Проводник с того света

Виктор Бычков, 2012

Место действия: граница Белоруссии и России. Время действия: лето-осень 1941 года. Лейтенант Прошкин выходит из окружения. Спасает пятимесячную девочку, которую выбросила мать перед расстрелом. Становится свидетелем массового расстрела евреев. Помогает девушке Гиле спастись из могилы. По решению штаба партизанского отряда офицер выводит за линию фронта из оккупированной территории группу евреев. Во время следования встречают помощь и поддержку со стороны местных жителей, а так же и предательство. Лейтенант Прошкин и девушка Гиля полюбили друг друга. Повесть написана классическим русским языком, читается легко и увлекательно, открывая неизвестные страницы в истории страны.

3

Оцепенение лейтенанта Прошкина длилось недолго: еще не понимая, что и как надо делать, бросился к человеку, взял его на руки, положил рядом со спящим ребенком. Только теперь разглядел в нем женщину. Метнулся ко рву, как смог заделал, засыпал ногами землю в образовавшейся ямке. Ваня понимал, что надо как можно быстрее уходить с этого страшного места, пока немцы не вернулись: чуть дальше была выкопана еще одна могила, и она была пуста.

Прислонил спасенную женщину к склону оврага, похлопал её по щекам. Голова моталась из стороны в сторону, но женщина не приходила в себя, изо рта текла грязная струйка слюны. Вдруг ее начало тошнить. Она корчилась, каталась по траве, содрогаясь всем телом.

Иван снял фляжку с водой, поднес ко рту женщины. Она глотнула раз-другой и впервые осознанно посмотрела на Прошкина.

— Кто вы? Где я? — ужас отразился в ее темных, чуть навыкате глазах. — Пустите, не надо!

Вся сжалась, прикрывая свою наготу, вскрикнула.

Прошкин смотрел, пораженный ее видом: молодое, красивое, чуть-чуть смугловатое лицо и белые, нет, серые волосы! Даже брови поседели!

— Уходим! Уходим скорее! — взял на руки ребенка, помог подняться девушке и быстро, насколько позволяли его попутчики, направился по оврагу, подальше от этого страшного, ужасного места.

Приходилось нести малышку и волочь за собой спасенную девушку. Она идти не могла, часто спотыкалась, в любой момент готовая рухнуть на землю, держалась за руку Ивана, другой — прикрывала свою наготу.

— Быстрей, быстрей! — тревожным шепотом подгонял, торопил Прошкин, поминутно оглядываясь назад. — Они могут вернуться.

Солнце палило из-за спины, вдогонку, когда лейтенант со спутницами подошли к месту, где лог раздваивался: одно ответвление уходило дальше по прямой, а другое, помельче, с небольшим ручейком по самому дну — вправо, к колку, что резко выделялся на фоне огромного пшеничного поля.

Иван свернул вправо, углубляясь в сторону лесочка, что манил к себе, притягивал своей удаленностью от мрачного лога.

Они уже были на окраине колка, когда захныкала, заворочалась девочка. Прошкин отвернул покрывало, поправил соску с сухарями — она была пуста.

— Вот тебе раз! — улыбнулся, глядя на малышку. — А еще не хотела, капризуля.

Девушка подбежала, взглянула на ребенка и вдруг осунулась на землю рядом с Иваном, протянув к малышке руки.

— Хая, Хаечка! Не может быть, Хая!

Прошкин с недоумением смотрел на девушку, но на всякий случай отгородил рукой ребенка от нее.

— Но-но, потише, гражданочка! Какая еще Хая? Я ее нашел! Иди лучше к ручью, умойся, а то ребенка напугаешь!

— Это наш, наш ребеночек, наша девочка! — протягивала руки девушка. — Моя племянница Хаечка! Бася… овраг… бросила… — упала на землю, зарыдала, сотрясаясь от плача.

— Вот оно что! — Прошкин соединил все сегодняшние события в единое целое и теперь сидел, с удивлением взирая то на ребенка, то на ее тетю. — Вот оно что! Гражданка! Гражданочка, — потрогал за плечи. — Ты долго еще нагишом бегать будешь?

— Ой! — подскочила та с земли, сжалась, прикрывая себя руками. — А что ж мне делать?

— Сначала сходи к ручью, умойся, а я что-нибудь придумаю.

Девушка убежала, лейтенант разделся, снял с себя нижнее белье, надел на голое тело галифе и гимнастерку.

— Вот теперь порядок! — довольный своей изобретательностью, принялся готовить новую соску малышке.

Пеленки сохли на ближнем кусту, когда девушка стыдливо окликнула Ваню.

— Я помылась, а что дальше?

