Первые из индиго

Вероника Тутенко

«Первые из индиго» – второй роман об Инге Иволгиной. Первый, «Если вы не бессмертны», был опубликован в журнале «Люблю читать». Новое журналистское расследование приводит героиню в Школу Радости, где обучаются особенные дети. Роман был опубликован среди новых педагогических разработок в сетевом издании «Современные педагогические технологии».

Глава 2

Имя для лягушонка

Иногда, когда мне становится грустно, я начинаю собирать чемоданы, ещё не зная, куда и зачем я еду, да и так ли это важно?

Нет, лукавлю, конечно же, важно. Во всяком случае, до тех пор, пока не побываешь по всех местах, где хотел бы побывать. А потом ищешь тех, с кем хочешь встретиться. А я хотела встретиться с роднёй, с маминой сестрой тётей Риммой, двоюродными тётями и дядями, которых не видела много лет, но, которые, между тем, в курсе всех перипетий моей личной жизни, благодаря маме, конечно.

Возвращаясь к своим корням, мы обретаем себя в новом качестве. Наверное, мне хотелось именно этого… Встречи с истинной собой…

Я мужественно выдержала расспросы тётушек о том, когда же мы с Максом придём, наконец, к общему знаменателю; честно говоря, всё это немного раздражает, так как мы с любимым двое взрослых людей и приняли решение отдохнуть друг от друга неделю-другую. И что, скажите, в этом плохого?

Да, у младшей сестрёнки Ксюши уже трое распрекрасных малышей, а у нас с Максом, как говорит мама, вялотекущий роман, хотя какой там вялотекущий — когда один спокойный экстрим?

Экстрим, экстрим, экстрим — и так из года в год. Да. Может, мама и права… Не потому ли меня потянуло вдруг по деревням?

— Ты изменилась, — сказала Лада, с которой мы не виделись лет десять. — Была такая егоза, а теперь стала и степеннее, и женственность в тебе появилась. Мама писала, ты теперь зам редактора, скоро, наверное, и редактором будешь.

Я улыбнулась, наверное, кисло, потому что лучше быть первоклассным журналистом, чем посредственным редактором, а журналист я, действительно, хороший, вот только Балоцкий, похоже, об этом забыл.

Но пока я не стала ставить в известность родню, что собираюсь менять работу, но уже оповестила знакомых, может, кто и посоветует что-нибудь дельное…

Не буду вдаваться в подробности, кто из моих родственников кем кому приходится, потому что и сама разобралась, да, с огромным трудом в Древе, по-научному называемом генеалогическим. А листья на нём — имена. Такая вот обложка Книги Жизни, ведь есть, где-то есть и Древо, начинающееся от самих Адама и Евы.

А то древо, которое составили мы — вовсе не древо, а одна из его бесчисленных крошечных веточек…

Составляли мы его в деревне, старинной, вопреки бездорожью оккупированной дачниками, потому что рядом Волга. В таких уголках собраться родственникам приятно вдвойне, тем более в доме, где жили предки и, кажется, наблюдают за нами, живущими ныне, так что иной раз, прежде чем выпалить какое-нибудь словцо, подумаешь: «А надо ли?» «А что сказала бы бабушка такая-то или дедушка такой-то?». И промолчишь…

По дороге мы, конечно же, застряли в колее и не в одной, но о бездорожье я уже упоминала.

За рулём серебристого фольксвагена бледнел Петруша, чтобы не ругнуться особенно смачно при новой родне, то есть при мне, и матери с бабушкой, которую в семье называют, не смотря на почтенный возраст и благодаря моложавому виду просто Лада.

Так или иначе, мы приехали глубокой ночью, как показалось мне, прямо в прошлое, слившееся вдруг с настоящим и, быть может, даже опередившее его.

Разбредаться по кроватям и диванам мы начали уже часа в два ночи. Тёте Римме достался диван у двери, но неожиданно она запротестовала:

— У двери — ни за что! — и пошла проверять, хорошо ли закрыта входная дверь.

