У начала нет конца

Виктор Александрович Ефремов, 2021

Автобиографическая повесть связана с детством, учёбой, работой в виде правдивых рассказов, отдельных моментов в моей жизненной деятельности. В повествовании упоминаю своих детей, друзей, людей, с которыми учился, работал. Имена по необходимости изменил, как и места, где происходили действия. Некоторые стихи напечатаны в РСП (Российский союз писателей) и ИСП (Интернациональный союз писателей). Награды в повести от РСП и ИСП.

Рецензия ИСП (Интернациональный союз писателей)

Детский взгляд, взрослый рассказ

Все мы в детстве любили слушать сказки, а когда стали чуть старше — рассказы взрослых о прошлом, об их детстве и юности. Они говорили с нами просто и понятно, объясняя, что такое хорошо и плохо, как отличалась жизнь в то время от нашей. Истории о том, как дедушка или бабушка были маленькими, поистине завораживали, хотя иногда и пугали.

«Рассказы о детстве» Виктора Ефремова сохраняют доверительную интонацию дружеской или даже отечественной беседы. Как отмечает он сам, «воспоминания из детства отражаются в сознании в виде эпизодов, которые остаются на всю жизнь и передаются среди друзей и знакомых в виде рассказов — пусть даже где-то преувеличенными и вымышленными».

По этой причине повествование не превращается в длинные и подробные мемуары. Виктор Ефремов вспоминает самое главное и важное, яркое и интересное. История становится отрывочной и краткой — как настоящий устный рассказ. Может быть, только стиль его чуть более книжный, размеренный и обстоятельный. Чем присуще устной речи: «Лето прошло, каникулы пролетели. В школу ходил вначале без желания. Всегда трудно втягиваться, а тем более, когда дни стоят тёплые, солнечные, хотя и летом дождей было очень мало». Автор и рассказчик неспешно рассуждает о происходящем, а иногда пользуется возможностью отвлечься, чтобы поразмыслить вслух. Ещё не успеть вызвать у читателей отрицательные эмоции, он возвращается к сказанному и продолжает говорить о том, что видел и узнал в детстве.

События, пережитые юным героем, происходят в Крыму, на берегу Чёрного моря. Кто-то в этом углубился бы в политические проблемы, но Виктор Ефремов касается их с большой осторожностью, мудро и деликатно, переходя к совсем другим вещам. Его заботят не масштабные события современности, а глубоко личные происшествия прошлого. Отсюда такие названия как «Коллекционирование» или «Как я научился плавать». Для рассказчика важно рассказать о себе, а не просто о прошлом, не то, чтобы исповедаться, но снова встретиться с собой и своим детством, надо сказать, не с самым лёгким.

Самое страшное время уже миновало, уже родились дети, которые не застали ни войны, ни Победы — рассказчик сам один из таких. Но жизнь по-прежнему нелегка, требует от старших тяжелого труда, а от младших — послушания и дисциплины. Правда, дети не всегда поступают, как им велят. И не всегда их шалости безобидны. Кто-то умудряется своим озорством и злостью оставить школу без молока к обеду: пролил целый бидон. В другой раз случилось уж совсем жуткое событие: «Старшеклассники из четвёртого класса за школой, где выкопали канаву по пояс рабочие, чтобы проложить трубы, как трое мальчишек посадили в канаву одну девочку, и её силой прикопали до плеч». Показательно здесь, что четвёртый класс — уже старшеклассники, с которых, видимо, нужно и спрашивать, как с взрослых. Но дети остаются детьми, даже если от них требуют иного, озорничают, играют и иногда совершают серьезные поступки просто по законам вероятности, а последствия не заставляют себя ждать: «эти необдуманные действия приводили к вот таким печальным последствиям, особенно для родителей. Для них это было трагедией. Нам же; ну подумаешь лишний год в одном классе просидишь»,

Герой повествования Виктора Ефремова тоже не становится исключением. Поступок его действительно весьма серьезен, хотя начинается, казалось бы, с мелочи. Копает парнишка землю, натыкается на странный неглубокий колодец — и начинается: «Я всё быстрей стал выбирать землю, как неожиданно наткнулся на сгнившую от времени красноармейскую фуражку, а от неё остался козырёк, звёздочка, и рядом лежала портупея кожаная, местами повреждённая, и кобура раскрытая — рядом пистоле с барабаном»

Мальчишка есть мальчишка, пусть даже он всего во втором классе, хотя, возможно, будь юный рассказчик старше, он распорядился бы находкой мудрее и в рамках правил и закона.

Но это мальчишки — у них свои взгляды и ценности. Наган можно выменять на что-то ценное, вроде коллекции марок, и обязательно нужно испытать, причём не просто выстрелить, а напугать кого-нибудь. Что и делают рассказчик и его друг Петька.

«Я поднял пистолет вверх и, как только дверь открылась, нажал на курок. Больше ничего не слышал, кроме выстрела и убегающих девчонок, которые что-то орали. Их понять можно, а вот я ничего не понимал, как так? Ведь он не должен выстрелить».

Такая шалость, граничащая с ЧП, не обходиться без последствий, и юный герой остаётся на второй год. Тем и заканчивается рассказ «Ох уж этот наган!».

При этом мальчика, разумеется, не волнует то, что это может отразиться на его характеристике, не огорчает потеря года, а расстраивает, что он будет учиться в новом классе без старых друзей. И подобное повторяется часто.

Для юного героя, как и для многих его ровесников, важны не доводы рассудка и правила, а собственные желания и порывы. Доходит до необычайного. Герой повредил ногу, нужно лечение, в перспективе ампутация, и какова же его реакция: «Я с радостью согласился, так как в больнице я ни разу не был, да и до моря недалеко».

И ничего достойного порицания в этом нет. Это просто взгляд ребёнка, переданный точно и логично. Ведь детство даже в трудное время остаётся детством и находит для себя особенные, яркие радости.

Биографическая справка

Родился в СССР, В Крыму, в 1949 году. Земля Крыма, наполненная воспоминаниями многих войн, особенно Великой Отечественной, давала знать о себе, когда в большинстве случаев находишь вещи, принадлежавшие советскому солдату, защищавшему свою землю.

Родные автора были переселенцами, переезжали из одной области в другую, видели, как люди восстанавливали страну, и сами принимали в этом участие.

Жил и работал в Иркутской области тридцать семь лет. Сейчас живёт в Забайкальском крае, в посёлке городского типа Атамановка. Есть двое детей, дочь и сын, которые с уважением относятся к старшему поколению. Творчеством начал заниматься в 2015 году, будучи пенсионером. Большая заслуга в этом принадлежит детям автора, которые помогают ему и сами учатся в совершенстве владеть творческим писательским процессом.

Печатается в «Российском колоколе» с 2015 года, в альманахе «Новые писатели России» литературной премии имени М.Ю. Лермонтова публикуются отрывки из книги «Тайны Земли». Закончена вторая часть продолжения этой книги «Измерено временем».

Крымские рассказы

В большинстве случаев воспоминания из детства отражаются в сознании в виде эпизодов, которые остаются на всю жизнь и передаются среди друзей и знакомых в виде рассказов — пусть даже где-то преувеличенных и вымышленных, но товарищами они прекрасно воспринимаются и слушаются.

Крым — необыкновенное место. Оно притягивает к себе не только туристов, гостей, но и своих же, жителей полуострова, особенно детей, которые постоянно в поисках чего-нибудь интересного на воде, под водой, на земле и под землёй, в катакомбах и других объектах, во время войны находившихся под пристальным вниманием. Теперь уже, по истечении стольких лет, они стали угрозой для проживающих в Крыму и приезжих гостей. Дети же, пусть даже не осознанно, в поисках приключений, пытаясь найти оружие или откопать какую-то безделушку времён войны — подвергают себя и близких смертельной опасности.

Крым — красивейшее место с чудесной растительностью и ландшафтом, Чёрным морем, где можно не только отдохнуть, покупаться и порыбачить, но и посмотреть множество достопримечательностей, которыми мы гордились во времена СССР, а потом, с его распадом, мы потеряли Крым на многие годы. И только события на Украине дали возможность вернуть Севастополь и Крым себе, на родину. Радости нет предела, особенно для тех, кто там жил, родился и по каким-то соображениям уехал с полуострова. Теперь вот она, частица нашей России!

Как я научился плавать

Среди детей в возрасте шести-семи лет, живущих у Чёрного моря, не уметь плавать считалось делом позорным. Я не умел. Друзья меня не осуждали, но недоверчивый взгляд их, когда бродил я по берегу или собирал морские ракушки, казался мне насмешливым. Иногда я забирался на скалы, бросал камни с высоты в морскую даль и наблюдал, как баркасы с рыбаками проплывали вдали. Мне так хотелось оказаться с ними и проплыть на баркасе по волнам!

У моего друга Вовки Краснова отец ловил рыбу на этой большой лодке, и он рано уходил в море. Меня как-то осенила мысль — надоумить Вовку, чтобы он попросил у своего отца прокатить нас на баркасе. А что? Вовка раза два или три выходил в море с рыбаками, а мы что, хуже их? Я спустился вниз со скалы к камням — большим валунам, где постоянно плавали мои друзья и ныряли с них. Я с восхищением наблюдал за ними, как они лихо держались на воде и плыли от камня к камню по-собачьи! А Колька самый старший из нас, четверых друзей, умел плавать даже вразмашку. Я всем им завидовал по-детски, сам же не умел плавать потому, что боялся глубины и боялся утонуть. Мы с мамой в Балаклаве ходили на пляж, и там видел, как мужчины вытащили из воды утопленника. После этого у меня появилась боязнь глубины, и, когда входил в воду, меня не покидало чувство страха, что я проваливаюсь куда-то.

Подождал своих друзей, когда они вылезут из воды обсохнуть и обогреться на солнце, которое сегодня не сильно баловало. Оно больше пряталось за тучи, надвигавшиеся со стороны моря в компании с прохладным ветром, но это лишь радовало наших пловцов. Море, волнуясь, поднимало волны, и они разбивались о скалы и валуны, фонтаном падали на моих друзей, да ещё раскачивали из стороны в сторону. Развлечение приятное, но не безопасное.