— Вот одежда, можешь одеваться, — указал на белье, что лежало рядом с ним.

— Отвернитесь, мне стыдно, или бросьте сюда.

— Ну, цирк! Два часа мелькала передо мной голой, а тут застеснялась. На, лови! Извини, что без стирки — прачечная отстала! — добавил, не оборачиваясь к девушке.

Гиля надела на себя солдатские кальсоны, рубашку, вышла из-за куста, с ожиданием уставилась на этого незнакомца.

— А дальше что? — в который раз спросила она, смущенно потупила взор, поддергивая длинные и широкие штаны, то и дело сползающие с ее фигуры.

— Вот же бабье племя! — то ли с восхищением, то ли осуждающе произнес парень. — Только что с того света спаслась, а уже боится показаться смешной! Плюнь на все! Сейчас что-то подтянем, что-то подкатаем, и будет хоть куда. А как тебе зовут?

— Гиля, меня зовут Гиля, — почему-то повторила девушка.

— А лет тебе сколько, Гиля? — спросил Прошкин, привыкая к этому новому имени.

— Девятнадцать. В мае исполнилось девятнадцать, — уточнила она.

— Девятнадцать? А меня зовут Иван, Ваня Прошкин, — говорить что-либо о цвете ее волос не стал, смутился вдруг.

— Подойди сюда, Гиля, — попросил девушку. — Надо подвязать веревочки снизу, штрипки называются, и на поясе веревочкой стянуть. А рубашка и так сойдет, только рукава подкатай чуть-чуть.

Заплакала Хая, и Гиля кинулась к ней, взяла на руки, прижала к себе и горько зарыдала, вспомнив вдруг, воскресив в памяти кошмары сегодняшнего дня.

Иван какое-то время молча наблюдал за ней, потом подошел, тронул за плечи, повернул лицом к себе.

— Вот сейчас еще поплачь маленько и успокойся, — не отводил взгляда от ее заплаканных глаз. — Нам думать надо, что дальше делать. И ребенка кормить надо, — со знанием дела закончил он.

Его голос, уверенный тон не дал ей еще больше терзать себя, заставил собраться, вспомнить, где находится и что отныне она ответственна за единственного близкого ей человечка на этой земле.

— На, дай ребенку, — Прошкин подал Гиле самодельную соску с последним сухарем. — Больше кормить нечем. И плакать не надо, напугаешь еще малышку.

— Хорошо. Не буду. Что это? — с недоверием смотрела на Ванькино изобретение. — Тряпку Хая не ест.

— Тогда дай ей грудь! — разозлился Прошкин. — Или приготовь ей кашку! Лучше на молочке! У меня ела, потому что другого нет, и в ближайшие часы вряд ли будет!

Гиля брезгливо взяла, долго смотрела на изжеванную тряпочку с размоченным сухарем, потом все же нерешительно поднесла ее ко рту малышки. К большому удивлению, та тут же присосалась, зачмокала, пытаясь ухватить ручками. Девушка отвела их, запеленала, подняла полные благодарности глаза на Ивана.

— А вы где этому научились?

— Жизнь и не такому научит, — лейтенант выбирал березку, с какой можно было посмотреть окрест. Мгновение назад до него долетело эхо выстрела. Или показалось? — Что ты «выкаешь» со мной, Гиля? Мы же почти ровесники, мне двадцать два года, скоро двадцать три. Разве это разница, чтобы на «вы»?

— Хорошо, — просто ответила та. — А что ты собираешься делать?

— Ты ничего не слышала минуту назад? Мне послышался выстрел. Хотел подняться повыше, осмотреться вокруг.

— И мне послышалось, но я не стала говорить, думала — показалось.

— Так больше не делай, — лейтенант замер — до них явственно долетели звуки выстрелов. — Обо всём, что покажется подозрительным, сразу же сообщай мне. Во, слышишь? Пулемет поливает. Оставайся здесь, я — на разведку.

— Нет, нет, только не это! — девушка кинулась к Прошкину, загородив ему дорогу. — Я боюсь, боюсь! — глаза округлились, губы задрожали, слезы потекли ручьем. — Не оставляй нас, я боюсь! Я не выдержу одна, сойду с ума! Мне страшно!

— Хорошо, хорошо, успокойся, — Ваня понял состояние девушки, взял за плечи, отвел в сторонку, посадил под березу. — Только не кричи. Видишь, ребенок спит. Я тебя никогда не брошу, не бойся. Садись, нам надо обсудить наши дела.

Девушка безропотно подчинилась, с надеждой смотрела на своего спасителя, не выпуская из рук спящую племянницу.

