Легенды, истории, вариации маленького городка на букву «Щ». Рассказы. Книга первая

Виктор Авива Свинарев

Вечная жизнь провинциальной моей родиныВ основу рассказов приняты живые факты. И читатель подтвердит это.Тут нет войны, но есть люди, которые были на ней. Присутствуют также те люди, которых в наше время вылечила успешно бы и медицина, и органы государственной власти.Но этим они нам и дороги!!Книга о тяжелой жизни, но она была, есть и пусть всегда будет с нами! И мы должны знать цену, чтобы платить за всё, и за свою жизнь, и за свое Отечество…Не смеяться, не плакать, а понимать!

Самая большая луна по нашу жизнь

Вот такие грибы растут в нашем городе,на нашем кладбище.

В это столетие, в этот век, год, именно в этот осенний месяц, один раз в нашу жизнь, должна была быть, должна войти в нашу жизнь самая большая Луна. То есть, в этот день, наша Луна приблизится к Земле на самое короткое расстояние.

Она вообще будет больше, чем когда либо. Если только, конечно, я не забуду этот день, не засну ненароком, и если будут хорошая погода. Это будет больше, чем можно себе представить и вряд ли в моей жизни такое будет повторно.

Но это только если будет хорошая погода, если вдруг выпадет день в этой очереди дождливых, почти осенних, дней. А пока все было против меня.

Но в тот день, к вечеру, какая то сила погнала меня в лес, по грибы. Сила же эта проявлялась, как материальное вещь. В правом кармане, в виде маленькой стограммовой бутылочке крепкого напитка. Бутылочка эта безымянная была, памятна по тем дням, когда самолично я гнал свой самогон. Несколько раз бросал это дело. Но как только на государственном горизонте вновь начинает маячить очередное запрещение алкоголя или повышение цены, я сразу вспоминаю, в каком месте гаража находится личный аппарат моего малого сопротивления государственным реформам.

Но поскольку я не мог определить, вспомнить, что именно налито в бутылочке приходилось полагаться на свою верность родине и патриотизм, что никого я не хотел отравить или лишить разума. И еще на то, что мой самогон самый лучший, особенно под вечерней луной.

И какова крепость этого напитка, обладавшего почти стеклянной голубиной прозрачностью. Такое пить дома было страшновато. Но взял с собой, как раз на такую прогулку

Почти без листьев был мой знакомый вечерний лес.

Насквозь просвечивающийся, с лиственным чистым ковром внизу. И так везде — куда не кинешь взгляд в этот лесной осенний вечер. Хотя это не мешало моим самым большим грибам в русском лесу, расти выше упавшей листвы, выделяться своей светлой в коричневую крапинку, просторной шляпкой среди разноцветного, цифрового изобилия осенних красок. Вообще-то мне повезло, что в этот день дождя вообще не было и небо, даже вечером, сияло чистым.

И еще эти грибы их в нашей местности считали за поганку. Вот почему у меня их была уже целых пять штука. И пока я их нес собой как букет. Это всего после двух полянок, а таких полянок для меня было четыре. На третьей мне посчастливилось сорвать уж совсем диковинный одиночный гриб. Я его увидел, только потому что в темном кусту светились два глазка, светом, так прямо кошачьи. Упал перед ними на колени, а это круглые грибные шляпки их блестят. Словно жиром, сияющим и липким, помечены. Один гриб рассыпался прямо в руках, другой очутился в моих ладонях. Удивился, как он похож, словно я в руках держу крепкий и тяжелый морской камешек. И еще, третий, чуть дальше..

И по причине хрупкости и сильного запаха нес его в свободной руке, вместе с приготовленным ножичком, который длиной в те самые разрешенные законом в двенадцать сантиметров.

Но и темнело слишком рано. Вот видны уже только стволы деревьев и на удивительно чистое небо вверху. Этот лес за первым городским кладбищем был известен мне с самых детских лет. И решил я возвращаться не лесом, а через кладбище, что располагалось рядом с опушкой.

Кладбище это номер один, первое городское, и тут уже давно проложена асфальтовая дорога. Так что не надо бить ноги о корни и бояться незнакомых темных деревьев. Перехватил сумку и ввалившись в очередную яму — военный блиндаж, принужден был поспешно карабкаться обратно. Вот и дорога. Уже что-то блеснула на линии асфальта. И только я подумал о том, что это такое, как вдруг увидел на себе, что кто-то смотрит прямо на меня. Неотрывно. Чуть сбоку. И на первый взгляд это было нечто вроде фары автомобиля тех, кто охранял эти леса от местных жителей и добытчиков.