Я тоже любил заходить по плечи в воду, и меня волной отбрасывало к берегу. Мама всё ругала и требовала, чтобы я не заходил глубоко, а тем более, когда без разрешения убегал с друзьями к берегу моря. Хватало два-три свистка друзей, и я пулей вылетал из дома. Мы все вчетвером по тропинке спускались к морю, к нашему любимому месту у скал, и там допоздна купались, бродили, играли, ловили рыбу. Мама у меня привыкла к моим прогулкам, но без ругани и чтения морали не обходилось, она всё твердила: «Ты же сам видел утопленника и тем не более не умеешь плавать, поэтому беспокоюсь о тебе. Научись сначала плавать. Я всегда в таких случаях говорил: «Да я уже почти научился, но плохо».

Когда ребята обсохли и мы собрались уходить, я обратился к Вовке и остальным друзьям:

— Ребята, давайте попросим Вовкиного отца прокатить нас на баркасе, или ты сам спроси у него, может, разрешит. Он же брал тебя?

Вовка с неохотой посмотрел на меня, но проговорил:

— Я не знаю, разрешит ли, да ещё четверых… Попрошу маму, пусть поговорит с ним — он маму больше слушает.

— Ребята, давайте через дня два-три. Мы с родителями завтра едем в город, а одного они меня не оставят, — заявил Колька, надевая на высохшее тело майку, и продолжил:

— Я тоже со всеми хочу на баркас.

Мы по тропинке поднимались не спеша вверх, к своим домам на одной улице. Дома у всех были одинаковыми, построенными из блоков ракушечного отложения — лёгкими. На каждой стороне стояло около двадцати домов. Колхоз небольшой — в основном здесь занимались рыбной ловлей. Имелась школа до четвёртого класса, напротив клуб и здание по переработке рыбы, а также была маленькая колхозная ферма, где в основном работали женщины — наши мамы.

Когда мы подходили к дому Краснова Вовки, крайнему в колхозе, Васька, молчавший всю дорогу, предложил:

— А если Вовкин отец не разрешит нам всем, давайте все вместе попросим кого — то ещё из рыбаков?

— Давайте! — обрадовался Вовка, что ему не придётся уговаривать своих родителей.

— Нет, сначала пусть спросит, а уж потом, если не получится, будем просить других. Только без обмана, хорошо? — окончательно сказал я, и мы пошли по своим домам.

В доме у нас никого не было, кроме собаки. Родители находились ещё на работе, а брат старший помогал отцу на стройке дома. Я стал обдумывать план, как нам поступить завтра. А вдруг откажут? Может, рискнуть, и спрятаться в баркасе под брезентом, а там будь что будет? Или отказаться от этой идеи? Тогда я буду трусом — сам предложил. Подумал я над планом своим и решил вечером сходить к Вовке узнать, а потом отправиться в колхозную гавань, где швартуются все колхозные лодки и баркасы, посмотреть, в какой из них можно спрятаться.

Когда стало темнеть, пошёл к Ваське, он жил рядом — через три дома от меня. Наши родители дружили и работали вместе. Когда подошёл к дому, он играл с собачкой.

— Вась, пойдём дойдём до Вовки, у меня есть план. Сначала узнаем, разрешили ли родители ему, а потом сходим в нашу гавань и присмотримся что и как.

Я был настроен хоть сегодня сорваться с кем-нибудь в море — лишь бы взяли.

— Пошли, — с удовольствием согласился Васька. Он обрадовался, что именно его взял с собой — самого молчаливого из наших друзей. Он ходил с нами везде, когда мы вместе брали этого молчуна для компании. В этот раз ему повезло, что мы вдвоём идём на какое-то задание. А задание было плёвое — разузнать обстановку на завтрашний день.

До Вовкиного дома было не так далеко, но потом — если ничего не получится у него, нам придётся возвращаться назад к себе, а затем ещё километра два топать к нашей гавани, когда начнёт темнеть. Но это нас не пугало, мы только ускорили шаг. Когда нам оставалось совсем немного — мы уже поравнялись с домом соседей Красновых, — из своего дома выскочил Вовка, а за ним с веником в руках его мама. Мы остановились и спрятались за кусты сирени, которые росли напротив каждого дома. Вовка выбежал из калитки, его мама с порога кричала:

— Ты что задумал? Всех собрать друзей и катать? Ты что думаешь — если отец тебя прокатил одного, значит, всех можно? Я его не подумаю уговаривать, лучше выбрось эту затею из головы! Я ещё поговорю с твоими друзьями и их родителями, а то, что задумали!

Вовка шёл в нашу сторону растерянный и запыхавшийся, но, не доходя кустов сирени, где стояли мы, остановился. Мама его уже не ругалась, а вошла в свой дом, и дверь закрылась. Вовка уже повернулся назад, чтобы уйти, как я ему тихонько свистнул. Он узнал мой сигнал, остановился, посмотрел на кусты. Мы не стали выходить из укрытия, боясь, что Вовкина мама могла наблюдать в окно. Вовка догадался и сам зашёл в заросли. Зная, что мы всё слышали, он не стал оправдываться, а прямо сказал:

— Хорошо, чтоб она отцу не сказала, я же говорил, что навряд ли что выйдет, да ещё к родителям вашим пойдёт. Пойду домой теперь уговаривать её, чтоб ничего никому не говорила — особенно отцу, а то потом и меня брать с собой в море не станет. — Вовка в который раз развернулся к своему дому и видно, что с неохотой пошёл домой уговаривать свою мать. Мы тоже не солоно хлебавши пошли назад.

— Ну вот, один план отпал. Пойдём к лодкам и посмотрим, что нам удастся там разузнать? — сказал я, и мы ускорили шаг, так как уже стало быстро темнеть.

К гавани мы шли по укатанной машинами дороге, а справа от нас росли абрикосовые насаждения. Мы их называли дички — это плоды абрикосов, как созревают, они очень вкусные, но мельче, чем садовые. Мы всегда, чтобы утолить голод, выбирали самые спелые и сочные. Рвали и отправляли себе в рот, одновременно утоляли жажду. С водой пресной у нас в Крыму в то время было плохо, хотя водопровод имелся и против каждого дома была колонка.

Помню, как мы ходили играть в футбол с городскими ребятишками. Идти приходилось долго, а в жару это очень тяжело, и постоянно хотелось пить. Если мы что-то и брали с собой, то на полпути делали остановку и садились передохнуть, и конечно же, перекусить, не задумываясь о том, что нам ещё играть, а потом возвращаться назад. И мы всё то, что брали с собой, уничтожали — съедали и выпивали, а когда возвращались назад уставшие, то пить было нечего. Хорошо, когда после дождя были лужи — мы снимали с себя майки, зачерпывали какой-нибудь посудиной (если кто-то догадывался взять с собой) эту дождевую воду и, процеживая её через майку, пили, чтобы утолить жажду.

Но в данный момент до моря было недалеко, к тому же становилось темнеть и пить сильно не хотелось. Мы спустились вниз, где у причала покачивались мелкие посудины — маленькие лодки. Пришвартованы они были и привязаны верёвками, а большие лодки — баркасы и шаланды держались на цепях. Хорошо, что Васька взял фонарик «жучок». Он без батареек, только прикладывай усилия, на ручку нажимай и лампочка будет гореть, хоть и слабо, но светит, только жужжит в тишине.

Мы прошли вдоль берега к баркасам, их было три, каждый метров по десять. Васька осветил каждый из них. Все они сверху были аккуратно прикрыты брезентом. Я хотел приподнять брезент у одной из лодок, но услышал шаги и голос сторожа деда Игната:

— И что же вы на ночь глядя здесь потеряли, что ищите? Или собираетесь угнать лодку? — дед Игнат хорошо знал нас и наших родителей и, конечно же, пошутил насчёт «угнать лодку». Он продолжил:

— Вижу — кто-то мигает фонариком и жужжит, подумал, сигнал подаёт, шпионит. Вот я и решил поймать шпионов и сдать в милицию, — пошутил дед. Я, честно говоря, перепугался, но ответил правдиво:

— Да мы хотели прокатиться завтра с рыбаками, но не знаем, разрешат ли.

Дед Игнат посмотрел на нас с таким видом, словно он сам сейчас нам разрешит и возьмёт нас завтра с собой. Но он потрогал бороду, погладил её и сказал:

— Да, хорошо, что у вас такое желание. Я вам посоветую вот что: вы завтра рано подходите сюда часиков в пять. Встанете? Подойдёте, я ещё буду здесь, но только сначала спросите разрешение у родителей. Потом подходите к лодке Краснова, я с ним поговорю, он не должен отказать. Он часто брал своего сына Вовку. Хорошо?

Я удовлетворительно махнул головой, больше ничего не мог ему сказать, так как мы были поставлены в тупик. Ну вот и всё — все планы рухнули! Но я не сдамся. У меня тут же созрел наглый план, которым поделился со своим другом-молчуном Васькой:

— Ты слышал, что сказал дед Игнат? Нам это не подходит. Вдруг мама Вовкина рассказала всё — это завал. Мы лучше никого не будем просить больше, а встанем в половине пятого и скажем родителям, что пойдём рыбачить. Придём до прихода рыбаков и спрячемся под брезентом. Согласен? — закончил я.

Васька махнул головой и промямлил, что согласен. Он всегда соглашался со мной, а мне это было на руку — вдвоём веселее, а посвящать Вовку я не буду после сегодняшней взбучки от матери. А Колька с утра завтра уедет с родителями в гости, и мы останемся с Васькой вдвоём. Уже стало совсем темно, и мы разошлись по своим домам. Я только боялся, что мама уже знает о нашей затее, но, когда зашёл домой и все уже были дома, она спросила лишь:

— Кушать будешь?

Я ответил, что буду. Значит мама ничего не знает — это хорошо. Я помылся, поел и сказал всем, что с ребятами завтра пойду на рыбалку. Отец только поинтересовался:

— На какое место собираетесь идти? Завтра будет жарко — возьмите с собой побольше воды и большое ведро для рыбы, удочка стоит в коридоре, — пошутил папка насчёт большого ведра под рыбу. После всего я плюхнулся в кровать и уснул.