Разобравшись с замком, не смотря на уверения, что в дом, если кто и войдёт, то разве что пьяные дачники, которых местные знают в лицо, она улеглась, наконец.

Но боялись тётя Римма не людей, а привидений.

— Я знаю, что в нашем доме есть проход в другой мир, и даже знаю, где он. В печном проёме!

— Выдумываешь всякие глупости на ночь. Спи уже! Это этот, как наш дед Мороз, только безбородый. Санта Клаус! А ещё говорят, что медики — неисправимые материалисты, — усмехнулся дядя Вова.

— А я не медик, а психолог, — с достоинством парировала тётя Римма. — И педагог к тому же. Не забывайте, что у меня два высших образования!

— Да хоть десять! Я так понимаю, шарлатанство всё это, — остался при своих дядя Вова. — Я люблю, чтоб всё просто и понятно.

Но тётя Римма выглядела такой напуганной, что я поинтересовалась:

— А почему ты решила, что проход в другой мир именно там?

— Потому что прошлым летом я спала возле печки, и мне привиделась баба Даша.

— Так это было не во сне? — удивилась Лада.

— Нет, конечно. Вернее, так: между реальностью и сном.

— Она тебе что-то сказала? — заинтересовался Петруша, который в этом доме бывает гораздо чаще, потому что учится на инженера в ближайшем городе, там же, где живёт Лада. А тётя Римма с мужем давно уже перебрались в Москву.

— Нет. Она протянула мне руку, сжатую в кулак, а когда разжала его, в ней были скальпель и бинт, и через месяц мне сделали операцию.

— А я-то думал, я сошёл с ума, — покачал головой Петруша.

— Что такое? — насторожилась Римма.

— Так, ничего, — хотел Петруша утаить интересное, но этот номер у него, конечно, не прошёл.

— Это было тоже летом, когда я перешёл в одиннадцатый класс и думал, куда поступать после школы.

— Да… — вздохнула Римма, вспомнив нелёгкие для всех родителей времена.

— И вот как-то ночью я открываю глаза, как будто от яркого света. И вижу её.

— Бабулю? — замерла тётя Римма.

— Да нет, не бабулю. Александру Матвеевну. Только я тогда её ещё не знал. И она была во всём белом. И она так наклонила голову и говорит: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». А сидела она вон на том кресле, — он показал на кресло возле печки. — А потом через неделю, когда Алиса Львовна познакомила меня с Александрой Матвеевной, я даже рот открыл. Надо же, моя репетитор — та самая белая женщина. И как-то стало мне чуть-чуть не по себе. А она вдобавок ко всему так же наклоняет голову, улыбается и произносит ту же самую фразу: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». Только представьте!

— Брр! — передёрнуло тётю Римму. — А что ж ты мне сразу не рассказал?

— Мам, ну я ж знаю, какая ты у нас трусиха… Зря я вообще… А ты почему тогда не сказала, что к тебе явилась бабуля?

— Так! Решено! Спать сегодня я не буду, — и тётя Римма торопливо включила светильники в форме фонариков по углям.

— Да и мне что-то не хочется, — поддержал Петруша.

Соловьи пели на старом кладбище, плавно переходящем в лес, так и хочется написать «серенады». А что же петь ещё в июне? И спать мне, не смотря на столь позднее время, совершенно не хотелось. Я закрыла глаза и пыталась строить дом своей мечты, но эта хитрость мне никогда не помогает, может быть, потому, что я понятия не имею, как хотя бы приблизительно выглядит дом моей мечты.

Наверное, он должен быть в берёзовом лесу, двухэтажный, из красного кирпича. Или, может, лучше в Париже. Но тогда я тем более не представляю, как он должен выглядеть. Или дом-пароход? Эта мысль мне очень даже нравится, но тогда в любом случае нужен ещё и на земле, а лучше сразу два — в Париже и берёзовом лесу.

