Петька с Выселок. современная повесть

Виктор Бычков

После трагической смерти родителей мальчик попадает в детский дом. Всё время его не покидает надежда вернуться на свою Родину. Мечта его сбывается. В этом ему помогают друзья, старшие товарищи.

Глава вторая

Автобус бежал навстречу восходящему солнцу, пассажиры дремали, свесив головы. В салоне играла тихая музыка.

Петька сидел сзади, Анка — на первом сиденье. Они заранее договорились ехать порознь: если кинутся их искать, то будут в первую очередь обращать внимание на парочку — мальчика и девочку. А так — мало ли кто и куда едет.

Дорога петляла, вскарабкивалась на пригорки, потом резко бежала вниз, двигатель урчал, убаюкивал. Посадки вдоль дороги чередовались с распаханными полями, с ползающими по ним тракторами; стада бродили в низинах, зеркалом отсвечивали блюдца небольших озерков с ранними рыбаками на берегу.

— Тетенька, — обратился Петя к сидящей впереди женщине с маленьким ребенком на руках. — Вы не подскажите, где будет Сосновка?

— А ты что, первый раз едешь? — вопросом на вопрос ответила та, повернувшись к нему.

— Да.

— Следи за нами. Как я буду сходить, то и ты выходи. Это и будет Сосновка.

— Спасибо, тетенька!

Откинувшись на спинку мягкого сиденья, Петька смотрел на дорогу, а мысли, одна мрачней другой вдруг стали приходить в голову. Их никто не ждет в Выселках. Все-таки за свои пятнадцать лет он привык, что о нем худо-бедно заботились, одевали, обували, была крыша над головой. А что впереди? Ладно бы один, а тут еще Аннушка. И за нее отвечать надо, обеспечить всем необходимым, ведь он — мужик, мужчина.

Все их рассуждения, планы в мечтах сводились к одному — уехать из интерната, добраться до Выселок. А дальше? Что есть? Что пить? Что одеть-обуть? А зима? Ну, ладно, дров каких-никаких можно найти. А где взять еду на всю зиму? Собирались сушить грибы-ягоды. А лес там есть? Мечтали работать. А где и кем? По сути, они же ничего не умеют делать. Все, чему учили на уроках труда, вряд ли пригодится в реальной жизни. И Петька, и Аннушка были хорошими учениками, их портреты несколько лет висели на Доске почета. А теперь кому нужна эта учеба — математика с физикой и химией?

От таких мыслей настроение испортилось, комок подкатил к горлу, не было желания смотреть по сторонам, наслаждаться свободой. Получается, всю жизнь мечтал об этой поездке, грезил ею, а случилась наяву — и все, не рад? Мальчик вздрогнул, отбросил эти мысли, как наваждение, опять улыбнулся взошедшему уже солнцу, бегущей навстречу дороге, мелькающим посадкам и полям.

— Хуже, чем в интернате, все равно не будет, — проговорил вслух и с опаской посмотрел вокруг — слышали или нет соседи?

— Вот по этой дороге прямо и прямо, — женщина с ребенком стояла на развилке и показывала Пете и Ане дорогу на Выселки. — Только я что-то не припомню, чтобы там кто-то жил.

— Живут, тетенька, уже живут, — весело ответил ей мальчик и направился в сторону заброшенной, забытой деревни, взвалив на плечи небольшой сверток с одеждой.

За ним, почти ступая след в след, шла небольшого роста, но крепенькая девчонка с удивительно рыжими волосами, что золотом горели в лучах полуденного солнца.

Бетонные опоры линии электропередач сиротливо, без проводов бежали ровной стрелой сквозь поля, уходили куда-то к горизонту, который сливался с темнеющим вдалеке лесом. Справа большой колесный трактор тащил за собой длинный плуг с прицепленными боронами, напоминая сказочное желтое огромное насекомое, по какой-то причине бегущее впереди собственных ног. Жаворонок застыл темной каплей в небесной лазури; грачи по-хозяйски проверяли работу пахаря, поругивались, важно расхаживая по свежему отвалу земли. Небольшие, чахлые кустики полыни и чернобыла стояли вдоль дороги. Между ними пытались пробиться к солнцу, цеплялись за жизнь полевые ромашки, одуванчики. Запахи вспаханной земли, разнотравья висели в воздухе, смешивались между собой, пьянили.

— Ты довольна, Аннушка? — мальчик остановился, подождал девочку, взял из ее рук пакет. — Вот мы и дома! — сказал он, с восторгом оглядываясь вокруг.

— Ой, не спеши, Петя! — Аня явно не разделяла оптимизм своего друга. — Дома-то еще и не видно!

— Выше голову, Анютка! Смотри! — указал рукой в направлении убегающих к лесу столбов. — Видишь, виднеются крыши домов?

Девчонка остановилась, вглядываясь вдаль.

— Да, теперь вижу! Но это не обман зрения?

— А кто тебя должен был обмануть? — мальчик взял за плечи подругу, повернул к себе, заглянул в глаза. — Я, что ли?

— Нет, Петенька, что ты! Не о тебе речь, — она прижалась к нему, задрожала всем телом.

