Дом невезения. Рассказы и фельетоны

Виктор Александрович Минаков

Произведения, включенные в сборник, написаны по следам и под впечатлением событий, происходивших в 1985—2008 годы. Они адресованы тем, кто умеет читать: кто способен увидеть в написанном большее, увидеть за срубленным деревом лес, а также самих лесорубов. А это, по убеждению автора, – широкий круг современных читателей.

Приятель

Сносят старый квартал. Наконец-то!.. Наконец-то убирают постройки, сколоченные, по всем показателям, еще в период нашествия хана Батыя… Большинство домишек не разбирают — гнилье, корчуют бульдозером. Где-то среди этих руин и лачуга моего дяди… Как он ждал этого сноса, рассчитывая на переселение, как он, веря и не веря в него, старался улучшить свой быт, цепляясь за любую возможность. И я вспоминаю, что сумел хоть чуть-чуть помочь ему в этом.

Валерий Иванович, — сказал мне как-то начальник отдела, — опять у стройгруппы в отчете вранье. Сходи-ка туда, разберись там на месте.

— Сделаем, — ответил я, маскируя свое удовольствие: стройгруппа была в другом конце города, и вместо тоскливого сидения в душной комнате, предстояла приятная и не обременительная прогулка. Само задание меня не смущало — дело знакомое.

Поменяв в своей жизни несколько различных контор, я не раз подмечал не понятную мне поначалу особенность: на дело, связанное с отлучкой из здания, тут же отвечают согласием. Пусть это дело для исполнителя трудное, или наоборот — оскорбительно мелкое, пустяковое. Например, инженеру, дипломированному и с недюжинным стажем поручают отнести бумажку в другую контору или доставить бумажку оттуда — каждый с радостью соглашается. Получая иное задание, и почетное, и в рамках своих служебных обязанностей, но сделать которое можно на месте, даже не поднимаясь со стула, многие стараются отвертеться. Брюзжат, ссылаются на перегрузку и крайнюю занятость.

Постепенно я пришел к выводу — это проверенный способ самозащиты, инстинкт, так сказать, выживания: сокращают-то, прежде всего, конторских работников, вот они и ловят момент, чтобы подчеркнуть свою важность и необходимость.

Поломаться, из этих соображений, полезно конечно и при заданиях с отлучками, но здесь вступают в игру другие серьезные факторы. Кто из нас не раздумывал над проблемами: как сходить в ЖЭК, к нотариусу, в гортоп или еще куда по личным вопросам? Отпрашиваться? Каждый раз не отпросишься! Идите, скажете вы, после работы? Вряд ли. Не скажете. Самим, наверно, не хуже известно, что «после» там нечего делать: или замок, или толпы народа. Необходимые двери доступны только в ваше рабочее время.

Умный, знающий эти мелочи жизни начальник учитывает такие реальности, и распределяет задания с выходом в город как особый вид служебного поощрения. К расчетному времени он всегда добавит часик-другой, чтобы сделано было и личное, и служебное.

Если же начальник скрупулезен излишне — горе его поручению! Я не раз был свидетелем такого примерно диалога:

— Так почему же вы так ничего и не сделали?! — вопрошает начальник, обычно чуть сдерживая в рамках приличия свои расшатанные нервишки.

— Дык, транспорт подвел. Сел я в трамвай, а он остановку проехал и встал. Ток, говорят, отключили.

— И вы три часа просидели в трамвае?!!

— Ага…

— Изумительно! Пешком раз десять можно было сходить и туда, и обратно!

— Дык кто ж его знал, что три часа тока не будет? Только, может, ты вылезешь, а он взял и пошел.

После этого объяснения начальнику остается лишь утереться под носом: ссылка на городской транспорт беспроигрышна.

Мой тогдашний начальник был человек многоопытный. Вырос он не в элитной среде, где не знают очередей, не собирают справок по ЖЭКам и не ездят в общественном транспорте. Он продирался вверх из низов, как росток сквозь асфальтную толщу.