В общем, сон совершенно не шёл. Я слышала, как храпит, ворочается и что-то при этом бормочет тётя Римма. Я видела очертания старой нехитрой мебели и печки и в то же время шла босая по мокрому лугу…

Я была в том же, в чём легла спать — в ночнушке бабушки Раи, среди них и, может быть, даже одной из них, но на меня почему-то никто не обращал равным счётом никакого внимания, кроме, я думаю, медведей, так и рвущихся с привязей.

Компания, в которой я непонятно как оказалась, была пёстро разодета, и на многих — яркие колпаки, по которым без труда угадывались скоморохи.

Судя по их настроению и частому упоминанию в перебрасывании словами яркого, как карусель, «ЯРМАРКА», мы направлялись именно туда через близлежащие деревни.

Нет, это была не наша, какая-то другая деревня, а наша была под горой.

Мы спускались вниз к тому месту, которое облюбовали бобры, только озеро было больше, и дом был другой, с соломенной крышей, как, впрочем, и у всех домов в окрестности.

В голове моей лихорадочно крутились слова тёти Риммы о том, что за печкой в нашем доме находится проход в другое измерение, и теперь у меня не оставалось на этот счёт ни малейших сомнений.

Конечно, это измерение уступало нашему в отношении благ цивилизации, но скучать здесь, явно, не приходится.

У девушек в длинных вышитых сарафанах и ромашковых венках в руках были бубны, в которые они непрестанно ударяли.

Девушек было только четверо, и все как одна с длиннющими косами и ярко накрашенными чем-то тёмно-бордовым (неужели свёклой?) щеками. И все были очень красивы.

— Что с мишками творится, не пойму, — одна из них перестала бить в бубен и беспокойно переводила взгляд с одного медведя на другого.

Мишек было четверо — все такие худые и грязные, что и медведями не назовёшь.

— С утра спокойными были, — согласилась с ней другая девушка и тоже перестала бить в бубен.

— Так мы до ярмарки целый год идти будем, — сделал в воздухе сальто шагавший впереди скоморох. Из — под колпака его прямыми жёсткими пучками торчали волосы цвета сухой соломы. — А ну, девчата, веселей! Пусть вся деревня слышит, что скоморохи на ярмарку идут!

Девушки с удвоенным задором снова забили в бубны, засмеялись скоморохи, но разудалому нашему веселью пришёл вдруг совершенно неожиданный конец.

— Ах вы, брадобреи окаянные!

Откуда-то со стороны соседней деревни спешил по ромашковому полю наперерез мужчина с длинными волосами, по-видимому, священнослужитель.

Ромашки, бесчисленно рассыпанные по взгорьям, смотрели своими жёлтыми глазами на Большого Брата Солнце и хотели дотянуться до самого неба.

Во сне метаморфозы — обычное явление и даже закон, поэтому не было ничего удивительного, когда я обнаружила, что я — уже не я, а одна из четырёх девушек, и в руках у меня бубен, а я смеюсь и ударяю в него так, как будто всю жизнь только этим и занималась.

Я и не заметила, как мой бубен оказался в руках у бородатого учителя нравов и прошёлся, как он выразился, по бесстыжим мордам брадобреев, то есть артистов-мужчин, тщательно выбритым.

— Хотите быть как женщины, тогда уж и платья носите, как женщины! — сопровождал он свои действия назиданиями. — Ещё и лица разукрасили, негодники!

Да, наше скоморошье войско было с позором разгромлено. Мужчины разбежались кто куда, а медведи, отпущенные с привязи, ещё вертелись среди толочеи, не зная, что делать со внезапно обретённой свободой.

— Держите же медведей! — спохватился тот же скоморох с волосами-скирдами.

Просто удивительно, как рачитель традиций со всеми нами справился, ведь нас было человек пятьдесят, да ещё и четыре медведя, а он один, но силища богатырская…

Когда ко мне вернулось сознание, оказалось вдруг, что я понимаю лягушачий язык.

