Портрет неидеального мужчины

Вероника Торгашина

Что делает современная девушка, чтобы найти свой «идеал»? Создает его словесный портрет! В уютный мирок молодой художницы Даши Караваевой врывается мистика. Идеальный мужчина появится в ее доме, после чего она столкнется с человеком без лица, погрузится в киберпреступность, узнает о «завете соли» и о том, где едят ворон. Жизнь героини превратится в торнадо неприятностей, а описанный ею синеглазый блондин по имени Ник окажется…мертвым. Как? – Узнаете в приключенческом романе Вероники Торгашиной «Портрет неидеального мужчины». Электронную книгу можно читать и скачать в формате epub, fb2, pdf.

Глава 2. Знакомство

— Даша, что-то случилось? — Таня наклонила голову выжидательно, очевидно, пытаясь рассмотреть на Дашином застывшем лице более или менее явные признаки помешательства. — Что-то с мамой?

— Да Бог с тобой! — Даша постаралась быстро взять себя в руки. Она всегда считала, что ее умению держать лицо стоит поучиться остальным. Теперь же хруст ломающихся старых убеждений заглушал в ее голове все прочие звуки. — Я засмотрелась на твое платье. Ты в нем просто супер, — мозг, как зависший компьютер, не с первого раза выдал заученный алгоритм.

Таня вновь широко заулыбалась и многозначительно покосилась на блондина. Тот только пожал плечами, демонстрируя ребяческое простодушие.

— Это мне Ник подарил. Глаз — алмаз, представляешь, без мерок, сам пошел и выбрал! Мне, наверное, сказочно повезло! Ник, это моя сестра, Даша.

— Проходите в дом, — Даша попятилась, крамольно надеясь хотя бы на считанные секунды отсрочить момент знакомства.

Пока Таня отвернулась к зеркалу, дабы поправить волосы, Ник протянул Даше один из букетов. Хоть убей, она не вспомнила бы потом, какого цвета были розы в этом букете; да, собственно, и в тот миг Даша его не особо различила.

— Ник. — Вручив Даше «оранжерею» левой рукой, он протянул ей правую в приветственном жесте.

— Даша. — Жестким усилием преодолев дрожь, Даша подала свою руку в ответ, и ее ладонь почти исчезла в его огромной пригоршне. Рука Ника была мозолистой и приятно горячей. — Я…я схожу цветы поставлю, а вы пока раззувайтесь, там под…тумбочка, под вешалкой тумбочка есть, а в ней тапочки.

— Я еще не забыла, — отозвалась Таня с ощутимым сарказмом в голосе. — Вообще-то, в таких случаях принято «спасибо» говорить!

— Спасибо!.. Цветы очень красивые, — эти слова Даша выкрикнула, уже находясь на полпути к своей спальне.

Практически вспорхнув наверх и захлопнув за собой дверь, Даша попробовала взять себя в руки еще раз. Получилось, как и в первый, неважно. Что за чертовщина с ней просходит? Мало ли по белу свету гуляет бородатых блондинов с синими глазами! Четверть населения планеты Земля идеально подойдет под это описание. Блажь, да и только, раздраженно думала Даша.

На все еще трясущихся ногах она пошла в комнату родителей и выудила из буфета хрустальную чехословацкую вазу, походя едва не надорвавшись под ее весом. Такому стогу подобная емкость будет в самый раз. Мимоходом Даша подумала, что не лишним будет прихватить второй чан для букета, который, по всей вероятности, предназначался маме. А может, она сейчас спустится вниз, и дикое видение с красавцем, сошедшим со страниц ее блокнота в кожаной обложке, таким же волшебным образом рассеется? Что, если вместо фантазийно златокудрого принца рядом с Танькой уже будет восседать маленький и вполне земной лысоватый брюнет?

Вовсю преисполнившись надеждой на это чудо, Даша с двумя вазами под мышками сползла вниз по лестнице и, слыша в ушах гулкий стук сердца, просеменила на кухню. Витражная дверь была привычно распахнута. Мама все еще маячила у плиты, словно факир, извлекающий из шляпы батальоны кроликов и километры разноцветных лент, с заманчивой полуулыбкой материализуя новые блюда и напитки, которые разогревались в микроволновке/охлаждались в морозильнике.

— Мамуля, мы столько не съедим, — заявила Таня. Она стояла, наклонившись над столом, и наливала в бокал минералку.

— Ничего, до завтра не испортится, утром покушаем.