— Можешь не приходить, покуда не разберешься, — напутствовал он меня. — Только сделать надо сегодня: завтра — сдавать сводный отчет.

Разговор этот был до обеда. Сопоставив мгновенно все обстоятельства: и работу, и отведенное время, я повторил заверение, прямо глядя в испытующие глаза:

— Сделаю, Сан Саныч. Разобьюсь, но все сделаю в срок, не сомневайся.

Около трех часов дня я, как и рассчитывал, уже был свободен и размышлял: «Чем бы заняться?» Вариантов было с избытком, но я, думаю, сделал правильный выбор: решил навестить дядю Колю, своего дядю по матери.

Инвалид войны, он, не избалованный ни заботами государства, ни вниманием родственников, сиротливо доживал век в ветхом домишке с прогнувшейся крышей и окошками у самой земли. Ни воды в этом домишке, ни телефона, ни газа. Еду он готовил на керосинке, да и что он там мог приготовить!. Как он один в промозглые длинные ночи?.. Об этом лучше не думать… Побудешь часок у него, и долго потом на душе лежит горький осадок, будто именно ты виноват в его злоключениях. Вот и хитришь иногда сам с собой, откладываешь визиты к нему, выискивая себе оправдания, а каждый раз картина становилась все горше и горше.

Дядя долго крепился, не раскисал в надежде на лучшее. Говорил все о льготной очереди на телефон, радовался вместе с соседями предстоящему сносу их убогих клетушек, мечтал хоть немного пожить в квартире с удобствами. Но годы шли, иссякали надежды, появились тоска и растерянность, появился страх перед беспомощной старостью и обида на вла-сти. Жгучая безысходная тоска и обида.

С тяжкими мыслями подходил я к дырявым воротам, готовя себя к встрече с любой неприятностью. Вспомнился случай, когда о смерти бабушки сослуживца родные узнали не сразу — от почтальона. «А вдруг и он — в постели. Болеет. Что тогда делать? Придется переселяться к нему!»

Отворив калитку, я вздохнул с облегчением: дядя, скрипя протезом, ходил вокруг своего инвалидского «Запорожца» и протирал его тряпкой.

Во дворе было что-то по-новому. Я увидел с десяток металлических труб, сложенных у стены кирпичного дома, к которому птичьим гнездом прилепилась дяди Колина хижина. Здесь же был газосварочный аппарат, деревянные козлы, длинная лестница…

— Уезжаешь куда или только приехал? — спросил я, поздоровавшись.

— Уезжаю, Валерочка, уезжаю. Дело тут великое намечается — видишь, газ через двор ведут, — дядя рукой показал на трубы. — А знаешь, кому газ проводят?!.. Вот власти, растуды иху мать! Нам, инвалидам, — отказ на все сто процентов! Сносить, говорят, весь район будем — какой газ, какие ремонты, а этому дому — пожалте! И отремонтировали, и газ, вот, проводят. А почему?.. Квартиру там шишкарю дали. Не самому, конечно, у него она есть, а сыну его: женился недавно. Боятся сразу в новом дому выделять, так они обходной маневр применили: поселили сюда, чтобы при сносе он получил квартиру вроде как по закону. А чтоб не скушно было ему этот снос ожидать — удобства устраивают. За народные деньги, конешно… Эти, — он опять показал на трубы, — они третьовни приехали. Разреши, просят, отец, у тебя трубы свалить. Я интересуюсь, понятное дело, что за трубы, куда, для кого. Как узнал, аж протез застонал от обиды! А мне, спрашиваю, как? Так и быть с керосинкой?! Не заслужил, значит?! Всю войну от начала протопал! Нога в Кенигсберге осталась!.. Сволочи!.. Хотел не пускать, но они-то при чем? Они — работяги. Им — что прикажут… Бригадир, хороший, видать, парень, сказал, что и мне они сделают. Сосок, говорит, с краном для тебя вварим, можешь потом подключиться, только хлопочи о проекте. Успеешь, говорит, быстро сделать проект — выполним и тебе… Какое было бы счастье!..

