Воспоминания человеческого детёныша о Великой Битве кромешной

Виктор Авива Свинарев

Провинциальный литератор. Военные и послевоенные годы и были детством. Это тяжело, но зато правка на всю жизнь. Детсад, школа, армия, техникум, работа, работа, университет, работа. строитель, слесарь, тракторист. Сейчас группа риска. Все как у всех! Патриотизм, сила, оптимизм, несколько неоправданный.Зато больше улыбки и смеха, как лекарства от всего. От самой нашей жизни, и уж тем более, от смерти!

«Народистая» сказка

мужской рассказ

Перед своей выездной рыбалкой на плотину, мы обычно коротаем время в вокзальном буфете. Заведение, которое так не любят наши жены, Таня и Наташа. Потому что тут мы частенько попадаем в разные приключения. То потребуется внезапно доктор, а рядом никого нет, кроме нас. То один раз посадили бабку не на тот автобус. Тогда даже пришлось брать такси и гнать за автобусом целые полчаса. Один раз приехали домой не вечером, а через два дня. И они вечно недовольны, так как тоже ждут, что случится на этот раз. Поэтому дальше о наших женах и напутствиях разговора и не будет вовсе. Только если чуть-чуть, мы то приключений с другом совсем не ищем. Просто они с нами случаются. Мы-то тут причем?!

Вот и на этот раз. Конечно, можно на водохранилище поехать и на машине, но зимой на ней не очень удобно, мы ведь с ним выходим на самую середину нашего белгородского моря. А с машиной надо ехать, оставлять ее на морозе, потом нам надо вновь усаживаться в нее в своих рыбацких доспехах и снастях. А так, раз у нас все шофера хорошие знакомые, то нам автобус останавливают, отдельно, чтобы идти не по дальней дороге, а «идти напрямки», через лес и сразу на водохранилище.

И обратно тем же ходом. И если видят, что мы опаздываем, то весь автобус ждет нас. Но мы сами никогда не опаздываем ни к одному автобусу. За точность отвечаю я, у меня на руке заслуженные командирские часы, которые не спешат и не опаздывают, потому что эти часы знают, что иногда от точности зависит жизнь. И моя, и моих друзей.

Один из столиков буфета располагался как раз напротив автобусной площади, и можно было не бояться, что нужное уедет без нас. Но мы и не боялись. Буфетчица, тетя Клава, если что предупредит, а если что не так, то возьмет и остановит все движение на своем любимом автовокзале. И стол, за которым мы стоим, это наш стол. Это правило тетя Клава соблюдает свято. Потому что она всегда относится к моему другу, да и ко мне заодно, с уважением.

И это она, сама, уже в третий раз подряд сметает крошки с одного края стола. Это она затем, чтобы увидеть мою правую руку, перевязанную бинтом. Осколочное ранение и перелом, и все это приобретено на бойкой Украине. А спросить ничего нельзя, доктор очевидно, заранее успел предупредить всех тут. Вот почему я все ем левой рукой, как в кино про олигархов.

— Смотри! — предупредил я.

Это посреди утренней воскресной толчеи я наметанным артиллерийским взглядом засек группу, что целеустремленно бродит по всему автовокзалу. И что путь они понемногу держат в нашу сторону. А вот этого я и побаиваюсь, потому что это дети из ближайшего к нам детского интерната. Вон там его стены, высокие и глухие, правда, уже без колючей проволоки стоят нерушимо. Это наша общая боль.

В прошлой России интернаты то по нашей общей бедности были заодно со всеми. Те, что сейчас, от нашего кривого, неумеренного богатства, и они, как та горсть ненужных копеек, которую опереточный депутат кидает в шапку опереточного нищего. И это то самое, которое, унижает нас всех. Как хамская дедовщина в одном взводе унижает всю роту во главе с командиром.

Уж что-что, а я сразу понял, что это слаженный коллектив. Я в таких коллективах тоже бывал и до сих пор работаю. И частенько девочки, которые вечно командовали мной, ругали меня и сами верили в то, что это хорошо. Вот и у этих точно также. И в этой группе, у каждого свои обязанности. Пока одна держит коробку, другая говорит, мальчик же следит за обстановкой в зале автовокзала.