— Ква! — сказал лягушонок, что в переводе на человеческий означало «что ты делаешь в нашем болоте?»

— Каввааа! — спросил он уже громче, кто я такая, а точнее, потребовал рассказать о себе.

— Кто я такая, и сама не знаю, я шла куда-то со скоморохами. Ты, конечно же, спросишь моё имя и откуда мы шли, но я не знаю, что тебе ответить. А в болото утащил меня медведь. Кстати, ты его не видел?

Лягушонок ответил, что медведь убежал, как и положено медведю, в лес, и будет просто замечательно, если он постарается впредь обходить стороной их болото, тем более, что так лучше для самого же косолапого, а то ведь и увязнуть недолго.

Только теперь я осознала весь ужас своего положения. Я лежу на островке посреди огромного болота, за которым начинаются владения бобров, и как выбраться на большую землю, совершенно непонятно.

Избавление пришло неожиданно. Где-то рядом послышались голоса — старческий и юный.

— Не понимаю только, как вы могли услышать из другой деревни лягушонка, — недоумевал юноша.

— Доживёшь до моих годков, вот тогда и поймёшь. Слух и нюх у меня, как у собаки.

«Помогите!» — хотела позвать я, но из горла вырвался только слабый стон, и всё-таки меня услышали.

— Я же тебе говорил, — обрадовался старик. — Лягушонок зря не позовёт.

От радости я готова была расцеловать лягушонка, и даже ничуть не удивилась бы, если бы он превратился в прекрасного принца.

В этом полусне было возможно всё, но, помятуя о том, что принц у меня уже есть, я ограничилась улыбкой и огромным спасибо, а на прощание спросила, как зовут моего зелёного спасителя.

— Ты можешь придумать мне имя сама, — ответил он и отпрыгнул в траву.

— Хочешь, тебя будут звать Макс? — предложила я лучшее из имён.

— Хорошее имя для лягушонка, — одобрил он, а дальше я перестала понимать его лягушачий язык, и он ускакал по своим лягушачьим делам.

Только тогда я в полной мере ощутила, как болит и ноет моё тело, а голова так и вовсе — чугун чугуном.

Я снова застонала, а старичок покачал головой:

— Ай-яй-яй! До чего только девок пляски с медведями доводят. Пойдём, канатная плясунья!

Мальчик проложил длинную жердь от тверди, на которой они стояли, до моего островка, и оказалось, я, и правда, умею ходить по канату. Интересно, где я этому научилась?

Кое-как, опираясь на их обоих, благо старик был бодр и крепок, а мальчонка коренаст, я добралась до избушки, утопавшей в подсолнухах. Так вот почему я обожаю младших братьев Солнца!

С облегчением я упала на лавку у порога и снова потеряла сознание. Когда я открыла глаза, надо мной хлопотала женщина красоты необыкновенной. Представьте себе огромные миндалевидные, не светло синие — почти голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, взлетающими до самых тоже летящих, как далёкие ласточки, как будто нарисованных, бровей. Высокие скулы придают лицу что-то рысье, а маленький, чуть вздёрнутый носик, напротив, — кошачье.

Рот тоже маленький и алый, как два изящных лепестка, а косы чёрные, тяжёлые — никогда таких раньше не видела — спадают прямо на пол, потому что красавица сидит на табурете.

— Правда же, хороша? — услышав, что я пришла в себя, улыбнулся старик. — Дочь моя, так и зовут её, Варвара-Краса. Нигде во всех окрестных деревнях краше девки нет, а женихи наш дом обходят стороной, только издали заглядываются.

— Почему же?

— Было Варваре видение или сон, что суженый её появится в наших местах со стороны Волги, приплывёт на барже по воде. Так и ждёт-дожидается, и красота её не меркнет, только года идут и идут…

— Выпей, сколько сможешь, — поднесла Варвара к моим губам какой-то зловонный отвар. На вкус он оказался слегка горьковатым, так что несколько глотков я сделать смогла.