Дядя Коля разволновался, заговорил, где хотел бы поставить плиту, как переведет печку на газ. И вдруг помрачнел.

— Хорошо это все, но опять не для нас. Вчера ездил в бюро, в котором эти проекты делают. Оно одно на весь город. Прием ведут там только по средам, один раз в неделю. Проект делают по полгода — это мне вахтерша сказала. Правда, говорит, инвалидам могут сделать уступку — срок поменьше назначить. Еду туда — они с четырех принимают.

Дядя назвал адрес проектной организации, и я вспомнил, что там когда-то работали мои однокурсники — Володя Пирожков и Слава Рыженко. Мы даже дружили какое-то время.

— Бери и меня, — говорю. — Вдвоем веселее.

Я не сказал ему о знакомых — там ли они еще? В каких амплуа? Смогут ли посодействовать?.. И еще не сказал потому, что дядя презирал обходные пути, верил всю жизнь в справедливость. Он даже заявление не подавал на улучшение жилищных условий. «Должны, — говорил, — сами знать, о ком им вначале надо заботиться: я все, что мог для страны своей сделал». Наивный был, как ребенок. Теперь вроде прозрел, но кто его знает, вдруг там он опять заартачится?..

— Поедем, — согласился он. — Открывай ворота.

В длинном коридоре проектного бюро, разместившемся на первом этаже пятиэтажного дома, возле одной из дверей сгрудились люди.

— Туда нам, — показал дядя Коля пальцем в их сторону и быстро захромал к ним.

— Ты разбирайся там, действуй, как запланировал, — крикнул я вслед, — я подойду чуть попозже…

Увидев проходящего в нарукавниках парня, я спросил не работает ли здесь Слава Рыженко.

— Вячеслав Константинович? — уточнил парень — работает. Он сейчас за начальника.

— А с начальником что? — почему-то спросил я. — Он в отпуске? Болен?

— Начальника на днях сняли. За пьянку, — с видимым удовольствием отвечал парень. — Теперь Вячеслав Константинович — наш начальник… Четвертый кабинет. Он пока еще в своем кабинете сидит.

В кабинете под номером четыре и с табличкой на двери «Главный инженер» была одна молодая женщина.

— А Вячеслав Константинович? — спрашиваю ее, стараясь потверже запомнить отчество Славы.

— Здесь… Он на минуточку вышел.

Я постоял немного у двери, думая, как повести себя с ним: знаю, что высокая должность свой отпечаток ставит на многих… «Какой он теперь? Чванливый чинуша, ханжа или такой же, как был — деловой, но простой, приветливый парень, про которого говорили, что он далеко может пойти, если… К сдерживающему «если» относили его прямоту и резкость в высказываниях, что с позиций времен, в которые нас воспитали, было смело, но не умно.

Я часто чувствовал отголосок того воспитания, отмечая неподвластную себе робость при встречах с высоким начальством. Но перед «Рыжиком» — так мы звали его в институте, ни заискивать, ни лебезить не хотел, будь он хоть трижды главным инженером или даже начальником.

Ничего путного не придумав, я вышел опять в коридор, где через дверь от четвертого кабинета стоял озлобленный гвалт — люди выясняли очередь, ругали сроки и цены на разработку проектов. Заодно ругали начальство всех мастей и инстанций.

Дядя Коля, увидев меня, вытянул кадыкастую шей, и по его растерянным глазам я понял, что там у него не все в порядке. Я сделал ему знак — потерпи, и стал прохаживаться у двери главного инженера, не приближаясь к толпе: я ведь задумал обхитрить очередь, зачем же ей знать об этом? Только расстраиваться. Легче, когда не знаешь, что тебя объегоривают.

Минут через пять откуда-то вышел мужчина, фигура которого показалась мне очень знакомой. Высокий, стройный, резковатый в движениях — Славка! Такой же! Только, что лысый. А костюм на нем, как говорится, с иголочки..

