Реликтовая популяция. Книга 3

Виктор Васильевич Ананишнов, 2014

Завершающая книга повествования о трансформации обитаемого мира планеты Земля в будущем, о потере человечеством своего доминирующего положения в нем, о забвении былой цивилизации и о тех, кто всё ещё обладали знаниями и достижениями предков, боролись и старались не сдаваться.

УЗЕЛ ПЕРЕХОДА

РЕМАРКА

Навсегда ушли те времена, когда человечество, полное сил и надежд на будущее, ломало все представления об окружающем его мире. Науки и технологии открывали беспредельные, казалось, возможности. Макро и микро миры лишались покрова тайн и начинали служить человеку, протянувшему свои устремления всё дальше и глубже. Где-то уже маячило физическое бессмертие для желающих, расширялись границы познаваемого и усваиваемого космоса, обещалось грядущее счастье…

Но уже в самой сердцевине всего этого неудержимого как будто потока знаний, освоения и ожиданий наметились многочисленные червоточины. О них говорили, порой обсуждали и даже предупреждали, однако люди, видя вокруг мир, где они появились, таким, каков он есть, мало обращали внимания на нелепые, с их точки зрения, заботы тех, кто думал о последующих временах.

Да и как мог считать человек, вооружённый такими знаниями, достигнутое им пределом своих возможностей или искать в своих достижениях тупики, если вся история его развития подтверждала истину — нет непреодолимых преград, есть только кажущийся процесс замедления, связанный с накоплением новых знания для последующего рывка вперёд…

Всё случилось неожиданно…

Всего пять лет понадобилось тому, что привело человечество на грань краха, а потом к самому краху. Длительный механизм развития дал непоправимый сбой, ибо наступил момент, когда земная биосфера, опустошённая и упрощённая до предела из родной матери вдруг превратилась в мачеху, а технические успехи наткнулись на ошибки неоправданного риска и спешки.

Задыхающаяся от недостатка кислорода, Земля дрогнула от падающих городов-спутников, пережив геологическую и экологическую катастрофу: моря вышли из берегов и до неузнаваемости изменили очертания материковой суши, пыль и дым на годы перекрыли доступ солнечной энергии — источнику всего живого, выхолаживая поверхность планеты. Она быстро, не в пример тысячелетнему подъёму цивилизации, покрылась руинами городов, заброшенных дорог и покинутых навсегда территорий. Вымерли многие виды растений и животных, реки потекли по новым руслам, неимоверно быстро растущие горы возникли там, где их нельзя было ожидать.

Обитаемый мир изменился неузнаваемо…

Жалкие остатки бывшей гордой расы людей, всё ещё обладающие знаниями и достижениями предков, боролись и старались не сдаваться. Они создавали города-резервации, прокладывали новые дороги… Нехватка природных ресурсов приводила к войнам, восстаниям, бунтам. Опять появлялись руины, которые либо отстраивались, либо истирались из памяти людской.

Проходили века, новые поколения людей, вкупе с другими разумными, продолжали жить, повседневно натыкаясь на вещественные останки прежних времён, поражаясь им, а поражённый ум пытается объяснить видимое, оттого рождаются легенды, мифы, предания, где правда уступает выдумке или откровенной неправде…

Не всё погибло в веках, утверждали некоторые из этих преданий. Где-то остались ещё не только потребители прошлого, но и творцы, думающие о будущем. На них возлагалась надежда, это они могут прийти и изменить статус человечества, вновь колыхнуть его прежнюю активность, предприимчивость, волю к созиданию.

Однако такие надежды убаюкивали сознание, ибо проще ждать, чем что-то делать самому, — так думали практически все горожане. А ждать пока что было можно. Устройства и механизмы, доставшиеся от немыслимых прошлых свершений человечества, пока что бесперебойно кормили и поили их, одевали, поправляли здоровье, защищали от скудеющей природы, обеспечивали быт и другие скромные, не чета, конечно, древним, потребности.

Но были и другие люди. Они составляли ничтожно малую часть, но они были во все времена, в том числе и в пору, описываемых в этом повествовании событий.

Жаждущие нововведений, открытия для себя мира, живущие не чаяниями на кого-то, кто придёт и сделает всё так, как мечтается, а пытающиеся что-то сделать самим. Но и они верили в приход некой мессии, которая поведёт за собой всех людей…

Надежды порождали молву, она будоражила умы, выкристаллизовывала не только образ Того или Тех, Кто Объединит, но и имена.

И таким именем стал Три-Бланка, воплощённый в образе Аба-Ава.

Он придёт в этот мир, его никто не узнает, а тот, кто узнает, захочет его уничтожить. Но Три-Бланку нельзя убить, его нельзя поймать. И не только его самого, но и тех, кто сплотился вокруг него, кто помогает ему стать тем, кем он должен будет стать и предстать перед обновляющимся человечеством.

И вот как будто он появился…

Но достоин ли он молвы?

Книга третья

УЗЕЛ ПЕРЕХОДА

Дорога к Скале

Глава 1

Хабулин Свима — Ертона Естифы Еменкова Естика Ермала — достоин описания.

Тем более что он с незначительными, а вернее, специфическими отклонениями был типичным для подобных жилищ и хозяйств многоимённых.

Над современным Свиму урезом поверхности улицы возведено трёхэтажное здание и, примыкающая к нему открытая, не огороженная, площадка, представляли дом Емековых и двор. Дом, выстроенный несколько сотен лет из невечных материалов, но укреплённый мелероновыми стяжками и покрытием стен и кровли, до сих пор выглядел прилично. Во всяком случае, окружающие постройки обычных горожан — инегов и ухропов — уступали ему и по размерам, и по прочности, и по архитектурной примечательности. То были в основном одноэтажные строения, пережившие стольких хозяев, что некоторые из этих домов погрузились под самый карниз в грунт, ожидая, когда их поднимут над старым строением или просто разрушат, а на этом месте возведут другое аналогичное жилище.

Дом — внешняя и парадная часть хабулина. В самом доме располагались залы для приёма гостей, находился домашний музей-памятник с самыми сокровенными экспонатами семьи и информационная — небольшая комната — с необходимым набором средств связи, чтобы знать распоряжения кугурума из первых рук. В доме также были комнаты для развлечений, приёма пищи и спальни для хозяев-многоимённых.

Еменковы никогда не славились гостеприимством. Оттого залы — их было три — занимали скромное место как по убранству: на стенах висело несколько древних видеокартин с незамысловатыми сюжетами из жизни семьи и чисто пейзажные, два-три стола с креслами вокруг и камин-реликт, так как никогда огонь в нём не разжигался, так и по занимаемой площади: каждый человек на двадцать.

Зато музей-памятник занимал почти весь второй этаж, потеснившись лишь для информационной комнаты. Эта комната в семейной истории Еменковых пользовалась дурной славой и, как это бывает, всегда притягивала к себе очередного потомка, чтобы навсегда оставить об информационной ещё одно негативное воспоминание.

Считалось традицией в музее-памятнике оставлять какую-нибудь памятную вещь от очередного хозяина хабулина с указанием кто, когда и почему решил сохранить именно этот предмет для будущих поколений. Свим тоже внёс свою лепту, поставив в угол двигатели веков — глаудеры, снятые с шара, управляемого Клоудой. Пусть стоят пока здесь. Кто знает, может быть, они когда-нибудь пригодятся и ему, Свиму…

Для развлечения чаще всего использовались всевозможные игры — не хитрые, не требующие умственного напряжения. Основная задача — убить время, которого у долгоживущих и не знающих, чем заняться людей было предостаточно.

Ниже уреза поверхности земли располагался дувар — подземная часть хабулина. Она-то и составляла особенную часть каждого дома многоимённого, поскольку создавалась исторически и служила памятником затерянного в веках прошлого семьи. Дувары хранили в себе остатки древних строений — домов, их пристройки, переходы, некогда составлявшие часть улицы или дороги, а то и на всём их протяжении под городом. Чем глубже в недра уводили лестницы и аппарели, тем причудливее, прочнее и обширнее представлялись всевозможные сооружения, так как древние строили лучше, с размахом и со вкусом.

Под домом современных Еменковых на глубине почти двух канторов сохранилось здание, построенное, по всей видимости, ещё до падения города-спутника. Может быть, оно в те времена не было собственностью Еменковых, поскольку в их роду оставалось глухое предание о переселении далёких предков в Примето откуда-то из других мест. Так ли было на самом деле, но это была великолепная постройка. Как она выглядела снаружи, будучи ещё не похороненной культурным слоем было представить сейчас, конечно, трудно, однако внутри число помещений и их отделка поражали воображение. Давным-давно развеялись в прах невечные материалы и многие вещи, и всё-таки часть стен и потолка сохранили былое. Здесь, громоздясь в относительном беспорядке, располагались раритеты семьи Еменковых — осколки прежних цивилизаций, выстоявших против времени. Несколько кусков различных металлов, майолики, каменных изваяний, древнее оружие, постепенно истлевающие книги и рукописи, образцы одежды разных эпох…

Хозяева редко заходили сюда, если только в молодости, когда в них ещё жил интерес к истории семьи или жажда знаний. Порой несколько поколений даже не заглядывали в эти помещения. Такими, как знал Свим, были его отец и дед, чьи жизни оборвались далеко до старости. У них были свои интересы, далёкие от желания копаться в древних семейных наслоениях артефактов.

В зависимости от характера хозяев и их общительности, хабулины либо кипели всевозможными разумными, либо зияли безлюдьем, что определяло роль столовых в хабулине и число вечных раздаточных автоматов.

Хабулины извека служили поставщиками пищи не только для своих нужд, но и для остального населения городов. Древние создали вечные синтезаторы, позволяющие накормить громадное число едоков, количество которых в городах постепенно уменьшалось, отчего большая часть раздаточных бездействовала, либо служила для удовлетворения широкого набора продуктов.

Еменковы обладали богатым запасом синтезаторов. И не только пищевых. На месте хабулина здесь когда-то, по-видимому, был некий центр по производству необходимых для города вещей, утвари, изделий. Семья Свима поставляла для горожан безвозмездно, в силу городских законов, некоторые виды одежды, обуви, пластинчатый мелерон, полуфабрикаты из вечной кожи и многое другое, диктуемое положением и возможностями хабулина. Таким образом, все многоимённые, как обладатели хабулинов, сообща обеспечивали людей и других разумных всем необходимым для жизни, быта и развлечений, а также для обмена между городами недостающим.

Хабулины Керпоса, например, кормили и снабжали продуктами без малого треть бандеки. Примето, в свою очередь, в таком же объёме, кроме того, напитками и бытовой утварью и поставлял одежду, особенно верхнюю. Потому-то по дорогам шли бесконечные караваны вьючных торнов, переносящих грузы из одного конца Сампатании в другой, и за её пределы.

Во все времена самодостаточность той или иной бандеки определяла и подконтрольную ей территорию. Когда выходили из строя раздаточные, а такое бывало в истории людей, разумные уходили из тех мест. Тогда, рассчитанные на постоянное использование вечные дороги, не ощущая нагрузки, начинали отмирать и зарастать чахлой растительностью. Проходили годы — обжитые районы превращались в Дикие Земли. И то, что здесь когда-то жили люди, говорили о том лишь отдельно уцелевшие строения, да и то древней постройки. Новое истиралось с лика Земли и в памяти намного быстрее…

Свим, в сопровождении своей поредевшей команды, ведомый проводником от Калеи незнакомыми подземельями, с возрастающим нетерпением поспешал к родному дому, погружённому в эти ранние часы в сон.

Наконец он с бьющимся сердцем остановился перед выходом из подземного хода, попридержал Клоуду и поблагодарил сопровождавшего их дурба. Тот молча кивнул и стал спускаться обратно вниз.

Площадь и широкая улица перед домом сейчас были пусты и тихи. Свим одним взглядом окинул строение и нашёл его в порядке. Оглянулся, но никого за собой не увидел.

Вывод и переход всех спутников Свима через площадь мог быть замечен соседями, которым, правда, мало дела до них, но уже днём в городе будут знать о внезапном появлении у дома Еменковых большого числа разумных в неурочный час. Этого не хотели ни сам хозяин хабулина, ни встретившие его в подземелье. Поэтому Свима сейчас сопровождала только Клоуда. Остальные столпились глубоко внизу у неприметной двери. Её должен был открыть Свим и впустить команду в свой дувар.

— Вот мы, Кло, и дома, — с хрипцой в голосе сказал Свим и проглотил неожиданный комок в горле.

Клоуда судорожно цеплялась за его руку, так что Свиму приходилось почти нести её.

— Я… боюсь!

— Что ты, милая… Это и твой дом, — проговорил уверенно хозяин хабулина, шаря рукой в пукеле. — Я сейчас…

Он нашёл размыкатель входной двери. Она бесшумно раскрылась.

— Входи, Кло, — повёл рукой Свим в сторону хорошо освещенной прихожей, приглашая её войти в дом первой.

Она, не отпуская его руки, сделала робкий шаг, задержалась на пороге, вытянула шею, чтобы заглянуть внутрь, прежде чем войти, — что её там ожидает?

Свим мягко подтолкнул её в спину и вошёл сам.

Из прихожей вверх вела широкая лестница. На ней появилась заспанная личина Х”юмы — выродка из собачьих, давнего стража входа в дом Еменковых.

— О! Хозяин! — узнал он вошедшего. — Мы ждём тебя!

— Здравствуй, Х”юма! — приветствовал стража Свим и распорядился: — Сестру не буди. Надо сейчас же открыть третью глухую дверь и впустить людей и путров. Приготовь им постели внизу. Для людей — горячий душ для мытья, открой гостевые закалочные. Одежду проверить и восстановить… Та-ак… Знакомься, это Клоуда. Она будет хозяйкой хабулина. С ней я пройду в свою спальню. Горячий душ нам тоже. Через праузу на всех завтрак… Выполняй!

— Всё сделаем, хозяин, — деловито заверил Х”юма и быстро направился выполнять указания.

— Вначале всех впусти, — напомнил ему Свим. — Пошли, Кло…

Клоуда не могла вымолвить ни одного слова. В хабулине многоимённого она бывала, но сейчас она увидела кусочек того, каким образом управляется это сложное хозяйство. Чёткие распоряжения Свима, беспрекословное им подчинение со стороны обитателей дома.

Они поднялись на второй этаж, попали в широкий коридор или просто большую комнату, лишённую какого-либо убранства, за исключением нескольких видеокартин и жутко, по мнению Клоуды, старинной люстры. Опережая её, Свим широким шагом направился в сторону притемнённого алькова, открыл очередную дверь.

— Вот здесь мы с тобой будем… — он вдруг задумался, не зная как сказать, — будем обитать, пока ты не пожелаешь выбрать для себя что-нибудь подходящее… Ну, в этом Елина больше разбирается. Подскажет. А сейчас… всё это теперь твоё.

— Свим… — только и смогла произнести восхищённая Клоуда, осматривая своё будущее жильё.

Всё в этой комнате дышало многовековым уютом. Здесь мужали и старились многие и многие предки Еменковых — хозяев хабулина.

На первый взгляд Клоуды (и даже к её мимолётному разочарованию) в ней отсутствовала, казалось бы, самая необходимая утварь. Она просто была пустой. Но стоило им войти внутрь, как матово замерцали и зажглись вечные светильники, стены словно распахнулись. И проявилось, как из небытия широченное ложе, накрытое настоящим, не вечным, покрывалом, от вида которого у Клоуды защемило в груди — она вдруг только сейчас до конца поняла, что всё сказанное Свимом правда: он многоимённый, у него родовой хабулин и она в нём отныне полноправная… До этого мгновения, хотела она того или нет, червоточиной свербело подозрение — её любимый лишь набивает себе цену, дабы поднять себя в её глазах.

Она легко и осторожно дотрагивалась рукой предметов спальни и будто чувствовала в них вековую насыщенность устоявшегося покоя, ибо они не покидали своих мест со времени оно.

За дверью раздались торопливые шаги, и в комнату влетела молодая женщина, едва прикрытая короткой ночной сорочкой, тоже, как отметила насторожённая Клоуда, из невечного материала. Великолепные волосы вызывающе красивой и хорошо сложённой женщины свободно развевались от быстрых движений.

— Ертон! — радостно вскрикнула она и бросилась в его объятия. — Ты, наконец-то, дома!.. Как я рада!.. Ах…

— Здравствуй, дорогая моя! Я тоже рад наконец-то тебя видеть! И… Познакомься, это Клоуда. Она моя ауна… Кло…

Вид бурной встречи Свима с незнакомой женщиной, как видно, имеющей на него какое-то право, едва не вызвал шока у Клоуды. Ей даже в голову не пришло, что это могла быть сестра Свима, о которой он ей так много рассказывал. У неё вскипели совершенно другие мысли. Многоимённые могут иметь несколько жён, — вспомнила она расхожее мнение. Оттого ревность и разочарование, обида и ненависть вспыхнули в её сердце и заставили его биться тягуче и больно, пока шла сцена обнимания и жарких, как ей казалось, поцелуев, хотя ни того, ни другого по сути своей не было.

Клоуда закусила губу, слёзы готовы были хлынуть из её глаз. Ах, как она обманулась! Как Свим обманул её! Что же теперь ей делать?

–…Кло-о! — наконец расслышала она голос Свима. — Ты чего?.. Познакомься! Это Елина. Моя сестра.

Елина тут же также радостно бросилась на шею жены брата, ошеломив Клоуду этим поступком не меньше, чем своим внезапным появлением.

— Вот и хорошо! — сказала она, оставляя, наконец, Клоуду. — А то, сколько можно быть одному?

Она стала что-то быстро и непонятно говорить одновременно и Свиму, и Клоуде, пока Свим не остановил её.

— Мы не одни, — проговорил, подождав, счастливо улыбаясь, Свим, когда сестра чуть успокоится, а Клоуда придёт в себя, хотя и не избавилась от робости перед сестрой многоимённого. — Я распорядился, чтобы Х”юма открыл третью глухую дверь в дуваре и впустил бы моих друзей. Их там много. Люди и путры. Хорошо, если бы об их появлении у нас никто не знал. Позаботься, пока я тут разберусь. Да, Елина… Вот ещё что… — Свим задумчиво посмотрел на Клоуду, усмехнулся. — Мы с Клоудой прошли через Дикие Земли…

— Ах! — испуганно всплеснула руками Елина. — И она?

— И она… Поэтому, сама видишь, как она одета. А у меня здесь, — он повёл рукой, — для неё ничего нет… Я даже не знаю ключа к синтезатору…

— Конечно, Ертончик! — она назвала его так, как называла ещё в детстве. Он её — Елинка-глинка, а она его — Ертончик. — Я всё сделаю. Ей понравится! Тебе, Клоуда, понравится! Пойдём скорее со мной!

Деятельная Елина за руку увела Клоуду за собой, а та оглядывалась на Свима.

— Иди, милая! Мы скоро встретимся.

Глава 2

— Жаль, — голос агоровца выдавал его растерянность. — Как же так произошло?

Жуперр вздохнул. Он устал и не выспался.

— Они ушли в дувары неизвестным нам проходом, а затем затопили его.

Он не оправдывался, а констатировал произошедшее. Он уже пережил свой шок от случившегося, а агоровец, по-видимому, это делал сейчас.

Общаясь с ним, с момента, когда представитель Агоры Тескома вначале пригрозил сместить его на посту руководителя Южной части организации, Жуперр постепенно стал проникаться его заботами. В нём исподволь созревало понимание необходимости проводимого мероприятия по поимке юного отпрыска всесильных некогда Бланков. В том немаловажную роль сыграла уязвлённое чувство бессилия перед поистине невероятной неуловимостью большой группы разумных, а вернее, неспособностью тескомовцев, несмотря на большие потери, уничтожить её. В конце концов, их деятельность как раз и направлена вообще на установление порядка и, в частности, для выполнения подобных данному случаю задач.

Голос с лёгким придыханием агоровца, что говорило опытному Жуперру о немалом возрасте невидимого собеседника, казался доносящимся в этот раз издалека, словно обладатель его за последние несколько прауз удалился на громадное расстояние.

— К сожалению, мы не знаем, кто скрывается под нэмом Свима Сувелина Симора.

— Даже Присмет не знает…

— Мне известно об этом. Он ещё не вернулся?

— Нет. Я думаю, он разочарован погоней.

— Это его дело… Но, может быть, он что-нибудь отметил примечательное, пока гонялся за Бланкой. Появиться, спроси. Теперь о Свиме. Есть косвенные данные его принадлежности, по крайней мере, к стоимённым. Попробуй навести справки о многоимённых, бывших до того в отлучке, а сейчас появившиеся в городе.

— Это мы сможем, — заверил Жуперр, но спохватился и поправился: — Не сразу, но сможем.

— Надеюсь. И ещё. Этот Свим… Когда только успел?.. Так вот, он как будто увёл за собой девушку по имени Клоуда. Клоуда Кавели Ковда пилот воздушного шара Тескома. Так утверждает другой пилот. Тоже женщина. Она видела Свима, но её представления о нём не совпадают с нашими. Другое дело, что она может узнать его, если появиться такая возможность. И Свима знает Присмет.

— Естественно, знает.

— Тогда… Ищи Свима. Через него мы сможем выйти на мальчика.

— Мы сможем… Мы… — буркнул себе под нос тескомовец, удостоверившись, что связь между ним и агоровцем оборвалась или закончилась.

Впрочем, этого наверняка он никогда не знал. И, наверное, не узнает.

Он тяжело поднялся и направился не свойственной ему шаркающей походкой давать распоряжение по вышеуказанной рекомендации дальнейших действий.

Глава 3

Камрат то ли спал, то ли грезил наяву. Тело его, горячее и неспокойное, наливалось тяжестью. Мышцы разбухали, сердце билось учащённо, беспрерывно ударяя мощными толчками в грудь. Постоянно мучила жажда, но бабка Калея, пробуждая его к действительности, отмеряла ведомую только ей норму еды и питья, насытиться которыми, как всё время хотелось Камрату, было невозможно.

На все вопросы жаждущего Калея отвечала одно и то же:

— Этого достаточно. Потерпи ещё… Осталось недолго ждать.

— Чего? — не слишком настойчиво и вяло интересовался Камрат, но бабкиным словам верил.

Постоянно он ощущал прилив новых необъяснимых чувств и чего-то невнятного, но усиленного происходящего с ним.

Комната, куда его поместили после встречи и ухода Свима с большей частью команды, с каждым новым возвращением из сна, словно скачком уменьшалась в размерах, мельчали вещи, заполнявшие её.

Стол, где его кормила Калея не казался теперь той громадой, которой он представлялся ему в первые праузы пребывания здесь. Вначале приходилось тянуться плечами до столешницы, чтобы взять руками кусочки прителя и бренды с большого подноса и бокал с питьём. Сейчас же он мог свободно облокотиться и при желании, протянув руку, коснуться противоположного края стола.

Порой сонливость и вялость всех членов его существа вдруг резко активизировались, и становилось понятным, что сил в нём прибавилось многократно.

А бабка Калея, фигуру которой он помнил с детских лет, прямо на глазах постепенно тончала, а рост её уменьшался. Однако она твердила своё:

— Потерпи ещё… Осталось недолго.

Он беспрекословно подчинялся её негромкому и ласковому голосу: таким он услышал его когда-то, со времени понимания окружающего. В тональности и обертонах этого голоса заключалась необыкновенная сила убеждения, успокоения и поддержки. Они давали Камрату целеустановки, и он следовал им безоглядно. Только иногда ему как будто хотелось, если не воспротивиться, то хотя бы возразить, но тут же в нём словно включался какой-то механизм, мягко подавляющий вспыхнувшее желание сопротивляться действиям и словам Калеи.

— Потерпи ещё…

Он терпел.

Он терпел, а его сознание всё чаще и чаще блуждало по закоулкам памяти. Из них тенями всплывали странные образы и события, произошедшие, якобы, с ним самим, но почему-то преданные забвению. До того, как он попал в полуразвалившийся дом Калеи, у него, похоже, уже состоялась, забытая до этих дней, недолгая, но яркая жизнь вне города или какого-либо человеческого поселения, но люди вокруг него были. Много людей. Правда, их одежда и манера держаться отличались ото всего того, что потом он видел вокруг. Они казались ему целеустремлёнными. Лица некоторых из них, мужчин и женщины, вызывали непонятное беспокойство — он их в той жизни видел чаще других, и с ними у него были связаны как радостные, так и тревожно-настороженные ощущения.

Вообще, образы знакомых и совершенно незнакомых ему разумных доминировали в видениях Камрата. Они заслоняли и отодвигали в сторону события, связанные с ними. Он уже привык, что кто-то всегда посещает его во сне ли, в грёзе ли.

Так продолжалось долго. Сколько, Камрат не смог бы ответить — день или месяц, а может быть, и значительно больше.

И когда вместе с Калеей объявился полный мужчина, неоднократно снившийся ему во время скитаний в команде Свима, он не обратил особого внимания на него — очередная очень яркая, но всё-таки галлюцинация, а то, что он стоит рядом с бабкой, так это было всегда. Однако голос бабки прозвучал властно и наяву:

— Бланка!.. Пора!.. Бланка!

Она смотрела на него прожигающим взглядом, а он никак не мог понять, в каком из миров его пребывания это происходит.

— Бланка! Пора в Путь! Он ждёт тебя!

Да, она обращалась именно к нему. Её голос источал требовательность, сочетание и перепады звуков безболезненными иглами вонзались в его мозг и во все клетки тела, наливая мышцы упругостью, активизируя их к действию.

— Бланка, пора!

— Я… — разжал онемевшие челюсти Камрат. — Я готов!

— Тогда вставай! — жёстко произнесла Калея.

И он встал…

И понял, что всё кажущееся случилось на самом деле.

Он не узнал окружающее его пространство. Оно сильно изменило свои контуры и соразмерности. Всё вокруг и вправду помельчало до неузнаваемости: вещи, сама комната, в которую он входил словно в большой зал, и, главное, бабка Калея. Она стояла перед ним и снизу вверх взирала на него восторженными глазами, в них стояли слёзы.

«Бабка…» — хотел сказать он, что всё закончилось, что они снова вместе и не следует ей плакать, но не узнал своего голоса. Из него изверглись рокочущие звуки сочного мужского баса. Он замолк, кашлянул.

— Что со мной?

Она, смахнув слёзы, счастливо засмеялась. Сеть глубоких морщин на её лице вдруг расправилась, и на Камрата глянула женщина, какой была Калея лет сто пятьдесят назад. Очень красивая женщина.

Мужчина, пришедший с нею и до того молча наблюдавший за пробуждением недавнего мальчика, а отныне громадного мужа с развитыми бицепсами, мощной грудью и длинными сильными ногами, тоже засмеялся и шагнул ближе к Калее.