— Вставай, сынок, рыба сбежит, не догонишь!

Я соскочил с кровати. Мама мне пожарила яиц и налила в кружку киселя. Я это всё быстро проглотил, за что от мамы получил подзатыльник. Для достоверности, что иду рыбачить, прихватил удочку и фляжку с водой. Васька уже стоял у калитки и ждал меня. Он только спросил:

— А удочка зачем?

— Мы же на рыбалку пошли. Так отец решил дать удочку, ведь без удочки рыбы не поймаешь. Хорошо, что ведро большое под рыбу не взял — мне папка посоветовал, — сообщил я, и мы пошли к кустам прятать удочку.

Вниз спустились быстро. Стояла утренняя тишина. Мы подошли к причалу, где покачивались на волнах лодки. Никого на причале не было, и деда Игната нигде не видно — спит ещё, решили мы и юркнули с Васькой в один из баркасов, но не в Красновский, а то греха не оберёшься, подумали мы с другом. Под брезентом было тепло и сильно пахло рыбой. Казалось, что мы здесь сидим давно, и кого ждём, непонятно. Вдруг лодка стала раскачиваться — кто-то залез на корму, и уже были слышны неразборчиво слова рыбаков. Они готовились к отплытию. У чьего-то баркаса заработал мотор, и сразу лодку, где мы находились, начало сильно раскачивать. Стало страшновато, но деваться было некуда — только ждать. Голоса деда Игната, да и других рыбаков, уже не было слышно. Шум моторов заглушал всё, даже нашего дыхания не слышно. Чья-то лодка уже отчалила, и на лодке, где мы прятались, тоже заработал мотор, она начала раскачиваться сильнее. Под брезентом нечем было дышать, и Васька невнятно что-то пробормотал. Мне стало страшно за него. У меня мгновенно промелькнуло в голове — надо вылезать из-под брезента, пока не задохнулись. Я отбросил конец брезента. И мы с Васькой ощутили такую свежесть, вдыхая жадно воздух, а больше страх, когда увидели, что один из рыбаков приближается к нам. Я только услышал Васькин голос:

— Прыгай!

Он уже с борта прыгнул в море, и я видел, как рыбак прыгнул следом за Васькой. Больше испугавшись, забыв, что не умею плавать, тоже прыгнул в воду, ничего не видя перед собой. Как собачка стал хвататься за воду руками и, сообразив одновременно работать ногами, почувствовал, что держусь на воде. Изо всех сил стал размахивать руками, работая ногами, я плыл, и это придавало мне сил. Я сильно устал и боялся уйти вниз — утонуть, но размышлять не было времени. Хорошо, что мы недалеко отплыли на лодке. Наконец я ощутил ногами твёрдое дно и так обрадовался, что выплыл сам, без посторонней помощи. Выходя из воды, почувствовал, как у меня дрожат ноги. Навстречу мне шли один из рыбаков и дед Игнат. Рыбак громко ругался, а я про себя, а может и вслух, всё твердил:

— Я сам выплыл, я научился плавать! — потом услышал голос деда Игната:

— Ох и достанется вам от родителей! — но мне это было не страшно. Я только спросил его:

— А где мой друг?

— Друг твой у меня в сторожке греется. Пойдём туда, он сильно напуган. Пусть отойдёт немного — его вытащил один из рыбаков и передал мне, а потом уплыл.

Рыбак, увидев, что я чувствую себя нормально, обратился к деду:

— Игнат, ты не рассказывай родителям ничего, пусть сами оправдываются, а я пошёл к своей лодке, хорошо?

Мы с дедом вошли в его сторожку. Васька уже оправился от испуга и пил чай. Всё, что я мог сказать:

— Васька! Я сам выплыл, я научился плавать!

Прошли годы. Я научился не только плавать и нырять, но и освоил виды спортивного плавания. Становился чемпионом в одном из видов плавания и много раз сам спасал тонущих людей — уже не было такого страха, как в детстве, что утону, но за других я очень боялся.

Я и мой старший брат много помогали родителям во всём по дому. Собирали абрикосы и затаскивали на чердак дома, там раскладывали в один слой для сушки. Срывали виноградные гроздья и заполняли ими бочки. Помогали засаливать арбузы. Самым противным занятием для меня было отделять кукурузные зёрна от початков, так как их было очень много. Когда мы переехали в Крыму в другой колхоз, рядом с курортным городком Саки, где находилось большое озеро, то времени на гулянки с друзьями стало не хватать. Я стал ходить в первый класс. У меня появились новые друзья, новые увлечения. Больше пропадали в катакомбах.

В свободное время дома мы с братом Анатолием брали отцовскую гармошку и самостоятельно учились играть на гармошке. Это увлечение было у многих — научиться играть на гармошке, баяне, или на гитаре. Отец неплохо играл на гармошке и гитаре, особенно в кампаниях, куда его приглашали. Брат Толик тоже немного научился, меня это увлечение не сильно притягивало, больше нравилось лазить в катакомбах, находить какие-нибудь безделушки военных лет и менять их на марки, монеты. Монеты потом поменять на марки и так далее. А больше всего хотел плавать в море. Ведь я мог уже держаться на воде. Ждал, когда мои родители выберут момент и поедут на море. Это было редко, но мы с мамой выезжали на море, где мог похвастаться маме, что умею плавать.

Коллекционирование

Вступление

За всё время, сколько лет коллекционировал марки, значки, монеты, а это более 50 лет, у меня скопилось много раритетов. В то время в основном это были детские увлечения. Но пришло время, взрослые поняли, что за этим кроется, какие можно получить деньги за одну марку или монету. Мне приходилось часто уступать и продавать за бесценок раритеты. Многое украли, до сих пор ищут, хотя знаю кто. Милиция в 90-х годах не сильно занималась этими делами. Это было видно по очным ставкам, что они проводили. Когда переехал в Читинскую область я расстался со значками, подарив большую коллекцию детям одной из филиалов Читинской спортивной школы посёлка Атамановка. Марки продал одному из коллекционеров, медали отдал просто так, чтобы избавиться от всего. Монетами стал заниматься мой сын. Но самые дорогие монеты украли, но зная кто это сделал, писать заявление не стал. Просто прекратил заниматься коллекционированием. Осталось одно воспоминание из детства, как это всё начиналось.

Коллекционируя монеты в то время, на качество монет не обращал внимания. Думал только, как бы заполнить недостающими монетами. Вот видно на картинках, какое качество. Серебряные монеты лучше сохраняются, не поддаются такой коррозии, как медные. Золото есть золото, не так стареет, как медь, вечная молодость. Нам бы так! Медно-никелевый сплав по своему качеству вписывался в выпуски рублей юбилейных, трёх и пятирублёвых монет. Такие монеты приятно было коллекционировать. Держать свои монеты под замком было не в моих правилах, тем более марки в кляссерах, знаки и значки, которые подарил. Коллекцию знаков спортивных за бесценок отдал музею, за краску покрасить дом и дрова, чтобы не замёрзнуть. Когда приехал в посёлок Чунский и хотел посмотреть на коллекцию знаков в музее, там их не оказалось.

Жалко расставаться с коллекцией, когда узнаёшь, чего она стоит в дальнейшем. Мне пришлось продать коллекцию марок. Нуждался в деньгах, чтобы послать сына моей жены на лечение. Затем через некоторое время произошла кража дорогих монет, украли весь мой электроинструмент. Жалко было заявлять на своих. Человек и так отсидел два года. У меня отношения стали напряжённые, которую всегда защищал, но получил то, что получил. Быстро прощаю, а на сердце остаётся рана. Из всех своих детей заинтересовал своего сына Юру, но он тоже охладел последнее время. В дальнейшем может появится желание заниматься коллекционированием у дочери, чтобы продолжить эти традиции. Больше трёх тысяч значков и знаков на спортивную тему пришлось отдать, подарить, то есть расстаться навсегда.

Занимаясь нумизматикой, филателией — коллекционируя марки, много переписывался, обменивая ненужные марки, или двойные на интересующиеся меня. Стран для обмена было много, но не выгодно было для меня. Уже в начале девяностых годов я прекратил переписки и обмениваться. Многие марки терялись, так как вывозить раритеты стало нельзя. Марки не возвращались. Кому-то было на руку. Много высылал в Филадельфию, США. Там много эмигрантов наших, которые уехали после развала СССР. С одним переписывался больше десяти лет. Его раньше удивляло, откуда у меня столько марок раритетных? Тем более в такой глуши, как Иркутская область. Много коллекционеров в городе Красноярск, они постоянно ждали моего приезда. В своё время возил и обменивал монеты-полировки в городе Чита, родственников было много, жили недалеко. Удивлялись, откуда столько полировок? Надо было срочно продать как-то монеты, приехал на похороны своего брата, денег не хватило. Продал за ту же цену, деваться некуда. Через много лет переехал в Читинскую область, встретился с коллекционерами, хотел приобрести полировки для сына, но цены меня укусили отказом от своих, когда-то монет. Так растёт цена. Мне кажется, что коллекционирование больше переросло в средство наживы, как живопись, приобретение дорогих машин и так далее. Её первоначальную цену трудно определить и по качеству, по её содержанию. Как на рынке — продаю за столько, не хочешь, другой купит. Всё равно найдётся человек, который выложит запрошенную цену. В детстве мы не понимали никаких ценностей. Менялись вслепую, не зная о находке. Мне понравилась марка, монета, давал, то, что мне уже надоело иметь, намного ценнее. Если эта марка сохранилась в течении нескольких десятков лет в прекрасном состоянии, она становилась дороже тех вещей во много раз, что когда-то отдал за эту марку. У меня был бронзовый большой крест в хорошем состоянии. Когда его увидел мой друг, он заболел им, говорит:

— Забери в доме у меня то, что тебе понравится. — жена услышала и ему ответила:

— Только через мой труп! — пришлось поменять за будильник, лишь бы расстаться с ним.

