сохранения своего господства умирающий капитал ведёт неприкрытое классовое насилие и кровавый террор над рабочим классом.

Вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин говорит: «…тысячи форм и способов практического учёта и контроля за богатыми, жуликами и тунеядцами должны быть выработаны и испытаны на практике… в достижении общей единой цели: очистки земли российской от всяких вредных насекомых, от блох — жуликов, от клопов — богатых».

Исходя из этого насущная практическая задача нашего социалистического государства, как первого в мире государства равенства и равноправия, состоит в том, чтобы мы, показали всему миру пример чистоты во всех сферах нашей деятельности.

Я не буду сейчас останавливаться на некоторых недоработках в вашей службе, вы их прекрасно знаете, скажу лишь одно, будьте верны нашей рабоче-крестьянской революции, железной рукой давите всю буржуазную контрреволюционную гидру.

А сейчас, товарищи, я хочу перейти к самому радостному для меня моменту нашего торжественного собрания. Алтайским Губисполкомом мне поручено провести чествование самых достойных из вас и вручить им грамоты, ценные подарки и денежные премии.

Филимонов Пётр Иванович получил из рук Ларисы грамоту и серебряные часы.

После тёплых рукопожатий, общего приветствия, туша оркестра в честь награждённых и пения «Интернационала» был праздничный обед, на котором агент первого разряда Филимонов вспоминал:

— Звери… какие же всё-таки есть звери, я бы даже сказал изверги… в человеческом обличье. Ну, ладно, понятно, когда война, да и то ради удовольствия голову не рубили… разве что, такие как Мокрушины. Новосёлов конечно бандит, заслуживает смерти, но даже он голову никому не рубил… Приехал к другу своему Мокрушину в деревню его Аламбайскую Хмелевской волости с другим дружком своим, и оба головы лишились. А ведь мы были от Аламбайской в пятнадцати верстах… на коне-то мог Мокрушин мигом до нас доскакать и обсказать всё как следует. Мы бы спокойно и взяли Новосёлова с его дружком Худяшовым… живыми. Изверг… изверг… иначе никак такую сволочь не назвать… тварь он и изверг. Это же надо додуматься до такого. Избу натопил, как баню, Новосёлов с Худяшовым, крепко выпимшие, завалились на пол. На полу им обоим топором головы и отсёк. Специально на полу уложил, чтобы полати не измазали кровью-то… А потом этой же ночью, под дождём погрузил тела в телегу и бросил в яму у реки Аламбай, что в полутора верстах от деревни. А дождь-то и размыл яму, тела-то и открылись. Ребята на реку пошли купаться, да рыбу удить, вот вам и страх божий. Перепугалась ребятня, в деревню прибежала и сообщила, кому следует. Ежели бы не ливень в течение трёх дней кряду, обезглавленные трупы, а рядом с ними и их головы не были найдены. Нашли бы года так через два-три, а там… ищи ветра в поле. Никто никогда бы и не узнал, что стало с бандитом Новосёловым. — Пётр Иванович хмыкнул.

— Ты, что хмыкаешь-то, Пётр. Али недоволен чем? — спросил Филимонова сидящий рядом с ним за столом агент Ларионов.

— Да так, вспомнил дело об убийстве бандитов Новосёлова и Худяшова, — махнув рукой, ответил Филимонов.

— Грохнули их и поделом. Что о них вспоминать-то?

— Не их вспомнил, Никита Григорьевич, а их убийцу. Суд и тот постановил, что их убийца Мокрушин ни чем не лучше убитых им бандитов, и признал его виновным в умышленном убийстве.

— Громкое дело было. Помню, суд спрашивал Мокрушина, зачем, мол, убил и так жестоко? Ответил, что убил бандитов. А суд ему в ответ, они друзья же ваши были. А он суду, были, а потом одумался и решил свершить с ними правосудие.