— Не бойся, родная моя! — мальчишка гладил ее по голове, целовал в душистые, шелковистые волосы. — Сейчас на земле есть только ты и я! И этот солнечный день — наш! И жаворонок в небе — наш! И все вокруг наше, наше, Анютка, Анечка моя любимая!

— Говори, говори, Петя, любимый, говори, не останавливайся, говори! Мне так приятно, легко, хорошо, как еще никогда не было! — исступленно шептала девочка, все сильней и сильней прижималась к парню, а слезы уже бежали, туманили глаза, но почему-то она не стеснялась их. Со слезами уходили тревоги, опасения, страхи за себя и ее любимого и ненаглядного Петю, самого близкого, самого родного человека на этой прекрасной весенней земле. На душе становилось легко, покойно, хотелось парить вместе с жаворонком, и оттуда, из небесной выси, поделиться со всеми, со всей землей своей радостью, своими чувствами!

К деревне подходили с опаской, осторожно ступая по почти заросшей травой улице. Слишком мрачной, грустной показалась она им. Некстати ворона раскаркалась на высокой старой березе, что стоит почти у самой дороги у развалин дома. Остовы печей, как часовые, выглядывали сквозь заросли бурьянов, одичавшей малины, крапивы. Журавель заброшенного колодца одиноко уставился в небо, поскрипывая куском оборванной цепи. Шелест листьев, как шепот из потустороннего мира, нарушал эту тягостную, больно бьющую по нервам тишину. Внезапно раздавшиеся весенние крики одичавших котов вспугнули ее, разорвали, напомнив, что и здесь когда-то бурлила жизнь.

— Мне страшно, Петя, я боюсь, — девчонка ухватилась за руку мальчика, тесно прижалась к нему.

— Ну, что ты, трусиха, — Петя старался подбадривать ее и себя, но ему это плохо удавалось, голос подрагивал, срывался. — Не бойся, мы уже дома. Надо привыкать, — говорил отрывисто, с придыханием. — Сейчас пойдем на тот край деревни — там стоят еще целые дома. Все будет хорошо, вот увидишь.

И правда, несколько домов на этом краю еще можно было назвать домами, особенно вот этот, в начале улицы, обложенный кирпичом, с сохранившимися надворными постройками и без единого стекла в оконных рамах, со ставнями с облезлой краской. Шифер на крыше позеленел, в некоторых местах потрескался, готовый вот-вот упасть. Сорванная с петель калитка валялась тут же на входе во двор. В углу сквозь заросли травы выглядывало корыто, колесо от телеги торчало почти посреди двора. Вдоль стены лежала деревянная лестница. Ржавые ведра и тазики были разбросаны по всей территории. Сквозь густую траву еле проглядывала тропинка к дому. Дверь в дом была открыта, манила к себе и, одновременно, пугала.

Парень вдруг остановился, взволнованно закрутил головой, что-то отыскивая, как будто что-то вспомнив.

— Аня, — дрожащим голосом проговорил он. — Если вон за тем углом дома будет стоять качелька, то у нас все будет хорошо, очень хорошо, Аннушка!

— Ты это откуда знаешь? — его волнение передалось и ей. — Ты был здесь?

— Понимаешь, я всем говорил, что помню, как сквозь сон, бабушку, которая держала меня на руках, когда пришла милиция с тетеньками забирать меня в детский дом. Так вот, перед этим я качался на качелях и очень плакал, когда меня сняли с них. Я не помнил о них, а тут…

— Выходит… — девочка не договорила, замолчала.

— Да, да, ты права, — продолжил мальчик. — Я плакал не потому, что меня забирали, а потому, что не дали покачаться на качелях. Они у нас стояли за домом. Если они там, то мы — дома! Я только сейчас вспомнил это, Аннушка!

— Я боюсь, — Аня замерла, прижав руки к груди, кулачками закрыв рот.

Глаза со страхом и ожиданием смотрели на Петю, который крадучись подходил к углу дома. На секунду замер, остановился, выглянул из-за угла и тихо опустился на землю. Девочка бросилась к нему, стала рядом на колени, прижалась всем телом. Счастливая улыбка озаряла лицо мальчика, он обнял девчонку, прижал к себе, и они вместе покатились по траве.

— Мы дома, дома, дома! — кричал Петя, осыпая поцелуями подругу. — Ура-а! Мы дома, дома!

На входе слева стояла русская печка. Напротив — стол-шкафчик с открытыми дверцами, выдвинутыми ящиками. Перевернутая сломанная табуретка сиротливо приткнулась к двери, что вела в переднюю хату. Отодвинув ее в сторону, Петя осторожно открыл дверь: печка-голландка вместе с перегородкой из фанеры разделяла избу на две половины. За печкой стояла поломанная детская кроватка.

— Это твоя? — тихо спросила Анка, прикоснувшись к ней.

— Наверно, — так же тихо ответил Петя.

— Я даже не верю своим глазам, — девочка качнула кроватку и она отозвалась, закачалась на своих ногах-качалках. — Это как в сказке!

— Не качай пустую кроватку — дети болеть будут, — мальчик остановил ее, заглянул за печку.