— А теперь ложись, мамочка, — бережно уложила меня обратно на лавку Варвара, которая, да, в этом не было никаких сомнений, была моей внучкой. Но как же такое возможно?

Голова от напряжения разболелась так сильно, что я проснулась…

Утром я проснулась от позвякивания посуды, приятно переносящего из колыбели снов в домашний уют. Не знаю, который был час, но солнце уже светило ярко.

— Не дождались тебя, сели чай пить, — оправдывалась бабушка Рая, глядя на пустой стул за столом.

Исходящая лесными ароматами кружка не заставила себя ждать.

— Я с утра уже оладьев напекла, — продолжала бабушка Рая, уютная, очень даже для своего возраста красивая, с добрыми морщинками и смеющимися синими глазами.

Аппетитная горка вздымалась посередине стола.

— Все наши деревенские в сборе, — подмигнула мне Лада. — Только Саши не хватает. Тоже собирался приехать, да спину прихватило.

— А что же Алиса? Не приедет на родственницу посмотреть? — принялась за оладьи, подавая пример, бабушка Рая.

— Ты что! — замахала на неё руками Лада. — Ты же знаешь, сколько у неё дел! Завтра мы к ней сами заедем. Вернее, не к ней, а к Каринке. Она как раз только что закончила ремонт, так что будем праздновать новоселье нашей городской компанией, — снова мне подмигнула.

— А мы уж как-нибудь в деревне жару переждём, — усмехнулась бабушка Рая.

— Сегодня грозу обещали, — вставил веское словцо Петруша.

— Вряд ли… Всю ночь лягушки квакали, — возразила Римма.

— Не квакали никакие лягушки, тебе приснилось, наверное, — стоял на своём Петруша.

Но о лягушках вскоре забыли, потому что появилась сорока.

Сорока не была обычной сорокой, сказочная прямо-таки сорока, огромная, довольная и важная, как почтальон, принесший радостные вести, проскакала от одного окну к другому и обратно.

— Смотрите, не сорока, а конь, — подошёл к окну Петруша, а за ним и мы. — Принесла нам какие-то вести…

— Дядя Саша приедет, — предположила Лада.

А сорока улетела, но отходить от окна не хотелось.

Я и отвыкла уже от сельских пейзажей. Всё работа и город. И спешка, конечно. А так, чтобы просто отдохнуть душой — такого не было давно.

— Смотрите, правда, дядя Саша! — обрадовался, как ребёнок, Петруша. — Не обманула, значит, белобока.

И мы поспешили на улицу.

— Надо же, совсем малявкой была, помню, шустрая такая, гусей по деревне гоняла, — обнялись мы с дядей Сашей, — и вот погляди-ка! Поди и языки знаешь?

— Знаю.

— Только я думал ты ух, а ты худая, как банан, — добавил ложку дёгтя.

Правда, уже через минуту он изменил своё мнение обо мне, потому что в гости заглянула наша дальняя родственница тётя Кира.

— Глянь, какая красавица к нам приехала, стройная, как тростиночка… — занял с порога беседой. — А ты опять на всё лето в деревню?

— А что делать в городе? Там сейчас такая пыль и жара и пахнет асфальтом. От земли хоть тоже испарения, но куда как легче переносятся.

— Всё книжки читаешь?

— Да, новая книга вышла о здешних местах, как закончу — дам тебе почитать…

— Кира у нас учёная, — отрекомендовала бабушка Рая. — Можно сказать, краевед.

— Какой там краевед! — махнула рукой тётя Кира. — Так, для себя интересуюсь, как предки жили. Вот этот дом у вас старинный — лет сто пятьдесят ему точно.

— Потому-то призраки его и выбрали, хотя есть дома и поближе к кладбищу, — нервно засмеялась тётя Римма.