— Ба, да это Валера! Какими судьбами?!..

В глазах Вячеслава светилась неподдельная радость. Узнал! И тон его откровенно приветлив. А у меня получилось не так — сработала приученность к подхалимажу:

— К тебе, вот наверно… Как?.. Примешь?..

Слава удивленно посмотрел на меня, и умело свел лепет мой к шутке:

— Конечно, приму! Наливай, приму обязательно!.. Проходи, — подтолкнул он меня к кабинету.

Не обращая внимания на женщину, он сразу забросал меня вопросами обо всем: где живу, где работаю, с кем из ребят часто вижусь.

Мои не очень толковые объяснения он почти не дослушивал до конца.

— А где Владимир? — спросил и я. — Слышал, что он тоже здесь вкалывал.

— Владимира сняли. С неделю как сняли за пьянство… Дурак он, совсем опустился — прямо с утра за стакан!.. А я вот теперь — о двух лицах. И главный и врио начальника. За двоих отдуваюсь.

«Так вот оно что! Пирожков был начальником! Они здесь вдвоем „правили бал“!». Пока я осмысливал эту новость, Вячеслав поговорил с женщиной, и она вышла.

Разговор о своем деле я начал издалека, с подходцем и чуть было не погубил все: в кабинет один за одним заходить стали сотрудники, постоянно отвлекал телефон, и я обругал себя мысленно за бестолковость.

Но Вячеслав все же сумел для меня выкроить время.

— Все! — твердо произнес он, подписав очередную бумагу. — Меня уже нет! Меня ждут граждане!

Он остро посмотрел на меня, потом — на часы.

— Пожалуйста, извини, но давай — с чем пришел? Сейчас насядут просители.

Он кивнул в сторону коридора.

— Я тоже проситель. У дядьки газ через двор тянут…

— Все ясно, — перебил Вячеслав. — Уже врубился: нужен проект. Где дядька?

— Там. В очереди. Но там такая длина…

— Понял. Делаем так: как только я закричу «Кто с заявлением?» — ты его сразу сюда. Пока там расчухаются, он будет первым.

Я понял замысел Вячеслава. Дверь, которую осаждала толпа, вела в комнату, смежную с кабинетом главного инженера. Там просителей принимала одна из сотрудниц бюро. Она брала заявления, регистрировала их, назначала сроки исполнения проектных работ. По сложным вопросам или конфликтам — подключался Рыженко. Такова, как я понял, слоняясь по коридору, была обычная схема приема, но, очевидно, были случаи, когда прием вели двое — и рядовая сотрудница, и главный инженер.

Замешкавшись у двери, я услышал зычный голос Рыженко: «Зина! Пропускай и ко мне с заявлениями!» Тигром я выскочил в коридор — в таких случаях не надо зевать! «Сейчас, — думаю, — будет давка, и — куда моему колченогому дядьке, несмотря на все его ордена и медали!» И точно: дверь уже заклинила всполошившаяся толпа, каждый старался протиснуться первым, не понимая, что первыми все быть просто не могут. Среди штурмовавших дверь бедолаг дяди Коли не было видно. «Неужели упал?! Затоптали?!» Я рванулся назад, чтобы через кабинет Вячеслава проскочить к заклиненной двери и изнутри продернуть своего родича.

Но бывший фронтовик не подкачал! Растрепанный от борьбы и волнения, он уже стоял перед столом главного инженера и тащил из-за пазухи свои бумаги.

— Вот он, — переведя дух, представил я его Славе.

— Садитесь, — предложил Вячеслав, — сейчас разберемся… По одному, по одному, господа! — крикнул он в затрещавшую дверь. — Зина! Наведи там порядок, а то прикроем с приемом!

За дверями притихли, и Слава углубился в бумаги. Дядя Коля просительно забубнил: «Там в очереди говорили, что полгода ждать надо проект. Нельзя ль побыстрее? Я ведь участник войны, инвалид, у меня — льготы…»

— Ты придержи эти льготы к другому разу, — поднял голову Слава. — Ты ко мне с ним пришел, и мне этого хватит.