— Не хотел бы я сейчас оказаться на его месте, — сказал он глуховатым, словно направленным в большую гулкую ёмкость, голосом.

— Наверное, — неопределённо отозвалась Калея, и Камрату: — Ничего не случилось. Произошло то, что должно было свершиться ещё месяц назад. И хорошо, что не свершилось. Есть хочешь?

— Да! — не задумываясь, ответил Камрат и только после этого почувствовал всё поглощающий голод. — Да, да! И прямо сейчас!

— Кате! — опять засмеялась Калея и обернулась к спутнику.

— Всё готово! — весело подхватил мужчина и, попятившись, задом открыл дверь, в которую они вошли с Калеей.

Через двери два выродка со светлыми полосами вдоль спины — из барсуков — вкатили длинный стол на колёсах, сплошь покрытый снедью. Прежний стол, за которым Камрат ел в последнее время, исчез, измельчав так, что в прошлый раз, как помнилось ему, приходилось за ним сидеть, согнувшись в три погибели.

— У-у! — вырвалось у него нечленораздельное, и через мгновение он никого не видел и не слышал — его вздутое за короткое время естество требовало существенного заполнения.

Калея и Кате также сели за стол и не столько ели, сколько с восхищением и понимающими улыбками наблюдали за быстрой работой челюстей недавнего мальчика.

Рядом стояли выродки и, подражая людям, хныкающе хихикали — такого они ещё в этом доме не видели, хотя обширный хабулин их хозяина переполняли молодые мужчины, не страдающие отсутствием аппетита.

Да, зрелище стоило того, чтобы удивляться.

Ольдим уныло наблюдал за необычной вольницей, шумевшей вокруг необъятного стола. Громадный зал, где трапезничали так называемые гости Кате, располагался на шестом уровне хабулина от поверхности наземного Центра Примето. Дурб чувствовал себя среди молодых — сорока, от силы восьмидесяти лет — бесшабашных и постоянно веселящихся людей, мужчин, лишним, забытым и нелепым. Сам себе он представлялся покрытой пылью неприметной вещицей музея дома Кате, засунутой в дальний угол и ставшей никчёмной за давностью лет. Оттого и каманама складывалась грустной и непонятной, будто вырванной по строчкам из самой души:

Что век назад, что век вперёд —

нет новизны, а лишь движенье тел…

Как глубоко одно упало…

Другое же — без меры кичиться своей

свободой безмятежности…

Первые два-три дня он, конечно, шокировал своим обезображенным лицом этих, мало повидавших, ещё молодцов и даже испытывал оттого самодовольство. В конце концов, никто и никогда из них не будет на него похож ни своим творческим началом, ибо ни у одного не было и проблеска сказать или придумать что-нибудь оригинальное, ни, тем более, обликом. Однако чуть позже, у него вдруг появились совершенно иные мысли, и он стал всерьёз подумывать, а не восстановить ли ему свой лик. Не первозданный, естественно, образ, а придать ему нормальные человеческие черты, а уж на кого он после этого будет похож — не столь суть важно.

Каждое утро Ольдим надеялся встретить кого-нибудь знакомого. Но ни Свим, обещавший собрать всех уже на следующий день, ни Камрат не появлялись. Да и бабка малыша куда-то запропастилась. Хотелось хоть от кого-то узнать самое необходимое: какого Края он тут сидит и чего-то ждёт?

Нет, и правда, что он тут делает среди молодёжи? Эти ребята когда-то, по-видимому, без особых трудов одолели в положенное время Круг Человечности, поскольку каждый из них был нормален лицом и без изъянов в фигуре. Что до ума, то им здесь его проявлять не было необходимости — еду подают, забав хоть отбавляй…

Но зачем их тут собралась такая прорва? Ведь семнадцать человек: здоровых, прекрасно одетых, вооружённых… Сила!

Какая сила собралась,

и кто её собрал?

Недаром люди говорят,

что ветер дует в спину,

тому, кто сделать так сумел…

На первый вопрос — зачем он здесь сидит — ответ вообще-то был: а куда и надо ли ему отсюда подаваться? К своему дому? Там пока устроишься, осмотришься… Кому он нужен там? А тут кормят, каждый день зрелища, от которых он отвык, а теперь принимает в них участие с открытой душой, истосковавшейся по такому человеческому увлечению. Вчера вот и его вытащили будто силком, а он и не сопротивлялся, показать этим неопытным, на его взгляд, дурбам кое-какие простые приёмы владения мечом. Они как заворожённые сидели и дивились его мастерству, сегодня сами пытаются повторить. Но опять же вопрос: не для того же он здесь, чтобы стать учителем для них, то есть превратиться в обыкновенного дурбалета?

Ну, а о цели пребывания полутора десятка молодцов, безвылазно сидящих в подземелье, просто ничего не было известно.

Ольдим, конечно, уже несколько раз осторожно начинал расспросы, но на него смотрели без понимания, будто он интересуется очевидным, какой стороной держать в руке ложку. О Камрате и Свиме они слыхом не слыхивали, а по поводу старой Калеи реакция у всех была одна и та же — пожатие плеч. Что им, молодым, старуха?

Иногда он вслушивался в разговоры, чтобы как-то сориентироваться в происходящем, но всякий раз у него создавалось удручающее впечатление, что перед ним сборище любителей позубоскалить. Ничего иного они не воспроизводили. Предметом шуток могло быть что угодно — от неудачно сказанного слова, до обсуждения животрепещущего вопроса о женщинах, в которых они, якобы, очень тонко разбирались, хотя это больше походило на бахвальство, слышанное от других.

Наконец, он сделал неутешительный вывод — все эти люди сами не знают, для чего они здесь собрались, ибо, особенно в первые дни его пребывания в подземелье, они иногда словно видели друг друга впервые и знакомились, обмениваясь нэмами, явно придуманными, хотя среди них Ольдим узнавал немало знакомых фамилий. Но и только. Тем более, как он стал догадываться, большинство не являлось коренными жителями Сампатании, а пришли сюда из других бандек, порой из очень далёких от Сампатании.

К нему они относились не то, что с уважением, а видели в нём пожившего и повидавшего многое в жизни человека, но в расспросы не пускались. Он чувствовал себя лишним в их среде, оттого замыкался, сердился на себя…

И опять он подумал о том, что можно, конечно, собрать свой мешок и покинуть шумный гостеприимный хабулин. Но также, как и днями раньше, он совершенно не знал, куда ему после ухода податься. Годы, проведённые в Фундаментальной Арене, несмотря на то, что отношения у него к ней, как к серьёзной организации, страдали большой долей скептицизма, давали ему видимость занятости.

Агенты Фундарены, если даже у них не появлялось прямого задания, имели возможность проявить инициативу по сбору любой, вплоть до экзотической, информации и передавать её в Центр. Поэтому Ольдим всегда считал себя занятым, тем более что подобное занятие соответствовало его настрою и воображению. Бредя по дорогам бандеки, встречая людей и других разумных, посещая города и населённые пункты, он всегда находил что-то новое, полезное для себя, дающее пищу для размышлений и сочинения каманам.

Сейчас же, с исчезновением Фундаментальной Арены и событиями в бандеке, он впервые, наверное, в жизни не знал, чем занять себя. Встреча со Свимом немного оттянуло мучительное безделье, обрушившееся на него. И он был благодарен тому. Команда ему понравилась, её приключения пришлись по душе. Быть может, это и удерживало его от ухода?

Ведь он понимал, что, сидя в дуваре, может дождаться продолжения неких событий, связанных со странным мальчиком Камратом и подозрений по поводу его происхождения и предназначения. Покинув хабулин, Ольдим мог добровольно вычеркнуть себя из вероятных грядущих событий.

Впрочем, была и другая причина его терпеливого сидения в подземелье, более прозаическая. Он был уверен, что просто так покинуть его невозможно. Его отсюда никуда не выпустят. Слабые и ненастойчивые попытки разведать пути выхода наверх или за пределы территории, где ему и остальным дурбам отвели место для отдыха, развлечений и еды, ни к чему не привели, как если бы таковых не существовало. Ни лестниц, ни дверей…

Ольдима такой поворот даже удовлетворял. Держат его здесь взаперти, по сути, в неволе, так что он бессилен, что-либо этому противопоставить. Понимал, что в этом была игра с собой, что это удобная позиция и… тешил себя тем, что пустил всё на самотёк — что будет, то будет.

— Ну что мне делать?

Сестерций до того был взволнован, что забывал гордо вскидывать голову. Его великолепная чалма, должная снижать нагрузку на нервную несовершенную систему биоробота, явно не справлялась с бурными эмоциями, будоражившими сознание торна.

К”ньец и Ф”ент с долей отчаяния и удивления смотрели на поникшего товарища по недавним приключениям. Не прошло и нескольких дней, а Сестерций изменился до неузнаваемости: сник, потерял блеск и гордую осанку, черты носта заострились. Сестерций порой терял над собой контроль и позволял гнуться ногам и рукам, как тем заблагорассудится — в любую сторону. Аура то обволакивала его, то гасла совсем.

— Она что, не понимает противоестественности вашей связи? — К”ньец прижал ухо к голове и выгнул спину, показывая осуждение ко всему случившемуся с Сестерцием. — Разве может между вами что-то быть? Мы все разумные, но…

— Но разные настолько, — подхватил Ф”ент, — что нельзя забывать этого ни на мгновение.

Сестерций по-человечески вздохнул, ему не хватало кислорода.

— Она говорит, что может.

— Ну, а ты? Ты-то понимаешь? — возмущённо пролаял Ф”ент.

— Я?.. Что я… Не знаю я.

— Ты веришь её словам? Да она такого наговорит… — стехар от негодования едва не потерял язык, но потом его подобрал и сделал охотничью стойку. — Женщины, кем бы они ни были, людьми или путрами, могут такого наговорить…

— Нет, нет, уважаемый стехар, — печально качнул чалмой Сестерций. — Я сам виноват. Я ей рассказал легенду нашего рода Огариев.

— Ну и что? — Ф”ент не слышал этой легенды.

— Она поверила, — уныло сказал торн и, не дав Ф”енту задать недоумённый вопрос по содержанию родового предания, разъяснил: — Я сказал, что у нас одним из предков был человек. Это была женщина.

— А-а, — протянули оба выродка.

Хотя К”ньец когда-то слушал торна, но теперь он также, как и Ф”ент готов был удивляться.

— Вот Жариста и считает, что у нас всё получится.

— Авва! — воскликнул Ф”ент. Обрубок его хвоста задёргался из стороны в сторону. — Так это правда? О предке?

— Так у нас говорили.

— Тогда попробуй.

— Что ты мелешь? — взорвался К”ньец. Передразнил: — Получится. Что получится? Да у неё обычная блажь в голове. Сам сказал, женщины такие. Ей Сестерций нужен лишь для того, чтобы потом где-нибудь похвастаться. Она же и Свима хотела отбыть у Клоуды.

— Когда это? — и торн и стехар насели на старого друга Свима.

— Да всё время, пока мы шли с нею. Ты вот за Ч”юмтой и Кокошей ничего не замечал, а я видел.

Сестерций выпрямил спину и изрёк:

— Не правда. Жариста не такая. Она не может так делать. Она хорошая.

Ф”ент от его заявления оскалился и сел на хвост, язык его опять вывалился. К”ньец мелко задрожал, его круглые глаза встретились с широко раскрытыми глазами Сестерция.

— Тогда… Чего ты от нас хочешь?

— Не знаю, — кончик носа торна загнулся, едва не касаясь полных губ, безвольно разведённых в стороны.

Разумные помолчали.

— Я бы сбежал! — внезапно заявил Ф”ент.

— Куда? — дружно спросили К”ньец и Сестерций.

— Город большой, — воодушевился от своей мысли стехар. — Никто не найдёт!

— Нет, — мотнул чалмой Сестерций. — Это по отношению к ней будет нечестно.

— Так чего…

К”ньец покрутил ухом, прервал Ф”ента.

— Сюда кто-то идёт.

— Она, — уверенно сказал торн. — Жариста.

— О! — подскочил Ф”ент. — Засиделся с вами, а меня Ч”юмта, наверное, уже ищет.

— Я тоже пойду, — неодобрительно глядя в след стехару за его бегство, степенно сказал К”ньец. — Но… Я бы тоже сбежал. Он прав.

И побрёл за Ф”ентом, невесело размышляя о сегодняшней встрече с друзьями, состоявшейся по просьбе Сестерция. У самого К”ньеца с К”ньяной было то же самое. Только всё наоборот и без надежд что-либо изменить.

Свим, широко расставив сильные ноги, сидел за столом. Не спеша, ел. Ему уже стало надоедать бессмысленное, как ему казалось, сидение в родовом хабулине. Каждый день одно и то же: сон — еда, еда — сон.

Короче — вялое прозябание с утра до вечера.

Зато Клоуда, похорошевшая, красиво одетая, была рада-радёшенька обретённым спокойствием в хабулине на правах ауны стоимённого. Весь день она приятно занята. Не делами, конечно, а собой. Вьёт гнездо, по-своему переставляя в комнатах Свима невечную мебель, меняя цвет стен и потолков. Она даже перестала меньше обращать внимания на самого Свима, оттого тот был слегка обижен на неё, хотя порой даже был рад её заботам, которые его не касались и давали ему возможность заниматься самим собой.

— Ертончик! — вывел Свима из вязких размышлений несколько необычный голос сестры.

— Да, Елина, — поднял он голову.

Сестра подошла к нему не одна.

Рядом с нею, неуверенно переступая с ноги на ногу, стоял ещё молодой, по виду, возможно, много моложе Елины, человек с непримечательной фигурой и скуластым лицом. Свим после возвращения домой его уже неоднократно видел, но имя его узнать не удосужился. Пока он скитался по бандеке, в хабулине шёл естественный процесс — кто-то умирал, другие подрастали, приходили новые люди и путры. И Свим ещё не успел, да и не стремился к тому, чтобы разобраться во всех переменах в своём доме в его отсутствии.

Молодой человек ни на кого из знакомых Свиму не напоминал, так что он сделал вывод — он всё-таки был из новых, пришлых.

— Ертон, познакомься, — сестра волновалась. — Это Манор Моест Минта.

Названный кивнул головой, он тоже был взволнован.

Свим положил вилку, облизнул губы.

— Рад познакомиться, — сказал он и вопросительно взглянул на сестру. И тут же по её румянцу на щеках и блеску глаз он вдруг, с некоторой досадой на себя, что до него так поздно всё доходит, сообразил — сестра не просто так знакомит его с этим человеком, и перед ним происходит нечто значительное, чем обычное представление. — А-а… Ну, что ж… Манор?

— Да, стоимённый.

У Манора голос оказался глуховатым и ровным.

— Я думаю… нам следует познакомиться поближе… Можно прямо сейчас… А остальное праузы через три-четыре. Елина, предупреди Кло, а ты, Манор, останься, поговорим.

Харан тупо рассматривал узор на стене. Лиловые линии сходились и расходились в беспорядке, если брать каждую из них в отдельности, но все вместе они создавали неповторимый рисунок. На него можно было смотреть бесконечно, как на пламя костра или текущую воду, и находить что-то неожиданное и новое.

Но Харан в эти минты не изучал игру извивов и узлов линий замысловатой стенной росписи. Перед его мысленным взором они постоянно сливались с образом Гелины — такой же непредсказуемый и бесконечно любимый.

С первого мгновения расставания он ожидал от неё хоть какой-то весточки, напоминания о себе, в конце концов. Но шёл уже второй десяток дней, Харан наморщил лоб, вспоминая, сколько же времени он сидит вот так в оцепенении, а от Гелины ни звука, ни строчки, ни косвенного намёка, принесённого от неё кем-нибудь.

Такое впечатление — всё вымерло для него вокруг. Никогда с ним ещё такого не происходило. Всегда деятельный и уравновешенный в своих поступках, он словно споткнулся. Недели бегства по Диким Землям, схваток с людьми и выродками и, вдруг, — пустота. Оттого, наверное, застой в крови и мыслях, оттого нежелание никого видеть помимо любимой…

Впрочем, сидит он здесь, в благоустроенной комнате хабулина Свима… Да нет, не Свима, как он и подозревал с первого дня знакомства с ним, а стоимённого Ертона Естифа Еменкова… Естика Ермала… Нэм для Харана за пределами досягаемости… Вот и сидит он у него в отдельной комнате один, и его добровольное сиротство не в досуг оказалось недавним спутникам. Хотя, опять же, кроме Гелины никого не хотелось видеть, ни с кем о чём-либо разговаривать.

И всё же…

Свим — ясно: давно дома не был, дел, наверное, накопилось невпроворот, Клоуду устраивает — готовит для показа Кругу Человечности. Так уж положено стоимённым и выше по нэму. Да и в кугуруме должны знать ауну, вошедшую полноправной хозяйкой в хабулин. Там должны знать нэм её, но как сделать, чтобы он не дошло до Тескома?

Итак, Свим занят. Но другие…

А что другие?

Заглянул раз К”ньец, обменялись приветствиями и ещё парой незначащих фраз, посмотрели друг на друга — ещё больше оба расстроились и разошлись, даже не пожелав один другому традиционной удачи. Да и какой удачи и в чём, спрашивается?

Жариста тут как-то с Сестерцием бесцеремонно ввалилась, долго, как глупцу какому-то, объясняла, почему это она не ушла с Гелиной и другими женщинами, а находится здесь. Её разглагольствования утомили хуже тягостных размышлений один на один с собой, а торн, словно предельно измученный недостатком энергии, молчал в течение всей встречи.

— Вы тут все раскисли! — под конец воскликнула Жариста, не находя в Харане собеседника.

После чего тряхнула прекрасными волосами и, сверкнув рядом снежно белых зубов — явно совсем недавно побывала в закалочной, демонстративно подхватила вялого Сестерция под руку и удалилась, нарочито виляя обольстительным задом.

После их ухода, Харан направился в закалочную. Заставил себя в неё пойти. Надо было поправить желудок, убрать следы ударов, порезов, падений — сколько их у него было, пока он находился вдали от городов…

Тело поправил, но тоска, неуверенность и чувство потерянности остались. Куда они денутся? Древние, страдая, быть может, ещё сильнее, так и не могли придумать ничего против душевных ран, кроме коввты, на время приглушающей боль. Других средств Харан, будучи врачом, не признавал.

Конечно, пожуй приторно-сладкий корень тимуртания и забудешь все напасти. Или съешь плод дикой яблони. Или просто пожуй её листья… Кровь вскоре загустеет, усыпит несчастного.

И то, и другое — когда-то проснёшься, а проснёшься — многое забудется, опуститься благодать успокоения.

Харан же не хотел ничего забывать.

Гонат Гурбун Гродов, родной отец Гелины, — невысокий и плотный, подарившей дочери единственное, что у него было неотразимым — это широко раскрытые и расставленные васильковые глаза, рассерженно мерил просторный зал дома короткими шажками. Словно порывался бежать, но всякий раз натыкался на стены или обстановку, и снова начинал разбег.

Так что, кто не знал Гоната, тот мог подумать что угодно о его суетливом поведении, а кто знал — удивился бы несказанно. Гит пользовался славой степенного и уравновешенного человека, способного держать себя в руках в любых обстоятельствах.

Гелина сидела на диване в пёстром домашнем невечном платье. Перед ней стоял столик с разнокалиберной мелероновой посудой для косметики. На их фоне терялась пирамидка домашнего отражателя образа, лишь серебристое марево над ним выдавало его присутствие.

За дни, проведённые в хабулине отца, Гелина отоспалась в постели, прошла закалочные, отдохнула и успокоилась. Жизнь установилась, и она вернулась к ежедневному макияжу, смене прически и переодеванию, представляя собой полную противоположность той, разъярённой и готовой пойти на всё женщине, что с одним кинжалом в руках бросилась на громадного дурба — Свима — в далёких теперь руинах.

В той, другой женщине, со всклоченными волосами, в одежде, зарастающей заплатками от порезов ножей выродков и прорех от цепких ветвей кустов, с горящими и ничего невидящими от ненависти и бессилия глазами, лишь только любящее сердце Харана могло безошибочно распознать Гелину…

— Ты гита! — бегал и выкрикивал Гонат. — Гита!! А кто такой Харан? Этот ухроп?

— Мой бывший телохранитель, — спокойно отвечала Гелина, придирчиво всматриваясь в своё объёмное изображение над столиком. Отображатель образа фиксировал её надутые губки и неудовлетворённость своим обликом, представляемым в том или ином виде после возможной косметической обработки лица. — Поверенный Гамарнака.

— Какой ещё Поверенный? Ссыльный?.. Вот какое слово подходит ему. Или Гамарнак выжил из ума?

Гелина осуждающе повела подведёнными бровями. Родной отец неучтиво сказал о приёмном отце, тем более что того, может быть, уже нет в живых.

— Я не в обиду ему, — сбавил тон Гонат. — Но именно так я могу оценить твои слова о Поверенном. Он умный Правитель и не мог допустить твоей связи с каким-то ухропом.

Гелина опять повела бровями.

Она знала родословную своей семьи. Да и сам Гонат говорил, но не чувствовал в своих словах уверенности. Так как подобные адюльтеры совершались повсеместно. В их роду таких случаев накопилось немало.

Связь между людьми разного уровня происхождения и, следовательно, нэма, особенно по женской линии, на словах не поощрялась, но все знали о значении свежей крови, вливаемой в жилы дряхлеющих многоимённых. Прабабка самого Гоната — выходец их шмыгов. Благодаря ей, квёлый, едва пропущенный Кругом Человечности прадед, стал отцом здоровых детей.

Да что там говорить?!

Но канила самого Правителя бандеки!..

И Гонат безнадёжно увещевал, приводил аргументы, стращал…

Но что он мог? Гелина была его единственным дитём, оставшимся жить, и наследницей хабулина.

Она же спокойно слушала его путаную речь, поскольку всё уже для себя решила. К тому же она ждала ребёнка от Харана. Вот почему она сейчас так много времени проводила за столом перед отражателем образа, хотя нужды в том не было — случилось это только после встречи с любимым в руинах, да и то не сразу, так что времени с того момента прошло всего ничего.

Глава 4

Над Примето гремела гроза.

Вспышки искусственных молний на мгновение окрашивали город в мертвенно-прозрачные цвета, резко выделяя свет и тени. Накрапывал дождь. От большого дождя, после обсуждения в кугуруме, отказались по случаю мощного наводнения. Всё и все и так чувствовали избыток влаги. На пустырях появились не просыхаемые лужи, в них заводилась ненужная живность, способная повлиять на здоровье обитателей города.

Общественные закалочные едва справлялись с потоком пожелавших обезопасить себя от неприятностей. Круг Человечности браковал пятерых из шести новорожденных и не продлевал существование, оставленных первоначально жить, двух из троих.

Поздняя весна…

Что бы там когда-то не делали древние, чтобы оградить и защитить человека от нежелательных природных воздействий, а она, природа, брала своё, и людей тянуло под солнце, показать себя и посмотреть на других, ощутить запах просыпающейся к лету жизни.

Оттого-то обязательные весенние грозы для очищения атмосферного купола над городом и в силу традиций, истоки которых уводили в невероятную древность, назначались на ночное время. Любители могли пройтись по мокрым улицам, полюбоваться на разряды, вспарывающие небо прямо над головой и услышать глухое ворчание грома.

Жуперр поглядывал на вспыхивающее окно, хмурил брови и вновь возвращался к листку с коротким списком, всего в полтора десятка нэмов, людей, по донесениям его служб, появившихся в Примето за последние десять дней. Большинство нэмов ему были давно известны, а с некоторыми их носителями он даже неоднократно встречался.

Ни Свим, ни, тем более, Камрат в списке не значились.

Объявился вот Ертон Естифа Еменков. Отца и деда его знавал, да и о самом Ертоне слышал. Мнение об этом Еменкове у руководителя Тескома сложилось давно и бесповоротно: ни рыба, ни мясо. Да и объявился ли он в эти именно дни? Он периодически исчезал из поля видимости служб на целые месяцы. Нелюдимый стоимённый отсиживался, поди, в своём дуваре и нос не высовывал из него. А тут, наверное, надоело ему сидеть, выглянул, и был замечен…

Пришёл и жил, не таясь, некто Лекон Ламба Ливерсин. Приют ему дал Кате Кинг Ктора, единственный в Примето инег, обладатель хабулина с дуваром, — известный далеко за пределами города своим радушием. Многие именитые хожалые предпочитают останавливаться у него. Ливерсин — дурб, прибрёл сюда из другой бандеки. Его видели входящим в город через ворота…

Кто ещё?.. Мелочь.

Но есть всё-таки одно имя, заставившее Жуперра вздрогнуть. Когда он прочёл нэм, то долго сидел, словно поражённый громом.

В городе появилась, неизвестно, как и откуда, канила самого Гамарнака — Гелина Гоната Гродова. Канила, канувшая как будто в небытие после событий в Габуне, оказалась жива и здорова, и гостит у отца.

Впрочем, а куда ей идти? Конечно, к отцу. Но с другой стороны, если подумать, то её появление в Примето — это его, Жуперра, головная боль, с которой справиться будет не так-то просто.

Руководитель восстания в Габуне, командир столичного батлана Зиберлан, почему-то решил в первую очередь отыграться на каниле Правителя бандеки. Говорят, даже послал бойцов и осадил её дом на окраине Габуна. Но те лишь понесли потери. Правда, непонятно от кого. Кто утверждает, что с Гелиной был целый отряд каких-то дурбов. По другим сведениям, тескомовцы разных батланов не поделили право захвата канилы между собой и устроили схватку у её дома, чем она и воспользовалась. Ей удалось каким-то образом уйти от одних, и от других. Во всяком случае, когда всё-таки ворвались в открытые настежь двери, то никого, кроме трупов, в помещениях не нашли.

Зиберлан организовал погоню, устроил несколько засад, потеряв на том ещё не менее крина.

Впрочем, может быть, Зиберлан думал использовать канилу в своих политических играх в будущем точно так же, как сейчас агоровец пытается это сделать с помощью Бланки. Если его, конечно, удастся поймать. Не хотелось, чтобы теперь Гелина стала объектом внимания кого бы то ни было. В конце концов, ловить придётся ему, Жуперру. А надо ли ему все эти неприятности?

Тескомовец нервно поднялся со стула. И тут его осенила удивительная мысль. Сложилась хотя и парадоксальная ситуация, но во всём выгодная ему, и только ему. Ведь и Бланка, и канила неожиданно оказались в Примето!

А это означает — в его власти!..

Он постоял и пытался сформулировать для себя план действий, исходя из новой точки зрения на события. Однако, чуть позже, его, было вспыхнувший оптимистический настрой, угас.

Не так, всё — не так… Неожиданно ли они появились здесь? И в его ли власти?

Наверное, правильнее будет просто зафиксировать факт: почему-то эти двое выбрали Примето, город, находящийся в сфере влияния его Тескома. И этим можно воспользоваться.

