Женихи из Мадоры

Виктор Бычков

Опустела очередная русская деревня. Но два соседа, Фёдор и Павел, не могут с этим смириться и предпринимают меры к возрождению малой Родины.

Глава вторая

На следующий день Павел пас коров за околицей, а Фёдор готовил свою «Ниву» к завтрашней поездке. Решили возить «молочку» в район на базар. Не пропадать же добру. Там — город, умный городской человек всегда захочет купить натуральные продукты, побаловать себя да близких. А Павел с Фёдором тут как тут: извольте, дорогие горожане, вот вам свеженькие и молочко, и творожок, и сливки со сметанкой и маслицем! А к зиме и кабанчиков порешат, и сальцо с мяском на базар тоже. Кушайте, мол, дорогие горожане! И картошечка для вас у нас припасена, так что, берите, покупайте, не брезгуйте!

Вот только сосед что-то сдрейфил, боится встать на колхозном рынке. Ему, видите ли, стыдно!

Анисимов вспомнил утренний разговор.

— Федя, давай сделаем так: я буду пасти скотину, кормить, доить, сепарировать молоко, но только не заставляй меня торговать. Я и так сегодняшнюю ночь не спал, всё думал про этот чёртов базар, — и голос и взгляд Павла говорили о его искреннем нешуточном страхе перед колхозным рынком. — Я ж сгорю от стыда, Федя!

— С чего это вдруг?

— Не моё это, не мо-ё-о-о! Лучше убей сразу!

— А как другие торгуют?

— Не знаю, сосед, как другие, а я, поверь, не могу. Другие с парашютом прыгают, а мне на чердак по лестнице страшно лезть, так что — уволь, Федька, что угодно, только не это. Я ещё при совхозе отказался от нового «Кировца» из-за его высоты, остался на старом гусеничном тракторе работать, он поближе к земле, а ты меня хочешь торговать заставить. Не моя это высота, нет, не моя. Знаешь, Федя, свиньям скормлю молоко, вылью в канаву, а торговать не стану.

— Ну, не дурак, а?

— Понимаю, Фёдор Николаевич, знаю, что дурак, а ничего с собой поделать не могу. Так что — уволь!

— А меня, значит, под танк бросаешь, оставляешь одного?

— Ты что, ты что, соседушка! Я подносить товар тебе буду, со стороны смотреть, чтобы никто не обидел тебя. Уж я им! Не боись! За мной, как за каменной стеной! — для убедительности Павел стукнул себя кулаком в грудь. — Клянусь!

Анисимова вдруг насторожили звуки машины со стороны трансформаторной подстанции, что располагалась метрах в ста за его огородом в сторону поля.

Бросив снятые с «Нивы» задние сиденья в угол гаража, поспешил в огород, на ходу вытирая руки об штаны. За ним увязался щенок Булька.

У подстанции стоял незнакомый бортовой ГАЗ-66 с небольшой, в полкузова, будкой, вокруг суетились какие-то мужики.

«Неужто электрики обрезать свет будут? — ёкнуло сердце от нехорошей мысли. — Тогда точно конец деревне и нам с Пашкой. Хотя машина не их, чужая».

— Здорово ночевали, мужики, — поздоровался первым, окинув взглядом четверых незнакомцев. — Что привело к нам, не заблудились ли часом?

— А ты кто? — к нему навстречу шагнул высокий, подстать самому Фёдору, мужчина годов тридцати пяти. Остальные молча, как-то подозрительно переглянулись. — Ты кто такой, спрашивать у нас? Может, прокурор?

Анисимов остановился, но не отвёл взгляд.

— Ну-у, зачем же сразу прокурор? Электриков своих я всех знаю, а вот вы кто такие будете и что делать собираетесь? — и тут мелькнула страшная догадка: «Воровать провода прибыли, голубчики!». — А сам я не прокурор, это точно, а тесть прокурора, если на то пошло, — соврал специально, чтобы добавить собственной значимости, весу. — Дочка моя замужем за прокурором в городе, — врал уже напропалую.

— А нам сказали, что здесь уже никто не живёт, — высокий недоумённо смотрел то на подельников, то на Фёдора. — А ты живёшь здесь?