У меня в груди потеплело, а дядя непонимающе стал таращиться то на меня, то на Славу.

— Заявления не вижу! — произнес Вячеслав.

— Какое?! — вскричали мы в один голос.

— Эх, ребята! — качнул головой Вячеслав. — Время теряем впустую.

Он достал из стола бланк. Дядя Коля захлопал ладонями по карманам, нащупывая очки.

— На-ка ты, — Слава протянул мне бумагу. — У тебя выйдет быстрее.

Мои очки сами прыгнули на нос. Выхватив ручку, я быстро заполнил пробелы в напечатанном тексте, и радостно выдохнул:

— Все!

— Теперь, значит, так: сначала к той девушке, — показал Слава на дверь, — она даст квитанцию для оплаты, потом — в сберкассу, потом — опять к ней, она отметит, что оплатили, и сразу сюда, ко мне… Впрочем. Зина!.. Зайди на минутку!

В кабинет вошла белокурая девушка. Через неприкрытую дверь было видно, как у ее стола бойко работали локти просителей.

— Выпиши им квитанцию, — сказал Вячеслав, передавая девушке наши бумаги, — Сумму я поставил на заявлении.

Зина понимающе кивнула, пошла к себе, за ней заковылял мой дядя, а Слава втолковывал мне, как действовать дальше.

— Сберкасса не далеко, всего два квартала…

— Мы на машине.

— Ну, дуйте… Зина! Направляй ко мне следующего!.. Кто еще с заявлением?

В кабинет Вячеслава рванулись сразу трое мужчин. Первым прорвался здоровяк в голубом свитере, а я быстро юркнул в коридорную дверь.

— Они до пяти сегодня работают, — сообщил дядя, уже ожидавший меня. — Свет отключили.

В коридоре стоял полумрак.

— Давай шустрее тогда! — заторопил я его. — Полчаса у нас еще есть.

Едва наш «Запорожец», дребезжа, закончил разворот у подъезда, как из него выскочил тот мужик в голубом свитере и крупными скачками помчался по тротуару.

— Это он все время вперед прорывался, — сказал дядя Коля и придавил на газ.

Машина, все же — машина, хотя бы и старенький «Запорожец» с ручным управлением: у перекрестка мы уже обогнали скакуна в голубом, но красный свет светофора перекрыл нам дорогу. Скакуну тоже полагалось стоять, но — куда там! Он молнией прошил перекресток перед радиаторами взревевших машин, и когда мы только еще подъезжали к сберкассе, он уже выскочил из нее и прежним галопом помчался в обратный путь. Мы с завистью взглянули на его загорелую лысину и заспешили к двери сберкассы — по улице в нашу сторону мчались еще несколько человек.

Возвращаясь, мы распределили между собой функции:

— Ты сейчас — прямо к барышне, — инструктировал я, — делай отметку, что оплатили, а я — к начальнику, узнаю, что делать нам дальше.

Однако план этот сразу нарушился: из здания навстречу нам вышел Рыженко. В плаще, шляпе, с портфелем. Увидев наши помрачневшие лица, он сказал, пожимая плечами:

— Ничего не попишешь — начальство. Вызывают в администрацию… Давайте — на завтра. Так же, к концу дня подъезжайте, продолжим.

Вячеслав сошел со ступенек, а мы вошли в здание — надо было предъявить белокурой девице квитанцию об оплате.

У ее стола мы оказались шестыми. Как обогнали нас те, кто должен быть сзади — непостижимо! Ладно бы тот, в голубом свитере, но его то как раз не было. Наверно убежал уже и отсюда.

Прислонившись к стене, мы стали ожидать своей очереди.

Дверь вдруг опять распахнулась со скрипом, и в комнату, почти падая, ввалился мужчина предпенсионного возраста, потный, с фуражкой в руке.