Детское увлечение

Старший брат у меня учился в четвёртом классе, и его увлечения меня не интересовали. У него был свой круг интересов и свои друзья, а пересекались мы с ним, только, когда работали вместе по дому или помогали в колхозе собирать в саду яблоки и другие фрукты. Я гордился им, что он в таком возрасте научился водить машину, как в то время её называли — полуторка. Ему доверяли вывозить ящики с фруктами из сада, а я мог только собирать паданки и складировать их в ящики.

Однажды отец попросил меня выкопать под виноградник ямки, чтобы пересадить саженцы. Я взял лопату и пошёл к месту, где должен был копать, рядом с забором. Через забор жили наши соседи. Мои родители уже познакомились с ними, у них была единственная дочь Жанна, и я учился с ней в одном классе, но ходили мы в школу раздельно, так как в то время не принято было ходить с девчонками. Она коллекционировала фантики от конфет и марки. У меня никакого хобби не было, то есть увлечения. Оно у меня появилось, но ненадолго. Когда мы жили рядом с Балаклавой, где рядом было море, я мог вдоволь плавать (именно там этому научился). Но здесь море было около двадцати километрах, а до озера тоже неблизко, и моё увлечение плаванием накрылось. Оставалось тоже собирать фантики, как моя соседка Жанна. Но это было не моё — собирать фантики и марки.

Не торопясь, начал лопатой ковырять верхний слой земли, а сам чувствовал: за мной кто-то из-за кустов наблюдает. Не люблю, когда подсматривают. Я поднял маленький камушек с земли и бросил в кусты, а оттуда раздался голос соседки — одноклассницы:

— Ты что, дурачок, кидаешься?

Она вышла из кустов, подошла вплотную к забору и продолжала:

— Ты почему ни с кем не дружишь и не играешь? Хочешь со мной дружить? Я тебе покажу марки и фантики — их у меня много. Наши родители же дружат.

— Ещё не хватало — с девчонками дружить. У меня много друзей в школе.

Мы ходили в катакомбы после школы — они находились рядом. Учителя не одобряли, что сразу после занятий, многие, в основном мальчики, уходили в эти катакомбы. Некоторые сбегали с уроков и прятались там. Вход в катакомбы закладывали, но кто-то всё равно делал лаз и пробирался туда — наверное в поисках оружия или ещё чего-нибудь. В последнее время в катакомбах, где в войну прятались партизаны, можно было найти много оружия и разной утвари. Это всех манило и привлекало что-нибудь обнаружить и заиметь в этих подземельях.

— Мне нужно копать, не мешай, иди рассматривай свои фантики, — продолжал я, а любопытство посмотреть марки не покидало меня.

У нас многие мальчишки в классе коллекционировали марки. Мой новый друг Петька тоже собирал их. Он приносил марки в школу, и мы рассматривали их — мне понравились. Петька жил через три дома от нас, но они часто уезжали с бабушкой после школы в город. И в этот раз его не было дома.

— Надо же деловой. Да у меня марок больше, чем у Петьки. — она отошла от забора, и недовольная пошла к себе домой.

Обиделась, ну и чёрт с ней — мне всё равно некогда. Я дальше продолжал раскапывать ямку, но она плохо поддавалась — грунт был плотный. Здесь без лома не обойтись! Бросив лопату, я пошёл за ломом. Лом для меня был тяжёлый, но я всё равно поднимал его и долбил, пока мозоль не натёр на ладони. Ещё удар, и земля провалилась куда-то в неглубокий колодец около метра.

Я залез в него с ведром и насыпал землю в ведро, а потом поднимал наверх и высыпал. Ну и работка, и зачем я это делаю — может не понадобится такая яма, может подождать отца? Но меня заинтересовал этот колодец. А вдруг там клад? Петька рассказывал, как он играл около своего старого дома, копал ямку и нашёл в земле кувшин с монетами и перепрятал его от родителей. Он приносил одну монету в школу и показывал мне — 1986 года, медные пять копеек. Я быстрее стал выбирать землю и неожиданно наткнулся на сгнившую от времени красноармейскую фуражку. От неё остались козырёк и звёздочка. Рядом лежали портупея кожаная, местами повреждённая, и кобура раскрытая, а неподалёку — пистолет с барабаном. Я в первую очередь схватил пистолет и стал рассматривать. В барабан входило семь патронов. Вместе с наганом я вылез из колодца и направился к дому, размышляя, куда же спрятать оружие. Недолго думая, пока родителей и брата не было дома, залез на чердак и там надёжно спрятал находку. Удостоверившись, что меня никто не заметил, слез с чердака и в раздумье подошёл к колодцу. Дальше я его чистить не стал — лучше подожду отца.

Когда отец вернулся с работы, я его встретил, показал колодец и рассказал, как всё было, но про пистолет, конечно, не сказал. Оружия после находили все много, особенно мальчишки и в катакомбах. Почти у всех имелись штык-ножи, многие отыскивали гранаты, пистолеты и винтовки, которые сдавали в милицию, а некоторые хранили у себя дома. Много было патронов всяких — разного калибра. У нас за фермой в силосной яме даже валялся перевёрнутый немецкий танк.

Я с нетерпением ждал момента. Когда смогу осмотреть свою находку — наган. На следующий день после школы, когда никого не было дома, залез на чердак и там начал его разглядывать. Наган немного проржавел, особенно ручка. Обод у ручки был металлический, а сама ручка выполнена из какого-то красного дерева, уже прогнившая. Я потрогал ручку, она шаталась, но не выходила с ободка. Надо её выбить — пришла в голову неудачная мысль, и я взял рядом лежащий металлический стержень вместо молотка. Удар был не сильный, но деревянная ручка вывалилась из ободка, а сам ободок лопнул. Ну и рухлядь — так я его разломаю. Надо его почистить. Я знал, что курок взводить опасно. Барабан свободно крутился. Опустив барабан, осторожно вытащил патроны. Очистил как мог от ржавчины наган, завернул его в тряпку, потом спустился с чердака и пошёл к другу Петьке — хотел показать ему свою находку. Его не оказалось дома. Возвращаясь назад, встретил Жанну — она стояла около своего дома у калитки и отрапортовала мне:

— А я-то с Петей сегодня марки поменяю на монеты, мы уже договорились — понятно? Твои мама и папа с моими родителями пойдут в кино. Приходи ко мне, у меня будет Петя. Придёшь или опять будет некогда?

— Ладно, подумаю, если только Петька придёт. Да я сам к нему зайду — он мне нужен.

Жанна обрадовалась и побежала к себе во двор. И чего ей надо от меня — цепляется всё? Был бы мальчишка, а то девка. Схожу посмотрю. Может отстанет потом. Сам всё больше думал о пистолете, что с ним буду делать, он же мне ни к чему. А может лучше его поменять на что-нибудь? Не дай бог, папа у меня его найдёт или брат увидит — он сразу его заберёт. Надо подумать.

К вечеру, как мы договорились с Жанной, я направился сначала к своему другу, а затем вместе с ним пойти к моей соседке. Я шёл и раздумывал, на что и с кем можно поменять пистолет. «А может, опередить Жанну и поменяться на монеты — это будет здорово», — подумал я. Но когда подошёл к Петькиному дому и начал свистеть, вышла его бабушка и сказала:

— А Петя ушёл к Жанне. Взял монеты и пошёл к ней.

Вот тебе на, выходит, я опоздал. Нехорошо получается. Ну, Петька, не мог дождаться! Не везёт так не везёт. После таких раздумий и невезения я направился назад. Подойдя к своей калитке, увидел, как Петька вышел от Жанны, держа в руках два больших альбома. Он увидел меня и крикнул:

— Ты где был, я ждал тебя?

Я с недоумением взглянул на него, подойдя, сказал с обидой:

— К тебе я сегодня приходил два раза. Хотел с тобой поменяться, тут кое-что нашёл в колодце, ну и к тебе, а тебя нет. Потом встретил Жанну, она сказала, что ты зайдёшь, ну вот я второй раз пошёл к тебе и опоздал, а ты уже монеты поменял на марки.

Он протянул мне альбомы:

— На, посмотри, красивые какие.

Я взял альбомы в руки и открыл один из них, начал листать и рассматривать. Марки мне очень понравились, и я сразу выпалил:

— Давай поменяемся на это, — и протянул ему свёрток.

Он нехотя взял его в руки, развернул и ахнул:

— Где ты его взял?

Конечно, я ему всё рассказал, и он без тени сомнения выпалил:

— Ещё бы, я тебе и свои остальные марки отдам, правда без альбома, но ты их уже видел у меня.

Оба мы были довольны обменом, и каждый пошёл к себе домой рассматривать, что же он приобрёл. Так я стал коллекционировать марки, а потом, уже через много лет, занялся нумизматикой — это коллекционирование монет.

Ох уж этот наган!

Лето прошло, каникулы пролетели, в школу ходил вначале без желания. Всегда трудно втягиваться, а тем более, когда дни стоят тёплые, солнечные, хотя и летом дождей было очень мало. Лето прошло, никуда не ездил, всё по дому помогал. Единственное, что стал коллекционировать марки, которые обменял на найденный в колодце пистолет. Патроны от него в количестве семи штук я припрятал и своему другу Петьке их не отдал. Петька как-то мне признался, что он пистолет припрятал, чтобы родители не нашли, да и мало ли что.

С Жанной отношения у меня были плохие, хотя мы были соседями. После того, как она с Петькой обменяла марки на монеты, я с ней перестал разговаривать. Она мне при встрече со мной показывала язык и зло ухмылялась, хотя повода никакого не давал. Я её не оскорблял. В школе девчонки держались отдельно, с мальчишками не играли, но меня она доставала. В классе я сидел с Петькой за партой, а соседка моя по дому сидела за первой партой и, когда поворачивалась, показывала мне язык. К этому уже привык и не обращал внимания, но выжидал момент, чтобы отомстить ей. Только не знал, как это сделать.