— Правосудие, — вновь хмыкнул Пётр. — Судья выискался. Присутствовал я на том суде. Вот наш суд народный — рабоче-крестьянский ему и указал, кто имеет право судить, а кто неукоснительно исполнять наши революционные законы. Помню, спросили Мокрушина, почему не сообщил об убийстве властям. Выворачивался, выворачивался, да так и не вывернулся. Сказал, что приезжал в волость, только председателя не застал. А в волости его никто и не видел. Никто не мог подтвердить, что приезжал в Хмелевск. Суд и доказал, что убил он Новосёлова Тимофея и Павла Худякова из корысти. При убитых были две лошади, две трёхлинейные винтовки, шашки, бомбы, наган с семью патронами, разные документы, штемпеля и одёжа крепкая.

— Забудь об этом, Пётр. Праздник сегодня великий, давай выпьем, — наливая в рюмки водку, — предложил Ларионов, — а потом покажешь мне свои часы.

Выпили.

— Да-а-а! Знатный подарок. Заслужил… заслужил, — с завистью проговорил Ларионов. — Поздравляю!

— Первые мне… — Пётр осёкся, вспомнив, что первые часы получил в подарок от зятя — Леонида Парфёнова. А о том, что такой человек в его жизни был никто не должен знать, — подарила мать, когда на фронт уходил. До сих пор при мне. Как талисман. — Вынув из кармана простые металлические часы с крышкой, Филимонов показал их Никите Григорьевичу.

— Видел, — ответил Ларионов. — Ты часто доставал их из кармана, когда ехали на задержание Зыкова.

— Тот ещё хитрец был, только, сколько верёвочке не виться, а конец у неё есть. Так и с ним. Два года ничего не было слышно о нём, а в начале года хоп, — Пётр ударил в ладоши, — и объявился.

— А какой пройдоха был. Почти год водил за нос всю барнаульскую заготконтору. Фиктивные документы, миллиардные растраты, недопоставки и перепродажи с завышением цен в полтора раза. А как почуял, что амба ему, тут же, как в воду канул.

— Всё-таки есть честные граждане у нас в городе. Доложили о нём. Только вот прибыли мы в его дом, а его и след простыл. Домашние, как воды в рот набрали, а ведь знали куда ушёл. Знали, что в Ново-Николаевск намеревался уехать.

— Ты, помнится, Никита Григорьевич, и предположил, что на вокзале он может быть. А потом и из отдела пришёл вестовой и сказал, что видели его там. Сотрудники железнодорожной милиции пытались задержать преступника, но тот оказал вооружённое сопротивление, в результате которого и был убит.

— А помнишь, как мы всем отделом ехали на задержание, хоронившейся на горе, банды рецидивиста Мазуркина.

— И место выбрал, кто бы мог подумать, рядом с тюремным замком. Только не скумекал, дуролом, что бежать оттуда, в случае облавы на него, практически некуда. Либо вверх по косогору и прямо в наши руки, либо по открытому скату мимо тюрьмы, а там его тёпленького взять раз плюнуть.

— Что и случилось, — улыбнулся Ларионов. — Правда, и нам погоняться за ним пришлось. Хитрый бес. Откололся от своей банды и по лощинке вышел к Оби, а там ивняк и среди него естественные пещеры в обрывистом берегу. В какую нырнул, поди разбери.

— Сам себя и выдал, — улыбнулся Филимонов.

— Ива цвела, клубы пыльцы, нанюхался и давай чихать в схроне, — в пещере. Там мы его тёпленького и взяли.

— А ведь не хотел вылезать по-первости, огрызался. А как крикнули в лаз, что взорвём его берлогу к чёртовой матери, тут же и выполз.

— Как чёрт из табакерки! — засмеялся Ларионов.

Торжественный обед в честь праздника Интернационала — 1 мая был в самом разгаре, но Пётр Иванович, не дожидаясь его окончания, шёл домой. Обещал матери, что обязательно придёт к ней в праздничный день с женой и сыном. Приглашали Ларису с её семьёй, но она сказала: «Рада бы, только на мне лежат обязанности по организации мероприятий по празднованию дня 1-е мая в Народном доме. Будут представители из Сибревкома, члены Горсовета, Губисполкома, Губкома, Губпрофсовета, представители от красноармейских частей, члены Губкома РКСМ и рабочие от предприятий».