— Пу-у-уф… Пу-у-уф…, — шумно выдыхал он тяжелый воздух и ошалело ворочал выпученными глазами. — Пу-у-ф-ф-ф… Успел все-таки…

Люди поворачивались к нему затылками, уклоняясь от густой струи отработанного пара, кислый «аромат» которого говорил о принадлежности гражданина к сословию, патриотично отдающему предпочтение простой русской кухне, в укор другому сословию, вкушавшему закордонные яства. Впрочем, представителей этого другого сословия здесь не было и не могло быть. Незачем им приходить сюда — у них хорошо не только с питанием.

— Пу-у-уфф, — уже облегченно выдохнул прибежавший и, широко улыбаясь, начал рассказывать:

— Этот, в голубом, который, как закричит: «Бежим!» — я за ним, но рази угонишься! Однако бежал… Мокрый теперь весь. Меж лопаток вроде речки течет.

Я слушал эти радостные тирады вполуха и потихоньку проталкивал дядю Колю к столу. Блондинка тем временем объявила, что прием заканчивается, так как ей уже плохо видно.

Сумерки действительно быстро сгущались, но мы успевали…

Сделав пометку на заявлении, блондинка убрала документы дядины в стол и сказала:

— Все. В течение месяца к вам придет техник и сделает замеры… За проектом — месяца через три — четыре…

Коридорные прогнозы по срокам были правильными.

— Это к весне?! — то ли спросил, то ли простонал дядя Коля.

Блондинка равнодушно пожала плечами.

— Но я ж инвалид! — выкрикнул в отчаянии дядя. — Смотрите — нет всей ноги! Вот удостоверение!

Девушка достала его бумаги и пометила их другим знаком.

— Постараемся, конечно, ускорить, но дрова вы все-таки запасайте. У нас и между инвалидами очередь. Запомните номер заказа.

Она назвала четырехзначную цифру.

— Пустое дело! — сказал дядя Коля, когда мы вышли на улицу. — Четыре месяца надо, чтобы только бумагу сделать. А трубы сварить? Плиту поставить? Форсунку?.. Года не хватит!..

— Ничего, — успокаивал я, — завтра приедем еще. Может удастся ускорить…

Дядя подвез меня к моему дому, и, расставаясь, мы договорились на завтра: он к четырем часам приезжает ко мне на работу, я как-то освобождаюсь, и мы продолжим начатое сегодня дело.

С утра меня загрузили большой и срочной работой — кто-то прибыл с проверкой, и нам поручили готовить разные справки.

Чудное дело эти проверки: приедут, раздадут вопросники, соберут наши ответы и по ним после делают выводы. Разве же кто напишет про себя что-то плохое?!.. Пишем только хорошее. Стараемся подробно ответить на каждый вопрос: хуже, если проверяющие в делах будут сами копаться.

На мою просьбу отпустить меня сегодня чуть раньше, начальник так посмотрел на меня, будто я чокнулся и просил об его собственной смерти.

— Надо сегодня же выполнить справку, — произнес он зловещим голосом.

Я понял, что без этой бумаги он меня не выпустит до утра, и с усердием принялся за ее сочинение.

Любое дело можно, при умелом подходе, закончить ровно тогда, когда сам захочешь. В половине четвертого я подошел к столу начальника со стопкой исписанных листов.

— Готово.

— Что готово? — устало поднял он голову.

— Справка готова, — скромно пояснил я. — Смотреть будете или сразу — в печать?

Он быстро пробежал глазами бумаги, хмыкнул довольно, завизировал и велел нести машинисткам.

— Так ты уходишь, кажется? — спрашивает, когда я отходил от стола, и на мой умоляющий взгляд кивает согласием. — Иди, иди, теперь тебе можно.

В кабинете Рыженко постоянно кто-то был из сотрудников. К нему входили, не считаясь с тем, что он не один, и не спрашивая разрешения войти. При такой системе работы мы могли бесполезно торчать в коридоре до самого вечера, и я за очередным посетителем просунул голову в кабинет.