И только лишь тогда понял, что это и в самом деле была огромная луна, она, как красная мощная фара, висела внизу между темных стволов осеннего леса. Я приостановился, дивуясь на новое чудо. Сейчас она, и в самом деле, была другой. От гриба в правой руке отвалился приличный кусок ножки. А я еще хотел положить в карман. И по рассуждению положил, как конфету в рот. Вначале пресно, пахло грибом, лесом. А потом обожгло нёбо перцем, но ничего, терпимо. Не выплюнул. У меня уже было такое приключение.

А вот такой Луны я ее не видел никогда! И теперь идти дальше мне хотелось рядом с нею. На чистом поле она была еще великолепней. Четкий насыщенный, ярко-кровавый свет новой Луны на всем. Даже асфальтовая дорога вдалеке, а она кончалась почти у самого мелового карьера, и та освещена и поблескивала кварцевой крошкой.

И уже на опушке тень от меня была длиннее, чем от солнца в летний день. Я бодро, все ж таки дорога шла под уклон, шел домой и опять меня внезапно повело. И я не пожалел, что пришлось закусывать мой крепкий самогон да шляпкой нового гриба.

Но вот уже само кладбище. Все эти новые могилки, в ворохах венков, букетов и, как правило, портреты-фотографии с бывшими живыми глазами, стоящие на гребне могилок.

В этот поздний осенний час, когда люди вновь привыкают к долгому телевизору, тут не должно никого быть. Я прошел еще пару твердых шагов, и до меня снова донесся крик. Но теперь меня уже звали по имени.

Я пошел на голос. Мало ли что, у нас граница близко. Вот это то самое противное мое любопытство с детства. Все равно интересно. Пусть и страшное. Я не буду ругать, проклинать или доказывать что-то, мне просто интересно. Новые могилки я оставил позади, эти давние. Здесь основательные памятники, гранит и железные чугунные игрушечные заборчики и калитки.

— Что испугался? — сказал мне человек, больше похожий на плотный венок, приставленный к столу с одной стороны. И если бы не этот голос, мне было бы страшновато поначалу.

А причина проста, — это все лунный свет, лежащий своим сиянием на трехцветном кладбищенском пространстве. Небо было тоже ярким и темно-голубым.

— Да, Луна вон какая, тут и поневоле подумаешь черт и что.

Это я подошел совсем близко, но пока так и не узнал сидящего.

— А знаю, это ты! — сказал сидящий. — Кого тут еще будет носить такими лунными ночам. Садись напротив, дело есть!

— Грибы. — сказал я, принимая приглашение. — Некоторые грибы надо брать в темном лесу и при вот такой луне.

— А вот теперь я окончательно опознал. Так сказать может только один человек и это ты. И я не знаю, так верить тебе, или нет.

— И я тебя знаю. — сказал я. — Ты из транспортного цеха. Возил наше начальство, потом директора.

— Точно! — сказал он, — Тут вот какое дело, надо маленькую душу помянуть. Ты не думай, я тебе не самогон предлагаю.

— Если, только одну капельку. — сказал я.

— Но у меня настоящий коньяк! Какая тут капелька! Да еще от самого ректора нашего завода. Оставил в машине. Ну, вот и все. А то одному как то неудобно. Так, какие грибы ты собирал в нашем темном лесу?

— Да эти, шляпчатые, их у нас еще зовут «зонтиками». Ну и если дождевики попадутся, тоже ничего. А вот этого гриба я не знаю. Ты только глянь, на что он похож! Специально всю дорогу нес в руках, чтобы не рассыпался. Смотри, как вся его шляпка блестит под этой Луной. Это же чудо!

— Вот не знал, что такое можно есть. И не отравишься?

— Да китайцы едят их за милую душу и нас приучают. Только надо молоденькими использовать.

Мы помолчали, а потом я его спросил:

— А почему ты сказал, что это по маленькую душу?

— И не только маленькую, но еще и кучерявую. Когда то давным давно я на этом месте похоронил песика жены. Тут раньше было просто поле. Было у меня с этим песиком одно дело. И я из-за него бросил пить. Правда, давно Мне уже кажется, — это было целую жизнь назад. Вот так, моя дача тут поблизости, и хоронил я песика на пустыре, а теперь тут уже кладбище. Вот сижу и гадаю, где он тут?!

Тем временем он не только взял с общего стола бутылку. Я думал, он шутит так. А он уже и пробку свернул. И вручил мне.