Их трое, две девочки и мальчик. Именно сейчас они держит курс нашему столику окончательно. Это мальчик дернул за руку девочку и глазами показал на наш стол. Я же сейчас смотрю совсем в другую сторону. И чувствую я, что мы это последний шанс у них. Везде им только отрицательно качают головой, хотя иногда в коробку заглядывают. Интересно, что в ней такого. Ага, они идут точно к нам!

Но мы не просто стоим, а как все, пьем свой рабочий напиток: — крепкий кофе. Нам-то можно, а вот им ни в коем случае. Но они подошли не сразу, а еще чуть покружили по автостанции, еще пробовали подходить к пассажирам, а те уже просто отнекивались от них.

— Что ты там все высматриваешь? — спросил друг. — Я тоже хочу.

— А вон видишь, трое. Идут к нам!

— Обязательно! — сказал доктор.

И только я кивнул их в сторону, как они тут же направились строго на наш столик. Естественно мы давно были в поле их внимания. Еще бы они не увидели нас. Они себе уяснили, как буфетчица тетя Клава, к нам относится. А еще видят, что мы спокойные, хорошие люди, которые всегда защитят, что маленьких, что женщин, что свою Родину. Но, это я так, к слову.

Мне интересно, потому что мне хочется поближе увидеть коробку, та самая, что никак они не могут выпустить из рук. И передают строго по очереди, почему-то каждому хочется поносить ее. Они останавливаются перед нашим столиком. Расчет верен. Что у нас, что у них.

Мой друг тоже их увидел и двигает свой рыболовный рюкзак, чтобы освободить место нежданным гостям. Мы здесь просто пьем кофе. Сейчас будет наш автобус.

— Ну и как вас звать?! — не выдерживает мой друг. — И что вы тут делает в такую рань?

Это он так намекает, что не хочет увидеть в этой компании побирушек, хулиганов вокзальных.

Они отвечают и последнее глоток кофе застревает у меня в глотке. И если парня зовут, как доктора, то девочки носят имена наших жен. Причем, та самая, что с конопушками, и поэтому особенно симпатична мне, носит имя моей жены. Теперь, мы двое взрослых мужчин, в их власти, и ничего тут не поделаешь!

Они стояли перед нами, а мы смотрели на них. И я вспомнил, как люблю свою жену. Раньше то было недосуг. Но прошло мгновение и все это остается позади, я вдруг вижу одну преудивительную общую картину. Из коробки доносится непрерывное пищание, и, как только была откинута крышка, видим, что на чистой белой тряпочке в глубине коробки лежат единой кучкой четыре самых разных по цвету щенка. Каждый щенок по очереди поднимает свою собачью головку с ушами и пищит нежной розовой пастью.

Словно маленький цветочек, порхающий между черным, коричневым и белым. И воздух вокруг стал полон самого нежного писка.

— Щенки! — выдохнул шкет. — Народистые, самые лучшие!

— Возьмите дяденьки! — вступилась одна девочка, смотрящая на нас снизу вверх.

— Они на охоту годятся. Их только выучить надо. Только они не народистые, а породистые.

— Посмотрите, какие они все разные — добавила другая, что по мою душу. Эта наверняка страдает по ночам от того что у нее в нос в самых весенних конопушках. Именно она сейчас держит в руках коробку.

Будет очень жалко, если не найдется человека, который скажет ей, какие они красивые эти конопушки, что больше всего на свете он обожает именно такие. Как я, к примеру, считаю веснушки самыми красивым аксессуаром милого женского лица, тем более, что их можно не просто любить, но и иногда целовать по счету.

А тем временем, мой друг занимался тем, что опускал доверчивых детей на землю. Конечно, и мы, когда то верили, что есть справедливость, есть доброта и есть любовь. Есть, но жалко то, что это все сейчас находится как-то в другом месте. Там, где нас нет. А мы здесь. И вот это они должны понять и простить нас.

— Знаете, сколько собак держит охотник дома?

— Одну — потупился шкет.

— А если охотник живет в квартире, где есть жена, родители, родители жены и сами дети. А кругом злые соседи, которые только и ждут повода к ссоре.