— А, Валера! — улыбнулся мне Вячеслав. — Давай заходи, заходи смелее!

Увидев, что я смущенно оглянулся назад, он продолжил: «Да оба же и заходите!.. Сейчас я…»

Но это «сейчас» у него долго не получалось. В кабинет челноком продолжали сновать сотрудники и беспрерывно звонил телефон. Вячеслав вертелся, как акробат, и мне показалось, что ему даже нравится такая суматошная обстановка. «Слушаю вас! — закончив едва разговор со стоявшей перед ним женщиной, кричит он в телефонную трубку. — Слушаю вас, геноссе Винокуров! — и отвечает напевно, видимо, на приветствие. — И, поверьте, что это взаимно!.. Так что у тебя?.. Адрес?.. Записываю… Фамилия — Винокурова? Нет?.. Так, записываю: Назарова Нина Ивановна… Водопровод… Кем же она тебе эта Нина Ивановна? А-а… Да нет, нет, что ты, я верю… У нас так часто бывает. Приходит один и просит для сестры проект сделать. Как фамилия у сестры, спрашиваю, а он достает бумажку и читает. Да, нет — верю, что ты… Конечно здесь другой случай! Сделаем. Ну будь… И тебе такой же категорический привет! Да, да, погоди!.. Я слышал, что у вас японские термосы есть… Есть?.. На два литра… Пару… Премного благодарен. Я подошлю шофера… Ну, будь»…

Положив трубку, Вячеслав хитро подмигнул мне: «Перестраиваемся. Заводим деловые контакты… Ну, что у вас? Оплатили? А где документы?.. Зинаида Ивановна! Принесите мне документы Семенова!

В дверь, через которую вчера ломились просители, вошла уже знакомая нам блондинка, и положив на стол паку, вышла. По цепкому взгляду, с которым Рыженко просматривал документы, я понял, что живость в его поведении не означает поверхностного отношения к делам.

Пролистав папку, он опять позвал Зинаиду Ивановну.

— Значит так, — наставлял он ее, — пройди к сантехникам и скажи, чтобы дали кого-нибудь. Чтобы послали вот к нему на замеры. Когда вам удобно? — повернул он голову ко мне.

— Хоть сейчас, — уловив суть, ответил я сразу. — Мы — на машине.

— Отлично. Тогда пусть сейчас и поедет… И проследи за этим заказом…

Зинаида Ивановна молча кивнула и пошла уже к выходу, но в самых дверях ее чуть не сшиб с ног разъяренный мужчина, в котором я узнал вчерашнего бегуна в голубом свитере, хотя одет он был сейчас по-другому. Вместо свитера — добротный пиджак, отутюженные штаны, начищенные ботинки. Словом, не по-спортивному, не так как вчера. Посчитал, наверное, что беготня кончилась. В руке у него был журнал. Как оказалось, — регистрационная книга.

— Как же так?! — восклицает он возмущенно. — Мне — через три месяца, а тому, кто после меня, можно и раньше?!.. Вот! — тычет он пальцем в регистрационную книгу. — Я этого знаю! Торгаш! В один день вчера были! Ему срок назначили — на той неделе, а мне — через три месяца!.. Я к прокурору с этим журналом пойду!

— В чем дело? — хмуро спросил Рыженко у Зинаиды Ивановны. — Почему служебные документы у посторонних?

— Я, Вячеслав Константинович… Он попросил узнать только номер заказа… А видите как.

— Не хорошо поступаете, уважаемый, — укорил Вячеслав просителя, — нарушаете… Давайте-ка сюда документы… Так.. Вы о Феклистове говорите?.. Ну и что?.. Он — участник войны, инвалид.

— А я?! — вновь воскликнул мужчина. — А я кому добиваюсь?! Вообще паралитику! Он дома лежит, а я ношусь с его просьбами!

И он сбивчиво рассказывает жуткую историю о брошенном старике, которому предстояло одному остаться в зиму в не отопляемом доме.