Итак, почему выбрали именно Примето?

С канилой всё ясно. Она пришла к отцу. И это разумно. Другое дело, как и кто провёл её через засады и половодье, отвернул от погони? Это позже…

Бланка? Тут всё тайна. К кому и зачем шёл мальчик? Охранял его Свим. Кто он? Присмет ничего определённого сказать не смог. Справки в кугуруме Соха о доме Свима тоже ничего определённого не дали. Дом оказался выморочным, но якобы, давно сдан в полное владение Свиму, вернее, его матери, о которой вообще ничего неизвестно, поскольку она там не жила. Всё это оказалось тёмным и непонятным. В кугуруме разводили руками, но никаких дополнительных сведений у них для тескомовцев не находилось.

Есть одна возможность. Присмет знает Свима в лицо, но будет ли дурб настолько глуп, чтобы показываться открыто в городе. Вряд ли.

Жуперр прохаживался по своему тесноватому кабинету и размышлял. Наконец, с остервенением растёр лицо ладонями и решил всем этим заняться основательно, и не только из-за понукания со стороны агоровца, не только самому, но и по-настоящему подключить к целенаправленному поиску всех, кто у него мог этим заниматься.

И всё это не только потому, что ему это уж очень захотелось, и что он загорелся желанием выйти на этих людей, узнать, где они обитают, и кто их приютил. Размышления привели его к чувству обострённой тревоги за грядущее, готовое взорваться неприятностями, в том числе и для него самого.

Несмотря на глухое время ночи, Жуперр разбудил недовольного таким насилием Сунду и приказал позвать Тлумана и Присмета.

Камрат ел, ел, ел… И пил.

Постоянное, почти болезненное, чувство голода и жажды отодвинули другие желания и помыслы в далёкие уголки сознания. Порой они оттуда вырывались неуёмными вопросами:

— Что Харан?.. Где Ольдим?… Как Свим?…

Калея, когда бы Камрат не приходил в себя после сна и не набрасывался на еду и питьё, всегда сидела на противоположной стороне стола, подперев голову сухой рукой, следила за каждым его движением. Отвечала неторопливо и спокойно:

— Харан у Свима. Хандрит, поскольку нет вестей от Гелины. Ольдим? Ест и пьёт за троих. Погружён в сочинение стихов. Бубнит себе под нос. Свим… Давно не бывал в родовом хабулине. У него там накопилось много проблем. Весь в заботах… Съешь вот это!

— Угу, — глотал Камрат предложенный кусок какого-то пряного с кислинкой яства и тут же забывал его запах и вкус, поскольку на смену приходили другие от следующего, подсунутого бабкой, куска еды или выпитого настоя.

— А что?.. Я так всегда… — Он примерился, что бы ещё положить в рот. И положил, прожевал. — Я так всегда есть буду? — Хлебнул из большой фляги. — И пить? Больше дел никаких не будет? Нет, да?

Бабка скупо улыбнулась.

— Дела есть… Вернее, они на подходе. А еда… Поешь ещё денька два, думаю. Потом всё придёт в норму.

Калея вздохнула. Ещё два дня и всё. Она мысленно уже прощалась с мальчиком, приёмным внуком, которому отдала почти двадцать лет жизни.

Она никогда не была для Камрата бабкой в понимании прямого родства, хотя и входила в круг его фамилии. А как у воспитательницы за двести с лишним лет подобных «внуков» у неё уже накопилось не менее десятка. Правда, последний из них, Три-Бланка, не был похож ни на кого из предыдущих. Тех — она натаскивала, этого — учила. Для прежних учеников у неё с лихвой хватало опыта и сноровки, чтобы выглядеть на голову выше их. А для этого…

Для этого всё по-другому: и методы, и подходы, и, конечно, результаты.

Она смогла отдать ему всё, что знала, умела и приобрела за всю свою беспокойную жизнь. И, главное, он всё это воспринял.

Отличались и условия его подготовки, навязанные Вещими… Теми, кому это было необходимо: на уровне не то шмыгов, не то инегов, в безвестности и в полнейшей тайне от окружающих.

И она, в миру Зарима Зенда Задарак, гордая и независимая, чей нэм волновал, а порой приводил в трепет многоимённых не только в Сампатании, но и в других бандеках, превратилась в тихую, заботливую, для стороннего глаза, бабку Калею. И дел у неё никаких, кроме как опекать внука, тоже, с первого взгляда заурядного, одноимённого и беззаботного.

Вот он сидит перед ней — воплощённое чудо древних полу понятных её современникам наук, рецептов, странных рекомендаций, неожиданных утверждений, утонченных подсказок и многого чего другого. Того, что некогда, возможно, считалось нормой. Сейчас — чудом…

Вещие лелеяли вымирающий род Бланков издавна, накапливая для того из поколения в поколение крупицы знаний, почерпнутые в источниках канувшего в бездну прошлого, и воплощая их в очередном Бланке.

Наконец, их усилия не пропали втуне.

Перед ней сидит Три-Бланка во плоти, поедает специально подготовленную только для него пищу, обретает те качества, силу, мировоззрение и другое, ещё скрытое, чего добивались Вещие.

Впрочем…

Она рассеянно провела ладонью по лицу, ощущая чуткими пальцами рытвины сплошных морщин, нажитых в основном как раз за эти последние два десятка лет, и подумала с грустью и горечью: — Три-Бланка — кто он по существу?.. И зачем он?..

По всему, сейчас, перед лицом воплощения своих идей, Вещие сами не знают этого. Поэтому…

— Что Малион? — прервал её не слишком весёлые размышления Камрат, не поднимая глаз от убранства стола.

— Какой Малион?

— Малион и Невлой… Это же вы их послали нам навстречу?

Калея насторожилась и не ответила. Камрат вытер рот и досказал:

— Они на Шельме довезли нас до города, а потом подсказали каким подземным ходом идти к тебе.

— Так-так, — у Калеи моментально исчезла меланхолия раздумий. — Где ты их встретил?

Камрат прожевал очередной кусок.

— Сразу… В начале половодья, когда мы уже подходили к Сажанею. Они приплыли на лодке вместе с тескомовцами, что охотились на нас.

— Ты уверен, что с тескомовцами?

— Конечно. Только одна лодка с Малионом достигла берега, где находились мы. А что? — Камрат отодвинул тарелку с остатками еды. — Что-то не так?

Калея неопределённо повела кистью руки.

— Рассказывай. Когда ты их увидел, что они говорили о себе и о нас? Как объясняли своё вмешательство в команду Свима? Что об этом говорил Свим? Всё по порядку, и не торопись.

Камрат, сыто поглядывая на расставленное перед ним съестное, и порой вкушая её, принялся подробно делиться воспоминаниями: о переходе с островка на островок, о спасённом от монстра Малионе и появлении Невлоя, об удивительной лодке — Шельме, схватке на берегу Сажанея и последующего плавания к городу.

Калея его не перебивала, но выражение её лица постепенно менялось от удивлённо любопытствующего до рассеянно задумчивого, а потом и тревожного.

–…вы нас встретили. — Камрат закончил затянувшийся рассказ, отправил в рот большой ломоть прителя, но, посмотрев на Калею, проглотил его без удовольствия, повторился вопросом: — Что-то не так?

— Так или не так, не в том суть. Я ещё поспрашиваю наших людей, но… Мы никого не посылали вам навстречу, так как лишь приблизительно знали о вашем местонахождении. А после половодья ваши следы и вовсе затерялись. Так что ни о каком Малионе и его команде, посланной, якобы, от нас, я не знаю. Тогда спрашивается… Значит, это не ты или Свим оповестили нас о своём появлении в заброшенном и забытом подземном ходе?

— Я-то точно не подавал. Да и Свим… Я мог бы заметить. Но у него ничего такого нет, кроме кавоти для получения новостей из Фундаментальной Арены. Он, наверное, и не Свим, хотя называл свой нэм до пятого имени. Свим Сувелин Симор Свиниест Сапановус. Вот так он себя называл.

Бабка кивнула и улыбнулась одними губами.

— Ты прав. Этот нэм он выдумал сам.

— А кто он, ты не знаешь?

— Стоимённый. Ертон Естифа Еменков Естик Ермал. Но пусть для тебя он остаётся Свимом. При встречах так и называй его. Кто он такой мы только недавно узнали. Но о нём мы можем поговорить позже. Свим общался с Малионом?

— Конечно, — сказал Камрат и, сделав обиженное лицо, пожаловался: — Опять есть хочу.

— Так ешь! А я… Задал ты нам задачку с этим Малионом.

— Угу! — уже с набитым ртом согласился Камрат, и едва заметил, как Калея легко поднялась из-за стола и покинула его комнату.

Он ел…

Довольная решением сводного брата не препятствовать полноправному вхождению в дом своего избранника и возможностью поговорить в узком кругу, чего никак не удавалось сделать раньше, Елина по просьбе Свима доложила о произошедших событиях в хабулине и вокруг него, пока он отсутствовал, и о происходящих в настоящее время.

Как следовало из её рассказа, все устройства — закалочные и производственные — работали нормально и продуктивно, поэтому Елина упомянула о них вскользь. Да и Свим пропустил эти сведения мимо своего внимания. Привыкший с детских лет к тому, что эти устройства всегда находятся в исправности, он даже на миг не мог себе представить, что с ними может что-то случится, и оттого они откажутся выполнять повседневные, по сути, и рутинные операции, начатые, может быть, тысячи лет назад. Да и отвык он от таких забот. Впрочем, он никогда к ним не привыкал. Были родители, которые этим занимались, а потом он оставил хозяйство на сестру.

Хватало в хабулине и людей, чтобы выполнять все необходимые работы. Правда, после смерти отца и матери и отсутствия хозяина, многие покинули Еменковых, не видя для себя в служении им каких-либо перспектив. К счастью, это были те, кому не сиделось на одном месте и хотелось перемен. Двое из них, Елина назвала имена инега и шмыга, похоже, стали бандитами, так как летом они, как правило, отсутствуют, а на зиму возвращаются и ищут приюта. Не смотря на это, Елина к ним никаких претензий не предъявляла, поскольку после возвращения они исправно выполняли все порученные им дела по дувару и дому.

Памятуя о разговоре с Малионом, что уходящие в оприты — активная составляющая человечества, Свим решил познакомиться с ними поближе.

— Они уже ушли? — поинтересовался он.

— Да. Вернее, уходили. Вчера один из них вернулся, — сказал Манор и оглянулся на Елину. — Я тебе говорил.

Сестра Свима кивком головы подтвердила сказанное будущим её мужем.

— Продолжай.

— Да, стоимённый. Вернулся весь избитый. Говорит, попал в половодье. Его несло водой, едва выбрался.

Свим переглянулся с Клоудой. Она ответила понимающим взглядом. Они оба подумали, что этот оприт явно участвовал в нападении на них при схватке на Сажанее. Во всяком случае, вероятность такого факта могла быть очень высокой. Половодье началось уже несколько недель назад, а он вернулся только вчера.

— Где он сейчас? И как его зовут.

— Он шмыг.

— Не важно.

— Его зовут Эрком.

— Так, где он?

— Был в закалочной, стоимённый. А сейчас, наверное, занят. Я ему поручил проверить нижние этажи дувара, нет ли там воды. Возможность такой беды есть. У Заурансов вода появилась.

Нахмурив лоб, Свим вспомнил, что Манор упомянул стоимённого соседа, с которым его отец при жизни почему-то не поддерживал никаких отношений.

— Я хочу поговорить с этим Эрком.

— Хорошо, стоимённый. Как только…

— А надо ли тебе это делать самому? — вмешалась в разговор Клоуда и намекнула: — Он мог тебя видеть.

— У него один глаз совсем опух, — не понял реплики ауны Манор.

— Тогда точно видел, — со значением сказала Клоуда, обращаясь к одному Свиму.

— Н-да, — озадачился тот и потянулся подёргать себя за бороду, позабыв, что расстался с ней в первый же день возвращения домой. Спросил Манора: — Не сказал, как долго собирается здесь оставаться?

Манор пожал узкими плечами. Он вообще не производил впечатления сильного человека. А бледное лицо и постоянное насторожённое внимание к говорящему, словно в ожидании от него какой-то неожиданной пакости, делали его заурядным. Увидишь, пройдёшь мимо и забудешь. Свим флегматично подумал: — и что в нём нашла сестра? Правда, её выбор его не волновал. Выбрала, и выбрала.

— Я его не спрашивал.

— А что он за человек?

— Сам по себе он покладистый и всегда справляется с поручениями. Он-то точно найдёт воду, где бы она ни появилась.

— Это хорошо. — Свим помолчал. — Как думаешь, Кло, кого бы на него натравить, чтобы он всё рассказал? Может быть, Ольдима?

— Ой, ты что? — испуганно воскликнула Клоуда. — Его-то он подавно запомнил, если был там.

— Ну и пусть узнает. А что? — радостно потёр руки Свим, светясь круглым, ставшим от безделья добродушным, лицом. — Да он как на Ольдима глянет, так сразу всё расскажет. Кто нападал и кому это надо. Только вот, — прищёлкнул он пальцами, — Ольдим, наверное, где-то у Камрата сейчас обитает, а связи с ним почти никакой.

— Свим, не надо!

— Кло! Ещё раз напоминаю. Здесь меня зовут Ертоном. Зови и ты меня так же. Впрочем, — дурб вздохнул, — зови Свимом. К этому имени я привык и…всё остальное.

А это всё остальное с каждым днём, с каждой праузой усиливало тягостное чувство никчёмности прозябания в родовом хабулине. Лето начинается, а он сидит под защитой стен дома и города. Ноги и руки гудят — требуют движений и разрядки, тело истомилось в медлительном течении жизни. Сейчас бы выйти за ворота, на дорогу и — до самого Габуна или Керпоса без остановки прошагал бы, наверное, без устали.

Он живо представил себе такую возможность, от чего у него вспыхнули глаза и начал созревать поступок. И вправду подняться прямо сейчас, сей минт и прогуляться…

Елина и Манор с беспокойством посмотрели на него, да и Клоуда, уже привыкшая уже к некоторым непоследовательности поведения Свима в последние дни, отметила странность в его внезапной перемене лица.

— Что с тобой, Ертон? — осторожно спросила сестра.

— А?.. А-а… Так… Кое-что вспомнилось. — Он провёл рукой по глазам, оживился. И поменял тему разговора. — Раз уж мы сегодня собрались на семейный совет, то давайте обсудим и решим все другие вопросы.

Елина нервно облизнула губы. Она давно уже ожидала подобного разговора. С первого дня появления в хабулине Клоуды — ауны брата. Каким теперь будет её статус? В отсутствие Ертона, она здесь считалась безраздельной хозяйкой. И вот сейчас он, настоящий хозяин хабулина и принадлежащих ему дома и дувара, определит её истинное место. А она за годы так привыкла к своему положению.

Поэтому заявление брата об обсуждении и принятии каких-то решений взволновали её больше, чем его мнение о Маноре. Только что радость, переполнявшая Елину от такого быстрого и благосклонного отношения Ертона к её избраннику, сменилась глубокой тревогой.

Радостью она готова была делиться со всеми, потому что и любила Манора той поздней безумной любовью, которая приходит неожиданно и надолго, и была любима им. А вот тревожное чувство тронуло лишь её одну, задело её сокровенное, выношенное годами. Ведь бывали случаи, когда женщины становились полноправными владельцами родовых хабулинов.

Частые отлучки Ертона, рискованные путешествия по бандекам, почерпнутые из слов самого Ертона, когда он появлялся в доме всего на несколько дней, а потом исчезал на месяцы, со временем в ней зародили надежды, что Ертон уйдёт в очередной раз и больше никогда не вернётся. Она, естественно, не хотела его смерти даже боялась думать о таком исходе. Но постоянно жила в зыбком мире ожидания, где всё будет хорошо, но и её мечтания сбудутся в полной мере.

А Ертон?.. Он, вдруг, может же случиться такое, найдёт себе что-то… Скажем, другую владелицу хабулина и останется там… Да мало ли что может быть?

— Нам пора оговорить некоторые стороны бытия, — витиевато продолжал тем временем Свим. — Сделаем так. Я думаю, Клоуде сейчас заниматься делами хабулина не стоит. И о будущем ребёнке следует позаботиться, да и в дела хабулина пусть входит постепенно. Знакомиться с людьми, изучает дувар, привыкает. Так что тебе, Елина, придётся опять брать на себя…

— Ты куда-то собрался уходить? — вскинулась Клоуда.

— Нет, но… — его рука опять машинально потянулась к подбородку.

Клоуда почувствовала приступ дурноты, но собрала силы и встала.

— Я без тебя здесь сидеть одна не буду! Куда ты, туда пойду и я. И не думай… — Она поперхнулась, схватилась за живот. В нём, как ей показалось, кто-то пошевелился. Она испугалась. На глаза набежали слезы, сквозь которые она оглядела сидящих перед ней Емковых. — Там… — прошептала она и прислушалась. — Там…

— Вот именно, — жёстко сказал Свим, но тут же смягчился. — Ты, Кло, должна родить здорового ребёнка. И… Пока я никуда не ухожу. И не собираюсь уходить. Побудь в комнате, успокойся. Полежи, в конце концов. А мы… Елина, мы с тобой ещё всё обсудим чуть позже. А о твоём решении связать свою жизнь с Манором, я поставлю кугурум в известность.

Ольдим меланхолично переводил взгляд с одного весёлого и беззаботного лица, сидящих перед ним молодых дубров, на другое. Его неожиданные сотоварищи по безвылазному времяпрепровождению в дуваре, явно не тяготились таким своим положением. Они ещё порой отводили взгляд от его лица, но уже не с той судорожной поспешностью, с какой делали в первые дни знакомства. Его теперь пытались даже втянуть в общий бесконечно бессмысленный разговор о женщинах, о достоинствах мечей; пересказов и многочисленных вариантов, давно слышанных неоднократно, а потому уже прискучивших ему, исторических и псевдоисторических случаев из жизни людей и путров в стародавние и не очень времена.

Старше их раза в три, а то и в четыре, он не мог уже безудержно хохотать над проделками и приключениями Кавуса, перепутавшего, из-за принимаемой по утрам излишне больших доз коввты, не только свой дом, город, но и бандеку. Или восторгаться неподражаемым, по их мнению, а, по сути, посредственным стихам Теревенка, поскольку Ольдим сам испробовал тяжкий труд сочинения каманам. К тому же в молодости познакомился с наследством поистине великих поэтов, поэтому и мог, и умел сравнивать.

А разговоры о женщинах его не только не увлекали, но наводили тоску, так как все его собеседники — молодые и здоровые — мало что понимали в особой стороне взаимоотношения полов. Да и откуда им, едва ли сорокалетним, о том знать по-настоящему?

И совсем стало надоедать бесконечное зубоскальство, где смешного не было ни на гран.

Обычно он сидел в стороне и практически никогда не вступал в беседу, возводя тем самым между собой и ими грань, через которую дурбы старались не переходить, а он её не устранять.

Потому-то Ольдим был чрезвычайно удивлён, когда к нему не только обратился, но и бесцеремонно тронул за его плечо тяжёлой рукой, вошедший в зал дурб своеобразного вида из-за длинной бороды и низко надвинутой на глаза мягкой невечной шапочки с лепестками наушников и кисточкой на макушке.

При его появлении молодые дурбы привстали с приветственным кивком головы. По-видимому, знали его.

— Тебя, дурб, приглашают для разговора, — негромко сказал бородатый. Он обладал чистым, далеко нестарческим голосом.

— Кто? — грубовато спросил Ольдим.

Мышцы лица исказили его лицо до безобразной маски, часто действующей на незнакомых людей с убийственной силой, приводя их к полуобморочному состоянию или к ужасу неприятия увиденного, ибо не человек предстоял передними, а оборотень из древних сказаний.

Но на бородатого Ольдим в таком виде не произвёл ожидаемого впечатления. Он прямо посмотрел в разъехавшиеся по лицу глаза и повторил:

— Тебя, дурб, приглашают для разговора.

Ольдим, не любивший давления от кого бы то ни было, вначале хотел вспылить и вызвать бородатого на большую откровенность. Кому это он понадобился? Но тут же понял, что тот не добавит к сказанному ни слова, так как должен был передать ему именно эту фразу.

— Пошли, — буркнул он и поднялся.

Однако, встав, он вначале неспешно поправил походный пояс с саркой — питьевой флягой, пукелем и мечом, с которыми не расставался ни на минт даже здесь, сидя в дуваре, где можно было бы этого не делать.

Его постоянная полная об вооружённость для похода вызывала, как он подозревал, нездоровую заинтересованность и естественную иронию у молодых людей. Ему же было откровенно всё равно, что они о нём думают и какими эпитетами награждают его за глаза.

Вот его… приглашают для разговора.

Неплохая формулировка. Вежливая, по крайней мере, и… тёмная, по содержанию. Для разговора… Так вот, не будь на нём сейчас оснащённого пояса, он был бы вынужден пойти прежде за ним, а уж потом за посланником на разговор. И всё это потому, что без меча не мыслил выходить за пределы отведённого ему помещения для жилья. Впрочем, в нём тоже…

— Сюда, — указал бородатый дурб на двери из невечного материала — дерева.

Ольдим толкнул её и вошёл в хорошо освещённую комнату.

Его встречали.

Бабка Камрата, ещё при первой встрече поразившая его гибким девичьим станом и предельно старым лицом. Плотный мужчина средних лет с улыбающимися глазами над пухловатыми щеками.

И Свим…

Глава 5

Половодье, неожиданно и обильно покрывшее обширные территории Сампатании, закрыв для движения людей, путров и диких тропинки, тропы и даже вечные дороги, так же быстро пошло на убыль. Отступающая вода оставляла на обсушенных участках вырванные бешеным потоком с корнем кряжистые деревья, завалы кустарника, в них застревали и не успевали попасть в родную стихию рыбы, моллюски, иная речная и озёрная живность. Они бились в тенётах, обессилено плескались в высыхающих лужах. А создания, заплывшие из Крапатского залива, пробивали себе дорогу напрямую, оглашая округу рёвом и пугая диких, хлынувших сюда поживиться попавшими в ловушку речными обитателями.

Над сушей, покинутой водой, повис едкий тошнотворный запах гниющей органики. Дикие праздновали пир, наедаясь падалью до изнеможения. Следом, а, порой, опережая их, за добычей со всех сторон бандеки и из-за её пределов двинулись гурты, малаки и целые кланы. Люди же в это время старались не покидать мест, защищённых койной стен. Только она спасала от смрада, окружавшего город или поселение, и давала возможность свободно дышать.

Однако в это наступающее лето турус дорог и утоптанная земля троп не ложилась под ноги хожалым, лесовикам, тескомовцам и караванам вьючных торнов не только из-за нашествия высокой воды. В бандеке наступил очередной, хотя и нежданный, период Одиночества.

Периоды Одиночества сопутствовали истории бандек Земли с древнейших времён. Возможно, такое случилось сразу после падения городов-спутников. С этими катастрофами было связано наступившая длительная разобщённость стран и населённых людьми пунктов. Затем происходили глобальные и местные войны, страшные стихийные бедствия, наступление ледников и жаркие периоды, правительственные перевороты…

Последние считались неприятными, поскольку возникали внезапно для большинства разумных, но самыми незначительными. Они приводили к коротким периодам Одиночества.

Совсем иное происходило в этом году.

Половодье совпало с переворотом в бандеке. Дни шли за днями, а обстановка в Сампатании не стабилизировалась. Тескомовцы совершенно отстранились от выхода на дороги и выполнения своих функций. Между городами прервалась связь, и нужные товары не стали поступать в достаточном количестве из мест их производства. Вьючные торны бездействовали. Примето, как и остальные города бандеки, осталось один на один само с собой…

Присмет и Тлуман — гора и мышь — скромно вошли в приёмную руководителя Тескома.

Хмуро посмотрев на Присмета, на его потускневшее лицо и поникшую фигуру, Жуперр не удержался и съехидничал:

— Бессмысленная беготня жира не прибавляет.

Присмет нелюдимо бросил на него взгляд из-под густых бровей. Не остался в долгу:

— Всё зависит, с кем бегаешь…

— Я не в обиду, — поспешил оправдаться глава Южного Тескома.

Ему не хотелось вступать в ненужные препирательства с бывшим Координатором Фундарены, тем более что тот оставался единственным, пожалуй, кто знал Свима в лицо, а, следовательно, был сейчас необходим ему, Жуперру. Да и не было смысла ссориться, так как за Камратом бегал он и вправду не один, а с тескомовцами.

— Я тоже, — раскатисто отозвался Присмет.

Сунда, верный страж начальства, от неожиданности такого громкого ответа, а вернее, из-за того, что задремал наверху, а Присмет его разбудил, выронил из рук арбалет и долго и шумно возился в своём тесном укрытии, выискивая, а потом вытаскивая оружие из-под ног.

Приглашённые в кабинет предводителя и сам Жуперр молча переждали возню Сунды, после чего глава Тескома невозмутимо продолжил разговор.

— Сообщаю вам новость… Думаю, что это для вас будет новостью, — поправился он. — Мальчик и сопровождавшие его люди и путры в городе. Да, да. И уже давно. В ту же ночь, как вы с ними так бесславно… Я всё понимаю. Тем более что они прошли практически на наших глазах через неизвестный даже нам проход под стеной.

— А вам пройти за ними было не по силам? — с угрюмой усмешкой поинтересовался Присмет.

— Он был сразу же затоплен. До сих пор не можем в него проникнуть, хотя вода сошла, и пора бы ему обсохнуть.

— Наслышаны, — подал голос Тлуман, до того смирно и тихо сидевший перед лицом начальства.

От сегодняшнего вызова он не ожидал для себя ничего хорошего, но самоличное признание Жуперром своего участия, о котором Тлуман уже знал, в неудачной поимке беглецов, несколько успокоило его. Они там, он тут, а результат один. Значит, по сути дела, виновных нет, поскольку все виноваты.

— Я тоже кое-что слышал. И то, что кто-то при этом защищал вход, — нехотя продолжил разговор Присмет.

— Защищал… А может быть, и нет, — задумчиво сказал Жуперр. — Было темно. И я сейчас склоняюсь к мысли, что наши ребята, потеряв противника, слегка попортили шкуры друг другу. Они же ожидали худшего. Особенно после вашего сообщения о тритундах.

— Умопомрачение какое-то! — не выдержал Тлуман. — Этот мальчик и все с ним будто визингами охраняются.

— Да уж, — сокрушённо выдохнул Присмет.

Он никогда ни в каких визингов, в дору, якобы, отдающей человека в полное подчинение кому-то иному, то ли злому, то ли свихнувшемуся разумному, не верил. Но события последних дней поколебали его представления о реалиях окружающего его мира, поэтому восклицание Тлумана принял без неприятия.

