Ложь

Вероника Тришь, 2019

Лучшую подругу старшеклассницы Элизабет находят мертвой. Полиция сообщает, что девушка сама приняла яд, но друзья погибшей уверены в том, что это неправда. Молодым людям предстоит самим узнать истину и понять, кто совершил убийство.Но что делать, если расследованию мешают личные отношения между Элизабет и старшим братом погибшей, жестоким и эгоистичным Шоном? Как компании друзей раскрыть преступление без посторонней помощи?И что если убийца среди них?…

Глава 3

В десять часов утра следующего дня я уже стою на пороге дома Уайтов.

Сад кажется опустевшим: качели, которые так любила Ева, дрожат под слабыми порывами ветра, когда-то красивые и стройные деревья склоняют ветви вниз, будто сочувствуя семейному горю, а листья, еще каких-то несколько дней назад переливающиеся разными оттенками красного и желтого, потускнели, смешались с грязью на сырой земле.

Я несколько раз нажимаю на звонок — в ответ лишь тишина. Понимая, что дом пуст, я открываю дверь своим ключом.

Лишь один шаг за порог: чувствуется тонкий, но отчетливый запах отчаянной тоски и опустошенности. Каждый уголок комнаты, каждый предмет ассоциируется с Ней, навевая воспоминания… они отдаются резкой и в то же время тянущейся болью в груди.

Я не спеша иду к лестнице, глядя только перед собой, звонкий стук каблуков о кафель тихим эхом раздается в безмятежной пустоте. Опомнившись, я останавливаюсь на полпути, снимаю сапоги — не хочу пачкать кафель — и ставлю их в угол коридора.

…Ева, без тебя здесь теперь тихо и пустынно. Раньше этот дом пах свежестью и легкостью, сейчас — пылью и затхлостью, будто он пустует уже много лет. Как странно: здесь холоднее, чем на улице — по телу пробегает дрожь — хотя температура значительно выше.

Я вхожу в ее комнату и замираю на пороге.

Удивительно. Здесь будто ничего не изменилось: книги на столе разбросаны в творческом беспорядке, постель аккуратно застелена, шкафчик приоткрыт, на его дверце висит голубое атласное платье. Лишь светлые шторы закрыты, сквозь них робко пробивается свет.

Наверное, с того дня сюда никто не решался войти.

Здесь сохранилась атмосфера уюта и теплоты, и каждый предмет, принадлежащий ей, источает невидимый свет. У меня возникает ощущение, будто Ева где-то здесь, в доме, и скоро она откроет дверь, войдет в комнату… наденет новое платье, ведь я не видела ее в нем. Наверное, она купила его к предстоящей встрече с Брендоном. Которой не суждено было состояться.

Я снова смотрю на атласную фирменную вещь. Еве всегда шел к лицу голубой цвет…

Минуты идут, часы тикают, а время будто застыло.

Я распахиваю шторы, поправляю кровать, прибираюсь на столе, по несколько минут задерживая в руках некоторые вещи подруги. Книга Де ля Эль «Твоя реальность» — ее любимая. Ева давно советовала мне ее прочитать, но как-то все не было времени…

Я кладу книгу в свою сумку.

Браслеты из бисера, которые мы делали друг для друга в пятнадцать лет, до сих пор красуются в углу маленькой полочки. Под стопкой учебников и книжек лежит толстый блокнот с красивой, но уже потрепанной красной обложкой… Какие записи здесь делала Ева?

Я открываю первую страницу. В глаза сразу бросается число, написанное красивым ровным почерком: двенадцатое июля, две тысяче четырнадцатый год…

Это же… Личный дневник Евы! Она вела его с четырнадцати лет, я знала об этом и даже видела некоторые записи.

Причина… она должна быть здесь, в этой потрепанной книжечке.

Трясущимися руками я перелистываю страницы: нужно найти последнюю запись.

Буквы очень маленькие, записанные в каждой строке, события, умещающиеся в одну или пару страниц, ощущения, эмоции, краски жизни. Или мысли о смерти…

Двенадцатое число, двадцатое, тридцать первое…

Шелест страниц и сбитое дыхание.

Нашла! Месяц: октябрь, год: семнадцатый, число: двадцать первое.

Последнюю запись Ева сделала в день смерти.

Я жадно пожираю глазами строки, но не нахожу того, что ищу… перечитываю снова. И снова.