Был хороший солнечный день. На всех домах и воротах висели красные влаги. По улицам шли празднично одетые люди. Всюду слышались весёлый смех, бодрые голоса людей. Все горожане куда-то спешили, что было заметно по их торопливой походке.

— Хорошо-то как! — мысленно восклицал Пётр, одновременно вспоминая недалеко минувшие дни, когда по улицам было страшно ходить даже днём, тем более в одиночку.

— Страшные дела творились, а сил для их раскрытия практически и не было, всё на голом энтузиазме. Взять хотя бы случай в Саду-городе… кажись в двадцать первом году это было. — Пётр напряг память. — Да, точно, в двадцать первом, и аккурат почти в это же время… в мае. Поступило заявление об обнаружении трупов молодой женщины и мужчины. По приезду оперативной группы к месту совершения преступления, с помощью местных жителей было выяснено, что убитые являются супругами и проживают в Сад городе, в центральной части, в квартале 14, место 13. При осмотре тел оказалось, оба с признаками насильственной смерти, — голова женщины была проломлена в нескольких местах, а у мужчины перерезано горло.

Выехав на место проживания убитых, эксперт выявил, что среди отпечатков пальцев самих хозяев и других оказались следы пальцев бандита-рецидивиста Токарева Семёна Николаевича. У следователя отдела угро появилась небольшая зацепка. Было явно, что убитые знакомы с Токаревым. Теперь следовало выяснить, является ли Токарев организатором или даже исполнителем убийства супружеской пары.

Дом, в котором жила мать Токарева сыщики взяли под постоянное наблюдение, и как только Семён появился в нём, его тотчас скрытно оцепили.

— Николая я направил к дому, чтобы в случае чего предупредил нас. Фирсова Ивана, Нахимова Александра и Курносова Андрея к тыну на дальнем участке огорода, ежели туда побежит со своими дружками, встретят. Ну, а мы с тобой, Пётр в саму баньку, — проговорил начальник отдела угро. — Там он со своей кодлой обосновался. Хитрый, чёрт, думал, если облава мы в дом ворвёмся, только мы хитрее. Сейчас-то он, наверняка, еще почивает. Вот мы его тёпленького и возьмём. Запор у баньки если и есть, слабенький, одним ударом вышибем.

Калитка в воротах была закрыта. Николаю Мордвинову пришлось лезть через высокий забор. И когда он был уже по другую его сторону, со скрипом открылась дверь дома и на крыльцо вышла хозяйка. Увидев чужого человека в своём дворе и поняв, что это может быть милиционер, громко закричала:

— Ты кто такой? Пошёл вон, ирод! Помогите, воры! Вали отселява! На помощь! Грабют! Сынок!

Токарев, услышав крик, понял, что на него пошла облава. С грохотом отворил дверь бани, выбежал из неё и устремился к дальнему участку огорода. Следом за ним бежали два его подельника. И тут случилось непредвиденное. Иван Фирсов, сидевший в засаде громко чихнул. В утренней тишине его чих был подобен небесному грому.

Токарев вскинул револьвер и выстрелил из него в сторону, откуда до него донёсся носовой «грохот». Два его подельника тоже выстрелили из своих наганов в дальнюю сторону огорода.

Затем устремились за своим вожаком, который, повернув к соседу справа, пытался преодолеть общий с ним забор.

Николай Мордвинов в это время обходил дом справа. Увидев Токарева, повисшего подолом длинного пальто на заборе, выстрелил в него из револьвера. Токарев дёрнулся на колу тына и замер. Пуля из револьвера Николая попала Токареву в затылок.

— Сынок! Сыночек! — разнёсся вопль женщины, бежавшей к повисшему на заборе бандиту-рецидивисту.

Два других бандита сдались без сопротивлений начальнику угро и Филимонову.

Бандит Токарев был уничтожен. Два других уголовника из его банды сознались в преступлении, — убийстве супружеской пары в Саду-городе, но само убийство на себя не взяли, возложили его на Токарева, описав в подробностях детали убийства.