И потом, ему всё надоело. Всё!..

И если тескомовец пригласил, подняв с постели среди ночи, лишь для того, чтобы поговорить ни о чём, то надо бы как можно быстрее отделаться от такой ненужной ему беседы.

А руководителя Тескома подмывало выложить полученные им от агоровца сведения. Какие там визинги, коль скоро сам Камрат, то бишь, Три-Бланка, служит якобы щитом не только для себя, но и для своего окружения?

Однако посвящать их в несколько нереальную, связанную с легендами и мистикой, ситуацию воздержался. Иначе уже завтра о необыкновенном происхождении и качествах мальчишки будут знать все. Как тогда заставить бойцов на поиск и его поимку? Да и будут ли они слушать его, если у них под боком находиться чуть ли не идол, один взгляд которого может дать им больше, чем он со всей отработанной системой Тескома?

Вообще, даже трудно представить последствия поведения людей и других разумных, когда они узнают о явлении Три-Бланки в яви здесь, в Примето.

— Насчёт затмения ничего не скажу… — сказал он, но, заметив недовольную гримасу думерта и отчуждённый взгляд Присмета, тут же развил мысль: — Не затмение, а просто жуткое невезение для нас и равное везение для них. Посудите сами. — Жуперр положил руки перед собой на стол и стал внимательно их разглядывать. — Я даже не упоминаю об их беспрепятственном движении по бандеке. Но их могла задержать стража Соха, а до того поймать ты, Присмет. Их могло смыть наводнением. На них могли напасть и пожрать монстры, вышедшие из Болот. Как наших бойцов… — Тескомовец помрачнел и долго молчал. — Девять бойцов погибло в их утробах. Казалось, вы с бандитами могли эту жалкую кучку, ведомых Свимом разумных, прижать к воде и перебить… И эта лодка, на которой они от вас уплыли… Я тут посмотрел. Такие большие лодки у древних назывались яхтами. Служили для прогулок по морям… Да… — Поскольку его собеседники лишь уныло и молча согласились со всем перечнем удач беглецов, Жуперр продолжил громче и суше: — Как бы то ни было, но они сейчас в городе. Кугурум я поставил в известность. Нам разрешено произвести опрос горожан и выставить негласные посты у некоторых хабулинов. Вот список, — достал он из стола тонкие небольшие листочки. — Ты, Тлуман, займёшься постами у перечисленных здесь хабулинов. Держи! А тебя, Присмет, попрошу наладить опрос. Ты сможешь описать Свима?

— Могу, конечно. Но он не дурак. Наверное, уже побывал в хирургической закалочной и теперь на того, прежнего, не похож. Надо начинать с поиска Ольдима. Его рожа… Он-то со своей рожей, я уверен, не расстанется

— Я об этом уже думал. Поэтому кстати, что десятка два бандитов, ушибленных вами и теми, вернулись в город. Тебе как раз и надо с ними связаться. Вот их список и место постоянного обитания.

Присмет протянул громадную руку и взял клочок плотного иссиня-чёрного листа из мелерона. Внимательно прочёл нэмы.

— Я их не знаю. Эти нэмы могут быть придуманными.

— Так оно, наверное, и есть. Тебе их покажут, а твоё дело выудить у них, что они успели увидеть и узнать после внезапного своего возвращения.

— Так они и сказали.

— А ты подумай, как их заставить выложить перед тобой всё, что тебя и нас интересует.

— Какими методами?

— Любыми, Присмет. Любыми! — жёстко сказал Жуперр и дал понять об окончании встречи.

Наверху шумно поменял позу Сунда…

Камрат вздохнул и с удивлением осмотрел стол. Сегодня он съел едва ли треть вчерашнего, и — наелся.

Чувство сытости, забытое им со времени встречи с бабкой, блаженным теплом разливалось по телу. Его не клонило в сон, а мышцы тела требовали немедленных движений.

Он легко поднялся, без усилий подхватил стол со всем содержимым на нём и переставил его подальше от своего ложа. За столом последовало кресло, скамейка, на которой обычно сидела Калея. Комната стала просторнее, в ней можно было проделать кое-какие упражнения для рук без страха зацепить что-нибудь из мебели. Не потому, что можно будет удариться, а чтобы не поломать её.

Силы в себе Камрат ощущал неограниченные. Взял бы сейчас и… перевернул весь мир…

Самый, казалось, гнусный в его жизни день начинался, как обычно — с вздохов Клоуды и её жалоб на мнимое, так ему опять же казалось, недомогание и разбитость.

Он сказал ей несколько незначащих подбадривающих слов, даже не вникая в их смысл. Да и что вникать, если каждый день, вернее, несколько раз в течение каждого дня приходилось их произносить. В конце концов, все они стали отговоркой, лишены какой бы то ни было теплоты или участия.

Не зная, чем заняться, так как ни к чему не лежала хотя бы малая искра желания, Свим без вкуса поел, лишь ковырнув поданную сестрой еду. Мягкие движения Елины, на его взгляд, отличались нарочитостью, а сияющее лицо от признания Манора полноправным членом семьи — притворством.

Сестра без умолка рассказывала о делах в хабулине, о тех мелких всплесках необычного, что иногда появлялось в стоячей воде мирка, где она провела всю свою жизнь. Отец передал ей качество незамутнённого равнодушия к окружающему родовой дом большому миру. Её не интересовали соседи, городские новости, поэтому из нескончаемого потока слов Свим не мог узнать для себя что-либо полезного. Оттого практически не слушал её сплетни — кто с кем, как и где.

Манор оказался таким же отрешённым ото всего человеком. О таких людях упоминал Малион и называл их болотом, всосавших в себя волю человечества.

Манор так и не исполнил волю Свима встретиться с опритом, прибежавшим в хабулин подлечиться, возможно, после схватки на Сажанее. Но пока муж сестры тянул время, тот опять ушёл из дома, и ждать его можно было здесь не раньше зимы. А зимой…

До зимы надо ещё дожить.

Но какая это жизнь?..

Свим вяло и невпопад кивал головой, изображая из себя внимательного слушателя. Когда Елина непосредственно обращалась к нему и говорила: — А помнишь? И называла имярека, услышанного им впервые или, может быть знаемого, но навсегда позабытого, он морщил лоб, будто вспоминая. Сестра дожидалась от него очередного угуканья и продолжала говорить, говорить, говорить…

И вот в это тягостно-гнусное начало дня ворвался свежий ветер в лице смотрителя дувара, мажурома Нерева. Юркий, ловкий, небольшого роста, с клочком волос на круглой как шар голове и оттопыренными под разными углами ушами, Нерев неожиданно возник перед Свимом. Взволнованный и решительный.

— Хозяин, у нас появился незваный гость! — сказал он звонко. — Как он проник в дувар, а затем в сокровищницу, не знаю. Мы его поймали. Говорит, что пришёл к тебе от… — смотритель дувара споткнулся и с пренебрежением к малому нэму того, кто послал незнакомца, досказал: — От какой-то Калеи…

Реакция хозяина его потрясла не меньше, чем проникновение чужого в дувар без его, смотрителя, ведома.

— Что?!. Где?!. — Свим сорвался с места и кинулся в сокровищницу.

От недавней меланхолии и невесёлых мыслей не осталось и следа. Сердце его бешено стучало. Наконец-то!..

В сокровищнице, где как в своеобразном музее были собраны раритеты семьи, он застал молодого, но серьёзного человека, дурба, с увлечением рассматривающего реликвии Еменковых. За ним неотрывно следили три пары глаз людей Нерева, поставленных на страже.

Свим взмахом руки отослал стражу и прикрыл дверь перед самым носом сунувшегося за ним смотрителя дувара. Вопросительно посмотрел на незнакомца.

— Вы, Свим?

— Да, — подтвердил своё придуманное имя Еменков.

— Меня к Вам послала… Калея.

Свим кивком подтвердил, что знаком с ней.

— Она просит Вас прийти к ней и к… Камрату.

Имена посланцу давались с трудом, и он тщательно выговаривал их. По-видимому, до сего дня он не знал таковых.

— Когда?

— Сейчас, — на бесстрастном лице молодого человека появилась упрямая чёрточка, словно перечеркнувшая его высокий чистый лоб. — Они ждут!

— Подождут! — Свим остался верен себе, но, помедлив, уточнил: — Я быстро.

Быстро не получилось.

Он уже выходил из сокровищницы, как туда влетела Клоуда. Как ни велик был хабулин, а новости в нём распространялись куда как стремительно — несколько минтов, и все обо всём знают.

— Что случилось? — спросила она, но Свима интонация, с какой она произнесла эти слова, не обманула. Она явно уже знала, кто и, возможно даже, зачем пришёл.

— Ничего, — как можно безразличнее отозвался он, закрывая собой посланца от ауны, рыскающей беглым взглядом по сокровищнице. — Калея зовёт. Сходить к ней надо.

— А я?

— Но, милая… Она зовёт только меня. Да и не надо тебе сейчас куда — либо ходить. Я схожу и вернусь. Расскажу что там и как.

Свим говорил как можно беззаботнее, но в нём уже закипала негодование на Клоуду от её непонимания, что так оно и есть: зовут только его.

— Но, Свим…

— Кло, мне надо идти. Меня и здесь и там ждут, — он попытался обойти её.

— Я пойду с тобой!

— Кло, опять? — посуровел Свим. — Зачем тебе там быть? Ты — ауна, и ждёшь ребёнка. Тебе нельзя волноваться и бегать по подземелью. Всё, Кло!

Он, наконец, обошёл её и, не оглядываясь, направился в свою комнату. Его душила досада. Всё-таки у Кло есть плохая черта. Знает, что он всё равно не возьмёт её, но будет канючить, пока на неё не прикрикнешь. Вот и сейчас испортила приподнятое настроение от предстоящего визита к Калее.

Через четверть праузы Свим, одетый по-походному (мало ли что может там произойти, вдруг, надо будет куда-нибудь направляться вне города) был готов следовать за посланцем куда угодно, лишь бы сменить обстановку и не видеть укоризненного взгляда Клоуды.

Собираясь, он даже не подумал о возможных происках Тескома, не насторожился, поскольку все эти дни с нетерпением ожидал обещанной встречи с Калеей. Хотя не раз и не два размышлял о подобном ходе тескомовцев.

В этой организации были настоящие специалисты по таким вопросам, так что можно было ожидать от них всего. А тут, увидев посланца и приглашение к Калее, позабыл обо всём.

Да и само появление молодого дурба было окутано тайной, так перепугавшей Нерева, на зубок изучившего за долгие годы службы, доставшейся ему по наследству от отца, хабулин и его дувар со всеми ходами и выходами из него. Все они у него имели внутренние запоры, а внешние знали только он и Свим, да ещё Елина, конечно. Значит, те, пославшие за ним, обладали сведениями о защитных системах его дома, либо способами вскрывать эту систему по своему желанию и без его ведома.

Но ничего подобного о таком Свим никогда не слышал.

Хабулины имели чаще всего естественную защиту, сформировавшуюся за длинные промежутки времени. Это и капитальные стены, и обвалы осадочной породы, завалившие древние улицы или проходы между домами. Там, где можно было подойти к хабулину непосредственно, были устроены вечные двери. Они всегда закрывались со стороны дувара кодовыми замками. Их можно было открыть, лишь зная код. Но чаще всего использовались примитивные засовы, так что извне нельзя было через них проникнуть в дувар без предварительной договорённости с хозяином хабулина или смотрителем дувара. А поскольку Еменковы жили замкнуто, то порой двери не открывались десятками лет.

Свим, как все многоимённые, свято верил, что вскрыть какую-нибудь дверь и тайно пройти в его хабулин тескомовцы не могли. Тогда кто же смог это сделать, что молодой дурб стоит вот, перед ним, хмурит лоб и терпеливо ожидает, когда человек, за которым его послали, будет готов пойти за ним?

Напрашивался вывод. Существуют, может быть, более могущественные силы, чем Теском. И эти силы стоят за Малионом, Калеей и Камратом…

«Как там этот мальчик?» — подумал Свим. — «Отмылся, отъелся, наверное, и опять занимается с бабкой хапрой?»

Впрочем, памятуя предположения Харана и то, каким перед ним предстал Камрат во время расставания, Свим мог предполагать, что с мальчиком произошли какие-то изменения.

Свим позвал за собой Нерева, дабы тот знал, где образовалась брешь в его крепости. Молодой человек с невозмутимым лицом выслушал решение Свима, отозвался односложно:

— Да, конечно…

И уверенно направился по переходам и лестницам древнего дувара, вселяя в Нерева тревогу и подозрение. Кто мог описать так подробно путь этому (он его стал уже ненавидеть) посланцу? Ведь он идёт там, где мало кто ходит даже из своих, а и попади они сюда, начнут плутать. А этот… Будто каждый день тут ходит!

— Здесь, — указал молодой дурб на замаскированную под одну из аляповатых нашлёпок в виде розеток дверь.

В его руке появилась тонкая пластинка. Он приложил её к стене рядом с дверью, они раскрылись настолько, чтобы в них мог протиснуться громоздкий Свим. Пластинку молча вручил ошеломлённому Нереву. Об этом входе в хабулин он знал, естественно, но в семье Еменковых считалось, что этой дверью, якобы, никто никогда не пользовался и она никуда не ведёт. А если и есть какой-нибудь выход, то только в тупик.

Также уверенно посланник вёл Свима по мрачному неухоженному подземелью, лишь кое-где освещённому вечными светильниками, да и то в полнакала. Если здесь кто-нибудь и ходил, то очень редко. Во всяком случае, в освещённых местах можно было видеть только одинокий след посланника, ведущий к хабулину Еменковых.

Свима заинтриговал этот подземный ход, но и раздражал тем, что он впервые узнал о нём. Появилось твёрдое желание проверить все свои двери и узнать, куда от них ведут подземелья. Как только вернётся назад, решил он, так с Неревом обойдёт дувар и наведёт ревизию входов и выходов.

Шли довольно долго, едва ли не полпраузы.

Наконец, он сидел за тяжеловесным на вид невечным столом в компании приветливо встретившей его Калеи и владельца хабулина, представившийся как Кате Кинг Ктора.

Широкий в кости и жестах, Кате излучал всем постоянную улыбку знакомого человека. Он аппетитно облизывал полные губы. Его светло-голубые глаза под слегка припухлыми веками с хитринкой посматривали на Свима.

— Подождём ещё кое-кого, — предупредила Калея.

Свим терпеливо ждал и непроизвольно отвечал на улыбку Кате.

Дверь в комнату с лёгким щелчком отворилась, в неё вошёл Ольдим.

И Свим…

Ольдим не ожидал от себя такой радости при виде ухоженного и приглаженного Свима, хотя и одетого в походную одежду. Эмоции встречи полностью исказили его лицо — оно расплылось на отдельные, не связанные друг с другом, фрагменты.

— Фу, на тебя, Зинема! — надула дряблые щёки Калея. Она назвала родовое имя Ольдима, что тут же испортило ему настроение. А Калея не унималась. — Тебя страшно показывать даже в Заповеднике Выродков. Ты бы выбросил из головы эту блажь. Стань человеком, а не карикатурой на него!

Ольдим в душе помянул Край.

Последнее время все, вдруг, словно сговорились, стали видеть в нём не какого-то инега, а именно Зинему Зембу Зуберкана. И при том тыкают ему пальцем в лицо. Всем оно, опять же вдруг, стало неприятным и неправильным.

По поводу всех он, конечно, преувеличивал, но недавняя стычка с Малионом ещё жила в памяти и жгла самолюбие. А Калея сейчас подбросила дров в это пламя.

— Вот что… — начал он было вызывающе.

Ему хотелось высказать начистоту своё мнение о тех, кому вольно трепать его родовой нэм, где и когда попало. Тем более что он сам от него отказался и постарался позабыть навсегда. Высказать тем, кому не нравиться его обличие. То есть поставить всех на место и не указывать ему, что делать.

Хотелось, но он остановился на полуслове.

Он не знал, как обращаться к этой старой посудине, имеющей, по всей видимости, самое прямое отношение ко всему тому, что окружало его, и чем он занимался в недавнее время. Не называть же её так, как называл Камрат, — бабкой Калеей или просто Калеей. Она явная многоимённая, и кто знает, насколько высок её нэм. Как бы он сам не относился к своему настоящему имени, многоимённые всё же были ему намного ближе, чем иные, ибо всегда ощущал впитанное с детства почтение к ним.

— Так что? — спросила и улыбнулась Калея, покрываясь при этом ещё большим числом морщин.

— Свим, я рад тебя видеть! — быстро перестроился Ольдим, справедливо считая пока что не вступать с Калеей в словесную перепалку.

— Я тоже, — отозвался Свим.

— Его зовут Ертон Естифа Еменков, — заявила Калея, показав на Свима.

— А-а… — Ольдим опять потерял своё лицо.

Свим тоже хотел рассердиться на Калею, но неожиданно рассмеялся, настолько развеселило его необычное представление. Ведь их, его и Ольдима, знакомили вновь.

— Я тоже сказал «а-а…», когда услышал твой настоящий нэм. — Свим почмокал губами. — Сколько себя помню, знал всякие небылицы о Зинеме, сыне Зембы, из славного рода Зуберканов.

Разъехавшиеся по лицу глаза Ольдима с жутковатой прямотой уставились на Свима. О Еменковых он тоже, разумеется, слышал многое, но во всех слухах и россказнях о них превалировало одно — Еменковы обжоры, нелюдимы и многожёнцы, в тайнах дувара которых, как будто, таятся неведомые многим чудеса техники далёкой старины.

Но Свим начисто разбивал сложившийся об Еменковых стереотип. Какой же он обжора? И уж совсем не похож на нелюдима. И Клоуду он взял в качестве своей ауны по любви. Вот тебе и Еменков!

Чуть позже, когда они обменялись незначащими репликами по поводу нового знакомства, Ольдим решительно потребовал:

— Тогда и вам, уважаемые, стоит назвать свои настоящие нэмы.

— Само собой. Я — Зарима Зенда Задарак

— О! — воскликнули дурбы и от неожиданности в знак уважения к такому нэму привстали.

Ольдим это имя впитал с молоком матери. В его молодости о Зариме говорили столько, что впору было думать, что в Сампатании и за её пределами нет больше женщин кроме неё.

А Свим знавал этот нэм, так как будто бы его дед когда-то её видел и оставил о том запись в домашнем музее-памятнике. Но, пожалуй, он больше был поражён поведением Ольдима — такого уважения к Калее он от него не ожидал.

— Садитесь, — просто сказала Калея. — Надеюсь, выйдя отсюда, вы позабудете это имя. Как оно было забыто ещё до рождения Ертона. Пусть вне этой комнаты для вас я останусь Калеей.

— Кате Кинг Ктора, — назвался мужчина, но Ольдиму показалось, что он назвал всё-таки не настоящее своё имя, а подставного хозяина хабулина — инега.

Его сомнение строилось на том, что уж очень редко инеги имели родовые хабулины с дуварами, достойными соперничать с владениями гитов. А в распоряжении Кате Кинга Кторы подземелий было, пожалуй, больше известных до того Ольдиму, а повидал он их во многих городах не только Сампатании, но и у разных многоимённых.

Как ни был Ольдим поражён именем Калеи, он, тем не менее, сказал:

— К сожалению, Ваш нэм, уважаемая, Зарима, мне ни о чём не говорит. Я услышал его впервые. К тому же, Вы, наверное, прекрасно знаете, что говорят об этой необыкновенной женщине.

Она кивнула головой, но пояснений никаких не дала.

— Нам надо с вами поговорить, посоветоваться, — сказала она. — Вас усиленно разыскивает Теском. Вы как будто знаете, почему… Да, из-за Камрата. Мы, как можем, охраняем вас. Но в город сейчас вернулись многие оприты, чтобы подлечиться, и тескомовцы, которых вы обидели, — она покривила губы в усмешке, — на Сажанее. Все они видели вас и…

— У меня один такой оприт уже появился, — мрачно заметил Свим. — Но опять сбежал прежде, чем я смог с ним поговорить.

— У нас тоже. Но это наши люди. Они, не зная вас, довольно точно описали тебя, Ертон, а уж тебя, Зинема, они просто живописуют. Правда, некоторые думают, что ты чей-то ручной одур, либо вообще путр…

— Ну и что? Что нам делать? — Свим почему-то почувствовал раздражение. В конце концов, он многоимённый, и Тескому, находясь в своём хабулине, не по зубам. В его распоряжении десятка два людей — их можно вооружить. К тому же не менее полусотни выродков. Некоторые из них, как К”ньец, например, владеют мечами и кинжалами. Да и кугурум, сложа руки, сидеть не будет. — Нам что теперь, сесть в осаду и носа из дома не высовывать?

— Почему в осаду? — удивлённо округлила глаза Калея. — Разве тебе нравиться безвылазно сидеть в хабулине?

Вопрос её больно задел Свима, так как касался только его переживаний и неудовлетворённости, а она так просто говорит об этом.

Он помрачнел, наморщил лоб, но не знал, что сказать в ответ: согласиться или, наперекор самому себе, восторженно заявить, что всё время, пока бродил по бандеке, мечтал об уединении в родном доме и спокойной жизни. Она же не поверит! Она такая же, как Малион, и знает, наверное, всю его подноготную.

Второй раз, в течение короткого времени, Свим пережил чувство полной растерянности перед лицом совершенно чужих ему людей, знающих о нём больше его самого.

— Мне сидеть в хабулине не нравиться. Да. Но какое дело Тескому до меня, если Камрат уже дошёл до Примето, и вы, надеюсь, хорошо спрятали мальчика. Кстати, они искали не только его, но и тебя, Калея… Зарима. И не нашли, как я вижу.

На мгновение морщины на лице женщины расправились, и взору Свима открылся образ энергичной гордой красавицы, каковой Калея была, наверное, лет сто пятьдесят назад.

— Ты прав, — сказала она, вновь превращаясь в старуху. — Но не во всём. Ты слишком много знаешь. О нас, Гелине… Ты посвящён в тайну миссии Харана к Суременным горам. А Клоуда — пилот-тескомовец. Кроме того…

— Клоуда была пилотом, — поправил Свим.

— Теском редко прощает тем, кто без его ведома позволяет себе покинуть ряды его бойцов. Тем более, перешедших на сторону преследуемых им. А ты, взяв под опеку Камрата, навсегда останешься для Тескома преследуемым.

— Но почему? Или он и в правду Три-Бланка, как уверял меня Малион? Но даже если это так, то…

— Малион говорил тебе о Камрате, как о Три-Бланке? — Калея переглянулась с Кате Кинг Кторой. — Что именно он говорил?

Свим вначале без охоты, отчего Калеи пришлось понукать его, потом увлёкся и рассказал о разговоре с Малионом при подготовке вывода Шельмы из подземного ангара.

— Вот и всё…

Последние слова Свима оборвались молчаливой паузой. Хозяева красноречиво переглядывались.

Калея задала ещё несколько вопросов, Свим ответил машинально, не придавая своим словам и порой резким репликам Камеи значения, когда она отрицала всякую связь с Малионом, а потом поговорили о Шельме… Спросили — ответил. Может быть, из-за того, что был занят другими мыслями.

— Ну, а я? — нарушил вновь возникшую тишину Ольдим. — Мне тоже угрожает Теском?.. Так он мне всегда угрожал… И что? Я вот сижу перед вами. А Теском… — Ольдим покрутил пальцами и словно поставил точку в разговоре: — Теском есть Теском!

— К сожалению, Зинема, Теском всегда видел в тебе только некую неудобного для него изгоя, под которого ты себя чистил. А сейчас ты знаешь Свима. Тебе не обезличиться на его подобие. Еменковы, как ты знаешь, всегда считались людьми мало кому известными, поэтому Ертон мог бы ещё долгое время оставаться не узнанным. Ты же теперь основная улика против него. Начало цепи, первое его звено, дёрнув за которое, Теском дойдёт до последнего звена этой цепи. До Камрата.

— Меня не так-то просто дёрнуть! — с вызовом заметил Ольдим, но в глубине души был с доводами Калеи согласен. — И потом… Я могу уйти из города.

— Куда? В Сох?

— Не обязательно… Там уже сейчас Теском рыщет, если ему надо меня найти. — Калея кивнула. Ольдим помедлил, спросил: — У вас что, есть какое-то предложение?

— Есть, — с жёсткими нотками произнесла Калея. — Для того я вас с Ертоном и позвала.

Свим тяжело вздохнул. Не нравился ему разговор. Опять кто-то, сейчас вот Калея, то бишь, Зарима Зенда Задарак, навязывала ему своё решение, придуманное и продуманное без его участия. Опять его хотят использовать в своих интересах. Опять над ним хотят установить контроль. При этом, загоняя в угол намёками, да что там намёками — в лоб об опасности со стороны Тескома, пожелавшему любыми способами достать Камрата, то есть Три-Бланку, чтобы через мальчика вершить какие-то свои, непонятные делишки. И во всём этом он оказался как бы крайним.

«Мутные звёзды!» — воскликнул он про себя. — «Думал о свободе, идя сюда, а попал…»

Он заёрзал в тяжёлом вечном кресле, простоявшим здесь, может быть, тысячелетия. Калея обожгла его взглядом. Она, наверное, как и Малион, могла проникать в мысли собеседника. Свим непроизвольно поёжился и сжал пальцы в кулаки.

— Так что вы предлагаете? — нетерпеливо спросил Ольдим, ему не понравился жёсткий тон Калеи, как если бы она уже распорядилась им, а он не имеет права что-либо сказать против её решения.

— Сейчас, — сказала она и словно к чему-то прислушалась. — Не торопись, Зинема. Нам для беседы нужен ещё один участник… Он уже на подходе.

Дверь в комнату открылась, и в неё, пригибая голову под притолокой, ввалился громадный молодой человек. Он быстро оглядел сидящих в комнате людей, залучился радостной улыбкой на прекрасном, без изъянов, лице, и воскликнул:

— Свим!… Ольдим!… Наконец-то!..

— Грения, если ты ещё раз пристанешь ко мне с этим, мы рассоримся! Ну что ты нашла в этом мальчике? Он же младше тебя лет на десять… Пусть на восемь. И кто бы он там ни был, он ещё — мальчик. Совсем ещё маль-чик!

— Харан говорил…

— Он предполагал… — Гелина запнулась, грусть омрачило её лицо: «где ты, милый Харан?»

— Нет, он знает! — Грения капризно притопнула ногой.

Гелина вздохнула.

— Но, Грения. Я не знаю, где он сейчас. Я даже не знаю, где Харан. Где Свим, где Жариста, где все…

— Они же обещали… — плаксиво сказала Грения.