— А ты как думаешь? Конечно, живу! И не один. Нас здесь много. Можете в гости заходить, — Фёдор шагнул внутрь образовавшегося мужиками круга.

Он понимал, что сейчас в таком неравном положении важно не дать почувствовать слабину — самое главное. В противном случае, он не справиться с четырьмя здоровыми мужиками, а этот его шаг как раз и будет говорить им о его силе, правоте.

— Так вы мне не сказали, зачем вы здесь? Кто вас направил?

— Не верьте ему, — рыжий молодой парень с татуировками на всё запястье ткнул рукой в сторону Фёдора. — Шёл бы ты, дядя, а то у меня руки так и чешутся, так и чешутся пройтись по физиономии тестя прокурора.

— Я, конечно, глубоко сомневаюсь, что тебе удастся дотянуться до моего лица, — Анисимов еле сдерживался, трезво оценивал ситуацию, но и не мог терпеть такой наглости в отношении себя. — Разве что в прыжке и то, если я тебе позволю, нагнусь навстречу. А у меня такого желания нет. Так что, проглоти язык на время и побереги зубы, они тебе ещё пригодится баланду хлебать.

— Ты кого стращаешь, мля? — рыжий прямо подскочил к Фёдору, задёргался, замахал руками, но и тронуть мужчину, видно, опасался. — Да я таких… знаешь что… знаешь как?

— Знаю, знаю, — Фёдор Николаевич легонько отодвинул в сторону рыжего и, обращаясь уже ко всем, продолжил:

— Это ж про тебя говорят, что на тебя ввосьмером напали, и все четверо — в валенках. Ты их как пугнул, так они как побегу-ут! Ты бежишь за ними, гонишься, оглянёшься — они далеко-о отстали!

Но его шутку не оценили.

— Так, хватит шутки шутить, не за тем приехали, — высокий незнакомец поднял руку, успокаивая подельников. — Ты кто такой на самом деле?

— Я? Человек! Живу здесь. А что?

Высокий оглянулся и тут же мужчина с заячьей губой пошёл к машине, вернулся с монтировкой в руках. Ещё один с монтажными когтями электрика на шее открыл дверь подстанции, дёрнул на себя ручку рубильника, отключил линию.

Всё это делалось молча, демонстративно, открыто, с вызовом.

— Вот что, — заговорил вновь Фёдор, заговорил спокойно, хотя всё внутри уже клокотало, кровь отхлынула от лица, губы побелели, во всём теле появилась лёгкость, голова стала чистой, ясной и руки налились небывалой силой.

Это состояние у него всегда предшествовало драке или смертельной опасности, как когда-то в Афганистане в той рукопашной, когда на кон ставилась жизнь.

— Вот что, мужики, чтобы снять провода, вам надо для начала убить меня. А я с этим категорически не согласен! Ставлю в известность, что как минимум двоих из вас отправлю поперёд себя на тот свет дорогу мне прокладывать, а остальным — руки-ноги попереломить смогу на прощание, так что решайтесь.

— А не боишься, дядя? — высокий с ухмылкой смотрел на Фёдора, нервно подёргивая ногой. — Нас ведь больше.

Мужик с монтировкой зашёл сзади, Анисимов шагнул в сторону, вышел из круга, и в это мгновение увидел бегущего через сад Павла.

— А чего вас боятся? Вы ж не кощеи бессмертные и если возьму кого за яйца — враз концы отдадите, — сразу прибавилось уверенности в себе, и тут же прокричал Павлу:

— Зови мужиков, Паша! Подстанцию грабят!

Лоскутов остановился, недоумённо уставившись в толпу у трансформатора, потом все-таки сообразил, что и Фёдору и подстанции грозит опасность, заорал во всё горло:

— Мужики-и! Наших бью-у-ут! Сюда-а-а-а! Мужики, наших бьют! — и кинулся к плетню, принялся вырывать кол.

К крику Павла добавился виз Бульки, за щенком подняли лай собаки, и уже через мгновение над деревней стоял невообразимые крик, визг, шум.

Высокий резко повернулся к своим, решительно направился к машине.

— Заводи! — кинул на ходу мужику с заячьей губой.

Остальные молча заскочили в кузов, закрылись в будке.

Газанув, машина сорвалась с места и направилась прямо по полю в сторону дороги на районный центр, к мосткам, подминая под себя заросли лозы, что попадались на её пути.

