Ужин

Вики Бо, 2023

Дорогой, читатель! Я с большим удовольствием и трепетом представляю тебе свою первую книгу и надеюсь, что ты найдешь её занимательной.

Они

Предисловие

Обычно авторам мучительно подбирать первую фразу для своего литературного произведения, ту самую фразу, с которой всё начнётся. Она должна быть идеальной.

Мне же мучительно подбирать фразу для предисловия. Наверное, здесь должна была быть умудренная временем философская цитата кого-то из великих. Но её здесь не будет.

Мой роман… Мне почему-то хочется называть это произведение романом, хотя оно явно недотягивает до романа, хотя бы по объему написанного текста.

Ладно, компромисс: история.

Моя история — это винегрет, собранный из самых разных ингредиентов: мои фантазии, страхи, навязчивые мысли, которые не дают мне покоя, мои сновидения, истории, однажды услышанные мною, события, которые реально происходили в моей жизни или не происходили, ощущения от мира и людей вокруг меня.

Но не ищите в этом произведении прототипов реальных людей. Их нет. Если вам вдруг покажется, что один из героев знаком вам в реальной жизни, то вам это кажется.

Каждый герой этой истории выдуман мною.

Возможно в личности некоторых героев вплетены черты характера и внешности знакомых мне и вам людей. Но это, возможно, произошло от того, что человеческий мозг не способен выдумать что-то абсолютно новое, не задействовав при этом картинки и слова, которые ему довелось когда-либо увидеть и услышать.

Изначально мной была придумана главная идея всего романа. Но по мере его написания эта главная идея растворилась в сотнях других идей, которые бесконечно посещали мою голову.

И вот, я с трепетом представляю вам, дорогие читатели, моё творение. Я не жду оваций. Я просто хочу поделиться с вами одной придуманной мною детективной историей.

Хотя вру, конечно, я жду оваций!

Глава 1. Не спокойной ночи!

Пахло пылью и свежей зеленью. Город стих и приглушил краски. Ещё прохладное июньское небо никак не могло расстаться с розовой полоской заката.

Инга выдохнула синеватый сигаретный клуб дыма и жёстко вдавила окурок в массивную стеклянную пепельницу. Она замерла, вперив взгляд в серую балконную плиту.

С визгом пронеслась машина скорой помощи. Но Инга не замечала ничего и никого вокруг и по-прежнему сверлила глазами ничем непримечательный бетон.

Тонкий белый тюль изредка выглядывал через балконную дверь, словно норовя ускользнуть на свободу, пока хозяйка квартиры, снова и снова теребя тревожные воспоминания, замерла у балконных перил.

Изо всех сил пробираясь сквозь колючие заросли сознания, знакомая мелодия, установленная в качестве рингтона на мобильный телефон, наконец-то смогла вернуть Ингу в настоящую жизнь.

Все придуманные диалоги, картинки, эмоции — весь мир фантазий вмиг превратился в зыбкую дымку, растворившуюся через долю секунды в реальности.

Инга не спешила отвечать на звонок. Ещё не видя экран телефона, она уже знала, что это звонят с работы, а звонок с работы вовремя дежурства следователя следственного отдела Ленинского района города Желтогорска не предвещал ничего хорошего.

— Слушаю, — безэмоционально по-уставному бросила в телефон Инга.

— Выезжаем, улица Батавина, дом номер 25 Б, квартира номер 3, первый подъезд, — также безэмоционально отозвалось из динамика.

Инга шумно выдохнула и стала застёгивать только что расстёгнутую форменную рубашку.

* * *

Инга Самохина с детства была дотошной до правды и радела за справедливость. Она не раз попадала в различные передряги из-за своих этих качеств и из-за них же заслужила уважение всей местной дворовой шпаны, да и не шпаны тоже.

Однажды Инга играла во дворе с двумя соседскими мальчишками. Инге было пять лет, одному из мальчишек — шесть, а второму — четыре.

Изучив и замерив все лужи, которые только могли попасться им на глаза, они стали сооружать замок из камней, песка и веток. Старший мальчишка стал отнимать у младшего игрушечное ведерко, всячески дразня его обидными словами. Младший прыснул слезами.

Инга, руководствуясь правилом о том, что младших нужно защищать, размахнулась и что есть силы ударила задиру кулаком по лицу. Задира приложил руку к покрасневшей вмиг губе и носу, из которых красным ручейком полилась кровь, он резко рванулся с места и побежал в сторону дома полуплача-полукрича.

У Инги почему-то закружилась голова. Она посмотрела на раскрасневшийся от удара кулачок. Младший мальчик тут же перестал плакать и не мигая смотрел на Ингу своими, опухшими от слез, глазами.

На крыльцо дома вышла мама Инги, кутаясь в накинутый на плечи платок, и тихонько позвала Ингу домой. Она всё видела в окно и не стала ругать Ингу, скала только, что девочки не должны драться.