— Знаем — опустила голову та, что главная в компании.

— Возьмите. — сказала серьезно девочка с коробкой на руках. — Нам в интернате запрещают держать их, и нас всех переводят.

— А где их мама собачья? — спросил я на всякий случай.

Обыкновенная жизненная история. Во дворе образовательного учреждения жила собака. Все ее любили, кормили, тянули в разные стороны, и пинки она получала, но за свою жизнь ни разу не укусила, ни одного ребенка, ни одного мальчика и, тем более, ни одну девочку. Рычала — да, а кто из нас не рычит?!

Но на каждую силу есть другая сила. И вот для нас всех она, чужая злобная нехорошая сила, преобразовалась в заместителя директора по хозяйственной части. И однажды он успел колесом машины сбить насмерть общую любимицу. Если бы все нормально, собака — мама никогда бы не попала под колесо, но она спешила к своим щенкам, тем самым, чьи многочисленные пасти так похожи на одинаковые красненькие цветочки.

— Ну ладно, все понятно. — говорит доктор. — Сколько просите за всю свору, можно узнать?

— Да мы не дорого — заспешила конопатая. — Хоть даром берите!

Но тут ее остановили суровые глаза товарищей. Такие маленькие еще, а уже знают и приметы и условия, как надо торговаться по деловому. Я ценю это качество в человеке. Ведь в этом мире только самое главное можно получить вне денег.

— Правильно! — сказал друг. — Нам и даром не надо, то, что даром. А вот купить — мы согласны. Давайте!!

Я, вообще-то, удивляюсь своему другу. Иногда он такое может отмочить. И все это мне надо было терпеть и даже важно кивать головой, если понадобится.

— Тетя Клава! — позвал мой друг буфетчицу. — Тетя Клава! Тут у нас торг, и мы хотим обмыть эту куплю-продажу. Дайте нам, вот что

— Сейчас, сейчас, доктор! — Буфетчица Клава спешит к нам.

Вначале дети смущались, ну там резинка жевательная, может быть сладкой воды, но доктор был непоколебим. Нам принесли маленькие сосиски, потому что именно такие могла любить покойная собака. Коробку конфет доктор выхватил из рюкзака, а потом всем гостям было предназначено по большому мороженому. Торт по общему согласию решили не заказывать, не такое уж это и большое дело. Но все равно — всего было много. Дети присоединились к нашей хорошей компании и стали есть. Мы смотрели, тетя Клава тоже.

— Это, наверное, — сказал растроганный шкет, — чтобы мы денег на сигареты не тратили.

— А что, вы уже балуетесь?!.

— Да нет, требуют. Говорят, чтобы без них не приходили.

— Отныне просителей таких направляй ко мне, я им буду ставить докторский клистер. Большой такой, на полведра, знаешь, как я их умею, и люблю ставить.

— А я вспомнила! — сказала самая красивая, та, что с конопушками, — Вы и в самом деле доктор, вы у нас были в интернате!

— Ага, ага!! — закричали все сразу. — Как хорошо, что мы вас встретили!

— Я возьму всю эту свору, — говорит доктор самым врачебным голосом, — но только тогда, когда вы дадите мне самое честное свое слово, что никогда, слышите, никогда, вы не будете тянуть, дышать и пить разную гадость химическую. Просто дадите честное слово — и все! Я ведь много не требую. Слово, что никогда вы не станете моими пациентами! Но, если что, все равно приходите!

Дети переглянулись между собой, потом, та, что с конопушками, сказала ядовито

— А вот ты, Сашко, сам баловался, и других учил, я все сама видела.

А я вот думаю про себя и моя жена такая же вредная, всегда что-нибудь да скажет!

— Да я так, нечаянно. — ответил шкет. — И больше не буду, только заберите их у нас. У вас им будет хорошо!

— Ну, а честное слово мне дадите?! — буднично спросил врач-нарколог. Дети закричали на весь автовокзал. Это было словно первый удар красивого колокола или внезапный гражданский салют. Уметь торговаться, я, конечно, повторяюсь, выгодное дело.