В углу стояла кровать, спинка к спинке прижималась еще одна. Большой зал был пуст, только клочки бумаги да пыль на некогда крашеном полу говорили о том, что дом брошен давно и, кроме грабителей, ни одна живая душа не заходила сюда. С потолка свисали электрические провода без патронов, из стен вырваны все розетки. Только счетчик остался целым и невредимым, зарос густой пыльной паутиной.

— Петя, смотри, что я нашла, — Аня держала в руках небольшую рамку с черно-белой фотографией. На ней застыли пожилая женщина в светлом платье, сидящая на стуле, и мужчина с буденовскими усами, стоящий с ней рядом, положивший руку ей на плечо.

— Нет, я не помню, не могу вспомнить, — мальчик долго всматривался в застывшие лица, пытаясь хоть что-то воскресить в памяти. — Нет, не помню, — с досадой ответил он и вернул фотографию обратно. — Но ты ее не выбрасывай, сохрани, Аннушка. Раз она в нашем доме, значит, это наши родственники.

— Чьи наши, ты о чьих родственниках говоришь? — переспросила Аня. — Моих точно здесь нет.

— Наши, наши, твои и мои, значит — наши! — мальчик обнял ее, прижал к себе. — Отныне все наше — твое и мое!

— Ты как будто делаешь мне предложение? — кокетливо глянула на парня девчонка.

— Да я тебе давно его сделал, ты что, забыла?

— Это когда же?

— А помнишь первый класс, когда ты, стоя на парте, объявила нас братом и сестрой?

— Да, помню, но и что из того?

— Вот с этого времени все наше — твое и мое! — повторил Петя и еще сильнее прижал к себе девчонку. — И не спорь со мной.

Потом он ходил по заброшенной деревне, разыскивая стекла, вставлял их в рамы, убирал во дворе. Аня отыскала где-то грязные чашки, кружки, ложки, чугунки, и теперь мыла их, оттирала песком, приводила в нормальный вид. Воду дырявым ведром доставали из колодца, приспособив к колодезному журавлю кусок толстой проволоки. Правда, до дома донести воду не получалось, пока мальчик не сообразил глиной заделать дырки в ведре.

На чердаке отыскали какое-то тряпье, вытряхнули пыль, положили на кровать — хоть не голая сетка.

К вечеру в доме было самое необходимое для жизни: колченогий стол, прижатый к стенке; лавка, несколько табуреток, требующих небольшого ремонта, кое-какая посуда, чугунки и кровать. Ухваты девочка заботливо прислонила к печи. Сама печь, освобожденная от пыли и грязи, смотрелась если не ново, то вполне сносно. Так считали новые хозяева и были безумно счастливы их первому в жизни жилищу.

Проснулись от холода и дождя. Окна без стекол тепло не держали, а ночной дождь принес с собой свежую прохладу, сырость. Мальчик и девочка укрывались тряпьем, но все сильнее и сильнее дрожали от холода. А тут еще вода просочилась где-то в зале, и капли на удивление громко застучали по полу, постепенно переходя в струйки, мешали спать. Но всего сильней хотелось есть, хотя до утра еще было далеко.

Небо на востоке только-только начало розоветь, солнце зацепилось где-то за лесом, все никак не хотело принести на землю свет и тепло. Предрассветный сумрак ещё цеплялся за ночь, никак не мог исчезнуть сквозь дырки в окнах.

Сыро. Темно. Голодно.

— Может, попробуем вскипятить чай? — Аня зябко ежилась от холода, сидела на кровати, свесив ноги. — Я чайник вчера вымыла в первую очередь.

— А чай есть? — Петя никак не решался скинуть с себя тряпьё, тем более пойти на улицу за водой. — Еще чуть-чуть поспим, а?

— Нет, милый! Надо вставать! — девчонка соскочила с кровати и решительно направилась к печке. — За нас это никто не сделает, и никто нас жалеть не будет! Вставай, хозяин!

— И-и-э-э-эх! — Петя уже стоял посреди хаты на холодном полу, махал руками и ногами, пытаясь делать зарядку.

— Сбегай за водой и насобирай в печку дров, — распорядилась Аннушка. — А я буду думать, что приготовить на завтрак.

— Слушаюсь и повинуюсь, о, мой повелитель! — Петя раскланялся.

Анка поддержала парня, включилась в игру.

— Петр Сергеич! Вы будете бутерброд с черной икрой или с красной? Яйцо любите всмятку или вкрутую? Ветчину? Колбасу?

— Вы знаете, Анна Ильинична, что по утрам я ем только овсянку!

— А куда же бутерброды?

— Бутерброды отдайте прислуге!

И разразились звонким хохотом, то пританцовывая, то обнимаясь, то гоняясь по хате друг за другом.

Первые солнечные лучи осветили сначала верхушки деревьев, заблестели в капельках дождя на листочках и только потом упали на землю, стали согревать ее, легким парком удаляя остатки влаги из песка на улице, засеребрились, заискрились в мельчайших частичках пыли, что подняли мальчик и девочка в доме.

Конец ознакомительного фрагмента.