Следствием было установлено, что Колесников Владимир Александрович и его жена Колесникова Валентина Алексеевна были скупщиками краденного. Полученные от Токарева вещи реализовали, но рассчитываться с Токаревым не пожелали, за это и были им убиты.

В ходе облавы был ранен агент второго разряда Нахимов Александр. К счастью не очень серьёзно, — бандитская пуля лишь слегка задела левое плечо.

— Такова наша суровая реальность в эти трудные годы после гражданской войны, — тяжело вздохнув, проговорил Пётр Иванович, открывая калитку ворот своего двора.

…

Серафима Евгеньевна к встрече сына и снохи стала готовиться загодя. С вечера замесила тесто в кадушке и поставила подниматься на печку. Утром, не торопясь, знала, что сын с женой и внуком придут ближе к вечеру, растопила печь и напекла пирогов с капустой и маринованными грибами. Потом пошла в курятник, выбрала из трёх десятков кур самую жирную птицу, отсекла ей голову, ощипала и поставила тушить в горнило с круглой картошкой. Потом села за стол у окна, туда, где любила сидеть дочь Мария, читая письма мужа с фронта, и стала вспоминать всю свою жизнь.

Как долго сидела, не помнила, вышла из задумчивости от резко скрипнувших петель входной двери.

В комнату с шумом и весёлым смехом вошли внуки, — Петя, Вова и девочки Оля и Зоя, которых Серафима Евгеньевна тоже называла родными — внучками.

— Ой, бабушка, знаешь, какое интересное кино мы смотрели. «На красном фронте» называется, — сразу с порога затараторила Зоя. — Там командир Красной Армии в наш штаб ехал и на него напал польский шпион. Он ранил нашего красного командира и украл у него секретный пакет.

— Ага, бабушка, прям, так сильно ранил, даже до крови, — жалостливо проговорил Вова.

— А всё равно наш командир сильнее его был, — гордо вздёрнув голову, проговорил Петя. — А потом погнался за ним в погоню, вот!

— Ага, если бы не машина попробуй, догони поезд. На нём, бабушка, тот шпион стал убегать от нашего командира, — влилась в общий разговор Оля. — Наш командир запрыгнул в машину и погнался за шпионом.

— А потом парад был, — проговорила Зоя.

— Ты чё, — воззрился на Зою Вова. — Сначала красный командир дрался со шпионом на крыше поезда.

— Ага и отобрал у него секретный пакет, — проговорил Петя. — И шпиона убил.

— Да, да, Зоя! Это потом уже парад был, — улыбнулась Оля.

— Всё рассказали? — спросила Серафима Евгеньевна внуков.

— Ага, всё, — хором ответили дети.

— Тогда мойте руки и садитесь за стол. Кушать будете.

Вскоре в родительский дом, — к матери, пришёл и Пётр с женой Людмилой.

…

Новый день, — 2-е мая, как всегда в праздники, был наполнен приёмом заявлений от граждан, в которых они выражали негодование по поводу ограблений, избиений и убийств, и просили милицию найти и наказать преступников. Таких заявлений было около двух десятков, но могло быть больше в разы, если бы граждане были уверены в том, что милиция их защитит. Горожане боялись, что бандиты, узнав, что на них написано заявление в милицию могли расправиться с заявителями, и не избить, а уже убить.

А у угро на разбор заявлений о драках с лёгкими ножевыми ранениями, выбитыми зубами, подбитыми глазами, переломанными руками и ногами ни в этот, ни в последующие дни не было ни сил, ни времени по причине малого количества агентов. Поэтому начальником губернского уголовного розыска товарищем Фофановым было принято решение провести облавы в ресторанах города, в притонах и на рынке.

Отделу угро, в котором служил агент первого разряда Филимонов, было поручен провести облаву на городском рынке.

Выдвигаясь на рынок, начальник отдела угро и все сотрудники, оказались свидетелями окончания массовой драки.