«…уверена, это один из лучших дней в моей жизни! Сердце учащенно бьется, восторженная радость охватывает с каждой минутой все больше! Он любит… тоже любит… Какая же я глупенькая… но счастье стоит его томительного ожидания…

…думаю, Лиз оценит платье…

… Шон снова вернулся не в духе… »

Я быстро пробегаюсь глазами по предыдущим записям: ни одной пессимистичной мысли, ни одного упоминания о терзающих душу сомнениях и чувств.

Неужели она записывала сюда не все? Но какой тогда вообще смысл вести личный дневник, если не быть в нем полностью откровенной?

Я оглядываюсь. Платье висит на том же месте, я еще не успела повесить его в шкаф. Висит и переливается под лучами осеннего солнца.

Зачем нужно доставать одежду на выход, если не собираешься никуда выходить, и ставишь перед собой цель выпить яд, между прочим, заранее приобретенный?

В голове мелькают мысли и догадки, только слишком быстро — я не могу поймать их! Все не так, как кажется на первый взгляд. Все не так просто…

Я откладываю в сторону дневник и смотрю школьные тетради Евы.

Она сделала домашние задания на понедельник. Да, она сделала их, прежде чем убить себя! Какая в этом логика!? Предположим, по каким-то неизвестным мне причинам Ева решила покончить с жизнью за час до встречи с Брендоном. Но откуда в этом доме мог взяться цианистый калий? Его нужно было приобрести заранее. Почему именно он, а ни, скажем, сильно действующее снотворное? Жизнерадостная девушка твердо решила покончить с собой и целенаправленно приобрела для этого яд?… Ну не могу я в это представить! Люди совершают подобные поступки в секундных эмоциональных порывах, пользуясь подручными средствами, либо уже долго находятся в состоянии депрессии, вызванной какими-то трагическими событиями в жизни, что сразу замечают окружающие. Не могла она улыбаться друзьям, назначать свидания и писать в дневнике подобные записи, планируя самоубийство. Ее глаза горели — до последнего дня.

Меня словно оглушает ударом: с глаз спадает пелена, теперь я способна видеть реальность. Все становится на свои места… Это ведь просто, как дважды два! Не было никакого самоубийства и не могло быть. В стакан воды подсыпали смертельный яд, от которого сердце девушки остановилось. Какой идиот будет травить себя цианистым калием? Это способ убийства, не более. Полиция должна была об этом догадаться. Ну откуда у школьницы может быть такое вещество? Зачем ей создавать себе сложности, если в аптечке полно снотворного?

Во мне просыпается злость.

Как такое получилось? Полиция умывает руки, а убийца остается безнаказанным.

Нет, так нельзя… не позволю…

— Ева? — произношу я, робко веря в то, что ее душа меня слышит, — Я найду твоего убийцу. Сделаю все возможное и не возможное.

В мыслях всплывает маленькая аккуратная записка. Что насчет прощального письма? Кто-то заставил ее это написать, чтобы ни у кого не возникло сомнений относительно факта самоубийства, или же просто подделал почерк.

Но… подделывать ее почерк умею лишь я. Иногда мы делали задания по определенным предметам друг за друга — вот и пришлось научиться.

Возможно, в письме какая-то загвоздка? Нужно перечитать его снова.

Еще раз внимательно осмотрев комнату глазами ищейки, я кладу в сумку все, что считаю необходимым, аккуратно раскладываю все вещи по своим местам и выхожу из комнаты.

На вызов наверняка приезжали люди ДжераОулдмана — отца Макса. Я обязана с ним поговорить — он порядочный человек, и, уверенна, откроет дело. Остается лишь убедить его в том, что четыре дня назад произошло вовсе не самоубийство…

Спустившись в гостиную, я вижу сидящего за столиком Шона, и, растерявшись, чуть замедляю темп.

Во мне просыпается острое желание молча пройти мимо, но, понимая, что это будет выглядеть глупо, лишь произношу без эмоций:

— Я не слышала, как ты вошел.

Он ничего не отвечает, даже не поворачивается в мою сторону.

На столе стоит уже на четверть пустая бутылка коньяка, Шон отстраненно смотрит в одну точку и машинально вертит в руке стакан.

«Все еще ничего не чувствуешь? Веришь в то, что можешь контролировать абсолютно все!? Всегда держишь эмоции в себе?»

Я хочу прокричать это в лицо Уайту, но молчу.

Нельзя толкать человека в пропасть. Даже если этот человек — Шон. Но я не могу ни чем ему помочь. Или могу… но хочу ли?

— Выпьешь со мной? — хриплый голос, раздавшийся сзади, заставляет меня вздрогнуть.

Нет. Я сейчас же уйду из этого дома и больше никогда в нем не появлюсь.