— Ладно, я тут по делу. А вот ты чего блуждаешь в этих лунных потемках. Неужели из-за этих бросовых грибов. Ладно, с тебя тост. Кладбищенский!

Но тут я повел рукой с бутылкой на левую сторону, где широко светила светлая по-новому большая Луна.

— Сейчас она самая такая, волшебная. Вот и вышел зайчик погулять, посмотреть на Луну. А заодно и грибочков набрать. Я ведь тоже давненько не пил. Лет так десять. Всего один глоток, за нашу Луну.

Я повернулся к Луне и…

— За твой яркий непередаваемый отраженный солнечный свет, дорогая!

На закуску маленького глотка настоящего коньяка шел кусочек гриба. Ну не буду же я держать его все время в руке. Распластанное тело гриба мрело под лунным сиянием, таинственным, ведьмовским цветом. Так сияет в темноте желанное женское тело, когда все в первый раз, как у меня тогда. И эта Луна была тогда, над нами. И как тогда, она тоже была полностью круглая.

Теперь такого мы больше не увидим. Настанут и для нас тоскливые темные денечки, мы будем дома, или в пути и нам будет просто не до нее. Всего один глоточек!

Я сделал маленький глоток, но лицо и грудь понизу стали теплыми.

— Тогда давай и я тоже. В самом деле, луна такая, что. Ну и как положено на горе, на кладбище этот гриб будет нам за закуску, как причастие.

— Ну и что там с твоим песиком случилось!? — спросил я, — чего это ты его стал искать?

— Да не в самом песике дело, а в его могилке-бутылке!

И мой сосед по столу и по ночному лунному кладбищу начал издалека.

— Я ведь про тебя многое знаю. Знаю, что ты пишешь, и не удивился, когда ты ко мне подошел. Другой бы на твоем месте дал деру и уже на улице Октябрьской был бы. И знаю, что ты разные истории собираешь, точнее интересуешься. Вот одна из таких. И поэтому я отвечаю на твой вопрос. Да! Я тут похоронил песика. Но никогда не думал, что тут настоящее кладбище будет! Что мы с тобой доживем до этого…

Сосед сделал свой глоток и передал темную скляницу мне. Луна уже полностью поднялась над нашим холмом и уже светила на стол, словно пришла к нам третьим нашим собеседником. И мальчишеский страх пред кладбищем, перед покойниками, которые буквально лежали под нами, отступал незаметно. А вскоре и его не будет. И в этом нам поможет наша Луна, а иначе, зачем сейчас она такая большая.

— Так почему этот песик был похоронен именно здесь. — спросил я и лишь только через полчаса уразумел такое.

Было приятно сидеть на нагревшейся лавке, смотреть на луну. Но потом все ж таки сосредоточиться на том, что втолковывал мне личный шофер директора. Вначале ориентиры были. Тут труба химического завода, там железнодорожный мост и приземистый дуб на опушке. И еще что—то, которое так и не разглядел и не запомнил. Типа столба линии ЛЭП. Эти три ориентиры можно было рассмотреть и сейчас при свете Луны.

Где то тут, на бывшем колхозном поле, а потом на пустыре, вблизи нашей чугунной скамейки все эти три ориентира сливались в одну точку. И в этом месте пересечения и находилась могилка этого самого домашнего песика.

Дело было житейское. Когда год как неделя, день как воробышек, а час кажется нестерпимым. Жена была как жена, муж как муж. Все вместе работа, дети, которые в своей жизни. Дача вот, правда, около кладбища. Но привыкли.

А вот с женой дело было такое. Поговаривали, даже так клялись, что. А он просто махнул рукой. Не будет он разводиться, и не будет укреплять ее расхристанный передок. Он это давно знал. Она всю жизнь такая. И он тоже такой.

Но тут у жены появилась собачка, маленькая, как известно уже, черная кучерявая, злая, острая, в свою хозяйку пошла. А ненависти у нее было еще больше, особенно после того, как она по ребрам получила раз-другой по-домашнему. С балкона вылетала, правда, всего один раз, когда жены вообще не было дома. И поэтому жена всегда знала, когда муж приходил домой пьяный. Даже если он просто стакан пива выпьет. Стоило только дверь открыть ему на первом этаже. Тут уж обе заодно устраивали истерики, всеобщий домашний шум-лай.

Но исподтишка справился и с этой задачей. К этому времени он и сам бросил пить. А однажды друзья подарили ему на день рождения огромную персональную бутыль водки с будущей надеждой выпить при непьющем хозяине. А как бы не так! Ведь среди этих названных друзей и был тот самый! И он им ответил.