— Родственников у него не осталось, в дом престарелых не хочет. Мы по-соседски следим как умеем…

Меня рассказ этот просто потряс. Дядя Коля тоже стал мрачен. Вячеслав смотрел в упор на исписанные адресами страницы, но верно лишь для того, чтобы не выдать волнения.

— Зина, — наконец произнес он негромко, — сделайте так, чтобы проект был готов в этом месяце.

Надо было видеть, как просияло лицо у просителя. Он, униженно улыбаясь, забормотал благодарности. От грозного разоблачителя ничего не осталось. Что-то лепеча раболепно, он вышел за Зинаидой Ивановной.

— Вот так и живем, — с грустной усмешкой сказал Вячеслав, когда мы остались втроем, — балансируем между коньяком благодарности и мечом прокурора… Треть города в халупах живет. Кому — водопровод, кому — канализация, кому — газ…

— Почему же не расширят бюро? — спросил я. — Здесь институту хватит работы.

— И не на один год, — подтвердил Вячеслав. — От кого зависит сие, те, мой хороший, мытарств этих не ведают. В другом мире живут. Начинаешь им говорить — не верят. Скорее, не хотят верить. А сами ничего поделать не можем — бюджетники.

— Можно, Вячеслав Константинович? — пробасил, показавшись в двери, молодой человек.

— А, заходи. Ты поедешь? — спрашивает Вячеслав, отвлекаясь от тягостной темы, и начинает его инструктировать: что, как и когда следует сделать.

Из их разговора я понял, что проект может родиться, если не завтра, то, в крайнем слу чае, — в понедельник. Вот тебе и три месяца!

— Ладно, Валера, забегай, если что, — Слава пожал мою руку, — передавай всем нашим привет, если увидишь кого. А сейчас поспешайте: время, как теперь говорят, — деньги.

Мы приехали во двор дяди Коли. Газовщики там еще не работали. Парень, направленный Вячеславом, провел с нами около часа. Десять минут ушло на замеры, остальное время — на дегустацию отменного первача, который дядя одолжил у соседа. Взяв с собой в подарок бутылку, парень пообещал сделать проект уже завтра, и обещание выполнил. В пятницу, в конце дня, дядя приехал ко мне на работу и, довольный, поглаживал тонкие папки проекта.

Дальше он уже крутился один: меня отправили в долгосрочную командировку, и кода я вернулся, в домишке уже был газ. Вместо дровяной печки, стоял газовый котелок, под окнами висели две батареи, белела двухконфорочная плита.

Дядя пребывал в великом восторге и неустанно хвалил Вячеслава.

— Удивительный человек! — говорил он с большим уважением, которое не часто проявлялось у этого обойденного счастьем военного пенсионера. — Он сам даже в горгаз позвонил, чтобы те свою часть сделали побыстрее. Объяснил им что-то по-своему… Вот бы каждому так…

Да, у всех остальных сложится по-другому. Мне вспомнился и бегун в голубом свитере, и мужик с выпученными глазами, с его незабываемым «Пу-уф», и другие, кто ломился в двери Рыженко. Многим из них придется ожидать отведенные месяцы.

— Неловко все же, — как бы поняв мои мысли, вздохнул дядя Коля. — Из-за меня кому-то придется ждать еще дольше.

— Ничего, они и другим быстро сделают, — попытался я его успокоить, хотя сам в то, что такое возможно, не верил.

В день зарплаты я купил бутылку с самым дорогим коньяком и на трамвае поехал к Рыженко. Там у нас обнаружилось расхождение во взглядах на эту бутылку, и возникла дискуссия. Вячеслав говорил, что с его стороны будет свинством, если он с приятелей будет брать мзду, я же уверял его, что никакая это не мзда, а просто-напросто — знак благодарности, и свинство будет уже с моей стороны, если этот знак он не примет. Как ни убеждал я его, как ни уговаривал — он стоял на своем. В конце — концов мы пришли к компромиссу, и вдвоем уговорили… бутылку.

1991 г.