Учился я неплохо, во втором классе получал четвёрки и пятёрки, родители были довольные. Но поведение у мальчишек страдало, так как они вечно ссорились с девчонками. Это было по всей нашей начальной школе. Однажды трое мальчишек из четвёртого класса за школой, где выкопали канаву по пояс рабочие, чтобы проложить трубы, посадили в канаву одну девочку и её силой прикопали до плеч. Сбежалась вся школа вместе с учителями, и в итоге этих троих исключили из школы только за поведение. Многих ругали и отправляли за родителями, что они в школу приносили оружие — похвастаться перед друзьями. В начале года одного мальчика исключили из первого класса за то, что он пролил молоко из бидона, около сорока литров. Его выгнали из класса в коридор. А там стояли на полке бидоны с молоком, он схватил за ручку эту ёмкость и потянул на себя. Бидон был закрыт не плотно, повалился на него, открылся и полностью облил молоком. В большую перемену это молоко по стакану выдавали ученикам. Но в тот день многим не досталось, а мальчик остался на второй год по поведению. Мальчики в классе и в школе были неплохие, но вот эти необдуманные действия приводили к таким печальным последствиям, особенно для родителей. Для них это было трагедией, нам же казалось чем-то малозначащим — ну подумаешь, лишний год в одном классе просидишь.

Мы с Петькой всегда после школы возвращались домой вместе. Нет чтобы сразу идти домой — мы обязательно заглянем в дальние катакомбы, которые от школы находились в километре. Вход в те, что располагались рядом со школой, были завалены, а дальние, как мы их называли, были у входа высокие. В них мы удалялись на метров пятьдесят, не более. Дальше имелось много разветвлений с тупиками и легко можно было потеряться. Поэтому мы далеко не уходили, боялись потеряться. Нас предупреждали учителя, милиция, а особенно родители запрещали и для страха нам рассказывали всякие небылицы. Но это нас не останавливало, и мы ещё с большим энтузиазмом убегали искать приключения.

Как-то я спросил у друга:

— Петь, а ты далеко спрятал мой пистолет?

— Он не твой, а мой — мы же с тобой поменялись. Зачем тебе? Я тебе его назад не поменяю, — недовольно пробормотал Петька.

— Да нет! Может, в катакомбах стрельнём по разу, а? Проверим, я же его не проверял, — выпалил я.

— Но к нему нет патронов, а их не достать. Не все подойдут к этому пистолету.

Я немного замешкался, что ответить, а потом чуть-чуть соврал:

— Да у меня два патрона от него есть — в барабанчике были, вот я их и припрятал.

Петька сначала обиделся:

— Обманул меня, да? — но тут же с радостью констатировал, — давай, конечно, но когда? Он у меня спрятан надёжно. Давай завтра проверим его в катакомбах?

— А почему не сегодня? — мне так хотелось побыстрее испытать его. Но друг настоял на своём:

— Мне сегодня некогда.

На этом мы расстались с другом и побрели по домам.

Своему другу Петьке я рассказывал, что, когда мы жили рядом с Балаклавой у гавани, как научился плавать, а вот теперь, наверно разучусь. Плавать негде, а к морю надо ездить. Около города Саки есть озёра с большим содержанием соли и применяются в медицинских целях. Может, когда-нибудь мои родители возьмут меня на море. Я боялся, как бы не разучиться к этому времени плавать.

Рано утром перед школой я залез к себе на чердак и забрал с собой два патрона, а остальные оставил в том же месте, завёрнутые в тряпочку. Два патрона спрятал в балетку для учебников, которую купили мне родители ещё в первом классе, и стал ждать Петьку у калитки. Кроме книг мне мама в школу всегда заворачивала в бумагу два пирожка и клала в балетку с учебниками и тетрадями. Пирожки были всегда вкусными, с яблоками, и по дороге до школы, пока мы шли, пирожки съедали. Когда друг подходил ко мне, я уже открыл свой чемоданчик и приготовил пирожки, но Петька в первую очередь спросил:

— Ну что, взял?

— Конечно же, сейчас покажу, — и снова залез в балетку, развернув тряпочку, показал ему два патрона.

— Ух ты, как здорово! У тебя только два? — обрадовался друг. Я сначала растерялся.

— Да нет, есть ещё спрятанные три патрона, не до конца признался я.

— Ты мне их отдай, всё равно у тебя пистолета нет, — обрадовался Петька.

Мне деваться было некуда, и подумав, что если я ему отдам три патрона, то у меня останутся ещё два, я сказал ему сразу в ответ:

— А ты мне дашь пистолет самому стрельнуть, кого-нибудь пугануть?

Петька радостно и покладисто ответил мне:

— Ну, конечно. У тебя патронов, наверно, много, и ты обманываешь меня?

— Да нет, правда — для себя ещё один оставлю и всё, а тебе три, идёт?

Друг качнул головой, соглашаясь со мной. Мы довольные пошли в школу.

Погода стояла солнечная уже несколько дней, так что наш план с другом пострелять никто и никак отменить не сможет. Мы так ждали, когда закончатся уроки, что Петька после третьего урока не выдержал и спросил у меня:

— Вить, а давай сбежим с последнего урока, как ты на это смотришь?

Вообще-то я не любил пропускать уроки, а тем более сбегать, но в этот раз пришлось сдаться такому соблазну.

— Для дела можно и пропустить, — по-взрослому сказал ему.

Мы быстро собрали учебники и тетради, приготовленные к следующему уроку, и выскочили, пока не прозвенел колокольчик на урок и нас не заметили учителя. Многие ученики просто старались не обращать внимания, когда сбегают с уроков. К этому уже все привыкли, а вот от глаз соседки Жанны я сбежать незамеченным не смог, она мне вдогонку прокричала:

— Что, сбегаешь? Я всё твоим родителям расскажу.

Но я её не слушал, и мы уже выбежали с другом со школьного двора. С Петькой подошли ко входу в катакомбы и сели на камни перевести дух. Пока отдыхали, у меня созрел план, как пугануть Жанну, чтобы больше не доставала, а то сразу — «расскажу родителям, что сбежал». Конечно, мне не хотелось, чтобы мои родители об этом узнали. Я ей покажу! Надо только успеть к последнему уроку в классе подойти и застать соседку. Сразу приступил к делу, обращаясь к другу:

— Давай наконец-то пальнём, надо успеть к последнему уроку и Жанку пугануть, а то она и вправду нажалуется родителям, что мы сбежали, и нам попадёт от них.

Петька тоже побаивался своих — особенно маму, она его часто ругала за пропуски и одобрительно кивнул:

— А во что будем стрелять? Давай в банки.

Банок здесь валялось много. Мы выбрали две железные банки из-под тушёнки и установили их на камни. Отошли на метров пять от наших мишеней. Петька вытащил из-за пазухи завёрнутый пистолет и показал его мне. Он был вычищен и с деревянной ручкой, правда, сделал друг её не аккуратно, но держать можно. Петька протянул пистолет мне.

— На, стреляй первым, а я потом, — немного побаиваясь, процедил друг сквозь зубы, как будто мы кого-то расстреливать будем. Но на самом деле страшно, тем более в первый раз, и я тоже с дрожью в руках взял протянутый мне пистолет, достал патрон и завёл его в барабан.

— Я буду в правую банку стрелять, а ты в другую, — распорядился я, как будто часто стреляю.

Сняв с предохранителя, взвёл курок и прицелился в банку, потом опустил пистолет вниз, спросил Петьку:

— А куда смотреть — на мушку, да? — поднимая пистолет, начал целиться, глядя на мушку и банку, нажал на курок. Выстрела не было. Я проверил, правильно ли сделал. Патрон был вставлен в барабан правильно, тогда что?

— Наверно, они уже не годные. Дай я свой патрон испробую, — как опытный стрелок, определил Петька. Я ему вставил его патрон в барабан, а свой патрон так и остался в барабане. Потом протянул другу пистолет:

— На, стреляй, может, у тебя получится. Можешь в любую банку.

Он взял у меня пистолет и так же, как и я, прицелился, нажав на курок. У Петьки от выстрела пистолет выпал из рук, а сам грохот, наверно, был слышен в школе, и эхо в катакомбах раздавалось громкое.

— Ты даже не попал в банку, но громко. Жаль, что я не взял остальные патроны, а то мы проверили бы их все. Здорово получилось, хоть и не попал. В выходной постреляем, да?

Довольные, мы стали собираться и быстро пошли, чтоб успеть к последнему уроку. Особенно радость переполняло Петьку — он впервые выстрелил из нагана. У меня хоть и не получилось, но я был рад за друга. У меня есть ещё патроны, и мы постреляем, может, они не подведут. Подходя к школе, звонка ещё не было, мы спрятались в кустах, чтобы нас не увидели из окон, и я попросил Петьку:

— Ты мне дай пистолет, смотри за коридором и скажешь мне, когда будет выходить Жанка, а я спрячусь за дверь и буду ждать твоего сигнала. Ты мне махни рукой, и я пугану её пистолетом, хотя он и не стреляет, а жаль.

Я взял пистолет, посмотрел по сторонам, чтобы никого не было, и, как заправский стрелок, крутанул барабан.

От звонка колокольчика я вздрогнул, стоя за дверью школы, и стал ждать сигнал своего друга. Его в кустах не было видно, да и я стоял незаметный. Тем более если откроется дверь. Дверь так распахнулась, что чуть меня не сбила — это наши ученики так уйти торопились из школы домой или в катакомбы. Я всё стоял и выжидал. Все выбегали, спешили, особенно пацаны, которые, как всегда, старались уйти или сбежать первыми. Девочки наоборот — не торопились. Кто-то оставался мыть полы в классах, убираться.

Ждать пришлось долго, все почти разошлись из школы, оставались те, кто занимался уборкой, и Жанна в их числе. Со своей напарницей она заканчивала уборку класса. Петька вышел из-за кустов и, приблизившись ко мне, сказал:

— Идёт с подругой.

Подняв пистолет вверх, как только дверь открылась, нажал на курок. Больше я ничего не слышал, кроме выстрела и визга убегающих девчонок, которые что-то орали. Их понять можно, а вот я ничего не понимал — как так? Ведь он не должен выстрелить! Петька сбежал сразу, а мне было не по себе, когда рядом оказался директор школы, который взял меня за руку и повёл в класс.

— Садись за парту и рассказывай, что произошло.