Что похоронил он эту бутыль вместе с домашним сдохшим песиком. Координаты вы знаете, кладбище номер один, не работающая труба химзавода, опушка леса, столько то шагов, где каждый шаг — год, от высоковольтной опоры.

Правда, к нынешнему времени, он и сам позабыл где, а начнешь копать, искать, впердолят статью. Осквернение кладбища, и еще немного, по мелочи. Экстремизм, оскорбление истории.

— Так это же настоящая легенда! — восхитился я. — Так и лежит?!

— Так и лежит, — подтвердил мой собеседник по ночному лунному кладбищу.

— Настоящая легенда!

— Да таких легенд в нашем городке, знаешь сколько — полная кошолка. Хочешь?!

И наперебой мы стали говорить о всем таинственном, что могла произойти в маленьком нашем городке на букву Щ!

И это все потому, что нынешняя Луна с большой буквы на обыкновенном первом городском кладбище.

Вот что делает одна маленькая бутылка, одна шляпка от какого-то местного гриба и активный свет Луны на кладбищенском чугунном столике.

Оказывается, мы жили в детстве рядом с полоумным Ваней, по кличке Ваня Хнуля. И сосед конкретно утверждал, что тот вернулся с войны и был он разведчиком, командиром, а остальная его жизнь — есть результат контузии.

Что первые году существования интерната для престарелых, туда приходил призрак молоденького офицера-танкиста с обуглившимся черным личиком.

Что за старым зданием больницы есть бывший морг, превращенный нашими коммунистическими идеями в уборную о шесть очков. Что здесь, на стене, есть крест, которому если помолиться ему и под ним, то выйдет тебе помощь.

И это благодать была, несмотря на то, что именно здесь все привыкли облегчать нужду, выбрасывать использованные презервативы и шприцы, заодно с бутылками и пробками своими.

Что есть в нашей местности забытая, намоленная и убитая слезами и кровью русских людей дорога, по которой вели татары русский полон в далекий Крым.

Что при первом разрушении Ребиндеровского замка нашли тайную комнату и в ней три сундука с медными деньгами для расчета с рабочими и служащими.

— Да хоть бы возьми вот наш пригород — бывшее село Логовое. Ты хоть, как писатель, знаешь, что в это место раньше при царе Горохе сюда ссылали всех пойманных в Московском государстве колдунов, ведьм и чародеек. Тут такое кубло было! И если вот в такую то ночь ты попадешь туда, то пропал человек. Или высосут все мозги через мужской орган, или воротишься таким богатым, таким проклятым, что тебя обязательно плохая болезнь завалит.

— Да, да, это наша Логовая!

— Я и сейчас я одну бабушку знаю, она грыжу заправляет, лечит волос, что под ногтем, страх заговаривает. Если хочешь дам адрес. А меня мать к ней направляла, помочь мне с женой.

Луна внимала всему. Она в самом зените чуть уменьшилась, но все равно была огромной чистой, единственной. Сияющей! И свет и цвет стали нормальными, только ярко-лунными

— У нас, на этом кладбище номер один, еще похоронена бывшая участница ЧОН-ОГПУ. За заслуги в деле пролития людской крови ее не расстреляли. А сослали в заштатный наш городок работать старшим мастером ночной смены машзавода. Наш завод был самым крупным предприятием поселка и на нем делались нефтяные двигатели для колхозов. Или вакуумные машины для промышленности…

— Что-то слышал, но про мастера в первый раз. Про морг около больницы тоже знаю. Сейчас там просто кладовая для старой медицинской техники.

— А на месте цеха где мы и работаем, был огромный на всю губернию спиртзавод. Из настоящей своей свеклы и пшеницы гнали тоже, как и у тебя, чистейший. По революции, когда был знатный хапок, типа нынешнего, тащили этот спирт из огромных бочек к себе домой ведрами, баклагами и бочками. Теми же крынками. Только скажи, почему при помещике пьяниц было раз два и обчелся, а спирту было море, а потом стало так, что все пьяные, а спирта уже такого совсем нет. Знать, в самом деле, мы что-то пропили по настоящему.

Мы помолчали, сделали по третьему глотку, а потом мой ночной лунный друг полез в сумку около правой ноги и достал черную коробочку.

— Сейчас мы под эту луну и коньяк музыку заведем. А то одному то ли неудобно, то ли жутко. Тебе какую мелодию выбрать. Выбор огромный, два гигабайта.

— А есть Вивальди? А чтобы уж совсем, то давай «Танго смерти». Пусть наши собеседники и читатели послушают, заодно и прочтут. И побывают здесь, сейчас.