Тем временем в вокзале появилось, и разошлись множество людей, утро кончилось и наступил день, простой рабочий день. Без войны, без большого горя. Самый простой рабочий день, и он был такой желанный!

Мы ели и болтали и потом все вместе поклялись отомстить всем заместителям по хозяйственной части, которые давят собак своими машинами. Все были растроганы и благодарны доктору, а я гадал, куда он, в самом деле, денет такую собачью свору. Но тут возник наш автобус и, через час, мы были на месте. Еще через полчаса мы подошли к плотине.

Большая тут была плотина, высокая, бетонная. И внизу, справа, тоже глубина, можно даже спрыгнуть с парашютом, если умеючи. Доктор открыл коробку, которую все время держал в руках. Я даже подумал, что солнечные ванны. Доктор знает. Я только хотел задать свой вопрос, но доктор, мой дружбан, остановился у перил, и широким движением руки швырнул содержимое коробки вверх. Словно самолетики, улетающие от нас навсегда!!

Даже раздался улетающий от нас писк, а потом, все четыре, булькнули прямо в массу темной студеной воды. А потом туда же полетела и коробка вместе с девчачьей белой мини-наволочкой. Тут, под самой плотиной вода не замерзала никогда.

— Им уже ничего не поможет. Они кормили их разной дрянью, и кишечник у них полностью атрофировался.

Спасения не было. Вот так же раньше пикировали вниз подбитые самолеты наши и немецкие, потому что тут на белгородской земле в год Курской битвы были такие несчетные воздушные бои, такие групповые драки между русскими и фашистами с эсэсовцами, что и крика человечьего не было.

Может быть, и были моменты, когда к земле летели вот таким коллективом, как эти щенки, все вместе, красные и черные, белые и коричневые.

И у каждого, если он не был сразу убит насмерть, на лице распускался красный такой цветочек, уже знакомый нашим дорогим читателям. Все вспоминают о нашей Победе, а мы о нашей Курской дуге. Все говорят о танкистах, о артиллеристах и наших генералах, но очень мало кто вспоминает о наших молодых отважных летчиках, которым и принадлежит решающая роль в победе на нашей Дуге Кромешной!

Мы стояли на самом высоком месте плотины. Сейчас там, в глубине, может быть, огромный сом всплывал на прощальные писки и пузыри утопающих щенков, и сразу несется к лакомому кусочку. Смерть для них уже ничего, но вот самому сому большая радость. Еще бы! один день начался так успешно.

А я даже не могу слова подобрать! Это все мой друг! Как он вышел из затруднительного положения, как спас от угрызений совести одних, облегчил смерть другим, и дал всем нам успокоение. Мой друг — самый настоящий врач!

Вот поэтому я поместил его на самое главное место в этой народистой сказке, где есть все: от шкета с его конопатой подружкой до дремлющего сома в самой глубокой ямище в основании бетонной плотины.

А раз мой друг на самом главном месте, то по всем законам его желание должно было сбыться. Самое главное, на сейчас. И оно получилось, и даже мне, как тому сому, достался кусочек от рыбы, которую с такой радостью поймал хороший доктор. Потом я его спрашивал, много ли он вылечил своих пациентов.

— Есть, — грустно почему то ответил доктор, — но не очень много. Для многих наркотики сильнее их жизни. Да и ты сам это знаешь, товарищ капитан!

— А что же ты делаешь с остальными!? — задал я свой очередной глупый вопрос, на которые я мастер, когда разговариваю с женой или новобранцами. Просто они не могут дать ответ и поэтому заранее считают такие вопросы глупыми. А это самые главное вопросы в нашей жизни. Вот как сейчас.

— Остальных так! — и тут он сделал свое примечательное движение рукой.

Я знаю это движение, это профессиональное, ведь я военный. Когда то и я сделал такое движение, правда, мне тогда пришлось вставать в полный рост, а в руках был РПГ, реактивный переносной гранатомет. Когда вновь стал стрелять этот проклятый пулемет и мои товарищи и подчиненные опять залегли, это было единственное, что я мог сделать для себя, для моих друзей и товарищей, для всех близких, в том числе для моих новых знакомых.

* * *

И для Родины прежде всего.