Воспоминания человеческого детёныша о Великой Битве кромешной

Виктор Авива Свинарев

Провинциальный литератор. Военные и послевоенные годы и были детством. Это тяжело, но зато правка на всю жизнь. Детсад, школа, армия, техникум, работа, работа, университет, работа. строитель, слесарь, тракторист. Сейчас группа риска. Все как у всех! Патриотизм, сила, оптимизм, несколько неоправданный.Зато больше улыбки и смеха, как лекарства от всего. От самой нашей жизни, и уж тем более, от смерти!

Три танкистских шлемофона

солнечный рассказ, рыбацкое и просто счастье

Зимний солнечный денек на рукотворном большом водохранилище. Белгородское озеро. Кругом горы, где есть все: лес, поля, деревни, рокадная дорога и старый железно-дорожный путь. Зима и все покрыто новым крепким снегом. А на льду озера сидят рыболовы. Сидят лицом в одну сторону, где сама плотина, которая и держит всю массу воды, льда и неба с облаками. Светит солнце, сияет снег. Небо — иссинее. Такого, даже летом не бывает. Мороз молодец, настоящий, крепкий, и надолго.

Понизу здесь есть другой свет, это лед, там где ветер вымел снег, так что из под занавесок оставшегося белого прямо таки исходит зеленое, мощное, чудесное сияние. А может, это вода, запертая, так сердится. Лед молод, но уже крепок и вязок, как сталь. Мороз старается.

Но рыбакам плохо. Ветер, к примеру, такой же, как в школьном стихотворении Блока, высвистывает все что можно. Даже палатки не помогают. Ветер все равно находит щелочку. И машину не загонишь поближе, все таки страшновато, лед молодой, течение внизу быстрое. Но терпят и приспосабливаются, как кто сможет. Особенно хорошо летчикам-вертолетчикам: они в костюмах с электроподогревом.

А вот один нас, он и сидит отдельно, на нем нет ничего, в смысле палаток, фанеры, аккумуляторов с переключателями проводами. Только фуражка сверху, такая толстая, с буклями. Теплая, но все равно не для этого ветреного морозищи.

Рыбу он таскает чаще, чем другие и рукавиц не снимает, потому что их нет вовсе. Вот именно к нему подбирается один вертолетчик, ноги в унтах скользят по крепкому льду бесшумно. Он подбирается поближе и тыльной стороной касается ушей этого счастливого рыбака. А тут есть к чему, такие они огромные, красные, лопушистые.

— Ты что это пробуешь? — это рыбак поворачивается своим лицом ко всем. Лицо рабочего, всю жизнь при мартене и с газовым хозяйством. Да и то, полжизни для него сталь была в основном, жидкая. Особенно, если ее много.

— Да вот мне сказали, что у вас уши капроновые, вон какой мороз да ветер. Выходит, я проспорил ребятам.

— Правильно говорят. Только они не знают, что у меня они еще и на батарейках, как твой костюм. А батарейка у меня в кармане, на вот! пробуй. И достает батарейку, а она емкостью в 0,125. Вертолетчик не удержался, вновь попробовал. Уши, как уши, только чуть прохладные по краям, а так, жаркие, красные

Но тут солнце вверху дрогнуло для всех, это через толщу льда пробилась ветвистая блестящая трещина, лед устанавливался на всю зиму, укладывался поудобнее. И всем как то стало хорошо.

А тут еще был чай особый, чай из трав, такой пьют настоящие металлурги, а главное было: братство. Рабочие и военные. Студент. Доктор. Все. Так называемые «фронтовые сто грамм» для души, чтобы мороз не мешал. Рыбы тогда наловили, никогда в жизни столько не наловишь. Много — всем хватило! Даже водитель автобуса, получивший свою рыбную долю, всю дорогу пел песни от всей души. Вперед, на месяц, отоспался. Россия…

Смеялись, когда разъезжались. Договаривались о следующей рыбалке. Помогали друг другу нести рыбу и доставить ее домой. Почти сорок человек, сегодня вечером будут, есть настоящую полезную речную рыбу. И все дети запомнят этот праздник еще и потому, что все будут рассказывать о феноменальном рыбаке, с красными, как застывающая сталь, ушами.

Да и сам рыбак поставит на кухонный стол фотографию жены, поужинает ухой, съест жареную рыбку и все время будет разговорить с фотографией, стоящей на своем месте за столом. Как прошел день, с кем встретился и вспоминал ли он про нее, свою третью, но самую важную в жизни, любовь.