При составлении протокола на нарушителей выяснилось, что драка произошла по вине Березуцкого Лукьяна и Захарченко Устина. По улице Республики ехал в своей телеге Попов Фрол. Навстречу ему шли Березуцкий и Захарченко. Когда телега с Поповым поравнялась с ними, Захарченко вдруг схватил палку, лежавшую на земле, подбежал к телеге и стал бить ею Попова. Березуцкий вместо того чтобы остановить своего товарища от избиения ни в чём неповинного человека, стал помогать ему в этом мерзком деле. Попов возопил о помощи. На его зов бросились из дома, стоящего напротив, братья Ивлевы в количестве четырёх человек, драчуны всем давно известные. Напавшие на Попова — Березуцкий и Захарченко испугались и забежали в ближайший дом и закрылись в нём. Хозяин дома Коноплёв Еремей Феофанович в это время работал в огороде. Услышав шум в доме, побежал к двери и увидел, что она взломана, а из горницы слышен крик и нецензурная брань. Забежав в дом, Коноплёв увидел своих соседей, избивающих незнакомых ему людей и крикнул: «Дом порушите, ироды!».

Братья остановили битву, и избиение до смерти не было доведено. Дело ограничилось проломом головы Захарченко, отбиванием печёнки Березуцкому и обоим им братья Ивлевы хорошо намяли бока.

После составления протокола на хулиганов, сотрудники угро продолжили движение к базарной площади.

— Пётр возьми агентов Карепанова, Алексеева, Михайлова и милиционера Чурикова. Зайди с ними на базар со стороны лесопильного завода, — отдал приказ своему заместителю начальник угро, — а я с агентами Фукиным, Самойловым и Микушиным зайду со стороны 3-й Луговой. Оружие применять в крайнем случае. И всем без шума.

Но без шума не обошлось.

Лишь только группа Филимонова ступила на базарную площадь, по ней пронеслось:

— Шухер, лягавые!

И базар зашумел, — что-то затрещало, зазвенело, грохнуло, бухнуло, взбрыкнуло, захлопало и затопало. Площадь загалдела разными голосами, — завизжала, захрипела, зашипела, заржала, засопела, пискнула и взвизгнула. Всё пришло в движение, — люди — продавцы, покупатели, зеваки, щипачи и воры всех мастей и возрастов; скотина — лошади, свиньи, козы, копытная безрогая и рогатая живность; птицы — индюки, гуси, утки, куры, домашние пернатые и лесные, в клетках и в мешках.

— Куда тебя бес несёт! Глаза раскрой! Украли! Убили! — визжали бабы.

— Дорогу! Зашибу! Пошли прочь! — кричали мужики.

И тихо, почти безмолвно и бесшумно бежали в разные стороны урки-карманники, рецидивисты-бандиты и уличная шпана.

Со стороны Барнаулки послышались всплески воды, это воры, жившие по другую сторону от базара, решили убежать от милицейской облавы вплавь, и там, — на правом берегу реки, в густом ивняке, ползущем по подножью горы, или в хибарах, прилепившихся к косогору, найди убежище. Полноводная, крутая норовом в этот весенний разлив река, подхватила их и понесла, окуная с головой, к устью, — слиянию с могучей Обью. Выберутся не все, кого-то закрутит и утащит под корягу или в илистую яму, где налимы и другие речные хищники начнут свой пир на человеческой плоти, а кого-то выбросит в русло Оби, где выбившиеся из сил люди разобьются о плывущие по реке плоты. Лишь небольшая часть беглецов сможет спастись, уцепившись за плывущие по притоку деревья, смытые в верховье с крушимого рекой берега, или за могильные кресты, вырванные высокой водой со старого кладбища.

Добыча облавы была мала. Были пойманы два военных дезертира, 5 лиц без документов и 2 криминальных элемента разыскиваемых милицией, — все они не смогли убежать по причине сильного опьянения.

Покончив с облавой, милиция занялась гражданскими делами, связанными с хищениями государственной и частной собственности, с мошенничеством и драками.