— Никто нам ничего не обещал. Да и если обещали, то не тебе, а мне… Сама посуди. Зачем ты им всем? Свиму, Харану, да и… Камрату?.. А что — Камрат? Он, быть может, и хотел бы с тобой и Думарой поговорить, но так же, как и ты, наверное, дальше хабулина или где там его сейчас определили, шага шагнуть не может. Пойми, пока за нами с тобой и за ним охотиться Теском, лучше отсидеться в дуварах и нигде не показываться.

Теперь от её слов вздохнула Грения.

— Так надоело здесь! Никуда не выйти, никого не видеть, — на её глазах навернулись слёзы. — Так можно всю жизнь просидеть и никогда не иметь детей.

— Что, что?! — широко раскрыла глаза от удивления Гелина. — Каких ещё детей? Ты это… Тебе ещё всего двадцать три года… Пусть больше. А ты уже о детях!

— Тебе было всего двадцать восемь, а у тебя уже был Харан.

— Так двадцать восемь, а не двадцать три. И не будем же мы, надеюсь, тут отсиживаться пять лет.

— А если будем?

— Ну что ты, Грения! Скоро всё изменится. А не изменится, сбежим куда-нибудь, а?

— В руины! — глаза Грении засветились. — Соберём всех наших и… Нет, мы не сбежим, — закончила она грустно.

— Ещё как сбежим!

— А твой ребёнок?

— Какой ребёнок? — задохнулась Гелина.

— От Харана. Какой ещё? — надула губы младшая гита.

Гелина долго не могла прийти в себя. Что ждёт ребёнка, она сама узнала только что, а о том уже известно даже Грении.

— Откуда?.. Откуда ты знаешь?

— А, все знают, — будто о безделице поведала Грения. — Да и что в этом особенного? Вы с Хараном…

— Грения!… Что тебе дался Харан?.. Тебе вредно общаться с взрослыми женщинами.

— Я и без них всё знаю. Они такие же, как и ты. Только шепчутся. Вот Жариста…

— Это она тебе наговорила обо мне?

— Почему наговорила? Она вообще говорила обо всём. И ты тут ни при чём… В конце концов, должна я знать всё. Я тоже буду женщиной…

— Грения! — схватилась за грудь Гелина. — Слышал бы нас твой отец, он опять бы сказал, что мы — странное поколение… Он так говорил. Мол, последние примерно пятьдесят лет родятся люди, не похожие на своих родителей.

— Мы-то с тобой похожи, — недоверчиво произнесла Грения. — Что они, то и мы.

— Мы не похожи на них не лицами, а в другом. В нашем поведении, в мыслях. Мы, то есть наше поколение, меньше прячемся в домах и хабулинах, а выходим чаще на улицы и даже за койну. Будто бы стало больше опритов, как себя называют бандиты, а так же бойцов Тескома, хожалых, лесовиков и изгоев… Мы вот с тобой… И Харан, и Свим, и Камрат тоже такие. Непоседы. Из странного поколения. И даже этот дурак Зиберлан… Оттого его восстание.

— Он противный, — делая гримаску на лице, веско заявила Грения. — Всем улыбался, а глаза злые-презлые. Он всех укусить хотел.

— Он меня хотел. Но чтобы я, гита…

— Ну, да, с Хараном…

— Ты, Грения, ещё не знаешь, что такое любовь. В любви нет гит и ухропов, а есть двое — влюблённых друг в друга.

— Я знаю, не рассказывай.

— Да что ты знаешь? — Гелина округлила глаза и следом почти шёпотом спросила: — Камрат?

— Камрат, — так же не громко подтвердила Грения и поникла головой: — Он…

— Ой, Грения!.. Мы и вправду из странного поколения. Он же на пять или больше лет тебя моложе. И ростом ниже.

— Ну и что? Через тридцать лет, когда мне будет пятьдесят, — девушка помолчала, по-видимому, представила для себя вечность этих лет, — а ему сорок пять… Какая разница?

— Смотрю, ты уже всё обдумала. Бедная девочка… А как к тому относится сам Камрат?

— Поэтому мне его и надо видеть…

Жуперр мрачно рассматривал свои руки, свободно брошенные на стол. Ноготь большого пальца на левой руке расслоился, и белый его кант резко контрастировал с глянцем всего ногтя. Это сбивало руководителя Тескома с мыслей. Они так же расслоились, разбежались, являя то одно, то другое, отнюдь не приятные ощущения.

Тóлпы людей и путров проникли в город, оттого шёл уже десятый день усиленных поисков — и безрезультатно.

Мелькнул Еменков и снова исчез. Отец Гелины ведёт себя так, будто не его дочь была со Свимом и Камратом. Впрочем, он с самого начала не верил Присмету — мало ли что ему могло показаться. Были ещё Ольдим и настоящий торн…

— Ольдима не найдёте, — авторитетно заявил Присмет. — Он либо затаился в такой щели, что понадобиться год на поиски, либо он уже сбежал из города.

— Куда? — со слабой надеждой спросил Жуперр.

— Да хоть куда.

— В Сох?..

Если бы тескомовец знал, что всего в десятке канторов на глубине почти сотни берметов почти слово в слово повторяется разговор Камеи с Ольдимом.

— А что у тебя?

Тлуман поёжился. Жил он себе до не давнего времени, не тужил, исполняя роль правой руки Жуперра. Всегда был точен, краток и всеведущ. Любое распоряжение предводителя Тескома исполнял мгновенно, пока… Пока не началась эта дурацкая гонка за мальчишкой, а теперь не менее бессмысленный поиск его в громадном городе, изобилующим норами, подземельями, лазами и другими укромными местами, где может затеряться не только одиночка, но и целый гурт.

И вчера, и позавчера, и третьего дня он не мог порадовать Жуперра каким-либо обоснованным известием. Сегодня — тоже, если не считать одной странности, замеченной доброхотом, помогавшим тескомовцам.

— Он утверждает, что в дом Кате Кинга Кторы ночью вошло не менее двух десятков вооружённых людей. Дурбов.

— Когда?

— Недавно.

— Точнее! — потребовал Жуперр.

— Месяц назад или больше.

— Тлуман, что за игру ты устроил? Так, когда это произошло? Месяц? Или насколько больше? Что он говорит?

— Он, — Тлуман вытер губы, сознавая, что сказанное им сейчас может быть не так понято Жуперром, — плохо ориентируется во времени… У него с памятью неприятности. Не перепутал ли он, что эти люди могли прийти десять дней назад. Вот я и думаю…

— Не перепутал. В дувары Кате Кинга Кторы кто-то и вправду проник ещё до наводнения. Но вот ушли ли, не знаю.

— Уходят и приходят снова, — подал голос Присмет. — Но среди них нет тех, кого мы ищем.

— А что за люди? — Жуперр помедлил. — По твоим сведениям?

— В большинстве хожалые. Много их застряло из-за неурядицы в бандеке и половодья.

— Дворы путров тоже забиты… — добавил Тлуман.

Жуперр соединил кончики пальцев рук, покачал головой.

— И что мы имеем? — задал он вопрос и тут же на него ответил с гримасой гнева и брезгливости: — А ничего мы не имеем! Одно к одному. Город переполнен сверх меры чужими. В кугурум жалуются — системы обеспечения работают с полной нагрузкой и всё равно многого не хватает, закалочные заняты сутками, на улицах бродят целые гурты, вступают в драки с другими… — Жуперр погрузился в долгое раздумье. — Что ж… День-два и можно ожидать оттока, но… — он опять задумался. — Они, естественно, все не пойдут… как все, а полезут через лазы и койну. Поэтому, Тлуман, подготовь весь наличный состав наших бойцов…

— Весь? — изумился Тлуман.

— Я сказал — всех! Перекрыть все лазы, оставить для выхода только одни ворота. Подумай какие. И поставить к ним не менее крина. Направить патрули по улицам… С кугурумом я договорился. Они там тоже сидят как в осаде. И вот ещё что. Тебе, Присмет, пора избавиться от чувства вины и мыслей о неудачах последних дней. Подойди к поиску по всем правилам Фундаментальной Арены. — Жуперр усмехнулся. — Вы это хорошо умели делать. Разыщи своих агентов. Дай задание. Пусть ищут изменников вашему делу. То есть Свима и Ольдима.

— Изменников? — вскинул брови Присмет.

— Именно! Это они, Свим и Ольдим, выдали Тескому своих товарищей. Это они…

— Стоп! — вздыбился бывший Координатор Фундаментальной Арены. — Мы, к вашему сведению, дураков не держали. Да и агентура была известна узкому кругу правления организации. Так что ни Свим, ни Ольдим ничего не могли знать о других агентах. Кроме того…

— Что с того! — с непонятной для Присмета весёлостью в голосе воскликнул Жуперр. — Вот именно, не дураков. Дурак-агент не смог бы проникнуть и выкрасть картотеку или что там у вас было. А эти двое, тайные осведомители Тескома… А почему бы и нет? Так вот, они сумели это сделать!

Присмет с интересом вслушивался в развитие темы и с таким же интересом изучал лицо старого тескомовца. Оно выражало вдохновение.

— Любопытная версия тому, что произошло с Фундаментальной Ареной. Однако Свим и Ольдим — этоявные псевдонимы, а их имена…

— Ну и что из того? Ваши агенты знали или слышали о них именно под этими именами.

— Это так.

— Вот и попробуй! Все, конечно, не поверят, но какая-то часть кинется на их поиск с жаждой отмщения. Впрочем, пусть не увлекаются. Нам они нужны живыми. Живыми, Присмет!

— Это понятно, — с неохотой отозвался бывший фундаренец.

Ему не хотелось начинать всё сначала. Новые тревоги, лишние движения и волнения, а он устал. Ему хотелось вернуться домой, узнать о сыне, да и вообще хотя бы на время позабыть обо всём том, чем он занимался последние десять лет.

— Договорились! — прихлопнул ладонью Жуперр. — Я тебя не держу. А ты, Тлуман, останься!

Присмет тяжело поднялся, почти доставая головой ложного потолка, за которым пристроился Сунда. Он мог бы одним рывком вытащить незадачливого телохранителя Жуперра вместе с его вонючим арбалетом, запрещённым к употреблению тысячи лет назад. Однако появляются люди обличённые властью, готовые всеми правдами и неправдами шагнуть за черту недозволенного, противного разуму и традициям.

Жуперр, поди, думает сохранить роль Сунды в тайне, но о нём знают не только все тескомовцы, но и другие, кому это знать не следовало бы. Потому что, если можно Тескому, то почему нельзя вооружиться агретами бандитам, лесовикам, изгоям, хожалым?..

«С кем связался?» — горько подумал Присмет, ударом кулака открыл дверь и вышел, не заботясь — закрылась ли она за ним или так и осталась распахнутой настежь.

— Ты за ним последи, — наказал Жуперр ровным голосом Тлуману, когда тяжёлые шаги «Куска Мяса» удалились. — Не нравиться он мне… И закрой дверь!

Глава 6

Свим покидал хабулин Кате Кинг Кторы со смешанным чувством недосказанности, неуверенности и уныния. Долгое общение с Калеей, Ольдимом, с преобразившимся до неузнаваемости Камратом и хозяином дома утомили его. Не столько сам разговор утомил, сколько его содержание. Развеялись некоторые радужные и туманные надежды, питавшие Свима всё то время, пока он ожидал обещанной встречи с бабкой малыша и самим Камратом.

Свим шёл за проводником, возвращавшим его домой незнакомыми переходами подземелья, думал и вспоминал. А, вспоминая, удивлялся — сколько всего было наговорено, а он словно отсутствовал при этом…

Нет малыша, истаяли и надежды. Правда, неясные самому Свиму. Но зато теперь понятно, что никогда ему, похоже, не быть свободному человеку, поскольку нет таких организаций, где свободные действия, как способ служения каким-нибудь идеям, поощрялся бы.

Так случилось и сегодня.

Не стало надежд, а есть предложение, подобное обязательству — стать одной из мелких винтиков неведомой, но крепко свинченной системы с развитой структурой, иерархией и целями…

— Случилось так, Еменков, — безапелляционно заявила Калея, — что ты оказался по иронии судьбы… не знаю, почему… Ты же побывал у Индриса в Керпосе? И он тебе сказал, что ты скоро окажешься в центре назревающих на Земле событий. Ведь так?.. Так, Еменков. И это за тобой охотиться Теском. Ведь это ты увёл из-под его носа не только Три-Бланку, но дочь и канилу правителя бандеки — Гупака Гделина Гамарнака. Это ты устроил им побоища и другие неприятности, от которых они до сих пор не могут прийти в себя. Но не только это. Ты им нужен, чтобы через тебя узнать, куда скрылись или где спрятались Три-Бланка и я.

Она чётко низала слова и не сводила с него глаз, проникающих взглядом, казалось, в мозг, сердце, в каждую клетку его естества и везде оставляла свой след, смыть которые не удавалось.

Свим хотел возмутиться тому перечислению свершённых им деяний против тескомовцев. Не он, а его, и Калея о том прекрасно знает, втянули во все эти передряги. А Индрис… так мало ли кто что говорит!

Он хотел возмутиться и… промолчал. Так как вспомнил: ото всего этого он получил незабываемое удовлетворение своей ищущей приключений натуре. Два весенних месяца по насыщенности событий и риску превзошли все когда-либо случавшиеся с ним до момента встречи с Камратом. Он нашёл Клоуду, ауну в свой хабулин.

Одно это стоит дорого!..

И даже эти два странных типа, что решили из корысти использовать лаз в стене Керпоса явились нежданно-негаданно сразу после столкновения с Камратом при выходе из города, где обычно сторожить тайные ходы не приходило никому в голову, кроме, конечно, Тескома, если они проводили с разрешения кугурума на кого-то облаву.

Ещё больше стал смущать Свима его разговор о Малионе и Невлое. Калея поинтересовалась ими как бы мимоходом, а когда он рассказал… Что он рассказал? — силился вспомнить Свим. Ну, да, он сказал, что Малиону было известно о ней, Калее. Она его тут же оборвала, сказав сухо:

— Мы никого к вам навстречу не посылали. Малион и Невлой нам не известны. И тритундовые мечи мы делать не умеем.

— Но как же? — он даже рот от неожиданности открыл. — Они уверяли…

— Мы их не знаем! — сказала, как отрезала, Калея.

— Тогда кто они? Добрые духи?.. Визинги?..

— Не-зна-ем… А вот о Шельме я что-то слышала. — Калея прикрыла глаза. — Да. Ещё в молодости. Сажаней тогда был посещаем горожанами. Такое тогда возникло увлечение. На острове тогда можно было увидеть остатки древнего города. Там, в поселении… Людей и путров на сто, наверное. Там бытовала легенда о Шельме, корабле, что мог плавать по воде и под водой, летать и двигаться по суше. Только надо знать заветные слова… Послушала вас и поняла, не легенда то была. И те слова, оказывается, кто-то знает и пользуется ими.

— Шельма-Шельма… — произнёс Свим и пояснил: — Надо дважды назвать её имя. Она — яхта. Так говорил Малион…

И это было ещё не всё.

Правда, Ольдим что-то ещё пытался выяснить, но Калея, в конце концов, метнула в него такой взгляд, что Ольдим перекосил своё лицо и заткнулся, словно его рот мгновенно наполнился невесть чем.

— Вы услышали от меня необходимое, чтобы принять правильное решение, — сказала она. — А оно таково. Вам надо покинуть город. И чем дальше вы от него уйдёте, тем лучше будет и для вас, и для Три-Бланки.

— Ты для того меня здесь держала? — возник Ольдим.

— Я, Зинема, ещё не всё сказала. Ты мог заметить, что ты находился в дуваре не один, а в компании семнадцати молодых дурбов.

— Ну и что мне до них?

— А то, что мы предлагаем тебе и Свиму возглавить их в поиске Скалы и взять с собой Три-Бланку.

— Я так и знал, — с досадой проговорил Ольдим, — что одной сказкой дело не кончиться. Три-Бланка, тритунды, Шельма… Ты уверена, что эта пресловутая Скала существует?

— Да!

— А я нет! И вот почему. Только на моей памяти её искали раз двадцать. Это только те, кого я знаю. И большая часть тех, кто её искал, не вернулись, а тем, кому повезло вернуться, не помогли даже закалочные, и они попадали под строгий контроль Круга Человечности. А там, сама знаешь, не церемонятся.

— Нам это известно. Но нам известно и другое. Скала существует, мы знаем даже её координаты с точностью до десяти свиджей. Кроме того…

Вот тут-то Свим не выдержал.

— О какой Скале речь? Неужели о Скале Перехода в другие миры? Вернее, об Узле Перехода?

— О ней, — подтвердила Калея.

— Вы в это верите?

— Ты что, проснулся? — вперил в него Ольдим свои разноцветные, разно великие перекошенные по лицу глаза. — Я им о том и толкую! Я тоже не верю!

До того молчаливый и словно заторможенный Кате Кинг Ктора, чьё присутствие как будто ничего не решало в переговорах между бывшими фундаренцами и Калеей, вдруг оживился. На его полноватом лице обозначился интерес к присутствующим и разговору.

— Она существует точно! — сказал он мягко, но с той непоколебимой уверенностью, которая может быть только у знающего человека. — Другое дело, как до неё добраться…

— Зачем? — вступил в разговор Камрат.

После бурной встречи с друзьями, с трудом поверившим, что перед ними не какой-то зрелый муж с полновесными мышцами и соответствующим обликом, при том почти на голову выше Свима, а недавний малыш, Камрат уступил место Калее вести переговоры.

— Я только что подумал об этом, — добавил свой голос Ольдим. — Зачем она нам?

— Отвечу, — Калея подпёрла рукой подбородок, задумалась. — Ты вот, Зинема, напомнил о предыдущих попытках. — Ольдим кивнул головой. — Но скажи, когда случилась на твоей памяти первая такая попытка?

— Ничего себе вопросик! Я уже забыл, когда родился.

— И всё-таки, — настаивала Калея.

Глаза Ольдима сбежались к крыльям носа, уши поползли к макушке, а рот уровнялся с подбородком, отчего нижняя челюсть куда-то пропала.

— Н-да, — наконец, сказал он. — Пожалуй, это была попытка Лисмы из Бусто. Он пошёл берегом Крапатского залива. С ним пошли семь или восемь разумных, из них ещё двое людей… Да, это был Лисма. Я его хорошо знал.

— И когда это было?

— Если Лисма, то лет сто двадцать тому назад… Дай-ка, посчитаю.

— Не надо. Лисма направился к Болоту Второму и вправду берегом залива сто четырнадцать лет назад.

— Ты знаешь?

— Знаю. Но знаю и то, что последняя такая попытка случилась восемьсот семьдесят шесть лет до Лисмы.

— Ну да? — не поверил Ольдим и повернулся к Свиму, ища поддержки, но тот не мог ничего сказать, так как всё, о чём здесь говорилось, он слышал впервые.

— Так оно и есть, — подтвердил Кате Кинг Ктора. — Ходил Зувер. Вернулся один…

— После Лисмы, по нашим сведениям, на поиск Скалы направлялись не менее шести экспедиций только Тескома, — продолжала Калея. — То есть до Лисмы почти девятьсот лет — ни одной. И вдруг подряд семь раз, по крайней мере, официально за столетие люди искали Скалу…

— Не пойму, куда ты клонишь, — перебил её Ольдим. — Достичь Скалы — это же блажь, когда кому-то делать нечего. Тот же Лисма. Он собрался её искать, потому что ему другая жизнь надоела. Сам говорил. А мне и без Скалы этой хорошо. Сама посуди. Ну, найдём мы её, хотя я и сомневаюсь. Ну, залезем мы на неё, если, конечно, на неё можно залезть. Ну… А потом вернёмся, и — что?

— Возможно, — Калея помедлила с ответом, будто согласилась с рассуждениями Ольдима, но оказалось, что у неё осталось много чего досказать. — В последние годы Скала, этот Узел Перехода как будто активизировалась и, есть такое мнение, что ищет с нами связи… Как ищет? Об этом потом… Впрочем, её выходы на людей коснулся многих через кавоти, системы связи Тескома и кугурумов. Поэтому, если вы её найдёте, то это ещё не значит, что вы на неё влезете, как ты тут только что выразился. Это не просто скала, а, по всей вероятности, целый компактный ансамбль построек и сооружений на небольшой территории, окружённый со всех сторон непроходимым как будто болотом.

— Вот именно, что непроходимым! — решил напомнить о себе Свим.

— Я сказала как будто, — глянула на него Калея. — Само болото пройти можно. Тем более что в этом году ожидается его сильное высыхание. Наверное, больше надо будет остерегаться огня, чем воды. Но вот участки, подступающие к самой Скале, преодолеть сложнее. Дело в том, что древние установили барьеры. И не для охраны комплекса строений и сооружений для связи с внешними мирами, а для нечаянного проникновения на его территорию неподготовленных разумных и диких. Они по неведению могут стать помехой в работе Скалы или, что вернее, её жертвами.

— Так вы решили запустить нас туда в качестве кого? Жертвы?

— Зинема, твои вопросы не делают тебя умнее. Я могу в тебе разочароваться.

— Это твоё дело… Но что я или кто-то другой, — Ольдим локтем показал на Свима, — можем сделать из сказанного тобой? Мы — несведущие, неподготовленные к вторжению на Скалу, поэтому, следовательно, нас поджидает одно. Как диких каких-нибудь.

— И вправду разочаруюсь. Ты, Зинема, всегда торопишься, — невозмутимости Калеи можно было позавидовать, так как Ольдим, так и рвался перебить её и вставить своё замечание. — Я не договорила. Мы кое-что знаем и о барьерах, и о деятельности Узла Перехода. Иначе ваша экспедиция к ней и точно окончатся так же, как и все предыдущие, построенные в основном на одном желании, а не на знании. У вас же будет реальный шанс вступить в контакт со Скалой.

— Но зачем? — Камрат хотел есть и всё чаще прикладывался к питьевой фляге.

— Я тоже хотел бы знать, зачем? — подхватил Ольдим.

— По нескольким причинам. Есть возможность достичь Скалы. Такое состояние Болота Второго, как в этом году, случай в столетие. Контакт со Скалой — это само по себе событие, которое сможет всколыхнуть человечество и вырвать его из вековой спячки. — («А она ещё говорит, что не знает Малиона, а сама повторяет его слова», — машинально подумал Свим). — Это новые для нас знания древних. Что ещё? Повод уйти вам из города и не отсиживаться где-то, страдая от безделья. — Губы Калеи тронула улыбка. — Вы же обязательно во что-нибудь ввяжитесь, и опять за вами начнут охотиться. А так…

— Я где-то читал, — не дал ей закончить мысль Ольдим, — что древние утверждали: страшнее кошки и женщины нет. Кошка якобы была домашним диким, и о ней ничего сказать не могу. А вот о женщинах древние говорили правду!

У Калеи, как это бывало у неё в минуты особо крайнего удивления или гнева, исчезли морщины, и перед собеседниками явилось лицо ослепительной красоты.

Свим и Ольдим онемели.

Однако видение длилось мгновения, и вот перед дурбами опять предстала старая, пережившая самоё время, женщина. Знала или нет Камея, об особенностях своего лица принимать маску давно потерянного облика? Наверное, знала, потому что, видя странное состояние мужчин, слегка улыбнулась

— Тебя ли устрашили женщины, Зинема? — насмешливо спросила она. — И это говорит Зинема Земба Зуберкан, нэм которого до сих пор произносится как имя нарицательное, обозначающее неуёмность к женским прелестям. Я же помню тебя… Кто видел тебя тогда, тот знает… А твои каманамы распевали в дуварах.

— Э-э… я давно уже смотрю на женщин совершенно с другой точки зрения и…

— Зря! — резко прервала его Калея. — И хватит об этом. Еменков, ты чего молчишь?

— А о чём говорить? За нас вы уже всё решили. И, как я понимаю, у нас нет выбора?

— Правильно понимаешь. Поэтому, — Калея помедлила, — забирай с собой всю команду, приведённую тобой в Примето. Людей и путров. Не забудь торна и Жаристу. Она ещё не раз, сдаётся мне, станет нам всем поперёк дороги. Но её надо убирать из города в первую очередь… И возглавь экспедицию к Скале.

— Я? — растерялся Свим. — Да я только сейчас начинаю понимать, что она, возможно, и вправду существует. Но…

— Это пройдёт.

— Как пройдёт?! — воскликнул Свим, поражённый спокойным голосом Калеи, когда он сам был взбудоражен и предложением и пониманием неотвратимости исполнения этого предложения.

— Как любое недоверие по незнанию действительности. И… На сегодня всё! — подвела под разговором черту Калея. — Выходите из города послезавтра. Подготовьтесь…

…Свим шагал за проводником и мучился ещё одним: что сказать Клоуде? Её с собой он брать не собирался.

— Мне обязательно надо с ними идти? — Камрат, наконец, насытился и смог рассуждать здраво.

Недавняя встреча, проведённая бабкой, со Свимом и Ольдимом, и тема разговора, внесли смутное беспокойство в его мысли. Если он был до того заложенным, то неужели лишь ради поиска пресловутого Узла Перехода, в реальном существовании которого уверенна только бабка, а остальные считают это выдумкой или мифом?

— Тебе только и надо идти, — туманно сказала Камея, думая о чём-то своём.

— Почему только мне? А Свим? А остальные? Зачем тогда…

— Им нельзя оставаться в городе. И так задержались. Но надо ещё два дня, чтобы ты пришёл в норму… А Свим и остальные тебе будут нужны, так как ты один не сможешь пройти. Да и в кругу людей и знакомых тебе путров будет идти проще. Кроме того… у нас появились сведения, что не одним нам пришла в голову мысль отыскать Скалу Переходов в миры. И к ней пойдут, и это уже точно, тескомовцы. Не наши, а столичные. С использованием шаров. Среди других — хожалые разных бандек… Уточняем, кто и сколько. Их всех надо опередить, но мы пока не знаем их маршрутов, ни времени выхода.

— Но болото сейчас под водой. Это же все знают.

— Оно будет под водой ещё месяца полтора-два.

— Тогда… — Камрат машинально положил в рот кусок самбула — нарезанный на части пласт с мясным вкусом.

— Скала не близко. Пока подойдёте, пока осмотритесь. Оно будет усыхать. И если бы тебя не искали…

— Тебя ведь тоже ищут. Они хотели тебя в Керпосе убить.

— Я знаю.

— Но послали каких-то… Ты бы их сразу уложила.

— Этого не надо было делать. Ты уйдёшь, но и мне из Примето тоже надо будет уйти.

— Мы опять расстанемся?