А день уже клонился к вечеру. Спала жара, на смену ей спешила ночная прохлада. Стихли выстрелы, на землю опускалась тишина. Только комары все никак не желали уйти на покой и все настырней и настырней звенели, норовили облепить любой участок тела.

Гиля веточкой отгоняла комаров и от Хаи, и от себя. Лейтенант сидел на траве, поджав ноги по-турецки, в очередной раз чистил винтовку.

— Сначала я расскажу немного про себя, потом ты про себя расскажешь. А то как-то неудобно — вроде вместе, а друг про друга ничего не известно.

Рассказывал долго, обстоятельно, еще и еще раз прокручивая в памяти все события, свидетелем и участником которых был; о людях, что попадались на его пути за этот короткий срок с начала войны. Про знамя полка умышленно не упомянул.

Гиля слушала, не спуская с рук ребенка, сама не знала, с чего начать разговор. Слишком свежи были воспоминания, спазм перехватывал горло, глаза наливались слезами. Прошкин прекрасно понимал это и потому не торопил.

Он смотрел на ее растрепанные длинные волосы, которые в сумерках стали приобретать пепельно-серый цвет, сливаясь с лицом хозяйки.

— А у тебя какие волосы были? — не выдержал, спросил Гилю. — Имею в виду цвет.

— Черные, конечно, — ответила девушка. — Ведь я еврейка, а у нас волосы как правило черные.

— Так это евреев расстреливали? — до лейтенанта вдруг дошло, что когда он видел колонну людей, то военных среди них не было. — А за что? Воевали против немцев? Оказали сопротивление?

— Не знаю. Наверное, потому что евреи.

— Дикость какая-то. Так не бывает. Я понимаю, когда военные, с оружием в руках. Но чтобы вот так? Дикость, — повторил еще раз, и надолго замолчал. — Даже с пленными нельзя так поступать, они же безоружные.

— Законы пишутся для нормальных людей, а это — звери, хуже зверей, — девушка снова заплакала, уткнув лицо в покрывальце на ребенке.

— Извини, давай об этом пока не будем. Надо думать, что делать дальше, как быть сейчас. Я так понимаю, что девчонкой займешься ты, а мне надо на ту сторону фронта к своим. Я — офицер, и мое место должно быть на фронте. Ты где останешься? Здесь? Или пойдешь куда-то?

— Ты хочешь нас бросить? — Гиля настороженно смотрела на Ивана.

— Если я правильно поняла, ты уходишь от нас?

— Да, час, другой побуду с вами, и — вперед! — взмахнул рукой куда-то в сторону. — Больше меня здесь ничего не держит. Самая большая проблема была с девочкой, но она удивительным образом разрешилась, — довольная улыбка коснулась губ Ивана.

— А как же мы? — до этого мгновения она еще не думала ни о своём будущем, ни о племяннице. И вдруг этот вопрос встал перед девушкой непреодолимой преградой. То, что она не останется в местечке, это даже не обсуждается. Она боится представить, что ей придется вернуться домой. Кто ее там ждет? И что ее ждет в родном доме? — Ваня, а как же мы? — жалобно спросила Гиля, с ужасом представляя картину, что она останется в ночь рядом с оврагом одна с Хаей на руках. — Не бросай нас, я тебя умоляю, — встала вдруг на колени и поползла к лейтенанту. — Нет, нет, я здесь никогда не останусь! Лучше сразу убей нас, застрели, только не это!

Лейтенант замешкался, не торопился с ответом, только усадил девушку рядом, приобнял за плечи. Заговорил тихо, боясь нарушить тишину ночи или разбудить ребенка.

— То, что мне надо за линию фронта к своим, ясно как божий день. И я дойду туда, чего бы это не стоило. Но вот что делать с тобой, с вами — я не знаю. По крайней мере, я не вижу вас рядом с собой. Подожди, не перебивай, — видя, что Гиля пытается вставить слово, остановил ее. — Ты сама подумай — несколько сот километров по лесам, болотам, без пищи, в любую погоду. Ладно, я солдат, и мне положено терпеть, а ребенок? Ты о нем подумала?

— Нет, это ты о нас подумай! — вдруг резко, зло произнесла Гиля, не до конца дослушав лейтенанта. — Мы идем с тобой. Откажешься, бросишь, я сама пойду, одна, но только никогда не останусь здесь. Пусть мы погибнем в пути, только не вот так, как убивали нас сегодня! — плечи затряслись, задергались. — Такого больше не переживу.

Она плакала, прижимаясь к плечу лейтенанта. Ему было искренне жаль ее, ребенка, но он понимал, что идти с ними вместе — верх безрассудства: и сам не дойдешь, и их погубишь. В то же время не находил веских убедительных слов, чтобы отговорить девчонку.

Конец ознакомительного фрагмента.