Я плохо соображал, что-то невнятно рассказывал, как нашёл пистолет, поменял его. Постепенно пришёл в себя и подробно объяснил, что случилось. Вызвали мою маму — она была в шоке, потом появился милиционер, которому описал свои «подвиги» в красках. Затем он сделал своё заключение:

— В колонию мы тебя отправлять не будем, а вот с директором поговорили и решили тебя исключить из школы до конца года, так что ты отделался лёгким испугом. Будешь набираться ума дома под руководством уже своих родителей, которые тебя станут перевоспитывать.

Мне было уже всё равно, что он говорил. Больше всего мне было стыдно и обидно за маму, которая сидела и выслушивала директора, милиционера, но ничего не могла сказать в мою защиту. Так я остался на второй год из-за поведения. Ох уж этот пистолет! И зачем его только нашёл!

Трагедия с друзьями

Для меня 1957 год оказался самым несчастливым в жизни. Были, конечно, и другие моменты, когда постигала меня беда, но я никак не мог смириться с тем, что я потерял лишний год во втором классе из-за своей дурости, и мне во втором классе было скучно — особенно без друга Петьки. Его моя неудача обошла стороной, когда он вовремя сбежал от меня с испуга. Про него я ничего не рассказал, как будто его в тот злосчастный день не было рядом со мной.

Учился так же хорошо, что успокаивало маму и всех. Ни в какие приключения старался не влезать. Меня родители даже после исключения, уже летом, несколько раз брали на море, и я там им показывал, как умею плавать. Не забыл держаться на воде, а даже лучше стало у меня получаться вразмашку. Просто родителям хотелось похвастаться, что я неплохо умею плавать.

Во втором классе, оставшись на второй год, подружился с Васькой. У меня уже до школы был друг Васька, когда мы жиле возле моря. Этот тоже чем-то был похож на него, только ростом меньше, но шустрее. Мы сдружились втроём, вместе всегда ходили в колхозный сад воровать яблоки, хотя сторож знал, что мы много не возьмём, и не обращал на нас внимания, когда за пазуху накладывали яблоки. Почти у всех жителей росли свои яблоки, но почему-то в колхозном саду они были вкуснее, и нас туда тянуло. Однажды мы втроём решили нарвать яблок в саду и взять с собой в город, когда пойдём играть в футбол с городскими ребятами. Мы часто запасались яблоками, если куда-нибудь отправлялись далеко, а тут шли играть в футбол. Мы несколько раз ходили и каждый раз выигрывали у городских мальчишек. Всегда возвращались домой многие с синяками, в разорванных майках, но гордые, что городские не могут у нас выиграть. Впрочем, им тоже доставалось от нас. На этот раз решились набрать яблок, чтобы поесть и отбиваться от городских мальчишек.

С друзьями вошли в сад. Ограды там никакой не было, да и сам сторож часто отсутствовал или спал, поэтому беспрепятственно проходили в колхозный сад. И в этот раз мы спокойно прошли, но ребятам я сказал:

— Давайте лучше попросим у сторожа яблок и объясним. Для чего они нам нужны.

Ребята согласились с моим предложением, и Васька добавил:

— Пойдёмте сразу к нему в шалаш — может он там, а то что-то в саду его не видно, может, спит.

Колхозный сад был большой и ухоженный. Шалаш сторожа находился в центре сада. Петька согласился сходить к сторожу сам.

— Оставайтесь здесь, а я быстро сбегаю к сторожу и разузнаю всё, — и он побежал к шалашу. Когда заглянул в шалаш, там никого не обнаружил. Посмотрел по сторонам в саду, но нигде сторожа не увидел. Вернувшись к нам, Петька сказал:

— Его нигде нет, может нарвём без спроса и уйдём?

— Давайте по-быстрому — разбежались. Ищите, какие вкуснее и тяжелее, чтобы ударил так ударил яблоком.

Я нашёл подходящее дерево с яблоками и залез на него, удобно устроившись. Яблоки были большие, я снял майку и завязал верхнюю часть. Получился маленький мешочек, куда отправлял эти красивые яблоки. Наполнив майку, которая увеличилась в размерах и была для меня уже тяжёлой, собрался спускаться с дерева, но услышал снизу окрик:

— Ага, попался воришка!

С испугу я перевернулся на ветке головой вниз, а майка с яблоками полетела на землю. Яблоки рассыпались, я же, падая, зацепился за сучок шароварами, они разорвались и стащили с меня трусы. Сторож смотрел на меня и с удовольствием хохотал, а сам сильно поцарапался о сучок. Удачно приземлившись на правый бок и правую руку, не повредив себе ничего, встал перед сторожем, виновато опустив голову. С ноги, которую царапнул, стекала кровь. Сторож перестал хохотать, взял меня за руку и повёл меня к шалашу.

— Пойдём, обработаю твою рану, заштопаем твои шаровары, а яблоки потом соберёшь. И куда столько нарвали? Твои дружки как увидели меня, сразу дёру дали. Своих, что ли, дома нет яблок? Попросили бы — и все дела.

Мне было трудно что-то возразить, но я с трудом объяснил, для чего нам понадобились яблоки. Дед обработал мне ранку, завязал и сказал, чтоб я сидел, а сам направился в сад. Через несколько минут он возвратился с сеткой, держа одной рукой, наполненной яблоками, а другой держал мою майку.

Сейчас тебя приведём в порядок, потом пойдёшь домой. А про футбол забудь на неделю. Когда придёшь, пусть мама тебе обработает и чистым бинтом перевяжет. Передай своим друзьям, чтобы не воровали, а спрашивали. Идти-то сможешь? — Заботливо спросил дед.

Я встал и захромал к выходу. Виновато посмотрел на сторожа и проговорил:

— Спасибо вам за яблоки. Мы хотели спросить, но вас в саду не было.

— Ну ладно, раз поняли. Валяй домой, скажешь родителям, что упал, ясно?

Уже без страха, с яблоками в сетке, смело выходил из сада. Сильно хромая.

Мои друзья ждали меня у обочины дороги. Я им рассказал, что всё обошлось, а вот с футболом ничего не получится. Так мы пропустили игру, наши планы рухнули из-за моей раны. Яблоки пришлось оставить дома, мы их давно съели, а вот ранка начала гноиться, и мама забеспокоилась. Я не смог выйти на улицу, когда мои друзья звали погулять, ходить было тяжело. Хорошо, что это случилось на каникулах, в конце лета, и я не мог беспокоиться о пропусках в школе. Родителям давно дал слово без причины школу не пропускать. Плохо, что Петька пойдёт в четвёртый класс, а я только в третий — сам виноват. Мама, приходя с работы, обрабатывала мне рану, мазала мазью, перевязывала, но это мне не помогало, и как-то мама мне сказа:

— Я завтра отпросилась с работы, мы поедем в город в больницу с тобой. Пусть посмотрят, а то ногу отрежут, а в школу уже скоро. Надо лечиться. — Мама пошутила про ногу, но стало не по себе, как представил себя без ноги. Я с радостью согласился, так как в больнице ни разу не был, да и до моря не далеко. Попрошу маму, может, покупаемся, когда вылечусь. Озёр здесь достаточно, но они очень мелкие и солёные, если только рыбачить. Мы с друзьями как-то ходили, но поймали мало.

Утром мы с мамой на стареньком автобусе отправились в городскую больницу. Пассажиров было мало. Мы ехали по дороге, а с обеих сторон красовались яблони колхозного сада, куда мы недавно лазили с друзьями и где я травмировался. Родителям я рассказал, что нам сторож разрешил нарвать яблок, а я свалился с яблони. Сад колхозный закончился, дальше начались пшеничные поля, отделённые от дороги абрикосовыми лесопосадками, которые ровно возвышались вдоль трассы. Мы их называли дичком и, если надо, рвали спелые сколько угодно. Они не охранялись.

— Приехали, — объявил водитель автобуса. — Выходим быстренько, мне нужно ещё заправиться, и через два часа ждите меня здесь.

Мы с мамой вышли и направились к больнице, которая находилась рядом. Из-за сирени, яблок и груш её не было видно, и только асфальтированная дорожка и вывеска сверху говорили, что больница, а вернее военный санаторий размещался здесь. Мы вошли в одноэтажное кирпичное здание, где пахло медикаментами. Мама посадила меня на скамейку и сказала:

— Жди, никуда не уходи, я тебя позову, — и сама скрылась за дверью в какую-то комнату. Я только успел произнести:

— Хорошо.

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и меня мама позвала:

— Заходи. — она меня взяла за руку. Мы вошли в кабинет, мама усадила меня на табуретку. За столом сидел врач и что-то писал. Он посмотрел в мою сторону и строго сказал:

— А где здравствуйте, молодой человек?

Мама отвесила мне подзатыльник. Я, конечно, растерялся, но еле проговорил это слово:

— Здравствуйте, — и от стыда отвернулся, а врач продолжал дальше:

— Снимайте свои шаровары. Будем осматривать вашу ногу и рану.

Я посмотрел растерянно на маму, но она мне:

— Снимай!

Я быстро подчинился такой строгости от неожиданности. Врач посмотрел поверхностно на ногу, развязал повязку, взглянул на ранку, помотал головой и сказал:

— Надо чистить ранку и лечить, а то так и без ноги можно остаться. Придётся госпитализировать вас, молодой человек, и сегодня же. Запустили вы ранку. И уже маме:

— Мы его оставляем у нас, а вы к сегодняшнему вечеру привезёте ему чистое бельё, одежду и полотенце. Всё, я вас не задерживаю, а вас, молодой человек, прошу, пройдёмте со мной, — и помог мне вежливо выйти, хотя он мне показался строгим. Когда мама выходила, я успел ей сказать, чтобы она моим друзьям сообщила, где я нахожусь, и передал:

— Пусть в гости приходят. Папе и брату скажи, где я, — как будто мама не знает, что сказать.

Вот так началась моя жизнь в больнице с постельным режимом, осмотрами и строгими врачами, которым мне приходилось подчиняться. Не очень-то нравился мне такой режим. Не с кем поговорить, никуда не сходить, хотя куда я уйду с такой ногой. Мне врач, конечно, шутливо, но твердил: не будешь лечить — останешься без ноги. Мне приходилось выполнять все предписания врачей.