Но… что-то заставляет меня обернуться, заглянуть ему в глаза и увидеть там бездну.

На самом деле — да, хочу. Алкоголь — не лучшее средство залечивание ран, но действенное.

Я направляюсь обратно, беру стакан, собираюсь налить в него коньяк, но Шон забирает бутылку.

И что это было?

Несколько раз моргнув, я бросаю на него выразительный взгляд.

— Ты только что предложил мне выпить, или я ослышалась?

— Предложил. Но я ведь не думал, что ты согласишься.

Превосходная логика.

— Думаешь, мне должно быть это интересно?

— Не люблю, когда девушки пьют.

— А когда курят? — с моих губ по инерции летят язвительные слова.

Шон обхватывает ладонью мое запястье и тянет на себя — я покорно сажусь на мягкий кожаный диван, озадачено глядя на него.

— Лиззи, прибереги свой яд для другого случая, — произносит он.

Я молчу, еще не решив, как ему теперь отвечать. По имени Шон называет меня очень редко, давая этим понять, что хочет по-человечески поговорить.

— Что тебе нужно? — устало спрашиваю я.

Он облокачивается на спинку дивана и закрывает глаза, не отпуская мое запястье.

— Чтобы ты посидела вот тут, рядом со мной, — не громко отвечает он, — В этом доме стало слишком мрачно и пусто.

— Тебе не обязательно здесь находиться, — произношу я.

— Не хочу никого видеть.

Как мне знакомо это состояние… Не хочешь никого видеть и при этом не можешь оставаться один на один со своими мыслями. В такие минуты рядом должен быть близкий человек, который подарит тепло и избавит от боли лишь одним своим присутствием.

Но Уайт — одиночка, он привык рассчитывать только на себя и не подпускать никого близко. Так почему же он хочет, чтобы я была сейчас рядом?…

Эта мысль мелькнула в моей голове, но тут же исчезла. Я снова вспомнила о том, что увидела наверху. Он должен знать. Теперь, когда между нами на время разрушились каменные стены ненависти, я не могу молчать.

— Шон, — наши взгляды встречаются, — Не было никакого самоубийства. Еву убили, понимаешь?

Выражение лица Уайта остается прежним, немного скучающим, будто я говорю о погоде на улице.

— Доказательства?

Его насмешливый и то же время агрессивный тон пугает меня. Он говорит так, будто ничуть не удивлен моему заявлению. Возможно, он считает эту мысль абсурдной?

— Значит, ты думаешь, что она планировала собственное самоубийство задолго до случившегося? Искала метод как можно сложнее и изощреннее… и пришла к мысли: почему бы не проникнуть в ближайшую химическую лабораторию и не украсть там цианистый калий?

Слова прозвучали жестоко и цинично — возможно, постороннему человеку было бы сложно понять, какая боль под ними скрыта.

— Не важно, что я думаю, — говорит Шон, — Это все теория. Где факты?

Уголки его губ поднимаются вверх, но улыбка похожа на гримасу, взгляд пылает. Мне становится не по себе. Возможно, так чувствует себя человек, находящийся неподалеку от действующего вулкана, когда начинает трястись земля, и вот-вот должно произойти извержение.

Что с ним происходит? Зачем он требует от меня доказательств?

Я в растерянности и недоумении смотрю на Шона, чувствую, как начинают трястись руки, дрожать губы.

Чего я ожидала? Понимания? Неужели хотела помочь?

Я отдергиваю руку, запястье которой все еще находится в ладони Шона, и пытаюсь встать.

В этот момент взгляд Шона смягчается.

— Лиззи, сядь и послушай. Два дня назад такие вопросы задавал мне Оулдман, — произносит он.

Осознание услышанного отражается тупой болью в груди.

Значит, Шон понял раньше меня, что произошло на самом деле… А отец Макса не поверил ему. Не может такого быть! Он умный человек и всегда поступает по совести. Возможно, этому есть какое-то объяснение?

Я искоса смотрю на Шона, представляя его реакцию на такое наплевательское отношение к смерти его сестры. Это и меня могло бы вывести из себя, хотя я гораздо сдержаннее Шона в плане проявления негативных эмоций и агрессии.

— Возможно, к человеку, который не являлся регулярным посетителем детской комнаты милиции он прислушается лучше, — произносит он, и, скривив губы, добавляет, — Ну или к будущей невестке.

Последние слова он произносит с особым презрением. Да и когда он успел подумать о нашей с Максом свадьбе, если даже я об этом еще ни разу не задумывалась?

— Что? — переспрашиваю я, надеясь, что ослышалась.