— Сейчас, только найдем нужную букву. Впрочем. Давай пока, я буду искать, ты послушай вот это!!

И завораживающая мелодия, на всю жизнь теперь любимая мной, выстроила неспешный величественный хоральный собор чарующих звуков от стола на кладбище номер один до самой Луны, что стояла над нами. И чтобы жить, надо было дышать глубоко-глубоко.

Это была «Сарабанда» Генделя.

В этот единый сияющий миг ежи, ящерицы и змеи на опушке леса и на поле бросили засыпать на зиму и стали прислушиваться к чему то такому, что раскрывало тайну о нашей общей жизни. Сейчас, под этой огромной, и все поднимающейся вверх и вверх, Луной.

Вот где и была главная тайна всей нашей жизни.

И под этой же Луной мы сошли вниз и распрощались. По ходу мы говорили о еще каких-то тайнах, но соборная музыка все звучала в нашей душе. Мы еще немного поделились тем, что знали и тем что думали, что пропадет с нами двоими навсегда.

Это подземный город в горах возле села по нашей стороне города, коммуникации Ребиндера, смерть матроса Горяинова, явлении иконы Смоленской, отсюда и до Белгорода. Тайна захоронения и попытки вскрытия могильного склепа вышеупомянутых помещиков.

И уже расставшись, я вдруг ясно вспомнил один чудесный миг в своей жизни. Это было весенним днем на речке Коренек, что течет до слияния с рекой Нежеголью. Мы одной компанией сидели на берегу реки. Купаться даже по нашим меркам было еще слишком рано. Одуванчики еще не расцвели. И весь берег после сильного половодья был в нанесенном иле грязи. На нем так хорошо отпечатывались наши следы. Сидели на теплом, кому что досталось, камень, брошенная зимой охапка хвороста. Бревно. Ворох речной ветоши после половодья. Говорили о рыбе и что хорошо бы тут сварить уху. Хотелось есть. Но домой не уходили, впитывая в себя весеннее, солнце и небо с облачками. Дружно смотрели на холодную, серую после половодья, все еще бегущую речную воду.

Потом кто то из компании принес на палке кусочек использованной по назначению бумаги, вырванной из школьной тетради. С одной стороны соответствующий мазок, с другой текст, написанный химическим карандашом. Я даже прочитал предложение посредине. Слова были написаны печатными корявыми буквами.

Так в мою жизнь вошла первая, самая сладкая, церковная молитва. Многих букв и даже предложений было не разобрать, но моя и наша жизнь восстановила все.

Я тогда сделал вид, что забыл спички и бросился назад, нашел эту бумажку и принялся стирать то поганое, оскорбительное, что было на ней. Кусок вербовой палки, листик мать и мачехи, стебелек камыша. Слова молитвы, написанные химическим карандашом, через долгих десять лет вновь и заново вошли в мою жизнь.

Теперь в правом кармане моей фуфайки лежала чистая бумажка, от нее даже не пахло совсем! И никто про нее не знает.

А потом бросился догонять своих друзей.

* * *

Мое сошествие с кладбищенской горы в городок на букву Щ было незаметным. Так вот какие растут у нас грибы под большой яркой луной на чистом небе. Хотелось бы поделиться когда-нибудь этакой радостью. Однако это пока еще цветочки, всего-навсего, это только один исчезнувший из нашей жизни химический комбинат, один биохимзавод. А вот, когда в нашу жизнь и в наши клетки-органы вступит завод премиксов, когда на наших полях появится многочисленное потомство ГМО, вот тогда и оценим новые возможности и ушедший строй.

Но все равно будет Луна, и ее свет достигнет самых укромных полянок в лесу, вот тогда и можно будет ожидать появления этих маленьких шляпчатых хрупких грибков. И каждая шляпка будет щедро смазана блестящим жиром. Тот самый жир, что унесло болезнью с тел и остовов

э умерших от рака и просто от жизни местных людей. Не будем забывать и желто-коралловые скелеты убитых в бесконечных войнах. Их тут много.

История Щ есть только малая частичка всеобщей истории. Но это место, место «Щ», в разлучине пологих и светлых в темные ночи, гор и овражистой степи в истории здесь, из-за напора смерти и новой жизни обладает почти космическими силой и мощью, чтобы поддерживать вокруг существующий порядок.

* * *

Сладкими и безбрежными для творческих сил и порывов будут эти кривые грибочки, что растут раз в пять лет, и раз в жизни на лунных полянках дубового леса при кладбище города Щ.