Через неделю мне стало намного лучше, и я мог свободно передвигаться. Мама приезжала каждый день к вечеру и привозила мои любимые пирожки с яблоками и ещё что-нибудь. Я ходил на перевязки, в столовую покушать, читал много книжек, которые раньше меня нельзя было заставить взять в руки.

Однажды ко мне пришли мои друзья — Васька и Петька. Мне врач радостно объявил:

— Иди посиди со своими друзьями, наверно, соскучился. Но чтобы на процедуры вовремя появился.

Уже у входа меня встречали друзья. Мы поздоровались и пошли сели на лавочку. Начались расспросы — как кормят да чем занимаешься. Когда вопросы иссякли, Васька приступил:

— Давай с нами пойдём на рыбалку. Озеро рядом, мы червей накопали, посидим на берегу, порыбачим. Тебе когда на перевязку?

— Мне к пяти часам, — обрадовался я. — Успеем, а где удочки?

— Они у нас у озера спрятаны. Пошли.

Я соскучился по друзьям, как будто не виделся целый месяц их. Спрашивал, как они отдыхают, чем сами занимаются, ну и всё такое, как у пацанов в то время. Ребята не забыли взять удочку и на меня. Больше делились своими впечатлениями и вспоминали наш поход за яблоками в колхозный сад. Время подошло быстро, и мне нужно было уже идти на перевязку. Поймать мы ничего не поймали — было сильно жарко. Ребята показали мне. Куда они спрячут удочки, чтобы не таскаться с ними. Если мне понадобится, то могу воспользоваться. Уходя, Петька напомнил:

— Мы к тебе завтра придём рыбачить, под вечер, а то днём жарко сильно.

— Обязательно приходите. Меня скоро выпишут, времени больше будет, вот тогда порыбачим, — обрадованно проговорил я и направился в процедурную на перевязку. Мне врач сделал перевязку и сказал:

— Через пару дней, молодой наш человек, нам придётся с вами расстаться. Мы вас выпишем, и вы будете наслаждаться своей свободой, рады?

— Конечно! Меня друзья ждут не дождутся.

Врач поинтересовался, где же меня так угораздило получить ранку, которая загноилась. Я ему рассказал правду, как это произошло, и он только кивнул мне:

— М-да, детство есть детство, и все мы через него прошли. Да, завтра вечером будет обход, комиссия приезжает, далеко не пропадайте, молодой человек. — Он меня всегда называл «молодой человек», но не по имени. Меня, конечно, радовало, что скоро выпишут. Мама сейчас приедет, и я её обрадую.

Я ждал следующий день как никогда. Он наступил, а завтра меня уже выпишут. Но этот день для меня длился вечно — так я ждал своих друзей, чтобы их порадовать, что завтра мы будем вместе. А сегодня, хотел подумать — порыбачим. Однако врач меня предупредил, чтоб я не отлучался в связи с осмотром. Ну ничего, обойдутся без меня, а вот завтра — сколько угодно, весь день буду с ними. Друзья, как и обещали, вызвали меня, но врач ещё раз предупредил меня, чтобы я не отлучался. Я вышел к друзьям навстречу и выпалил:

— Ура! Меня завтра выписывают, а сегодня ничего не выйдет — обход будет, комиссия приезжает, без меня обойдётесь, не обижайтесь.

— Да ладно, мы понимаем. До завтра, так до завтра, — сказал Петька.

Меня в это время окликнул лечащий врач:

— Молодой человек, идите к себе в палату. Обход начинается.

Нехотя поплёлся к себе в палату. Почитал книгу, попил из графина воды. Время тянулось очень долго, я не находил себе места, и вот дверь распахнулась, вошли трое незнакомых врачей в белых халатах и мой лечащий врач, который объявил:

— Этого молодого человека мы завтра подготовили к выписке.

В это время вбежала женщина в белом халате — врач и выпалила:

— Там привезли двух мальчиков. Копали червей и подорвались на мине, нужно срочно оперировать.

У меня от услышанного подкосились ноги, и промелькнуло в голове: неужели мои друзья?

Да, это оказались мои лучшие друзья, и я мог быть вместе с ними. Вот такая трагедия постигла моих друзей. Это было эхо той проклятой войны.

В катакомбах

С тех пор, когда я потерял своих дорогих мне друзей, многое изменилось. В то время ещё не осознавал всех ценностей и не знал, что последствия войны бывают ужасны и долговечны для всех. Как всегда, у меня появились новые друзья. Учась уже в четвёртом классе, я больше время проводил со своими родителями. Продолжал коллекционировать марки — это стало моим основным увлечением, их у меня стало намного больше. Родители мне купили специальный альбом — большую тетрадь с прочными листами в клетку. В них я наклеивал на специальных ножках свои марки, а потом часами разглядывал, перебирая их. Часто родители ездили в город Симферополь и брали меня, там жили наши родственники по матери. У них было много детей, с которыми я подружился, привозил с собой марки в альбомах и показывал всем. Многие тоже коллекционировали там марки, и мы обменивались ими. Я гордился тем, что у меня было больше всех марок.

Я успел побывать на экскурсии. Нас возили в музей в Бахчисарае. Такую красоту видел впервые — всё с золота, серебра, меди, фарфора. Дорогостоящие украшения сверкали в ханском дворце. Даже подушки, вышитые золотыми нитями, сверкали от падающих лучей солнца из окон, впечатляли всех. Многих гостей привлекал Фонтан слёз, или Бахчисарайский фонтан, который описывал А. С. Пушкин. Ханский дворец нравился многим туристам, а в особенности этот фонтан, который для меня в то время был не очень примечательным по сравнению со статуэтками, коврами, кувшинами, посудой сверкавшими позолотой, и это меня поражало. Уже потом, когда стал изучать произведения Пушкина, я начал понимать величие этого Бахчисарайского фонтана и многое другое. А пока я наслаждался тем, куда меня возили, и рассматривал всевозможные достопримечательности Крыма. Крым — это клад для туристов. Я часто рассматриваю фотографии того времени — старые, потёртые, начиная с детского сада и они мне дороги. Каждый раз мы с родителями фотографировались на память, особенно на море.

Больше всего мне нравилось ходить и лазить в катакомбах. Всегда меня родители ругали за это, угрожая тем, что если я ещё схожу туда, то они меня не будут брать с собой в поездки. Но этим меня было не удержать, как и старшего брата. Мы сбегали, всё начиналось с упрёков. Мама всё говорила:

— Я боюсь за вас, что что-нибудь выкинете. Ты, сынок, забыл случай с пистолетом или как твои друзья подорвались на мине? В этих катакомбах чего только нет, одних патронов валяется сколько угодно. Ты же знаешь, что двоих исключили из школы только за то, что они разожгли костёр у школы и набросали туда патронов, устроили фейерверк! Или ты забыл свою стрельбу? Мы скоро переедем на север отсюда, подальше от этих трагедий, к отцу на родину.

Я был не против переехать. А то, что мы сами бросаем в костёр патроны — это не секрет. Мы от них избавлялись, а то, что старшеклассники устроили в прошлом году, нас это не касалось. Мы разводили костёр далеко от школы у катакомб, чтобы можно было спрятаться и никого рядом не было. Вот так у нас в то время проходило наше детство, где мы жили, учились. Редко, когда мальчишки не сидели по два года в одном классе за какие-то проступки в поведении. Часто нас в школе навещала милиция, проводили беседы, собрания с родителями. Но дети есть дети, и нас тянуло на необдуманные «подвиги».

Мы даже не боялись гадюк, которых здесь было предостаточно. Из кустарников вырезали рогульки, чтобы были в наш рост, и этим способом вылавливали змей. Увидев змею, рогулькой у основания головы прижимали сильно к земле, пока змея не переставала дёргаться, замирала. Потом брали её у головы, как бы за шею, рассматривали — жива или нет. Теперь по истечении стольких лет, я никогда не взял бы змею в руки. Вот такое у нас было ничем не оправданное геройство. На каникулах больше находился с родителями и с братом. Отец в то время перешёл работать сторожем на баштан — охранял колхозные арбузы, а мама на молочной ферме. Я в свободное время на лошади, запряжённой в бричку, загруженную бидонами с молоком, развозил населению на продажу это молоко. Однажды, когда развёз молоко и возвращался назад на ферму, меня в который раз постигла беда. Сам колхоз — то есть жители и их дома располагались на верху, вдоль дороги, а сама ферма находилась внизу, в полутора километров от жилых домов. Недалеко от фермы стояла начальная школа.

Лошади везли бричку — повозку медленно, только пустые бидоны, соприкасаясь друг с другом, издавали неприятный звук. Когда мы начали спускаться вниз, пустые бидоны ударились так, что напугали лошадей. Лошади понеслись вниз, разбрасывая бидоны в разные стороны, а потом и сам вылетел из брички, сильно ударившись у обочины. Лошади бежали ещё метров двести, пока сама бричка не перевернулась. Лошади только потом остановились, недалеко от фермы. Всё это видели женщины с фермы и моя мама, которая бежала ко мне. Я встал и по дороге направился в сторону мамы, хромая, с порванными новыми шароварами, приготовился получать оплеухи. Но мама меня обняла и сквозь слёзы говорила:

— Какой же ты у меня невезучий! Нет, надо срочно отсюда уезжать от греха подальше. Какое-то проклятое место! Пойдём на ферму, приведём тебя в порядок. Ушибся сильно? Женщины соберут бидоны, ты сейчас помоешься и пойдёшь домой.

Я только успевал мотать головой, соглашаясь с мамой, а потом сказал ей:

— Мама, может я сразу пойду домой? Ты придёшь и заштопаешь шаровары, а я к этому времени помоюсь. Мне не удобно.

Мама согласилась:

— Только сразу домой и никаких друзей. Возить молоко больше не будешь, понятно?