— Кстати, тётя Римма, вот вы вчера говорили, что за печкой… — я на секунду задумалась, стоит ли продолжать рассказ при впечатлительной родственнице, но со всех сторон на меня уже сыпались вопросы о том, кто и как мне явился, и я рассказала свой сон от начала до конца, поощрённая всеобщим молчаливым внимание. А особенно зачарованно меня слушала тётя Кира.

— Надо же, — произнесла она после недолгого молчания. — Ведь это сам протопоп Аввакум тебе явился.

— Первый писатель на Руси? — не поверила я.

— Он самый, продолжала уверять тётя Кира. — Не веришь? Пойдём, покажу, — она увлекала меня за руку на улицу.

Заинтересованная, я полностью отдалась на её волю, которая привела меня в домик почти на самой окраине деревни.

— Сам протопоп Аввакум во сне тебе явился, — повторила тётя Кира и, ни слова больше не говоря, повела на кухню, где в углу на иконе старообрядческий святой и впрямь был очень похож на приснившегося мне батюшку.

— Так он жил в этих краях?..

— Не только жил, но и начинал здесь своё служение, — укоризненно покачала головой тётя Кира. — В соседней деревне Лопатцах. Очень строг был и к себе, и к другим. Как-то проплывал по Волге воевода, и нажаловались ему, значит, на чрезмерную требовательность здешнего батюшки. Но воевода сказал ему: «Благословишь моего сына — не накажу». А сын у него был безбородым, что в те времена не приветствовалось. И батюшка отказался наотрез: «Не буду благословлять брадобрея» и всё тут. За это воевода его в Волгу и бросил… Чудом только спасся…

Сон в руку был не единственным удивлением, ожидавшим меня в здешних краях. И даже дома бобров мы с Павлушей увидели наяву, правда, подойти к ним поближе помешала гроза.

Но началась она после обеда, а когда я возвращалась от тёти Киры, возле дома меня ожидал экипированный в камуфляж Петруша.

Рядом с ним покуривал молодой человек тоже в штанах защитного цвета и с обнажённым торсом. Образ искателя приключений дополняли чёрные очки.

Я ожидала, что в столь удалённой от цивилизации деревне молодёжи не будет совсем, но…

— Кстати, тоже Голубев, — представил дальнего родственника Петруша. — Андрей. Он же Кен. Вы, кстати, коллеги.

— КЕНТАВР, — поправил Голубев.

— А где же копыта? — сострила я, наверное, не слишком удачно.

— Не Кентавр, а Кен Тавр, — довольно повторил Кен, видимо, давно заученную фразу. — Сначала я был просто ди-джей Кен, а потом стал Кен Тавром. Правда, созвучно «Кинотавру»?

— А ты и на «Кинотавре» был?

— А как же!

— А что ты там делал? — удивился и Петруша, знавший Кена-Андрея с самого детства.

— Как это что? — обиделся Кен Тавр. — Ты разве не слышал, наш документальный фильм получил спецприз на кинофестивале в Кракове. Ну ты даёшь! Совсем телевизор не смотришь! Деревня! Теперь будем брать «Кинотавр»!

— А о чём фильм? — показала в свою очередь неосведомлённость и я.

— О чёрных археологах…

— Интересно…

— Но фильмы — это больше для души, также как и археология. А вообще я директор медиахолдинга. А ты где работаешь? — обратился ко мне.

— А я работаю в криминальной газете.

— Криминал — это круто, — одобрил Кен Тавр. — Я тоже на телевидении с криминала начинал, а теперь только загранки себе оставил, Россию — всю уже объездил. Остальное — пусть теперь другие ноги бьют.

— Везёт же! А я ещё ни разу не был заграницей, — вздохнул Петруша.

— Ещё успеешь, — похлопал его по плечу Кен Тавр и снова обратился ко мне. — А что ты раньше не приезжала?

— Не знаю… Как-то не получалось, — пришлось мне оправдываться.

Конец ознакомительного фрагмента.