Расскажет и о том, что все рыбаки договорились о следующей встрече. Что обязательно будут. И все собрались, только рыбака в мохнатой кепке не было среди них. Потому, что несмотря на теплый день и весеннее солнце, рыбак сидел посреди просевшего озера в танковом шлемофоне. Правда, уши были подняты и завязаны сзади самым пионерским узлом. Когда его спрашивали что так, то отвечал, что искал этот шлем всю зиму, а нашел только вчера. А раз вещь хорошая, еще отцовская, пусть и послужит сыночку, для него было привезено, фронтовой подарок!

И вновь поздним вечером главный рыбак на этот день и месяц, вновь сидел у себя на кухне и ел свою рыбу жареную по особому рецепту и опять разговаривал вслух со своей женой. Жена теперь была очень молоденькая, улыбалась задорно, зубки так и блестели. Это была самая лучшая фотография из всех, что нашлись в доме, в альбомах и старых письмах.

Две хорошие вещи, вновь появились в доме белгородского ветерана сталевара, после большой уборки. Фото молодой девушки, не первой, если честно, а так третьей, и танковый шлем отца. И вот теперь они хранились на самых главных местах дома и жизни старого металлурга. Так прошло еще полтора месяца. Была еще одна рыбалка и еще поздний рыбный ужин

Но на этот раз вместе с женой были и его родители. Тоже очередная фотокарточка, нашлась в книге про маршала Ватутина. Родители были молодые, веселые, улыбки так и светят далекой чистотой и радостью. И они были моложе своего сыночка.

Танкист и его боевая подруга, жена офицера. И его мама гордо держит свою ладонь на папином офицерском погоне.

И вновь он обращался к ним, вспоминал, как трудилась в колхозе его мама, как воевал отец, которого он видел всего два раза, совсем маленьким. Командир танка смог перед боем посетить родное село, привез своим родным и домочадцам военной еды, мужской одежды и денег по продаттестату. Помнил, его сынок, помнил, потому то всю жизнь любил и обожал танкистский шлем, что о трех ребрах на голове.

В армии он, как и отец, стал танкистом и ему, в положенное время, выдали точно такой же танкошлем. И после демобилизации он взял с собой. И всю жизнь их было два.

Так как отец был похоронен в братской могиле, то всегда рыбак, и когда он был молодой сталеваром, танкистом на побывке, и просто семейный человек в свой особый день, день рождения, приходил или приезжал к памятнику. Оставлял букет.

Про этот букет рассказывала ему мама, и он всегда собирал его сам, в память об отце танкисте, погибшем в Курской битве. И домой привозил букетик, в память его любимой женщины — своей мамы. Но в этот раз, в этом году, он не успел.

Прошла окончательно зима, сразу наступила весна и однажды вдоль по всему огромному Белгородскому водохранилищу прошла большая, глубокого хрусталя, мощная трещина. Все кто был на водохранилище, и рядом и даже за десять километров в одно время услышали огромный звук, словно это был далекий гул Курской битвы, словно вновь война опять по нашей земле.

Но светило всегда новое весеннее солнце, небо было голубым, а воробьи перестали сбиваться в стаи, чтобы легче быть храбрыми и наглыми по зиме. Только то и произошло, что не стало у нас старого металлурга, сына храброго танкиста и красивой мамы.

Сын умершего металлурга, капитан танковой роты, положил на большой тяжелый гроб, списанный по акту, старый танковый шлем, как и завещал отец. Дедов же шлем взял себе, чтобы передать дальше. Как было два шлема, так и остались.

А на танке, который давно стал памятником, подле черной гусеницы справа, возник зеленый бархатный пучок лесных цветов. Точно такой же, как когда то, преподнес своей возлюбленной галантный кавалер ордена Отечественной войны танкист, командир боевого танка.

Остановил свой танк в лесу, и весь экипаж, во главе с командиром рвали лесные цветы для его любимой жены и маленького сыночка. Каких тут только цветов не было, запоздалые одуванчики, сине-красные венчиком цветы кипрея, что так хорош для чая вместе с серенькой, но пахучей душицей и зверобой, чьим именем нарекут грозное самоходное орудие, — много у нас красивых цветов для тех людей, которые любят друг друга. Попали в этот букет роскошные камуфляжные листья папоротника и прямые маковки медвежьего уха, словно артиллерийские перископы.

* * *

И все русские, все родные, — до самого последнего мига…