Я побежал домой — не по дороге, а вдоль кустарников, чтобы меня не увидели, как сверкаю своими разорванными шароварами. Бежать было больно, но надо быстрей домой, а то ещё из друзей кто-нибудь встретится — вот веселье для них будет. Лучше подальше держаться. Так закончился для меня день с приключениями, но он не был последним в моём детстве. Буквально прошла неделя после поездки с развозкой молока, как новое приключение меня ждало, не зависящее от меня. Как-то мама вечером подошла ко мне и попросила:

— Сынок, ты завтра за соседку нашу попаси коров, а то её очередь, а она заболела, муж на работе. Там ничего сложного нет. Она тебе заплатит, а я добавлю и куплю тебе брюки к школе, согласен? Покушать я тебе приготовлю, а пасутся они ты знаешь где.

Когда мама просит, разве откажешь? И я с радостью согласился:

— Конечно, только мне нужен кнут, собака наша — Орёл будет помогать мне.

Больше всего меня интересовало, сколько мне денег дадут за работу. Радовало то, что на заработанные деньги смогу купить себе брюки в школу. Я стал ждать наступление завтрашнего дня, но время шло долго. Приготовив всё к утру, наконец уснул.

Мама разбудила меня рано, а мне ещё хотелось поваляться, и мама несколько раз меня теребила за голову и говорила:

— Вставай, коровы ждут!

Наконец я соскочил с кровати, помылся, попил молока кипячёного с пирожком и вышел во двор. Там жители колхоза выводили своих коров на улицу, у кого они были. В итоге набралось двенадцать коров, подсчитал я — и с торбой за плечами, в которой находилась еда, и с кнутом в руке, как заправский пастух, махнул рукой со словами:

Ну, пошли.

И коровы, повинуясь кнуту больше, чем мне, двинулись по маршруту, который они уже изучили и знали, куда идти. Я был рад, что так всё хорошо складывается.

На поляне, куда пришли, коровы сразу стали щипать траву. Я, как мог, расположился в тени куста сирени. Погода обещала быть жаркой, поэтому место для меня было отличное. Воды приготовил достаточно. Мой друг — чёрно-белая собачка Орёл бегал недалеко от нас. Отец принёс его мне ещё щенком полтора года назад. Мы с ним подружились, но больше он находился на цепи. Отец боялся, что собачка сбежит. Наблюдая за собакой, а больше за коровами, лёжа на травке, стал засыпать, веки тяжелели. Коровы наелись травы и тоже расположились кто где на траве, не переставая жевать, как будто засыпали, отбиваясь своими длинными хвостами от надоедливых насекомых. Их было очень много — где животные, там и они. Я провалился в сон…

Услышав лай собаки сквозь сон, я соскочил и увидел картину: коровы убегали в разные стороны. Не зная, что делать в этом случае, за какой коровой бежать, весь в слезах, кричал на собаку:

— Орёл! Орёл!

Забыв про кнут, кинулся в сторону, куда побежало большинство коров. Они выскочили на дорогу. Там навстречу им шли двое мужчин, которые крикнули на коров, остановили их. Испуганный, весь в слезах от случившегося, я обратился к ним:

— Дяденьки, у меня коровы разбежались, помогите! Двенадцать коров… — Хотя семь коров стояли и уже щипали траву.

Мужчины посмотрели друг на друга. Один из них мне сказал:

— А ты что плачешь, мужик? Никуда они не сбегут, а придут к себе домой, и не надо слёзы лить. Это «пауты» виноваты — накусали за вымя, вот они и взбесились. Этих коров паси, остальные вернутся, или к себе домой пойдут. Так что не переживай, мужик, паси.

Мужчины пошли своей дорогой, а я часть коров погнал на поляну, где они паслись. Через два часа все коровы собрались в одном месте, кроме одной. Беспокойство всё равно оставалось большое. Настроения никакого, скоро домой гнать коров, а одной нет. Вдруг не придёт, что тогда? Всё, больше никогда не буду соглашаться пасти коров. Лучше буду пропадать в катакомбах, как мои друзья, которые не в лагере. Жара стояла за тридцать, насекомые одолевали меня и коров. Без коров их как будто нет.

Так с трудом дождался я окончания дня и погнал коров к их домам, где их встречали хозяева. Ко мне никаких претензий от них не было и так же не было нареканий от соседки напротив, корова которой сбежала и уже стояла давно у себя в стойле. Соседка при встрече объяснила, что её корова часто уходит домой из стада, а я об этом не знал. Не знал ещё много — на то она жизнь, чтобы учиться. Коров всё равно больше не пас. На брюки себе заработал.

Брат у меня тоже работал в саду колхозном, помогал вывозить ящики с яблоками на склад. Вывозил ещё арбузы с баштана, где трудился отец сторожем. У меня теперь времени было много для безделья: ходить на рыбалку, в катакомбы, иногда к отцу — поесть холодненьких арбузов, дынь. Скоро будут отбирать самые спелые и большие арбузы и отправлять на ВДНХ, в Москву. У меня отец в прошлом году возил с бригадой лучшие арбузы на выставку, для продажи.

Мы часто с ребятами пугали жителей колхоза, которые возвращались из клуба после какого-нибудь фильма домой. Выбирали большие арбузы, вырезали одно отверстие, чтобы рука входила, и всю мякоть изнутри вынимали — съедали или выбрасывали. Получалась большая голова с вырезанными в ней глазами, ртом и носом, а внутри этого пустого арбуза ставили свечку и зажигали. Люди, выходя из клуба видели эту жуткую картину, были в ужасе. Но это увлечение было не долгим и не прижилось.

Как-то мы с братом решили поискать в катакомбах фляжки и котелки, которых после войны оставалось ещё достаточно от прятавшихся там партизан, которые там жили, как и в лесу — в этих каменных джунглях. В ракушечных отложениях выпиливались целые комнаты, там обустраивались партизаны. Эти подземные лабиринты уходили под землёй на несколько километров и уводили людей так (без проводника), что они часто терялись, поэтому нам строго запрещалось удаляться далеко. Но нам, детям, интерес и тайны были важнее всяких запретов взрослых.

Мы с братом приготовили факелы, без них никак не обойтись, и нарезали больше бумаги на мелкие кусочки, рассовали по карманам, за пазуху, а то вдруг кончатся. Метров на пятьдесят этот путь для всех был знаком и исхожен, а дальше было много ответвлений и коридоров, которые часто приводили в тупик. Мы с братом выбрали путь прямо, зажгли факелы. Брат Толик шёл впереди, а я сзади с факелом и ещё разбрасывал бумажки — это был наш указатель, чтобы не потеряться. Местами было сыро и жутко. Раза четыре попадали в тупик. Приходилось возвращаться. Встречались тупики с двумя-тремя комнатами, где жили и обитали партизаны, но кроме тряпья и бумаг с жестяными банками мы ничего не находили. Попадались проржавевшие алюминиевые вилки и ложки. Фляжек, мисок, кружек пока не попадалось. Видимо, до нас растащили. Сколько до нас уже здесь побывало? После войны прошло больше десяти лет, поэтому искать здесь уже нечего, если только в земле. Это сколько надо перерыть! Мне просто повезло, когда копал ямки под виноградник и нашёл пистолет, и такого случая уже, наверно, не представится. Но мы продолжали с братом упорно искать, желая хоть что-нибудь интересное найти, что не зря ходили. Мы уже бродили около двух часов по этим лабиринтам. Я уже свой факел брату Толику отдал. Хорошо, что указателей много — нарезанной бумаги. Я своему брату напомнил:

— Может, возвратимся, ничего нет.

Толик тоже готов был сдаться:

— Сейчас ещё один тупик найдём, и всё — пойдём назад, — хотя до тупика было далеко или его вообще не было.

Брат вдруг тщательно начал освещать одну из стенок, в которой находилась ниша, а в ней находился небольшой ящик с патронами. Мы его аккуратно вытащили и поставили. Он был хоть и не полный, но тяжёлый. Брату я сразу сказал:

— Давай его оставим там же, а когда надо заберёшь, я его не потащу, как хочешь. Мне это и не надо.

— А тебя никто не просит, я сам его и вытащу. У входа устроим фейерверк.

Я не стал возражать брату. Он мне дал факел, а сам понёс ящик с патронами. Теперь я шёл впереди и освещал наш пройденный маршрут. Толик с ящиком пыхтел сзади, но ничего не говорил, чтобы помочь.

Вскоре появился свет, мы вышли из катакомб, ничего не найдя, что искали, кроме патронов. Немного передохнули. Брат принёс сухих веток, разжёг костёр и сказал:

— Сейчас устроим представление. Половину патронов бабахнем, а остальное спрячем. — он высыпал половину патронов на землю, а оставшиеся отнёс за большой камень, куда мы тоже должны спрятаться.

Брат забросал патроны в огонь и сам побежал за камень, крикнув мне:

— Беги!

Но я немного замешкался — некоторые патроны начали взрываться. Подбежав уже к камню, почувствовал, что сзади в ногу что-то кольнуло. Упав на землю, пополз за камень и потерял сознание. Опомнившись, хотел встать, но с ноги бежала кровь, я рядом сидел перепуганный брат, не зная, что делать. Он с радостью выпалил:

–Ты живой?

Пуля прошла на вылет, не задев кость. Сняв майку, брат перевязал мне рану. Я сам был сильно напуган от этого фейерверка и раны. Мне пришлось опять поваляться в больнице, но в школу пошёл вовремя и нисколько не хромал, всё обошлось. Мои детские приключения на этом в Крыму закончились. И всё это было эхом той войны, которая продолжается и по сей день. Это забыть невозможно!

Вымышленного в этих Крымских рассказах мало. Изменены только имена и фамилии, не указаны конкретные места, где происходили действия, так как со времён 50-60 годов многое в тех местах изменилось, особенно с распадом Советского союза. Многих сёл уже нет, как и нет тех катакомб, которые уже в то время распиливали на блоки для строительства домов и других нужд. Многое из сознания не стереть, зрительная память хранит многие эпизоды из того детства, что существовали, их не изменить. В то время было много трагических событий, как с детьми, так и со взрослыми. Но я взял из своей памяти те, что были ближе к моим друзьям, моей семьи. Как бы не были многие события трагическими, я хотел в своих воспоминаниях показать правду нашего детства, наших отношений с друзьями, в семье, школе, окружающего нас мира.

Конец ознакомительного фрагмента.