— Да, Бланка… Я тебе уже не нужна. Всё, что могла — передала, научила… Постепенно ты это ощутишь. Ты и так уже многое можешь. И ты уже достаточно взрослый. Это тоже скоро придёт к тебе. А у меня…

Камея разволновалась. Так с нею бывало всегда, когда очередной её выученик становился самостоятельным, а её надо было уходить от него, чтобы не мешать. Где они теперь, те ученики? Немногие достигли чего-то. Впрочем, они, возможно, и не могли этого сделать, так как в них надо было заложить ею лишь одно — уметь вступить в схватку — хапру. На то хватало от трёх до пяти лет. А сколько случалось безрезультатных затрат времени и сил. Тяжко о том вспоминать.

Сегодня же она расставалась не просто с учеником, а с Три-Бланкой, которого не только учила, наставляла и содержала последние почти двадцать лет, но и сама у него училась, так как её самого высокого ранга бойца порой не хватало, чтобы быть на равных с мальчиком. А теперь и подавно: он обрёл силу взрослого, и совсем недавние его движения, безобидные для неё, но невероятные для других учеников, обрели ту же невероятность для неё самой.

— Что делать, если мы найдём Узел Перехода? — круто переменил тему разговора Камрат.

— Скажу правду. Не знаю. Я не знаю, и Кате Кинг Ктора тоже не знает. Моя роль в твоём воспитании направлена была на то, чтобы сделать из тебя непревзойдённого бойца. То есть самую тяжёлую часть твоего развития, так как это связано с чисто физическими твоими данными. К сожалению, люди утеряли секрет такой подготовки непосредственно через внушение и воздействие на нервную систему без мучительной подготовки. Другое дело — знания. Там, где ты рос до передачи тебя мне… Да, ты уже должен вспоминать эпизоды той жизни… Так вот, там в тебя вложили знания. Они вскоре начнут проявляться в твоих суждениях и оценках действительности. В том числе и специальные знания. Может быть, и знания о Скале. Произведено это было в течение всего нескольких сеансов. Безболезненных и непродолжительных. Обучение, больше похожее на игру. Мне же пришлось учить тебя двадцать лет! Хотя ты помнишь из них ничтожную часть… Да, Бланка, двадцать. С синяками, падениями, на пределе сил. И поверь, на пределе сил не только твоих.

— Я не хотел! — вырвалось у Камрата.

— Нет, хотел! — мягко, но категорически поправила его Калея. — Иначе цена моим усилиям — самая мелкая рахма. Тебе надо было хотеть победить меня, парировать мои приёмы и удары, отвечать на каждый мой выпад более изощрённым выпадом. И ты хотел. В том твоё умение, ловкость и бесстрашие в схватке.

— Неужели… Скажи… Мне что, всю жизнь придётся с кем-то драться? Кого-то убивать? Но я не хочу! — для большей убедительности Камрат приложил к груди руку.

Калея печально посмотрела ему в лицо.

— Это тоже в тебе заложено. Иначе… Ты — Три-Бланка. И этим всё сказано… Карать и щадить!

— Карать… — упавшим голосом-эхом повторил Камрат. — Карать? Кого? Людей?… Путров?.. И щадить. Где грань?.. Кто укажет?

— Ты сам… Поверь, Бланка. Я никогда не вдавалась в подробности чужих дел. Для меня всегда главным оставался результат моего обучения. Остальное… Могу только пожелать. Надейся, что тебе придётся больше щадить, чем кого бы то ни было наказывать… Тебе равных на Земле нет… Вижу, это тебя не радует.

— Нет… Не знаю. Меня сейчас больше беспокоит, когда я перестану так много и часто есть? Ты же говорила…

— Говорила. Тебе надо есть, пока полностью не окрепнешь, пока всё в тебе не станет пропорциональным, пока тебе хочется есть, истинно, много и чаще, чем прежде.

— И когда же?

— Мне казалось, что всё завершится ещё вчера или сегодня. Но, как видно, просчиталась. Но на день, не больше.

— Но нам через день выходить из города, а вне его с едой не густо. Тоже проблема. Как нам в дорогу запастись едой. В болоте её не найти ни за какие рахмы.

— С вами будет десяток вьючных торнов. Они уже готовы.

— Так много?.. Но и нас пойдёт слишком много, чтобы выйти из города незаметно.

— Не так, Бланка. Выходить будете небольшими группами. А сойдётесь на берегу Ренцы в тридцати свиджах от Примето. Там вас будут ждать вьючные торны… Оттуда ваш путь к дороге Страха. А там… Может быть, кто-то появится, кто поможет вам.

— Малион?

— Не думаю, что именно он. Но, надеюсь. Так же как я надеялась, что у тебя найдутся спутники из Керпоса. И они у тебя появились…

— Да, Свим и К”ньюша…

— Да.

Они помолчали, глядя друг на друга.

— Когда выходить мне и с кем?

— Тебе можно дня через два. А вот с кем именно, подумаем.

Елина лёгкой походкой вошла в комнату брата, коротко глянула в заплаканное лицо Клоуды и мрачное — Ертона. Весёлое настроение Елины тут же осталось за дверью.

Всё так было хорошо в последнее время. Брат вернулся и взял на себя заботы, которых она чуралась. Разрешилось её желание взять в мужья не многоимённого — Манора, придавшего ему уверенности и преданности к хозяину хабулина. Ертон стал для него почти кумиром. Да и у неё самой появилось больше свободного времени, и она смогла заняться не только наведением порядка в хабулине и дуарах, но и сама собой. Ей хотелось нравиться мужу, больше показываться на улице, в городе.

И вот…

— Что-то случилось? — спросила она испуганно.

Свим привлёк Клоуду за плечи к себе, слегка прижал, словно старался сдержать её лишние движения.

— Я ухожу… — Клоуда дёрнулась, хотела отстраниться, но Свим удержал её. — Я ухожу. Возможно надолго. Поэтому оставляю Кло на твоё попечение. Родиться ребёнок… Свяжись с Кругом Человечности. Ты знаешь… Обычным порядком.

— Свим… Ертон… Я боюсь… — слёзы навернулись у Клоуды, её била мелкая дрожь. — Я так боюсь…

— Я обязательно вернусь до зимы. Ничего не бойся и… Елина тебе в том будет порукой. Ей самой предстоит такое же. Елина, это так?

Сестра вспыхнула, потупилась.

— Так, Ертончик.

— Вот и будьте друг другу опорой. А с Манором я поговорю отдельно. Позови его!

Харан хмуро выслушал Свима. На его чистом открытом лице появились морщины от усиленных размышлений.

…От Гелины никаких вестей не было. Как её встретил родной отец, узнал ли он о её связи со своим бывшим врачом и телохранителем, какова была реакция многоимённого, и чем закончился их разговор, если он состоялся, — ничего о том Харан не знал и находился в удручённом состоянии. А предложение Свима, уйти из города неизвестно на какое время, могло полностью оборвать все связи с Гелиной. Но и сидеть вот так в хабулине Еменкова, строя всевозможные планы для ухода из него, бессмысленно. К сожалению, все они разбивались о нехитрые будто бы вопросы: куда после этого податься и чем заняться?..

Примето для него — незнакомый город. Возвращаться в Габун он не хотел. Конечно, лучше остаться в Примето, ближе к Гелине, но надежды, связанные с нею, таяли даже не по дням, а по минтам. Правда, порой, когда он вспоминал, каков характер у Гелины, её неукротимость и бесстрашие в достижении цели, он воспарял духом, и надежда с новой силой загоралась в нём. Но как сказал кто-то из древних: надежды глухи к страждущим…

— Я не против, — облизнул Харан губы. — Но только… — он замялся.

— Гелина? — Свим давно догадался, что мучит собеседника.

Впрочем, не догадался, конечно. А знал. Но помочь Харану ничем не мог. Связи с Гелиной не было ни у кого, в том числе и у Жаристы. Гелина ушла, и её словно отрезали ото всех.

— Да, Гелина… Не думай, Свим, что я гонюсь за гитой, как таковой. Как за призрачной удачей. Многие так думают обо мне. Но мы с ней родственны душами. Когда мы вместе, нам даже не надо говорить, чтобы понять друг друга… Я вот всё время чувствую её, тревоги, которые её посещают…

— Тогда и она должна чувствовать… — сказал Свим, а сам подумал, что он не мог так сказать о своих отношениях с Клоудой.

— Должна… Но наши ощущения из-за разлуки… Наши пересылки чувств слабеют. Не видя её, я теряюсь и… — Харан помедлил: — одиночество.

Он глубоко вздохнул, шумно выдохнул, поник головой.

— Но, дорогой. Так же нельзя. Ты сам себя загоняешь в одиночество. Я ведь тоже ухожу, скрипя сердцем. Клоуда ждёт ребёнка.

— Гелина тоже… Я врач, знаю, хотя она от меня это скрывала…. А сейчас… Я подумаю над твоим предложением.

— Нам следует поспешить.

— Дай мне праузу… Ну, полпраузы.

— Что ты, дорогой. Думай. Мы выходим не вдруг.

Ф”ент сидел на хвосте и снизу вверх поглядывал на Свима глазами-бусинками. И — недоумевал.

О чём говорит человек? Зачем ему, стехару, опять бросаться в жизнь, полную невзгод и лишений, если здесь, в хабулине, так хорошо, спокойно и, главное, сытно? Только у не разумного может появиться мысль вот так всё бросить и опять: бандиты, Теском, гурты и драки, драки, драки… Авво!

Он готов был заскулить, нет — завыть, подняв нос кверху. И что скажет Ч”юмта и… а вдруг будут щенки? Что они спросят о нём, когда появятся?.. К своему недоумению, Ф”ент никак не мог добиться от Ч”юмты — будет у них потомство или нет?

Но что бормочет эта кошка?

— Я, Свим, конечно, пойду, — К”ньец повёл ухом. — Мне надоело сидеть взаперти. Хочу на свежий воздух, на природу… Там — свобода!

«Какая свобода?» — с отчаянием хотел воскликнуть Ф”ент. — «Свобода — это когда еды столько, что начинает лосниться шерсть, когда ты наслаждаешься покоем с любимой подругой, когда…»

Ф”ент рождал в голове новые вопросительные и восклицательные знаки, а сам уже горел с нетерпением, когда же Свим попросит его, а он, слегка поломавшись и поторговавшись, будто нехотя согласиться. Ведь он тоже, как эта кошка, вопреки всему, мечтает вырваться их хабулина и жить той жизнью, к какой он привык за последние годы: рисковать, хитрить, убегать, прятаться и… нападать!

Но… что скажет Ч”юмта щенкам, если они появятся, и спросят о своём отце?

— Я знал, К”ньюша, что ты меня не оставишь. Ну, а ты, стехар?

— Я то? — тявкнул Ф”ент, вывалил и вновь спрятал язык.

Он с замиранием сердца ожидал от самого себя: что он сейчас скажет в ответ?

— Ты, ты, собака! — подхлестнут его хопс неприязненно.

Он недавно опять не сошёлся во взглядах с Ф”ентом на некоторые вопросы бытия: собака предлагала чудовищные методы, с точки зрения К”ньеца, воздействия на К”ньяну, дабы она относилась к хопсу лояльнее. В общем, К”ньец хотя и возмутился, но вот уже целый день он обдумывал, как воспользоваться советами Ф”ента, и, в то же самое время, за подсказку не прощал ему.

— Тут такое дело. Пойти, конечно, можно. А то и нужно… — пустился в объяснения стехар, принимая облик размышляющего разумного, обременённого важными заботами. — Но я тут, в хабулине, тоже нужен. На мне теперь лежат кое-какие обязанности, и я только что приступил к их исполнению.

— Какие ещё обязанности? — возмутился К”ньец. — Да ты ходить уже разучился. Посмотри на себя. Пузо скоро до земли достанет, а на спине можно уже тарелки ставить.

Свим от хитрого Ф”ента ожидал всего, поэтому, улыбаясь от удовольствия поиграть с ним, осведомился:

— Тебя уже кто-то принял в мажуромы?

— Да, — напыщенно и столь же нагло заявил Ф”ент, и тут же с ним стали происходить более чем странные перевоплощения.

Только что, при выражении утвердительного ответа, он был как никогда горд и величествен, но мгновением позже на его широкой спине вздыбилась шерсть, язык вывалился, зубы оскалились, а сам он словно стал в два раза ниже. И было отчего. Он вдруг вспомнил, что хозяин хабулина — Свим, и только он мог посвятить, принять или разрешить вхождение кого-то, тем более путра, в мажуромы.

К”ньец презрительно фыркнул, усы его стали торчком.

— Собака, как всегда врёт… Кому врёшь, собака?

Стехар скулил и повизгивал, он не был так несчастен и унижен со времён его нахождения в банде Кемеша. Но тогда он терпел презрение и неуважение от людей. Сейчас же он наказал себя сам. И перед кем? Перед этой кошкой… Оттого ему было ещё горше.

— Я не против принять тебя в мажуромы, — сказал Свим, когда сцена позора Ф”ента достигла кульминации. — Обратись к Елине или Клоуде. Они определят тебе в хабулине постоянное место жизни с Ч”юмтой и найдут тебе обязанности… — сказал и отвернулся от него. — Пошли, К”ньюша. Нам надо готовиться в дорогу.

Ф”ент упал головой на передние лапины и застонал от горестных раздумий.

Что у него за жизнь? Казалось бы, настал устойчивый период — постоянное место, неголодное существование. Рядом любимая Ч”юмта. Скоро он, может быть, станет отцом. Никто им не помыкает, не гонит, не заставляет делать того, что ему не по нутру. И рядом друзья… Даже эта кошка…

И вдруг — раз!.. Авво!

Беспокойство, друзья поворачиваются спиной, словно его перед ними нет… Но кто виноват? Да он сам приложил к тому свой язык! Откусить бы его и бросить через койну на растерзание диким!..

Всё так. А, если посмотреть с другой стороны. То он же намекал как-то Елине стать мажуромом.

Вот именно — намекал. А что ляпнул Свиму этим своим паршивым языком? Укоротить бы его наполовину, а обрубок бросить в утилизатор — всё польза…

Кто-то коснулся его холки. Ф”ент отмахнулся: откуда здесь, в хабулине, мухи?

— Хватит лежать — неожиданно раздавшийся голос Ч”юмты подбросил его на ноги.

Ч”юмта, отяжелевшая животом, стояла перед ним.

— Лежать, лежать! — пролаял Ф”ент. — Тут такие дела… Не только лежать, ходить не хочется. Я тут…

— Я всё слышала. К”ньец прав. Зачем врать?

— А-а…

— Тебе надо идти со Свимом!

— И-и…

— Я им буду о тебе рассказывать. Какой ты у них смелый, выносливый, умный. Что без тебя Свим не мог бы уйти, тем более вернуться без потерь. Они тебя будут знать и встречать, как Великого Барбоса… Иди, стехар! Мы тебя будем ждать!

От патетических слов Ч”юмты Ф”ент почувствовал: загривок его вздыбился, а обрубок хвоста воинственно приподнялся.

— Дорогая! — только и мог проскулить он в знак благодарности от её поддержки.

— Жаль, что нет с нами Кокоши. Она бы пошла с тобой…

— Да, Кокоша.

— Но с тобой пойдёт Х”вьюся. Она поможет тебе…

— Какая… Х”вьюся? — Ф”ент едва не потерял язык от неожиданного заявления подруги.

— Сейчас увидишь… Х”вьюся! — Ч”юмта выглянула в дверь и позвала кого-то. — Он тебя ждёт.

В комнату влетела подвижное существо, и уселось напротив Ф”ента с восхищённым взглядом на него чёрных глаз. То, что это была потомок собак не вызывало сомнения, но впервые виденное стехаром в таком обличье. У неё даже личина не сформировалась как у всех путров, а оставалась вытянутой. Уши торчком, окрас, словно атласно лоснящееся полотно изжелта-красного цвета, неспокойная стойка, будто ей надо куда-то сорваться и немедленно бежать…

И она из всех собак-путров, когда-либо виденных Ф”ентом, была самой страшной на вид. Такой она показалась ему при этой первой встрече.

— Х”вьюся, — тем не менее, без торопливости и вежливо представилась она.

Ф”ент ничего не понимал.

— Она тебе заменит меня, — сказала Ч”юмта.

— Она!?. Но, дорогая…

— Да, стехар. Тебе она будет нужна. Ты же опять будешь впереди всех, и тебе будет нужен кто-то, кто принесёт Свиму известие… А Х”вьюся умеет быстро бегать. И она знает о тебе от меня столько хорошего, что готова быть с тобой. Она в восторге от тебя!

— Но, дорогая…

— Так надо, дорогой! Она поможет тебе везде, так же как помогала тебе я.

— Авво! — только и мог выдавить из себя Ф”ент, так как был уверен, что откажись он сейчас от избранницы Ч”юмты, Х”вьюся всё равно окажется в команде Свима и не отвяжется от него, как бы он там не старался её замечать или общаться.

Если бы Свим впервые встретил Сестерция, то мог бы подумать: этот торн либо не слышит, либо не понимает того, что ему говорят. Но они повстречались и прошли с ним непростые преграды, где эмоции порой внешне отражались даже у него, у биоробота. Поэтому по тому, как торн чуть вскинул комп, поправил на поясе складку рубахи, а потом перевязи, и повёл глазами, Свим понял: Сестерций весь внимание, и лишь присутствие Жаристы сдерживает его, чтобы высказаться более определённо.

— Это любопытно, — сухо сказал он и надолго замолчал.

Зато не молчала Жариста:

— Да, нам пора развеется. А то Сесик уже загрустил. — Свим от неожиданности приподнял брови, вспомнив новое имя торна, он о нём уже позабыл, а сам Сесик опять вздёрнул комп и выставил вперёд подбородок, отчего чалма его слегка сползла набок. А Жариста: — Сесик привык к простору, а здесь негде развернуться, — она повела рукой, показывая как здесь ей тесно, хотя комната, где они обитали, была большой. — Мы с удовольствием пойдём с вами. Да, мой милый? — она ухватилась за руку Сестерция, демонстрируя к нему любовь и преданность.

Торн на пылкую речь Жаристы не отозвался, и Свим решил сам поставить многоимённую на место. Тем более что его нэм был выше её. Она могла стать в новом отряде яблоком раздора, где подобрались практически одни мужчины. Вначале он сослался на свою личную не заинтересованность, пойдёт она или нет, а затем сказал:

— К сожалению, уважаемая Жариста, мы можем взять с собой только Сестерция.

— Это почему же? — только что её елейный голосок огрубел до неузнаваемости, а глаза заледенели.

«Калея права», — ежась под её взглядом, подумал Свим. — «Эта многоимённая, если её здесь оставить, натворит бед… Но и нам от неё добра нечего ждать».

— Видишь ли, у нас в команде будут одни мужчины… Но если ты настаиваешь…

— Когда мы выходим? — без сантиментов и раздумий спросила она. — И какие только мужчины? Думаю, Гелина будет с девочками. Да и другим нет смысла здесь оставаться.

— Завтра, — уныло сообщил Свим: отделаться от Жаристы не удалось, а он так надеялся.

— Мы будем готовы! Да, Сесик?

— Сестерций, ты-то чего молчишь?

— Мы будем готовы, — подражая Жаристе даже в интонации, ответствовал торн.

— Та-ак, — только и мог выговорить Свим.

Глава 7

Камрат проснулся от какой-то толкотни на его широкой груди. К своим новым габаритам он ещё не привык, и поэтому осматривал буграми выпирающие мускулы под блестящей упругой кожей с удивлением и недоверием — он ли это или он видит кого-то другого? Так было при каждом его пробуждении, когда он словно опять в мгновения переходил от мальчика к взрослому мужчине.

Сегодня он увидел на себе странное создание не более четверти бермета, никак не находящего удобной позы, чтобы устроиться на груди человека.

Большеглазый с круглыми ушами зверёк, покрытый рыжеватой шерстью, по-детски хныкал. Его маленькие человеческие ручки и точно такие же ножки или вторая пара рук слегка пощипывали кожу Камрата, полусонно наблюдающего за ним. Кто это и откуда он появился, оставалось для Камрата загадкой.

Человек пошевелился, зверёк на мгновение замер, ещё через мгновение раскрыл неправдоподобно большой рот и заорал так, как словно у него звук вырывался через три горла.

— Одур! — полностью оправился ото сна Камрат.

В дверь влетела Калея.

— Фу! — увидев одура, успокоилась она. — Чего он?

— Откуда он? — вопросом на вопрос ответил Камрат, но голос его потонул в крике малютки одура.

Калея по движению губ и мимике лица поняла воспитанника, и когда одур сбавил крик, оповестила с некоторым удивлением:

— Ты же его сам принёс!

— А, — вспомнил Камрат, вдруг окончательно постигая всю пропасть перемен, случившихся с ним.

Совсем недавно он был мальчик, но для него, настоящего, вся его прежняя жизнь осталась в давным-давно прошедшем времени. Все его поступки всего месячной давности потускнели подобно выцветшим картинам древних: что-то там было на них запечатлено, в них ещё просматривались движения, некие зафиксированные эпизоды прошедшего тысячи лет назад, овалы лиц и контуры фигур, но они не волновали взгляд современного зрителя — было и поросло забвением времени…

— Камра, успокойся!.. Я его назвала Камрой. Пусть он тебе напоминает, кем ты так долго был, — пояснила Калея, поглаживая ладонью голову одура, притихшего от её ласки. — Успокойся! Он тебя не обидит… Бланка, дай ему руку. Он уже признал тебя хозяином, но и ты должен дать ему знать о том же. Ты так сильно изменился, вот почему надо повторить контакт признательности.

Камрат протянул руку, одур ухватился своими маленькими ручками за его большой палец и опять захныкал.

— Есть хочет, — со знанием поведения одура сказала Калея. — А ты Бланка?

Камрат прислушался к себе, с удовлетворением отмечая отсутствие всё поглощающего голода, мучивший его после сна в последнее время.

— Не очень, — тем не менее, с сомнением ответил он.

Зато Калея восприняла его признание с воодушевлением.

— Прекрасно, Бланка! Но помни, ещё несколько дней на тебя будет накатываться потребность съесть много. Но ты не увлекайся. Это скоро пройдёт. А сейчас… Сегодня Ертон… хорошо, пусть Свим… выведет первую партию из города. Не хотела пока тебе говорить, но всё равно надо знать, что не сегодня, так завтра одновременно с вами из города должна выйти семья Гродова. И канила Гелина, и Грения. Они примкнут к вам. Теском напал на их след. Нам уже пришлось выводить их в безопасное место. А с ними всех, кто сопровождал их сюда.

— И Грения!

— И она, — Калея пытливо глянула на Камрата. — А что?

Камрат не ответил, заулыбался.

— Бланка, у тебя долгий путь в этой жизни, — наставительно сказала Калея. Помолчала и повторилась: — Да, долгий…

Полусутками раньше, поздно вечером отец Гелины вошёл в комнату дочери. Она не успела что-либо сказать, так как Гродов резко, с фальцетом, выкрикнул:

— Через праузу здесь будет Теском! Через полпраузы тебе и тем, кого ты сюда привела, надо перейти… Я не знаю, дочь, куда…

— Откуда?… Кто?.. — проговорила вначале Гелина, поражённая суетливым поведением отца.

Весь долгий день её томило тревожное чувство — должно что-то произойти. Но такое с нею случалось постоянно, с первых минут разлуки с Хараном.

— С каких пор Теском смеет входить в хабулин многоимённого? — наконец, членораздельно задала она вопрос отцу. — И кто принёс тебе это известие?

— В Примето с разрешения кугурума Теском может войти к нам. А кугурум уже разрешил ему осмотреть мой хабулин. А кто принёс… Тут твой Харан.

— Харан!.. Здесь?!

Она задохнулась от вскрика. Позабыв о Тескоме и об отце, отпрянувшего в сторону, Гелина резко соскочила с постели, уже разобранной для сна, и бросилась на выход из комнаты. И сразу за дверью попала в объятья Харана.

Гонат Гурбун Гродов всегда вёл размеренный образ жизни. Преимущества многоимённого и гита давали ему значительные возможности, однако пользовался он ими только в силу социального статуса. Потребности его всегда были скромными, желания — на уровне бытовых. Он за долгую жизнь, а имел уже более чем полутора столетний возраст, поменял несколько хабулинов в различных городах, во всяком случае, в Примето это был шестой по счёту обмен. При нём никогда не было многочисленной мажуромы, оттого приобретённые и оставленные жилища с дуварами всегда были запущенными, а порой не до конца обжитыми. Впрочем, те, кто предпочитал обмениваться хабулинами, мало чем отличались от Гродова. В хабулине для таких, как он, главное: наличие закалочной, раздаточных и какое-нибудь производство. А до остального у них не доходили руки, да и желания не было, чем-либо заниматься вообще.

Гонат Гурбун Гродов не был женоненавистником, но жена у него была одна — мать Гелины. Она страдала какой-то болезнью, пропущенной в своё время Кругом Человечности, и ни какие закалочные ей не помогали. Она умерла, когда Гелине исполнилось всего пять лет. С тех пор Гродов не жил, а существовал. Выбор его дочери в канилы Правителя бандеки как будто взбодрил его. Но ненадолго. Да и очередной обмен хабулинами не принёс радости…

Он только-только ожил после возвращения дочери с девочками и женщинами, среди которых его взгляд всё чаще стал останавливаться на одной из них. Она тоже была не прочь войти хозяйкой в хабулин.

И вот всё вдруг стало рушиться.

А жаркие объятия Гелины с Хараном находились в противоречии с его представлениями об отношениях мужчины и женщины.

Молодые, будто услышав неудовольствие отца, отпрянули друг от друга.

— Милая, нам надо срочно уходить! — наконец, мог сказать Харан.

— Но почему… Ну, почему? — у Гелины закружилась голова от близости любимого ею человека.

Её вопрос не относился к необходимости срочно покинуть хабулин отца. Это был отчаянный бунт женщины против всего, что не давало ей счастья находиться рядом с Хараном в спокойной обстановке, когда можно не отсчитывать мгновения, не страшиться, что кто-то или что-то вторгнется в маленький — лишь для них двоих, и только двоих — мирок и разрушит его.

Грения, подросшая почти на пядь за дни, проведённые в затворничестве, и приземистая Думара уже облачились в походные одежды, тогда как Гелина никак не могла собраться не только с одеянием, но и с мыслями. Руки её дрожали, обувь выпадала из рук. Она перебирала вечные походные сапожки и никак не находила подходящих: то неудобные, то грубые, то не по ноге. А девочки, крутились вокруг неё, и не столько помогали, сколько мешали, пока Харан, презрев все правила поведения в хабулине гитов, не вошёл в комнату Гелины.

Грении и Думаре он приказал помолчать, а Гелину заставил надеть грубые, но высокие в голенищах сапоги на низком каблуке. Сам выбрал ей куртку и пояс с пукелем и ножнами для кинжала, повесил на неё питьевую флягу, а в её заплечный мешок отобрал из груды вещей и снеди только необходимое в дорогу.

Ещё минт потратил, чтобы осмотреть Гелину со всех сторон, кое-что поправить, после чего крепко взял её за руку.