В ночь с 7-го на 8-е мая неизвестными злоумышленниками, через взлом замка, была ограблена мясная лавка «Хлебопродукта». Убытки оказались значительны. Кроме того, дежурный сторож получил серьёзное ранение в голову и в бесчувственном состоянии отправлен в городскую больницу. Случай по тем временам ординарный, но и на него барнаульская милиция отреагировала.

— Николай, пойди в горбольницу и поспрошай как следует сторожа. Может быть, вспомнит, кто на него нападал, — приказал начальник угро агенту Мордвинову. — Протокол составь и опиши всё как следует с его слов. Да не забудь дать подписать ему бумагу-то, которую составишь.

Взломщиков мясной лавки нашли быстро. Ими оказались два друга, — Булюлин Владимир и Матвеев Сергей, юноши тринадцати лет.

«В барнаульском Линтпо секретарём правления служит некто гражданин Черствых, который, будучи ещё и священнослужителем научился принимать различные приношения и в миру. В церкви берёт от народа всё без разбора и в цивильной жизни не отказывает себе в этом.

Состоя секретарём, производит отпуск бумаги для кондитерской мастерской на обёртку кондитерских изделий и в награду за это всегда требует, чтобы ему отпустили конфект. Если этого ему не делают, то он не даёт бумаги.

Губа не дура у Черствых! Видно сладкое для него большая слабость, тем более задарма. Администрации Линтпо надо прочистить в зубах Черствых застрявшие там конфекты, чтобы знал, микроб этакий, что от сладкого зубы портются», — писала в милицию гражданка Сиволапова Анна.

Находилось в производстве и заявление от красноармееца 63 Шуйского полка Филесова.

«В кооперативе 63 стрелкового Шуйского полка приказчиком служит некий Шевцов. Парень он не глупый, умело обделывает свои «тёплые делишки» и живёт себе припеваючи. Откуда-то у него появляются новые сапоги, галифе, новые рубашки и другое. Словно с неба падает!

Забежал я как-то в его комнату и вижу тёплую компанию. На столе тесный кружок бутылок, колбаса, сайки, сушки и прочее.

И только потом я узнал у товарища, служащего в кооперативе, что такого рода «штука» не редкость, — колбаса, белый хлеб и папиросы потребляются «счастливым кооператором» ежедневно.

Я невольно заинтересовался и спросил товарища: «Каков же оклад Шевелёва?».

— Десять миллионов, — был ответ товарища.

Яснее ясного откуда всё это берётся.

А товарищ к тому же ещё добавил:

— Ведь товар весь в его руках. Назначат цену в миллион, а он продаст за полтора. Вот и заработок

Не мешало бы милиции обратить внимание на этого «кооператора» и на его «заработок».

Глава 2. Переведены в небытие

Петух-флюгер, спавший всю ночь, с восходом солнца вздрогнул, качнул своим пышным хвостом и вдруг резко под рывком ветра качнул всем своим петушиным телом, мельком взглянул направо и налево, и уставился своим клювом на зарю, как бы спрашивая её: «Кто ты такая и зачем разбудила меня?»

Потянуло влажной прохладой и вслед за зарёй с востока потянулись рыжие облака. К полному восходу солнца вся восточная часть неба покрылась раздобревшими, как после сытного завтрака кот, серыми с проседью облаками. Подталкивая друг друга, они наползали на город и вскоре нависли над головами людей, спешащих по каким-то своим маловажным, важным и особо важным делам.

Нависающие прямо над головой, — величественные и далёкие, а у горизонта — сжамканные, скукоженные, мрачные, скребущие в предсмертных судорогах серыми умирающими крыльями узкую полоску серой земли. С жалостью смотрят на своих далёких собратьев, плывущие в небесном просторе серые облака, в скорби набрасывают на себя чёрную вуаль, и сначала редко, потом густо, а затем уже струями начинают изливать из себя крупные слёзы, и этого им кажется мало для излияния своей печали, уже через минуту они широкими ливневыми стенами обрушились на город, как будто он виновник гибели тех далёких облаков, которые, умерев, растворились на западе.