— Что? — произносит он с невинным выражением лица.

Вздохнув, уставшая от его выходок, я откидываюсь на спинку дивана.

— Значит, ему нужны доказательства, — рассуждаю я в слух, — Хорошо! Они будут.

Я поворачиваюсь к Уайту всем корпусом, полная решимости.

— Мы выясним, что произошло в тот день на самом деле.

Мне необходима его помощь, потому что он жил под одной крышей с Евой, видел ее каждый день, имел возможность наблюдать за ее поведением. Если раньше он умел видеть людей насквозь, замечая их слабости и особенности характера, то сейчас владеет этой техникой в совершенстве. У Уайта ужасный характер, он не считается с чужим мнением и плюет с высокой башни на общественные правила и стереотипы, прямолинеен и иногда груб, но, несмотря на это, когда нужно, может прекрасно сойтись с человеком. Помимо этого… Шон видит то, чего не замечают другие: например, детали, которые на первый взгляд могут показаться незначительными, а еще владеет дедукцией. Когда придет время, он сможет определить убийцу.

Уайт подносит бокал коньяка к губам, игнорируя мои слова, его взгляд — отстраненный и помутневший от алкоголя.

— Шон!

Я забираю бокал и ставлю его на противоположный угол столика.

— Это все, что мы можем для нее сделать! — в отчаянии кричу я, сжимая ткань рубашки на его широких плечах.

К глазам подступают слезы. Но я не виню его. Шон потерял единственного человека, с котором был близок. Я думала, после смерти Евы мы перестанем видеться, и он больше не появиться в моей жизни, для того, чтобы ее разрушить, но… похоже, этому не суждено случиться. Потому что теперь у нас есть общая цель — найти убийцу.

Очевидно, этот человек был в кругу Ее знакомых, раз смог проникнуть в дом в то время, как она там находилась, еще и подлить яд в стакан.

Мы сможем узнать, кто он, только если объединим свои усилия. Я смотрю на вещи объективно: как бы я ни относилась к Уайту, какими бы ни были наши отношения, суть остается та же — без помощи друг друга мы не сможем совершить задуманное.

Шон смотрит мне в глаза, так пронзительно, будто слушает мои мысли.

— Эта тварь будет жалеть о том, что не оказалась на месте Евы, — произносит он, — Боюсь, если ты будешь на моей стороне, Лиззи, твои белые крылышки испачкаются грязью и кровью.

Меня не пугают его слова и даже подпитывают энергией. Он не знает, насколько сильна моя ненависть к человеку, который лишил жизни его сестру.

— С этим я как-нибудь справлюсь, — произношу я.

В голове крутятся мысли и планы действий. Во мне кипит желание начать поиски прямо сейчас. Только одно беспокоит…

— Брендон, Хлоя и Макс тоже должны знать правду.

— Убийцей может быть кто угодно, — задумчиво произносит Шон, — Понимаешь о чем я?

В памяти возникают образы, мелькают воспоминания. Я уверена, никто из нашей компании не мог причинить вреда Еве.

Но он прав. Логика и факты должны быть на первом месте, а от чувств и личных убеждений лучше избавиться прямо сейчас. Из списка нельзя вычеркивать никого.

Тем не менее… подозревать кого-либо из ребят просто глупо!

— Ты прав, кто угодно. Скажем, ты или… я?

— Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов.

— Внести в список наши собственные имена?

Провокационный вопрос. Но, если задуматься…

— Перестань, — устало произнес Шон, обрывая словесную игру, — Если ты хочешь рассказать друзьям — валяй. У каждого из них есть алиби.

На его губах появляется слабая улыбка, но глаза остаются серьезными.

Два дня прошло с Ее смерти. Первый день — разговор со следователем и принятие решения вести собственное расследование. Следующий — проверка алиби близких друзей Евы. Он действовал, пока я рыдала в подушку и ненавидела дождь. Это заставляет задуматься… и взглянуть на Шона с другой стороны, увидев в нем сильную личность.

— В семь часов я соберу всех дома. Ты тоже должен прийти.

С этими словами я встаю и выхожу из комнаты, не дожидаясь ответа.

Внутри все кипит, мысли путаются.

Продуманное убийство — жестокое и хладнокровное. Гибель молодой девушки, чья жизнь только начиналась. Совершить подобное мог либо псих, либо бесчувственное животное, полное ненависти к миру, способное на все…

Меня не покидает плохое предчувствие. Мы дорого заплатим за свое стремление раскрыть истину.

Но пути назад нет: смертельная игра уже началась…