— Пора уходить!

— А мои…

— Все твои подруги уже в сборе.

— Куда вы сейчас? — бледный отец Гелины за время сборов не проронил ни слова, но дочь уходила, а он до сих пор не определился: напутствовать её в дорогу или удержать в доме, с надеждой обмануть Теском.

— Пока из города… К зиме видно будет, — мимоходом отозвался Харан, так как сам не знал, куда их поведут, и когда можно будет надеяться на возвращение. Впрочем, его заботило иное. — Наведите здесь порядок, чтобы ничто не напоминало…

Он не стал уточнять, что именно и о ком не должно напоминать, в конце концов, Гродов сам должен догадаться.

Ещё не стихли шаги женщин и путров, покидающих хабулин вместе с Хараном, как один из мажуромов доложил:

— Шейн! У входа в дом тескомовцы. Требуют впустить. Говорят, по разрешению кугурума.

— А? Да… — очнулся хозяин хабулина. — Я встречу. А здесь навести порядок!

Ужимки Ольдима на его изуродованном лице не ужасали, а придавали группе разумных, встретивших Свима в подземном переходе, куда его ввёл присланный от Калеи дурб, облик разрозненности и неуверенности — вот собрались незнакомцы, оставаясь в неведении: зачем, по какому поводу?

Дурб от Калеи нэма своего не назвал. Он без слов невозмутимо осмотрел всех, удостоверился — все в сборе, и махнул рукой: следуйте за мной!

Появление Свима вызвало в группе некоторое оживление, но только Ольдим подошёл к нему и пошёл рядом с ним, явно отмечая для остальных своё близкое знакомство с назначенным предводителем.

Подземный ход изобиловал поворотами и переходами с уровня на уровень. Порой под ногами открывалась материковая скала. Это означало, что отряд опускался буквально на тысячелетия в прошлое, когда на этом месте не было ещё никакого города с потерянным за временем первоначальным его названием, а простиралось холмогорье с величественной Ренцей, если она, естественно, тогда протекала здесь, и тоже с забытым давним названием. Но и был короткий коридор, сквозь пролом кровли которого проглянули капли звёздного неба над городом.

— Он нас что, решил познакомить со всеми подземельями Примето? — уже через блеск говорил Ольдим, а спустя праузу, возмутился и возвысил голос так, чтобы слышал проводник: — Мы что решили всю бандеку обойти под землёй?

Дурб-поводырь, мерно вышагивающий впереди группы, на вопрос Ольдима сразу не отозвался, и лишь спустя некоторое время, бесстрастно поведал:

— Осталось ещё примерно пять свиджей.

— Ого! — выразил своё возмущение Ольдим.

У него уже от долгой ходьбы, словно по кругу, сложилась каманама:

Идём толпою, но куда ведут нас?

Везде, попробуй оглянуться,

Одни и те же стены. Нет впереди

Просвета…

Свим на недовольные восклицания Ольдима отвлекаться не стал, но ему тоже надоело брести по узким проходам, отирая плечами осклизлые стены, ступать в лужи по колено и слышать, как о капюшон стукают тяжёлые капли, падающие со свода подземелья. Одежда едва справлялась с грязью и водой и постепенно тяжелела. Ей нужен был хотя бы небольшой ток воздуха, чтобы очищаться, но здесь он застыл в вековом безмолвии.

«Вот так же, наверное» — размышлял Свим, ощущая усталость, — «протянулся туннель от дома, где обитала банда Кемеша, до самых Суременных гор…»

Как бы чего ни было много, и как бы долго не тянулось время, но всё сущее на Земле обитает в конечном мире.

Закончился и нудный переход.

Разумные выходили из-под низкого навеса входа заурядной, на вид, пещеры, изобилующих на крутом склоне высокого холма естественного происхождения… Или рукотворного?… Кто знает древних? Они всё могли! Поворачивать реки, сдвигать горы, перемещать моря…

На дне лощины у подножия холма поблескивал небольшой водоём. На его пологом берегу уже толпилось не менее трёх десятков разумных. Среди них выделялась мощная фигура Камрата, с радостью взиравшего на вновь прибывших, где люди составляли большую часть.

Рядом с ним, слегка испуганная, но довольная перипетиями ночного бегства их хабулина Гоната Гурбун Гродова, оказалась Грения. Глядя на него и не узнавая в нём недавнего малыша, она капризно надула губки, демонстративно отворачиваясь от назойливых глаз молодого человека, рассматривающего её с ног до головы. Не то, чтобы ей это было неприятно, но она ещё не привыкла к таким откровенным взглядам со стороны незнакомцев, не видящей в ней гиту, а лишь представительницу противоположного пола. Камрату же, а это был он, любопытно было наблюдать, как его недавняя мучительница не узнаёт его или делает вид, что не узнаёт.

А вокруг толкались, перекликались знакомые,

Свим с невзрачным человеком, явно не дурбом, но данным в проводники, уточнял маршрут по старой, а поэтому, наверняка не точной, карте на большом листе вечной бумаги.

Ольдим пугал своим видом не знавших его, а счастливая Гелина не выпускала руки Харана.

Особняком стояли Сестерций и Жариста, словно они с первого момента их появления среди участников похода к Скале решили поставить между собой и остальными некую границу, за которую незачем заглядывать и выяснять, что и как там за ней в подробностях их взаимоотношений.

Так же кучно держались молодые дурбы из хабулина Кате Кинг Кторы, хотя некоторые уже с удивлением посматривали в сторону немногочисленных женщин.

К”ньец и Ф”ент отслеживали каждый шаг Свима, считая своим долгом стать непременной частью окружения предводителя команды. Пока что им это удавалось, так как никто из людей и путров, тоже пока, не претендовал на занятие их места. И если хопс давно выполнял эту роль при Свиме и научился только изображать его тень, то Ф”ент был весь на виду и вскоре стал даже взлаивать на, как ему казалось, слишком непонятливых спутников, чьи действия не совпадали или направлены были вопреки воле Свима.

Х”вьюся, к не удовольствию стехара, тоже принимала деятельное участие в общей суматохе и не отставала от него ни на бермет.

К”ньец, выслушав стехара о «подарке» Ч”юмты, отнёсся лояльно к её появлению в команде, тем самым, успокоив Ф”ента хотя бы в том, что кошка не будет подтрунивать над ним.

Одур закопошился и выглянул из-за распахнутой на груди Камрата куртки, и уставился круглыми безумными и печальными одновременно глазами на Грению. Она вскрикнула от неожиданности и отступила за спину Харана. Бывший врач и телохранитель засмеялся, улыбнулся и Камрат, кладя большую свою ладонь на голову одура.

— Камра, успокойся!

— Не бойся, — сказал Харан, поворачиваясь к Грении. — Это одур Камрата. Как видишь он взял его с собой.

— Кам… — Грения куснула губки. — Камрата?.. Это он?.. Камрат?… Ты… Думара!

Сцена узнавания в могучем дурбе недавнего мальчика смазалась сигналом Свима начать движение.

Вёл команду в качестве проводника, как уже упоминалось, невысокий щуплый человек — лесовик с унылым блеклым лицом, но подвижным телом. Он немногословно поведал Свиму о себе — звали его Наваном — и предупредил:

— За Дорогу Смерти не пойду. Как подойдём к ней, там разбирайтесь с маршрутом сами.

Свим о роли Навана знал от Калеи, поэтому ограничился короткой фразой:

— Вот и веди!… — Оглянулся на молодых дурбов, хохотавших над какой-то очередной шуткой кого-то из них не то в собственный адрес, не то в кого-то из новичков для них, крикнул: — Выходим!

— Шейн! — обратился Тлуман к сидящему неподвижно и изучающему противоположную стену комнаты Жуперру. — Сегодня из города вышла большая группа разумных.

— Куда? — глава Тескома медленно перевёл взгляд на думерта.

— Куда, не знаю. Их заметили лесовики.

— Кто?

— Секталь и Румман.

— Знаю их. Что они видели?.. Говори, не мнись! Что-нибудь для нас интересное?

— Там были люди и путры. В основном мужчины. Дурбы. Но и женщины. И якобы среди них две девочки.

Жуперр поднял брови.

— Дурбы имею право. Девочки… — он задумался. — Странно, конечно. Что ещё?

— Они видели настоящего торна и человека в страшной маске.

— В маске?.. Это ещё зачем?.. Ольдим! Вот кого они видели!

— И я так думаю, шейн.

— А мальчика не видели.

— Спрашивал. Говорят, нет. А вот дурбы в основном молодые, хорошо вооружены, походные мешки забиты полностью.

Жуперр, думая, постучал пальцами по столешнице.

— Не те ли, что входили месяц назад? К Кате Кинг Кторе?

— Выясняю. Но у Кате Кинг Кторы всегда столько толчётся народу…

— Но дурбы! В таком количестве?.. — Жуперр задал вопрос самому себе и неожиданно почувствовал некое наитие, охватившее его.

«И, правда, почему? И откуда сразу столько?»

Тлуман с удивлением посмотрел на руководителя Тескома, так как его волнения не понял.

…События в Сампатании назревали давно, недаром тот же Жуперр мотался по южным районам бандеки и ему, думерту, не давал покоя, объединяя батлан: переговоры с думертами, кринейторами, а порой даже с отдельными бойцами. Бессчётные встречи с представителями кугурума. Всё это не оставалось тайной. Наступающая весна подтолкнула было хожалых в дорогу, но передряга в бандеке заставила многих из них переждать, а другие, добравшись до первого города, так же оседали в них. Лишь лесовики да подавшиеся в банды проскользнули как всегда за койну, поскольку неурядицы в Тескоме только им на руку — на время позабудут о них. Но потом кое-кто из хожалых тоже решил высунуться из города. Так было, так будет. А кто там — Ольдим или женщины какие-то, так пусть, лишь бы не оскверняли дороги разбоем.

А у Жуперра колыхнулись какие-то догадки и размылись. Он сидел и думал совсем о другом, а вернее, у него отпало всякое желание думать и вообще что-либо предпринимать. Тут уже пора выводить патрули на дороги, а не ломать голову над кучкой разумных, решивших покинуть город не через ворота. Даже Ольдим. Он, конечно, что-то знает о мальчике, но не скажет. Во всяком случае, мальчика не видели, значит, он ещё где-то в городе. А, пусть всё идёт, как идёт…

Поинтересовался, прежде чем поблагодарить и отпустить думерта:

— Где они их видели?

— В районе гор Мусора.

— Вот даже как!… Куда же они направляются… Неужели и эти к Болотам?.. Конечно, к Болотам. Второе, говорят, должно в это лето высохнуть…

— Скала? — понимающе кивнул Тлуман.

— Она… Интересно там будем в этом году. Есть сведения, что многие к ней собираются.

— Слышал. И вправду, интересно. И Скала и то, какая там кутерьма начнётся. Кто кого обгонит, кто на кого насядет.

Жуперр прищурился и с хитрецой спросил:

— Интересно, говоришь?.. А не хочешь ли ты сам сходить, посмотреть? Я думаю, туда потянутся не только любители пощекотать нервы, но и банды, и гурты. И случиться не кутерьма, а начнутся кровавые стычки и драчки. А это наша территория… Нет, Тлуман, и правда! Заодно за Ольдимом присмотришь… И… — Жуперр вновь сузил глаза, — Присмета с собой позови. Что ему тут летом делать?

Тлуман от неожиданного приглашения, больше похожего на приказ, только и мог, что беззвучно открывать и закрывать рот, будто рыба. Ему после отлучки на Сажаней дел в городе было невпроворот, а теперь всё надо бросать до зимы. Что тут будет без него?

— Но, шейн…

— Знаю и ценю. Но и ты посуди сам. Кому я могу доверить бойцов? Застой в нашем Тескоме породил в последние годы фундаренцев, независимых дурбов и хожалых. Я уже не говорю о бандитах… Кто у нас сейчас в кринейторах? Тоже сам знаешь. Пусть лучше дороги пасут, на большее у них ума не хватает. Вот пусть и пасут, а не отсиживаются в городе. А при походе к Скале… Надо же! — Жуперр задумался. — В молодости я о ней даже не слышал. Лишь став думертом, кое-что узнал, да и то, как слух. А сейчас каждый изгой о ней знает и стремиться её найти… Так что там сейчас, вокруг болота, надо быть такому, как ты… Поверь, Тлуман, если бы мог бы, я сам пошёл бы…

— Но, шейн…

–…будь мне лет на сто меньше. А что? Мне это, — глава Южного Тескома ткнул пальцем на стол, за которым сидел, — надоело уже до оскомины!

Они молча глянули друг на друга.

Тлуман впервые видел своего начальника, проработав с ним уже лет пятьдесят, в такой горячности и откровенности. Всегда уравновешенный, спокойных, уверенный и без лишних сантиментов, Жуперр вдруг раскрылся перед ним с другой, совершенно неизвестной для него, стороны. И он подумал, что ничего, по сути, не знает о жизни руководителя, хотя денно и нощно будто был при нём столько лет.

А Жуперр думал о неизбежности завтра или даже сегодня изъясняться с незнакомцем, представителем Агоры, о результатах поиска мальчишки. Как было бы хорошо всё бросить и возглавить небольшую группу отчаянных и понимающих его с полуслова тескомовцев, лишь по случайности попавших в Теском, а не к бандитам.

Однажды — Жуперр ощутил сладость воспоминания — у него уже подобное случалось. Давно, правда, но было же! Он и ещё десяток таких же смелых и уверенных в себе бойцов шли по следам главы опритов Кумары Капса Капрова. Против них, горстки тескомовцев, казалось, ополчился весь мир. Но они, походя, громили гурты и малаки, базы банд, а чтобы никто не мог им помешать, таились даже от других отрядов Тескома. Они устраивали засады, и банды численностью в десятки раз больше их, получали по заслугам… И он лично зарубил Кумара в честной схватке — без меленрая, с одним мечом. Правда, Капров был вдвое старше его…

Но было же, было!..

— Подбери бойцов сам, — нахмурясь, сказал он уже в приказном порядке. — Немного. Может быть, крин. Превратитесь в искателей приключений… Хожалых… Смени экипировку. Вы — не Теском. Предупреди Присмета. И… позовёшь меня, когда всё подготовишь. Поговорю с вами. Всё, Тлуман!..

Присмет исподлобья угрюмо оглядел Тлумана, вошедшего в его комнату на правах хозяина.

— Если пришёл с тем же, то с тем же и уйдёшь, — громыхнул бывший фундаренец, видя, как не прошенный думерт бесцеремонно усаживается за стол, заваленный едой, и придвинул к себе блюдо с шариками гамбо, намеченные Присметом на десерт.

Тлуман положил в рот сразу два шарика и прикрыл глаза, ощутив приятную кислинку.

— Может быть, что-то промелькнуло в словах твоих недавних агентов, какие-то намёки? — спросил он, прожевав. — Могут же они проговориться, кто есть на самом деле.

— Какие там намёки? — грубо парировал Присмет. — Кому они были нужны? В Фундаментальную Арену принимали не из-за нэма, а по убеждению… Да, да, по убеждению! Чему ты удивляешься? У вас ведь то же самое… Мы с тобой тому пример, если уж на то пошло… — Присмет отметил, что Тлуману намёк на его низкий нэм не понравился. — Так вот приходит такой здоровый человек и говорит: — «Я — Свим Сувелин Симор». И — точка! Нас его настоящий нэм не волновал. Инег он или даже швых, многоимённый или изгой, а то и обычный горожанин. Для Фундаренцы все равны. Основная информация об агенте — его доклады.

— Но Ольдим?

— Ха! Ольдим! — Присмет протянул свою громадную пятерню и сгрёб все оставшиеся шарики гамбо, всю пригоршню сразу отправил за крупные зубы рта, раздавил шарики и даже не поморщился.

У Тлумана рот наполнился кислой слюной только от одной мысли, что сейчас может испытывать Гора Мяса. Его даже передёрнуло.

— Да, Ольдим.

— Ольдим был всегда на виду. Сыпал каманамами направо и налево, нажив на том рожу, от которой шарахаются даже тронутые изменением.

— Ну, уж, — не поверил думерт. — Тронутые не могут…

— Сам видел… Ольдима, до прихода к нам, знали многие, оттого кое-что просочилось о его прошлом, хотя, повторяю, нам этого не нужно было. А Свим… Я с ним однажды ходил в Сопт. Больше месяца с ним общался. Умён. Явно не похож на инега… Такие, как он, у нас преобладали… Если он в городе, то, думаю, у кого-нибудь в хабулине прячется. Так же как и Ольдим.

— Ольдим покинул город.

Присмет озадаченно глянул на Тлумана.

— Один?

— Если бы, — Тлуман рыскнул по столу быстрыми глазами, до сих пор не проходяще удивляясь прожорливости Куска Мяса. — С целой толпой дурбов и…

— Дурбы толпой не ходят, — поморщился фундаренец от необходимости напоминать непреложную истину.

— Оказывается, ходят

— Ну и…

— Ольдим с ними. Похоже, — Тлуман помолчал, соображая, что и как сказать, ведь поход к Скале чистое предположение Жуперра; но решил говорить о том же: — направляются искать подходы к Скале… К Узлу Перехода… Знаешь о таком?… И не только они идут к ней, но и другие. Нам с тобой тоже придётся идти…за ними, дабы обеспечить порядок.

Присмет буркнул что-то нечленораздельное, а потом сказал:

— Мы знали. Болото Второе в этом году должно высохнуть основательно.

— Да.

Присмет подумал: — «Тлуман, поди, считает, отказываться буду. Не буду! Подальше от Свимов и Камратов. Пусть Теском за ними сам побегает… А ведь думерт тоже, наверное, решил сбежать… Скала… Забавно всё-таки. А ведь чем Край не шутит! Вдруг, дойдём… Об обеспечении порядка — это Тлуман для красного словца сказал. Теском просто так людей не пошлёт. Значит, есть какая-то надежда её найти, раз сразу две, по крайней мере, организации ощутили такую возможность… Впрочем, Фундаментальная Арена из соревнования с тескомовцами вышла»

Тлуман уже подготовил подобающую жёсткую по содержанию формулировку, если Гора Мяса откажется, оттого вопрос того почти застал его врасплох:

— Когда выходим?

Глава 8

То, что за ними следом идёт какая-то вооружённая группа людей, Свим узнал на четвёртый день после выхода из Примето.

Ф”ент, принёсший эту новость, сбил ноги и лапины, покрывая почти суточное отставание от команды Свима. Он был послан проверить тылы, и вот прибежал, чтобы поведать: за ними увязалась не такие уж незнакомцы, как можно было подумать, глядя на них.

Стехар скулил и взлаивал, зализывая ранки, и отрывисто рассказывал:

— Их двадцать четыре… Одеты хожалыми. Мешки тяжёлые. Собрались далеко идти… Люди разные… Но среди них громадный человек. Почти как Камрат теперь. Я его видел на острове, когда на нас напали у Шельмы…

— Присмет! — ахнул Свим и оглянулся: не слышал ли кто его почти испуганное восклицание?

Его отряд отдыхал.

Ещё с первого привала сформировалось крепнущее выделение трёх, по крайней мере, неравных по численности групп. Первую составляли молодые дурбы, сдружившиеся за время месячного сидения в дуварах Кате Кинг Кторы — всего семнадцать человек. Во вторую группу слились бывшие спутники Свима — Харан с торном, женщины — шестеро и путры — тоже шестеро, а в третьей оказались Камрат с Гренией и Думарой. Порой к третьей группе примыкал Харан с Гелиной, да и Жариста всегда была при Сестерции, и получалось так, что Свима оставляли одного среди женщин, смущавших его своей откровенностью после разлуки с Клоудой.

Дурбов возглавлял хорошо сложённый, но низкорослый, что не мешало ему выказывать своё превосходство, многоимённый, нэм которого был достаточно высоким, и он не скрывал его — Зливан Залом Зальцер. Однако, либо наставленный Калеей, шепнувшей ему, с кем придётся иметь дело, либо он сам догадался, но перед Свимом Зливан не подчёркивал своего происхождения.

Зато с Ольдимом у него отношения не сложились. И виноват был, если, конечно, искать виновного, отнюдь не молодой дурб, а Ольдим. По мысли последнего, Зливан нарушил один из древнейших кодексов — многоимённый, становясь дурбом, должен поменять свой нэм на иной, придуманный и такой, который мог быть только ниже официального, обычно в рамках инегов.

С первого дня всем стала известна его злая каманама, начинающаяся со слов: «Вознёсся высоко хожалый и бандит…» И хотя направленность её можно было отнести к любому дурбу, даже к самому Ольдиму, но в ней просматривался явный укол предводителю молодых дурбов.

Свим высказал бывшему сотоварищу по Фундарене: негоже, де, в самом начале пути, когда разумные и люди в отряде ещё не притёрлись и не стали единым целым, обижать кого бы то ни было, тем более официально, по сути, облечённого властью. Кто знает, что их ещё ждёт впереди, тем более что сама экспедиция к Скале авантюрно, по всему, не предсказуема, да и по содержанию — тоже.

Ольдим, играя диким лицом, смиренно заверил, что больше «не будет», вызвав у Свима гомерический хохот — такого ответа он не ожидал, напротив, предполагал от дурба присущего ему нахального отклика. А тут: «не буду…» Впрочем, смех Свима случился не столько от слов Ольдима, сколько от разрядки напряжённости.

Сам автор каманамы, возможно, тоже смеялся вместе с ним, но внешне этого нельзя было определить.

Молодой дурб хорошо понял поэтические намёки Ольдима, и старался не иметь с ним близких встреч, обходя стороной, поэтому Свиму даже приходилось по делам отряда общаться с ними порой порознь. Но сообщение, принесённое Ф”ентом, о преследователях, в кругу которых мог находиться Присмет, не терпело промедления. Свим собрал на совет своих прежних спутников, и несколько молодых дурбов, а также К”ньеца и Ф”ента.

Пока собирались, К”ньец хлопотал вокруг Ф”ента.

— Ты, собака, бегать не умеешь, — наставительно говорил он, однако в его голосе не было упрёка, а лишь заботливые нотки. — Все лапы стоптал. Надо было дорогу выбирать…

— Он такой… — суетилась рядом Х”вьюся.

— А ты, — слабо защищался стехар, — помесь неизвестно кого с лошадью, вообще бы не добежал. И какие здесь дороги, кошка?

— И шерсть всю ободрал до мяса, — продолжал хопс. — Зализывай, зализывай!.. Вот здесь тоже! Х”вьюся, не мешай! Лучше помоги ему!

Люди говорили о другом. Свим коротко ввёл собравшихся в курс событий. О Присмете и о его участии в преследовании команды не знал только Зливан, но достаточным оказалось нескольких слов, чтобы он мог оценить тревогу остальных. Хотя не до конца.

Для дурбов Камрат был представлен как обыкновенный спутник команды Свима, точно так же, как Гелина, Грения и Думара. Женщины, кроме Жаристы, также шли не под своими настоящими нэмами. Поэтому, если для Ольдима предметом язвительных высказываний являлись молодые дурбы, то Камрат стал для них отдушиной, на которой можно было отыграться. Он представлялся им увальнем, носящим сразу два меча только чтобы покрасоваться, но, главное, их задевало полное невнимание к ним со стороны Грении и Думары, увлечённых одним Камратом. Да, они ещё девочки, но всё равно обидно, когда к ним, молодым, весёлым и настоящим, по сравнению с Камратом, дурбам, демонстрируется такое пренебрежение.

Впрочем, Думара порой позволяла себе иногда перекинуться репликами с дурбами и даже к концу дня помогать ей идти, порой даже нести на руках. Но в целом, эта троица, казалось, никого не замечала…

— Напасть на них, — выслушав Свима, тут же предложил Зливан. — И…

— Тескомовцев не так-то просто взять, — недовольно заметил Ольдим. — Каждый из них стоит наших троих. И, если ввяжемся в драку, до Скалы ли нам будет? Половина из твоих ребят погибнет, а другая — будет раны залечивать.

— Почему только мои? — возразил Зливан. — Если хорошо подготовить засаду, то можно обойтись и без потерь, — не сдавался он.

— Зачем? Чтобы только подраться? Да там один Присмет пятерых твоих дурбов стоит… — мрачно сказал Свим. — И Ольдим прав, после драки до Скалы мы не дойдём. К тому же с нами женщины и дети.

— Вот-вот! — подхватил Ольдим, но теперь в адрес Свима. — Опять ты во главе непонятно кого. И чего я за тобой таскаюсь, имею дело вот с этими болтунами, переживаю до головной боли?

— Была бы голова, — буркнул Зливан, отворачиваясь от Ольдима.

А у того от наглости молодого дурба глаза начали своё удивительное движение по лицу — один вверх, другой вниз.

— Если говорить о голове с безголовым, то… — начал высоким голосом Ольдим.

Его одёрнул Свим.

— Мы не для того собрались!.. Здесь, думаю, для нас возможно одно из двух. Либо идти, как шли, имея за собой тескомовцев, либо попытаться сбить их с нашего следа. Первое — проще. Второе требует подготовки и выдумки, зато после можно будет не заботиться о них.

— Не выйдет, — подал голос Камрат, он у него прозвучал басовито и спокойно. — Второе не выйдет. Они могут знать наш маршрут, так как идут за нами от самого Примето. Или, если даже не знают, то могут иметь целью ту же самую Скалу. А что Болото будет проходимее именно со стороны Дороги Страха, они знают не хуже нашего. Они нам пока не угрожают, то и пусть себе идут следом. Скрестить мечи всегда сумеем… — Камрат не обратил внимания на презрительную усмешку Зливана. — И вот что я ещё скажу. Мы не знаем, как всё сложиться в будущем при подходе к Скале. Тескомовцы для нас могут стать не врагами, а… единомышленниками.

— Ха! Единомышленниками? — удивился Ольдим. — Как на Сажанее. Да Присмет своего не упустит!

— Да, Присмет, — сказал Свим. — Но я согласен с Камратом. А вот с тескомовцев придётся не спускать глаз.

— Для путров самое дело, — оживился Зливан. — Я могу им помочь организовать нечто вроде эстафеты, чтобы они не доводили себя до такого состояния, как этот, — небрежно двинул он рукой в сторону стехара.

— Ф”ентом меня зовут! — неожиданно вскинулся тот, хотя мгновением до того выглядел, ну, совсем умирающим. А тут вскочил на ноги, встряхнулся. — И стехар я! А не этот!

Х”вьюся, глядя на Ф”ента, тоже приняла стойку.

Молодой дурб никак не ожидал, по-видимому, такого отпора со стороны путра. Он оторопело уставился на него непонимающим взглядом. Выглядел он при этом забавно. Отчего Свим и Камрат, знающие Ф”ента, расхохотались, а на лице Ольдима отразилось нечто бесподобное.