Вот вдогонку за последним умирающим на западе облаком бросилась маленькая серая тучка. Следом за ней устремилась другая и вскоре всё небо, — от востока до запада, от севера до юга, заполонила чёрная грозовая туча.

Потускнел дневной свет, небо бросило на землю серое порывало, и когда, казалось, быть ему теперь вечно на мокнущей от слёз земле, облака вспыхнули десятком ярких молний и следом по городу ударил раскатистый гром. Потом слёзные облака ещё раз взорвались десятками молний и раскатистым громом. Потом ещё и ещё…

Такого майского безумства горожане не помнили давно, разве что семь лет назад, когда май 1917-го года обрушился на город ливнем земного огня спалившего почти весь город. Но в тот год май был засушливый и молнии на город неслись не из туч, а из пожарища, лившегося по городу под мощными струями ветра.

Что предвещал этот — 1924-й год, горожане не знали и не загадывали наперёд. Жили одним днём. Не арестовали утром, не забрали днём, не пришли вечером, не постучали в дверь ночью, — радуйся, день прожил.

На улицах города ни единого человеческого звука, ни одного человека, хлопают лишь отворившиеся под напором ветра и дождя калитки и двери сараев, глухо ухают, накатывающиеся на берег волны Оби, и в заводском пруду на Булыгина, обсаженном ветлами, пищат, трущиеся боками, ослизлые брёвна.

Весть о новом начальнике Алтайгуботдела ГПУ быстро разнеслась по городу.

— Начальник-то, сказывают, молодой, энергичный, разберётся и отпустит мужа-то, — говорили одни.

— И сыночка моего, — скорбно говорила пожилая женщина, безвременно состарившаяся и сгорбившаяся.

— Так большевик ён… новый начальник… говорят, аж с семнадцатого году, с самого перевороту, так сказать… должён разобраться, — отвечали другие.

— Вот ён молодой-то и енергичный и зачнёт куралесить пуще прежнего начальника-то. Ему до вашей справедливости как до карасиновой лавки, — хмыкнул стоящий рядом с женщинами дед лет восьмидесяти с лишком.

— Лавка-то при чём, дед Макар? — пожав плечами, посмотрела на деда худенькая, явно больная какой-то грудной болезнью женщина и закашлялась.

— А того, что лавка карасиновая числится, а карасину в ёй пшик да и только. Так и с сыночком моим пшик выйдет, — всхлипнул дед. — Полгода весточки от него никакой. Ходил в ГПЮ-то, ничегошеньки не сказывают, ухмыляются, злыдни, вот и все дела. Чую, нет уже давно сыночка моего, сгубили ни за понюх табака, за неведомо за что.

Прав оказался старик. Прошёл декабрь, — первый месяц вступления на должность Крымова, прошли и четыре месяца нового 1924 года, пришёл май. Ничего не изменилось в системе Алтгуботдела ГПУ. Более того, с Крымовым аресты в городе пошли на подъём.

Угасла надежда в людях на освобождение их отцов, мужей и детей из застенков Алтайского ГПУ.

В стенах подвальных комнат здания Алтайского губернского отдела ГПУ круглосуточно не умолкали мат и злобный смех, удары и шлепки, слышались стоны и крики людей, истязаемых недолюдьми в форме сотрудников ГПУ. Каждый из этих палачей хотел выслужиться перед новым начальником с одним лишь желанием, — пойти на повышение, а это власть над такими же выродками, как сам. Я как истязаемые ими люди?.. Так им до них было, как говорил дед Макар, как до карасиновой лавки.

–…я тебя сосватаю, вражина, со смертью! Ты выложишь мне всех пособников своих, с которыми подготавливал убийство членов Алтайского Губисполкома и непосредственно товарища Гольдич, — с пеной на губах кричал на избитого, окровавленного человека следователь Алтгуботдела ГПУ. — Кто твои пособники? Отвечай, скотина! — На рассечённое кулаками, источающее крупные капли крови лицо наносился очередной удар.

Конец ознакомительного фрагмента.