* * *

Всё своё детство и юность Инга провела в маленькой российской деревушке. Учеба в школе-интернате ещё больше закалила и без того непростой характер смуглой и статной Инги.

Невероятная сила воли и пытливый ум позволили ей получить высшее образование в одном из престижных юридических государственных ВУЗов.

Как не раз говорила она сама, она всегда хотела быть следователем. И она стала следователем. Отличным следователем.

Но юношеские представления о следователе, как о романтической профессии вмиг разбились о горы бумаг на столе и о неприступную стену системы правоохранительных органов и властных структур в целом, которая работала как слаженный механизм и требовала, чтобы каждая её часть была такой, какой она ей нужна.

И мысли о том, чтобы завязать со всей этой юриспруденцией, запереться где-нибудь в маленьком домике у реки и писать книги, регулярно посещали её голову.

К слову, она даже пару раз писала заявления об увольнении. И каждый раз взволнованный шеф, получивший такое заявление с размашистой росписью Инги, вбегал с ним в её кабинет.

Обычно на его лбу в такие моменты выступали мелкие капельки пота от того, что он волновался, и от того, что ему приходилось преодолевать несколько лестничных пролётов, и тут его лишний вес сразу напоминал о том, что через месяц закончится срок действия его членства в тренажёрном зале.

Он входил в кабинет Инги широкими шагами, вмиг преодолевая всю его длину, спокойно клал лист бумаги на её рабочий стол, с трудом находя на нём свободное место, и спрашивал у нарочито спокойной Инги:

— Что это такое?

— Я так больше не могу, — тихо отвечала ему Инга, бесполезно водя курсором мышки по экрану монитора.

— Растуды твою туды! Ты не можешь вот так уйти. Я не справлюсь один. Если ты устала — возьми пару дней отгула. Я договорюсь с ребятами. Отдохнёшь пару дней, возьмёшь себя в руки. Мм? — то ласково, то настойчиво Петр Иванович уговаривал Ингу, пытаясь снять реакцию с её невозмутимого лица.

Инга молчала.

Конечно же, она не собиралась увольняться по-настоящему. Конечно же, она любит свою работу, любит этот вечно заваленный бумагами стол, пыльный монитор, завявший, но ещё борющийся за жизнь, цветок на подоконнике, забитую окурками пепельницу.

Такая банальность. Такая банальность: психануть, уволиться, но всё же остаться. Такая банальность: уговаривающий и вспотевший шеф, нервная, но внешне спокойная и безразличная Инга.

Она сама себя ругала за все эти выходки.

Но такие вот банальные и предсказуемые увольнения поддерживали в Инге её внутренние силы, когда уровень их запаса стремился к нулю. Так она могла прокричаться, выдохнуть, почувствовать себя нужной и значимой, снова вдохнуть вместе с воздухом силы на то, чтобы продолжать делать то, что она умеет делать. Умеет делать лучше всех.

* * *

Уродливые многоэтажки с облупившейся штукатуркой на стенах обреченно выпятили балконные плиты, кое-где обнажившие арматурные прутья, и стыдливо прикрывались огромными тополями и вязами, разросшимися во дворе.

В центре двора красовалась своими безумными цветами детская площадка. На горке с металлическим скатом стерлась краска от частых прикосновений детских рук и ног. Деревянный грибок скособочился и выронил одну дощечку из своей шляпы, словно молочный зуб из детского рта. Черно-белая молодая кошка длинными, как у подростка, ногами закапывала оставленные ею фекалии в детской песочнице.

На специальной площадке, огороженной с трех сторон стояли мусорные баки: два стояло, а третий лежал на боку, видимо, он был не в силах больше терпеть такое отношение к себе коммунальной службы и местных жителей, но даже горизонтальное его положение не спасло его от того, что кто-то оставил в нем черный целлофановый пакет с сочащейся темной и вонючей жижей.

Дешёвый пивной ларек светился безобразной вывеской и приманивал к себе словно мотыльков мужчин и женщин с красными и опухшими лицами и немытыми волосами. Кто-то ожидал своей очереди, сидя на корточках, кто-то прикуривал сигарету, кто-то травил байки, а кто-то безучастно оттопырив карманы серых трико смотрел себе под ноги, под голые загорелые ноги с пыльными пальцами в резиновых сланцах.

* * *

Когда Инга приехала на адрес уже стемнело. Может, и к лучшему. Темнота всё делает красивее, всё прикрывает своим иссиня-черным крылом.

На месте работала опергруппа. У подъезда стояли белая с ржавыми пятнами на порогах и стыках дверей машина скорой помощи и серая полицейская «буханка».

Часто мерцала вспышка фотоаппарата криминалиста, время от времени освещая территорию вокруг подъезда девятиэтажки.