— Ты, дурб, — воинственно мяукнул К”ньец, — если так будешь относиться к нам, то ничего не организуешь! И мы лучше тебя знаем, как обеспечить слежку. Да, стехар?

— Да уж, — важно поддержал его Ф”ент, но на всякий случай поджал обрубок хвоста под себя.

— Итак, — подвёл итог разговора Свим, — идём с разведкой и впереди, и позади.

— Может быть, ускорим движение? — Зливан не хотел, чтобы кто-то подумал о нём превратно, мол, он заткнулся, стоило только на него прикрикнуть, даже со стороны путров.

Но в душе он был собой недоволен. Когда Калея и Кате Кинг Ктора объясняли ему его задачу, они чётко оговорили его место в отряде — формальное руководство дурбами, как передаточное звено от Свима, дабы тому не надо было вести переговоры или давать какие-то распоряжения каждым из них в отдельности. Конечно, бессловесным исполнителем его быть не заставляли, но и навязывать своё мнение — тоже.

Но и молчать, когда за ним половина отряда, к тому же самой подготовленной для похода, как ему казалось, он не собирался. Что тот же Свим без его дурбов?

— Надо было идти берегом болота, — глядя мимо Тлумана, озабоченно хмурился Поликан.

— Почему это? — Тлуман тоже не смотрел на него, а оценивающим взглядом осматривал место предстоящего ночлега.

И только после того, как удовлетворился, с недоумением перевёл взгляд на кринейтора, своего ближайшего помощника. Поликан отвечал за хозяйство их небольшого отряда.

Поликан оглянулся и, понизив голос, проговорил:

— Чтобы лодки с едой тащить.

Тлуман не понял.

— Какие лодки?

— С едой, говорю. Гора Мяса скоро всё съест…

— А-а, — Тлуман поморщился.

Проблема обеспечения Присмета едой существовала. Аппетит его рос по мере продвижения вглубь Диких Земель. Создавалось впечатление — фундаренец что-то жуёт всегда: в пути, на привалах и даже во сне. И всё это с угрюмым выражением на лице, молча, ни на кого не глядя. Он словно был погружён в мир, где идёт постоянная борьба, победителем из которой выходит только жующий.

Правда, свою еду Присмет нёс сам, но содержимое его мешка уже уменьшилось наполовину, а поход ещё, по сути дела, только-только начался — шёл девятый день, как они вышли из Примето, и до вьючных торнов, посланных вперёд к Дороге Страха надо было идти ещё долго…

Вокруг простиралась, слегка испорченная редкими увалами, равнина. Неясно было, что могло здесь располагаться во времена древних, но местные Дикие Земли славились отсутствием каких-либо дорог, руин и, вообще, следов пребывания здесь когда-либо человека. Единственное объяснение тому, бытующее издавна, — равнина когда-то представляла собой дно моря. Но против такого предположения выступала Дорога Смерти или Мёртвых или Страха, соединившая Болота Первое и Второе.

Сам думерт у Дороги никогда не бывал, хотя она территориально как будто относилась к сфере влияния Южного Тескома. Но знал о ней кое-что, поскольку, выходя из города, ознакомился с некоторыми данными из Хранилища знаний Тескома и рассказами, тоже записанными в разные времена, побывавших рядом и видевших её.

Сведения, скудные и противоречивые, излагаемые разными источниками, совпадали в одном: строительство или какое-то иное появление Дороги Страха относилось задолго до эры Падения. Якобы она первой стала вечной дорогой, но и в забвение по каким-то причинам попала тоже первой, отчего совсем не пострадала во время войн Проклятых Веков. Вот почему могла служить образцом для сравнения с другими дорогами обитаемого мира, пострадавшими так, что до сих пор исковерканы выбоинами и пока не могли восстановиться полностью.

— В полотно её можно смотреться как в зеркало, — утверждал один из очевидцев.

— Она как будто покрыта слоем чистого синего льда, — вторил другой. — Даже веет холодком.

— Это подобно застывшей реке в тихую погоду, — свидетельствовал третий…

Но что любопытно — никто из них не решился ступить на неё, памятуя название, данное ей в незапамятные времена.

— Нет… Постоял, постоял… И ушёл от неё подальше, — высказался один из свидетелей. — Рядом с ней стоять — мороз по коже…

«Пройдут те, пройдём и мы», — успокаивал себя Тлуман.

А те, команда Свима, шли уверенно. Каждый день отмеряли двадцать пять свиджей — не торопились, но темп держали. Тескомовцы, не привыкшие к такой повседневной гонке, к вечеру уставали. А у тех будто есть женщины и дети, а идут только с одним привалом в середине дня.

— Удобно тебе? — Камрат нёс Грению, а для всех — Рению, не ощущая её веса.

Дочь бывшего правителя Сампатании уютно устроилась на согнутой и упёртой в бедро Камрата руке, словно в своеобразном кресле, спиной по ходу движения. Руки её лежали на широком плече Камрата, поверх которого она могла видеть и разговаривать с Думарой, вернее, с Марой, пересаживаемую с шутками с руки одного молодого дурба к другому. Из-за пазухи Камрата выглядывал любопытный одур и время от времени стучал кулачком в бок Грении, тогда она гладила его голову, и он успокаивался.

Женщинам, кроме Жаристы, также помогали: несли их заплечные мешки, поддерживали под руки. Как бы ни был труден путь, команда Свима порой гляделась вышедшей на прогулку большой компании. Но к ночлегу крайняя усталость проступала на лицах у большинства спутников, особенно молодых дурбов.

Ничто, казалось, не утомляло лишь Камрата, Сестерция и Ольдима. Свим тоже держался, но на нём всё-таки было возложено руководство, а это его изматывало больше, чем ходьба.

К вечеру отряд догоняли путры с сообщением о движении тескомовцев. Из их докладов следовало, что темп движения, навязанный Свимом и поддержанный всеми, приносил плоды — тескомовцы постепенно отставали, и, наконец, остановились на дневку.

Доклады путров действовали успокаивающе, а остановка, вообще, дала повод к злословию в адрес тескомовцев. Два дня назад был отпущен в Примето проводник, данный Калеей. От него ничего нового Свим почерпнуть не мог, а сам Наван держал себя незаметно и практически в маршрут движения команды не вмешивался. Порой Свим подозревал, что проводник сам не знает: верно ли они идут или нет. Так что казалось, всё идёт правильно — ещё полпути и они у Дороги Страха.

Но ранним утром следующего дня прибежал взмыленный Ф”ент с известием: у тескомовцев появился воздушный шар, и уже сегодня, можно будет ожидать его появления над отрядом.

Выслушав Ф”ента, Свим почувствовал дрожь в теле — непроизвольное воспоминание о путах липучки. Он повёл плечами, стряхивая наваждение, и обратился к собранной команде:

— Всё! Идём без спешки. Нам от них не убежать, чтобы затеряться здесь где-нибудь. Но будьте готовы ко всяким пакостям тескомовцев, прилетевших на шаре. Они могут что-нибудь сбросить сверху на голову или окутать липучкой. Поэтому держитесь кучнее и… как можно ближе к Камрату.

О Камрате он не хотел упоминать, но подтолкнула его к тому мысль, высказанная Малионом, о Камрате-защитнике.

— К Камрату ближе всех Рения, — подал кто-то голос из молодых дурбов, вызвав смешки.

— И правильно делает… — и опять смех.

— Мы, может быть, тоже остановимся на день? — предложил Харан. — Пора всем отдохнуть. И я бы осмотрел тех, кто нуждается.

Нуждались самые прыткие из молодых дурбов. Не имея опыта дальних переходов, они уставали и за ночь не восстанавливались в полной мере. Харан уже им рекомендовал не злоупотреблять стимуляторами, но некоторые из них по утрам уже не могли без боли шевелить руками или ногами. И хотя молодые организмы быстро использовали подпитку, однако с каждым разом требовалась усиленная порция. Назревал кризис.

— Что, так серьёзно? — негромко спросил обескураженный Свим, переведя взгляд с Харана на Зливана.

Оба кивнули.

— Тогда… Дневка?

Против никто не высказался.

— Но не здесь, — выждав паузу, сказал Ольдим. — Надо где-то укрыться так, чтобы нас не могли заметить сверху.

— Где же здесь спрячешься? — разом воскликнули почти все.

— И, точно. Где? Ты что-нибудь придумал? — Свим облизнул губы.

Он и сам подумывал сделать то же самое, но здесь, на открытом месте, от тескомовцев на шаре таким большим отрядом не укрыться. Куда ни глянь — они будут у них как на ладони.

— Я предлагаю сделать днёвку завтра, — Ольдим не обратил внимания на разочарованные вздохи. — А сегодня сделать рывок не вперёд, а к берегу болота. Там мы сможем найти укрытие от тех, кто полетит на шаре. И хотя бы на первое время собьём тескомовцев со следа. А потом подумаем, как идти дальше.

Свим в задумчивости осмотрел розовый край полотна неба на востоке. Стало уже светло, и можно было хорошо разобрать мимику лиц, собравшихся на совет.

Скоро взойдёт солнце. Надо решать: принять предложение Ольдима и тогда тут же сниматься с места ночлега, совершив предельно быстрый бросок к побережью болота, или остаться здесь на отдых?

Бежать к болоту, это бежать в неизвестность, так как они могли только предполагать, что там есть заросли кустарника или даже деревьев, под которыми можно укрыться. Впрочем, проводник неоднократно говаривал о существовании довольно широкой полосы разнообразной растительности, окаймляющей болото. Хотелось в это верить и надеяться на укрытие. А вот остаться на месте — явно подставить себя под ежеминутное ожидание нападения тескомовцев на шаре.

«Липучка!..» — в который уже раз вздрогнул Свим.

Сбросят сверху липучку и вздёрнут жертву. Ни отбить её, ни ухватить. Не обвязываться же всем одной верёвкой для страховки… Но если связаться, то сразу всех не утащат, да и сами тескомовцы окажутся в незавидном положении: тоже будут привязаны…

Но подойдут их основные силы…

— До болота свиджей тридцать, если не больше, — сказал Зливан, не выдержав тишины, возникшей на время принятия решения Свимом.

— Тридцать два, — уточнил Харан, вглядываясь в карту, выданную Калеей Свиму.

Свим её сразу после ухода Навана уступил Харану, как более его сведущему в таких делах.

— Это же… весь день бегом! — в отчаянии воскликнула одна из женщин и осмотрелась, ища поддержки сочувствующих.

Однако решать приходилось Свиму.

«Опять мне!» — почти с раздражением подумал он.

Сколько раз за весенние месяцы со дня выхода из Керпоса, ему приходил так раздражаться, становясь последней инстанцией в разрешении вопроса: что делать?

— Я за план Ольдима, — первым высказался Камрат. — До времени появления шара мы уйдём хотя бы на праузу-другую из поля его видимости. А проверку окраины Болота тескомовцы могут оставить напоследок, когда мы уже будем там.

Зливан отвернулся, он отвергал предложение Ольдима. У него побаливали ноги от непривычки дальних переходов, да ещё в таком темпе. Хотелось отдыха — отлежаться, отоспаться. Но стал подозревать, что сегодня тому не быть, поэтому в пререкания вступать не стал.

Когда Кате Кинг Ктора предложил ему возглавить отряд молодых дурбов, он согласился сразу. Его прельстил само путешествие и, естественно, руководство другими. Но пока что он ощущал нарастающую усталость и изнуряющее постоянство и однообразие гонки по Диким Землям.

Прогулки, обещанной Кате Кинг Кторой, не получилось.

— Некоторым из нас придётся принять бренду, — сказал Харан. — Иначе мы растянемся на два-три свиджа, а иные, вообще, не дойдут.

— Я не буду! — тут же отказался Свим и посмотрел на Гелину, стоящую рядом с Хараном.

Канила отвела глаза и слегка повела головой — тоже нет. За ней высказали свой отказ немногие.

— Кому ты предлагаешь? — спросил Свим Харана. — И не тяни! Нам надо уходить. Поторопись!

Харан окинул взглядом спутников и стал быстро перечислять тех, кому, по его мнению, следовало подкрепить свои силы брендой. Назвал он и Зливана вкупе с половиной молодых дурбов, вызвав у них и у других, отмеченных и неотмеченных Хараном, неоднозначную реакцию. Одни решили, что их обдели, подчеркнув слабость, назначив бренду, а другие — ими пренебрегли и не хотят поддержать, а у них силы на исходе.

Свим не дал разгореться спорам, и неожиданно для команды прикрикнул:

— Есть будут все! Харан, приступай!.. Вначале женщинам!

Чуть позже во главе с Гелиной женщины скорым шагом направились по ориентирам к болоту, а мужчины стали принимать кусочки бренды из рук Харана. Большинство из них пробовали сильный стимулятор впервые, поэтому порция — чуть больше ногтя мизинца — вызывала недоумение: мало. Однако не все, взяв бренду, её съели, считая себя выше унизительной подпитки.

Как бы они не торопились, а время шло. Совсем рассвело, и канувшие, будто в полусумрак, женщины, стали видны в рассеянной дымке атмосферы. Ушли они, как не торопились, не далеко, и, глядя им вслед, Свим с тоской подумал о тяжёлом наступающем дне.

Однако праузы через три темп движения ускорился. Мужчины догнали женщин и, как могли, стали им помогать.

Мутное утреннее солнце нехотя вставало за спиной бегущих, укорачивались их тени, что размытыми контурами терялись плотной завесой впереди; и вот уже можно чётко увидеть и вычленить из общей массы взмах собственной руки или поворот головы. Даль очистилась и там, на пределе видимости прорезалась тонкая ниточка береговых зарослей. Она толстела, наливалась подробностями, приближалась, придавая людям уверенности — они до неё добегут.

Но гонка сказывалась: люди стали уставать.

Нет, они ещё как будто совсем не тяжело бежали, но то один, то другой, вдруг, начинал оступаться, одежда едва успевала высушить пот, и у многих в руках появились питьевые фляги.

Особенно страдали молодые дурбы. Опять следует сказать, что непривычка и долгое сидение в дуварах Кате Кинг Кторы лишком расслабили выносливость их мышц и духа. А те, кто отказался от бренды, стали задыхаться от постоянного усилия заставлять себя бежать.

— Не надо так много пить воды! — пытался напоминать Харан, но безрезультатно.

Первым упал и с трудом поднялся на четвереньки Рувон, здоровый на вид дурб, начавший бег легко и непринуждённо. Он долгое время был вперед всех, и его несколько раз приостанавливал окрик Свима, чтобы тот не слишком увлекался и не растягивал отряд — кучно бежать легче.

Харан, тяжело переводя дыхание, склонился над упавшим дурбом.

— Нога, — расцепил Рувон сведённые от боли зубы. — Свело судорогой…

— Понятно, — проговорил Харан и провёл рукой по бёдрам дурба. Покачал головой. — Зря решил отказаться от бренды. Теперь тебе поможет только она. Да и то…

Харан вздохнул и опять осуждающе покачал головой. Молодой дурб, собираясь в дальнюю дорогу, оделся, словно на прогулку в городе: его одежда почти полностью была лишена тех необходимых качеств, которые поддерживают в организме человека тонус и стимулируют быстрое его восстановление.

Оказалось, что Рувон был не одинок. Ещё двое из молодых дурбов пренебрегли своим одеянием. На одном из них была надета даже не вечная куртка. Она, конечно, легка и удобна, тем не менее, в ней отсутствуют многие свойства, направленные на охрану здоровья одетого в неё человека. К тому же её надо стирать, она не обладает само очисткой, она не заживляет мелкие раны и царапины.

Харан поделился неприятностями со Свимом. Тот ругнулся и решительно заявил:

— Отошлю их назад! Как только Калея их выпустила?

— Не нянька она им. Дурбы же…

— Это да. Но им надо было послушать её… Мутные звёзды!.. Нет, и, правда, отошлю назад! Иначе они нам преподнесут немало хлопот. Надо нам это?

— Тебе решать…

— Опять? А ты на что?

Улыбка тронула губы Харана.

— Сам не знаю. И зачем мне это Болото? Нет, правда, Свим. Всё время думаю-гадаю. Теском на нас насел, и нам скучно сидеть стало в дуварах — это так. Но почему мы опять оказались вместе? И не просто вышли побродить в Диких Землях, а идём к Болоту искать Скалу… — Харан отдышался, поспевая за Свимом. — Года два назад, будучи в Габуне и слывя чудаком из-за веры во многие мифы, я такого разумного назвал бы безумцем. Искать Скалу… Идти к Скале… Это же как раз признак безумия. Мало того…

— Иди-ка ты со своими думами к обитателям Края! — не дослушал его Свим. — Ты думаешь, я знаю? Сам не понимаю, а иду. А тут ещё этих навязали! Куда Калея смотрела?

— Может быть, так и должно быть?

— Почему это? — Свим оглянулся. — Давай сбавим темп. — Их тут же стали обгонять дурбы. Свим потянулся к сарке, но одёрнул руку. — Пить всё время хочу… Так почему так должно быть?

— Эти дурбы, как я заметил, народ случайный. Они друг о друге узнали совсем недавно. А у Калеи, по-видимому, с ними связаны какие-то планы.

— То есть, ты хочешь сказать, она им таким вот образом устроила проверку?

— Не уверен, но похоже на то.

Свим опять в сердцах помянул обитателей Края.

— А я, значит, решай, что с ними делать? Хорошенькое дело.

— А, может быть, тоже проверка?

— Ну, уж-ж, — Свим хотел подёргать себя за несуществующую бородку, но лишь скользнул рукой по щекам. — Зачем меня-то?

— Зачем, не знаю. Но вот меня она будто не заметила, так же как и остальных. А ты у неё оказался на примете.

Свим насупился. Их уже обогнали все, даже стали оборачиваться: чего это они стали отставать?

— Это Индрис знал, — наконец, буркнул Свим. — Пойдём быстрее…

— Кто знал? — ускоряя шаг, спросил Харан.

— Как-нибудь расскажу. А сейчас… — Свим оглянулся, стал. — Как будто Ф”ент бежит.

Харан тоже остановился и посмотрел назад.

— Он… Что-то опять случилось.

— Всё может быть… — насторожился Свим.

Ф”ент добежал до них. Язык его вывалился почти до земли, он тяжело дышал. Свим и Харан терпеливо ожидали, хотя отряд стремительно удалялся от них, и чтобы его догнать, придётся приложить немало сил. Впрочем, из отряда выделилась группа путров и направилась к ним. Впереди мчалась Х”вьюся. Возможно, её кто-то послал выяснить, что тут у них происходит?

Подбегали и те двое путров, что находились с Ф”ентом в разведке. Они так же, как и стехар, подбежав, упали в изнеможении наземь.

— Будет збун, — наконец, сообщил Ф”ент принесённую новость. — Мы все чувствуем.

Путры подтвердили неприятную весть Ф”ента.

— Когда?

— Мы решили, через четверть праузы.

— Мутные звёзды!.. — всполошился Свим. — Надо предупредить наших. За мной! А вы вперёд! — послал он более быстрых, по сравнению с людьми, путров.

Он потрусил, увлекая за собой Харана и выродков-разведчиков.

Вскоре ему удалось докричаться до тех, кто замыкал отряд. Но те уже знали причину его крика и передавали команду остановиться по цепочке идущим впереди.

— Идёт збун!.. Одеть копольцы!.. Всем встать в круг!.. Прикрыть путров!.. — отрывисто распорядился Свим.

Вокруг уже проявлялись приметы накатывающегося збуна.

В этот раз он был не фронтальным, когда его наступление идёт полосой, а верховой. Муть над головой разумных редела, становилось светлее и, наконец, наступил момент безраздельной власти солнечных лучей. Они беспрепятственно достигли поверхности Земли, вжигаясь в каждую её пядь. Не прошло и десятка минтов, как вокруг плотной кучки отряда Свима закурились столбики дыма от вспыхнувшей пересохшей травы.

Огонь быстро распространялся.

Стало трудно дышать. Люди и путры теснее жались друг к другу, пытаясь составить сплошной навес из копольцев. Однако солнце заглядывало и под них.

Некоторые путры, во всяком случае, Ф”ент и К”ньец копольцы имели. Вся беда заключалась в их отсутствии у четверти молодых дурбов и у половины женщин. Свим поминал обитателей Края и взывал к мутным звёздам, но его отчаянная ругань в адрес недотёп, идущих в Дикие Земли без соответствующей экипировки, не могла спасти положение. Копольцы, сдвинутые вместе, не могли всё-таки надёжно прикрыть всех. Оттого в круге происходило постоянное движение, так как каждый, не защищённый копольцем, старался избежать прямых лучей солнца. Эта перегруппировка рвала сплошное покрытие.

Задымилась шёрстка у двух путров. Они крутились, пытаясь поменять место или лизнуть прогоревшее место. Но когда загорелась невечная куртка на молодом дурбе, то ему пришлось её с себя сорвать и с помощью других выбросить за пределы круга, где она и сгорела.

Пожар стал заволакивать округу дымом, ослабившим ярость солнца, но сам збун продолжался долго. И хотя необходимость тесного пребывания людей и путров в группе отпала, она длительное время не распадалась.

Дышалось с трудом. Вода, выплеснутая из сарок на полу или воротник одежды, которыми люди прикрывали лица, высыхала сразу…

Глава 9

Совсем недавно высохшая, но всё-таки местами, зеленеющая округа, превратилось в чёрное полотно. Кое-где ещё догорали кусты, чьи теневые листы не выдержали атаки збуна. Но уже появились из нор встревоженные мордочки диких крыс; они принюхивались, шевеля длинными усами. Хищники, они уже предвкушали найти и наброситься на всё живое, что обожжённое и ослабевшее не сможет себя защитить от них.

А таковых оказалось много. То ли эти дикие не почувствовали приближения збуна, упавшего с зенита, то ли они попали в разряд «лишних» на этой не очень-то обильной земле. Можно было видеть полу поджаренных змей. В вялых конвульсиях недалеко от команды Свима с кроваво-коричневой спиной лежал и ещё всхлипывал барсук. Билась павшая птица без перьев…

Люди и путры выглядели жалко. Шёрстка на большинстве выродков оказалась в обширных пропалинах, когда ещё там нарастёт новая, да и нарастёт ли? Молодые дурбы крайне растеряны и подавлены, с ожогами. Да, обещанной прогулки не получилось

У Свима уже не хватало слов, чтобы, наконец, высказаться по поводу печального исхода збуна для доверенного ему отряда. Он пыхтел и бубнил, но это ни на йоту не приближало его к принятию хоть какого-нибудь решения: что делать с пострадавшими людьми? Тем более что в будущем подобные наплывы прозрачной из убийственных лучей солнца атмосферы могут повториться, и тогда их положение может усугубиться до трагического исхода.

Отправить их одних в Примето — для них это смерти подобно. Оставить при себе — тот же итог…

— Та-ак… — только и повторял он, бессмысленно топчась вокруг стонущих дурбов.

Харан бегло осматривал их, переходя от одного к другому. Дольше всех он задержался у Сулона, дурба, годами, похоже, старше всех, собранных Калеей для похода к Скале.

Наконец, тщательно вытирая пальцы о куртку, Харан подошёл к Свиму, сообщил:

— Ничего страшного. День-два, и у них всё пройдёт. А вот с Сулоном — плохо. Он может потерять зрение. И у него сильно повреждена шея. Не знаю уж, как такое могло случиться. Если только он решил глянуть на солнце?

— И что теперь?

— Ему нужна закалочная и полусумрак…

— Да уж, — уныло произнёс Свим и посмотрел вдаль, ставшей привычно мутной, играющей призрачными тенями тока воздуха.

Только что чёрная от пепла степь уже серела от ростков, спешащих занять освободившееся место под небом.

«Какая тут закалочная? Какой полусумрак?.. Ну, полусумрак, скажем, создать можно — завязать ему глаза… А закалочная… И вокруг ни одного поселения, где можно было бы оставить Сулона. Но и таскать егоза собой… И это тогда, когда вот-вот над головой повиснет шар тескомовцев!»

От мысли о шаре, его передёрнуло: воспоминание о липучке преследовало его с утра.

Впрочем, чем лучше та ситуация, в которой они оказались после збуна? С пострадавшими на руках?

Свим задыхался, внутри его всё кипело, он не мог найти выхода. А Харан стоял и ждал его решения. И молодые дурбы исподлобья поглядывали на него, а во взглядах требование — решай, коль скоро ты у нас предводитель! На своего командира — Зливана — они никаких надежд не возлагали: он один из них.

Подошёл Камрат. За ним, не отступая ни на шаг, — Грения. Глаза в пол лица, смеющиеся и счастливые. Прильнула к Камрату головой и плечом и с жалостливым недоумением смотрела на Сулона, словно осуждала его: как можно быть в таком плачевном состоянии, если вокруг всё так хорошо и… Камрат рядом?

…Ей только двадцать лет. Отрочество. К Камрату она испытывала непонятное для себя чувство. Восторг от его силы и красоты, тепло отеческой заботы о ней с его стороны, дружеское отношение. Да, всё это. Но во всём этом нашло приют ещё что-то, чего она ещё не знала, а лишь слышала от женщин, а потому не могла назвать и, значит, осмыслить охватывающее волнение всякий раз, когда Камрат разговаривал с нею, обращал своё внимание к ней или касался её. Сердце замирало от его близости…

Свим, мрачный от обуреваемых его нерадостных размышлений, вскинул глаза на Камрата, ища в нём поддержки. Он свято верил в него. Догадка, когда-то подсказанная Малионом, а, может быть, и утверждение о роли Камрата в неуязвимости людей и иных разумных, находящихся с ним рядом, пропитала дух Свима. Нет, он, конечно, не надеялся, что Камрат сейчас скажет некие слова и после этого всё образуется, и в то же самое время ожидал какого-то невероятного выхода из тупика. Во всяком случае, из тупика, возникшем в его голове.

Харан, по-видимому, тоже подумал о том же, что и Свим. Он сухо передал Камрату свои выводы о состоянии дурбов.

— Мне тебя не учить, — нагнув голову к Харану, сказал Камрат. — Глаза ему завязать…

— Об этом мы со Свимом уже решили. У него шея вся в язвах.

— А шею обмотаем моей курткой. И понесём…

Свим вздохнул. Всё, что сказал Камрат, было явным с самого начала. Куртку вот предложил свою. И — только.

— Здоровый он. Тяжёлый.

— Но стоять нельзя, — возразил Камрат на реплику Зливана. — На берегу болота, в зарослях, подумаем, что с ним делать.

— Это — да.

Свим, Харан и Камрат переглянулись.

— Надо идти, — решительно сказал Свим. — Зливан, Сулона будем нести по очереди. Распорядись среди своих.

С пострадавшими от збуна отряд двигался медленно, но и шар тескомовцев также медлил их нагонять.

Конец ознакомительного фрагмента.