Фёдор ещё успел заметить, что номера на машине были сильно замазаны грязью и не читались.

Подбежал Павел с колом в руках, тяжело дышал, поминутно вытирая рукавом пот с лица.

— А что здесь было? Кто это были? — не дожидаясь ответа, снова говорил и говорил:

— А я забыл проверить газ на плите: выключил или нет? Иду, смотрю, тебя окружают. Ну, думаю, прищучили Федьку. Так я бегом, а тут и ты кричишь. Ну, дак я давай блажить на всё деревню, да кол ещё.

— Молодец, Паша, вовремя ты нарисовался, — Фёдор только сейчас начал осознавать, какой опасности подвергался. — И, главное, понял меня, закричал. Молодец, Пашка! А то я уже думал, что трудненько мне придётся.

— И что, против четверых пошёл бы, Федька? Неужели?

— Так они, гады, подстанцию отключили и собрались провода снимать со столбов. А я помешал. Вот и думай: пошёл бы или нет? Неужели без света сидеть? Перед этими шавками голову гнуть? Да никогда!

— Ох, и отчаянный ты, Федот, ох, и отчаянный! Я бы так не смог. Неужели не боязно было?

— Честно?

— Конечно! А ещё как бывает? Нечестно? Или так себе?

Павел облокотился на кол, с интересом смотрел на соседа.

А тот не стал сразу отвечать, повернулся, пошёл к подстанции, включил рубильник, закрыл дверь, поднял кусок проволоки с земли, замотал её, и только после этого снова заговорил:

— Надо будет замок на дверь нацепить. Хотя, если захотят, сорвут и замок.

— Так ты не ответил, Фёдор Николаевич: коленки не тряслись, нет?

— Честно скажу Паша, а ты уж сам решай — трусил я или нет. Не поверишь, — и тон, и выражение лица Фёдора вдруг стали мечтательными, помолодевшими, глаза загорелись, даже румянцем взялись щёки — таким Лоскутов соседа ещё не видел.

— Вдруг на мгновение показалось мне, что я не дома, не у себя за огородом, и не один. И не подстанция это вовсе, а перевал, что держал наш десантный взвод там, в Афганистане.

Тогда, по правде говоря, охранение наше проспало «духов», двое бойцов жизнями поплатились за это сразу же. А вот третий поднял нас, хотя уже и поздно: почти на наши позиции ворвались душманы. Однако не врасплох, и то хорошо. И мы сошлись, Паша. Как же мы сошлись, соседушка?!

Рассказчик замолчал, поднял к верху разом повлажневшие глаза, с силой ударил рукой об руку.

— И-э-эх, Паша! — голос Фёдора дрожал, вибрировал. — Как мы сошлись! Чертям тошно стало, так мы сошлись! Видно, «духи» не рассчитывали, что восемнадцатилетние пацаны так умеют драться. Среди нас только взводный лейтенант Воскобойников постарше был, ему двадцать три стукнуло как раз на перевале. Он после общевойскового военного училища сразу к нам попал. А остальные дети ещё, пацанва безусая после учебки. А у душманов мужики зрелые, крепкие, тридцати-сорокалетние, натасканные американскими инструкторами. Звери, одним словом. Но и мы… это… не лыком это…

Фёдор снова замолчал, только скрежетал зубами, да желваки бегали по побледневшему вдруг лицу.

— А дальше-то что, Федька? — Павел застыл с раскрытым ртом, уставившись на соседа.

— А дальше, Пашка, самое страшное, — Фёдор снова ударил рукой об руку, сделал глубокий вдох, задержал дыхание. — Почему-то забыли про оружие. То ли не до него было? Они-то, духи, нас, считай, сонными застали. Как бы то ни было, Павел, дрались мы ножами да голыми руками. Некоторые камни-булыжники ещё успели в руку взять. На кон-то ведь жизни поставлены, и переигровки не будет: тут или выиграл, или проиграл. Вот такой выбор…

Был я старшим пулемётного расчёта, первым номером, а со мной был вторым номером Вовка Баранов с Алтайского края. Двое душманов на нас свалились из-за камней с ножами в руках: один — на меня, другой — Вовке достался.

Конец ознакомительного фрагмента.