Кто-то, обладающий достаточным временем, умелыми руками и лишней банкой краски, но совсем не обладающий художественным вкусом, смастерил лебедя из автомобильной покрышки. И теперь плод чьего-то творческого порыва и желания хоть как-то украсить родной двор встречал всех входящих в первый подъезд дома номер 25 Б по улице Батавина славного города Желтогорска.

Опера уже во всю опрашивали людей, вокруг места преступления худо-бедно протянут волчатник. У подъезда толпились местные жители.

— Ужас какой! Говорят, что он ещё живой, — полушёпотом вещала молоденькая девушка в коротких джинсовых шортах своей подружке, ковырявшей носком изрядно стоптанных кед асфальт.

— Да, как же! Живой… Скажешь тоже, ему голову отрубили. Что ж он как курица что ли? — недоверчиво отвечала подруга, оставив в покое асфальт и свои пыльные кеды.

— Почему как курица? — удивилась её подруга в джинсовых шортах.

— Я как-то у бабушки в деревне видела. Бабка курице голову отрубила, а она как давай по двору носиться. Без головы. Шея вся в крови, а она носится, как угорелая. Но потом всё-таки упала и больше уже не убегала. — деловито вещала девушка в кедах, очевидно зная толк в курицах и отрубленных головах.

— А я тебе говорю: он живой. Смотри, смотри! — не унималась девушка Маша, одергивая короткие свои шорты, как будто они могли вдруг стать длиннее.

Из подъезда вышли люди в белых халатах с носилками. На носилках лежал человек и издавал какие-то шипящие звуки. Верхняя часть головы его на четверть отсутствовала, белые простыни носилок пропитались бордовой кровью.

Инга, видавшая и не такое, немного замешкалась, но убедившись, что опергруппа работает слаженно и без её участия, решила, что поедет с потерпевшим. Вдруг удастся получить от него хоть какие-то сведения.

* * *

По дороге в больницу потерпевший скончался. Из его несвязной речи Инге удалось всё же выцепить несколько важных деталей, которые могли бы дополнить общую картину преступления: имя подозреваемого — Диман, отношения с потерпевшим — друган.

Инга поехала в отдел, чтобы составить протоколы осмотра места происшествия, опроса потерпевшего, продолжить опросы возможных свидетелей и заполнять бесконечные процессуальные документы — неотъемлемая часть живого организма под названием «уголовное дело».

* * *

Инга была привлекательной девушкой, и она знала об этом. Она умела чувствовать кожей мужской заинтересованный взгляд, но в этот вечер она была занята следственными действиями и не заметила неотрывно смотрящую на неё пару внимательных глаз среди толпы зевак у первого подъезда дома № 25 Б по улице Батавина.

Внимательная пара глаз сразу приметила её и проводила от подъезда до машины скорой помощи. Обладатель внимательной пары глаз знал толк в женской красоте и не мог не отметить волнующую внешность Инги.

Также обладатель внимательной пары глаз заприметил среди шумной толпы у подъезда стройные девичьи ноги в коротких джинсовых шортах. На одной из ног темным пятном замаячила татуировка.

То, что надо! — подумал про себя наблюдатель.

* * *

В третьем часу ночи Инга засобиралась домой.

В дверях появился совсем ещё молодой оперуполномоченный Серега.

— Выезжаем, — просто, как всегда, сказал он.

Инга быстрым движением взяла свой затертый кожаный портфель и незаполненные бланки протоколов и постановлений.

— Куда едем-то? — спросила она у Сереги, закрывая свой кабинет.

— Да, опять на эту Батавина. Какая-то бабка звонила, говорит — девка какая-то кричит на улице. Молодёжь, наверное, шумит под окнами. У студентов каникулы, сессия только закончилась, а может, и школьники балуются. Вот и вопят под окнами и бабок старых будят.

* * *

Ночи в начале июня ещё прохладные. Инга куталась в форменный пиджак и жалась в пассажирское сиденье не очень-то уютной служебной буханки.

— Да, место это проклятое. Мне как-то один сторож рассказывал, что там раньше церковь была старинная, в семнадцатом что ли веке построена была. В общем, снесли эту церковь, а на том месте многоэтажных домов понаставили, — просвещал своих полусонных коллег худощавый опер Андрейко.

Пользуясь всеобщей молчаливостью Андрейко продолжил:

— Так вот. Сторож этот рассказал, что в церкви в той в стародавние времена молодая девушка с женихом своим венчалась. И прям в этот самый момент в церковь ворвались разбойники, напали на гостей и на молодых.

Вдруг невеста вырвалась из лап разбойника, произнесла что-то на неизвестном никому языке, будто заклинание какое, упала на колени и стала нагая, а по всему телу её прямо на коже стали появляться странные черные надписи, а из спины прорезались два серых крыла. Встала она с колен, глаза её стали черными пречерными и заблестели странным светом, как будто сам дьявол в них поселился.

Конец ознакомительного фрагмента.