Даша ступила еще один шаг к порогу кухни и тогда же испытала горькое разочарование. Таня хлопотала вокруг неизменного бородатого блондина с синими глазами. Принц оказался, — как бы это абсурдно и смешно не звучало, — не ожившей фантазией, а суровой действительностью.

— Коля…или Ник? Как смотришь на то, чтобы поднять по рюмке чая в честь вашего визита? — Мама настолько хорошо разбиралась в людях, что все ее вопросы прозвучали с утвердительной интонацией.

— Разве только по рюмке, — отозвался Ник, дружелюбно улыбаясь.

Даша водрузила обе вазы на барную стойку, успевшую в ходе маминых манипуляций освободиться от монголо-татарского ига несметных канапе.

— Мама, ну так только в трактирах говорят, — с тенью укоризны заметила Таня. — «Рюмка чая»! Просто — выпить по бокальчику, за знакомство!

— Не занудствуй, — маму крайне редко когда смущали Танины претензии. — Тут все свои.

— Поддерживаю абсолютно, — включился Ник и с долей опаски взял в руки нож с вилкой. — Уже лет десять не видел такой красоты на столе.

— Значит, не смущайся, а ешь, — велела мама, расположив между запеченным мясом и салатом бутылочку «Арарата». Папа хранил эту бутылочку в серванте с посудой «для особого случая». — Таня, наверное, на голодном пайке тебя держит.

— Да нет, — Ник засмеялся, от души. — Просто еще таких торжественных случаев не выдавалось. Моя мама готовит мало. Она больше болеет. Так что, пришлось мне еще в школе научиться варить и печь, чтобы приносить все это маме в больницу, да и самому не умереть с голоду.

Даша бесшумным шагом подошла к своему прибору и стекла на стул. Она заметила то, что когда Ник заговорил о своей маме, его улыбка изменилась, став горькой. Впрочем, он опустил взгляд, поэтому никто больше не увидел этой перемены.

— Как же так? — озвучила мама мысли, вспышками замелькавшие в голове у Даши. — А как сейчас она себя чувствует?

— Все в порядке…она в порядке, — пробормотал Ник, но его глаза, отстраненно блуждавшие по скатерти, убеждали Дашу совсем в обратном.

— Ну ничего подобного, я тоже многое умею делать. — Таня очень кстати свернула с небезопасной тропинки; может, она тоже почувствовала настроение Ника? — Например, фирменную шарлотку. А борщ? Ни капли не хуже, чем мамин!

— Теперь я вижу, что все эти способности передались тебе по наследству, — Ник посмотрел на Таню, тоска в его глазах несколько поубавилась.

Даша наблюдала за его реакциями, понятное дело, исподтишка, пряча нос за бутылкой шампанского.

— Таня, не болтай, а положи человеку крылышек в меду. — Мама наконец-таки присела на свое место, все еще пристально и с долей критики озирая собственноручно сымпровизированный пир. — Даш, ты тоже кушай. Тебе салатика подать? Ты что-то бледная сидишь. Все нормально?

— Конечно, — Даша дернула головой, что можно было расценить одновременно и как согласие, и как судорогу.

Мама, видимо, тоже не до конца поняла, как ей следует толковать Дашино телодвижение, поэтому потянулась к квадратной пиале с греческим салатом. Даша же еще не до конца понимала, удастся ли ей сегодня заставить себя проглотить хотя бы кусочек.

— Танюш, вы ведь на заводе познакомились? Кстати, Ник, ты там давно работаешь? — осведомилась мама, энергично накладывая в тарелку Даши рубленую рукколу.

— Нет, Ник полгода назад приехал в Ровно, — сообщила Таня, пока Ник, кажущийся совершенно безмятежным, поглощал куриные крылышки в медовом соусе.

— Приехал? А откуда?

— Из Днепра. Так жизнь сложилась, — так же словоохотливо пояснила Таня.

— Я смотрю, Таня, ты уже как натуральная жена? Слова человеку произнести не даешь?

Даша в очередной раз посмотрела на Ника из-за своего бокала с брютом. Но Ник был спокоен, его породистое нордическое лицо невозмутимо пережевывало гарнир из кабачков с шампиньонами.

— Мама, мы с Ником — как одно целое, — Таня отложила вилку и одарила маму пристальным взглядом поверх этажерки с фруктами. — Мы любим друг друга, и, естественно, знаем все друг о друге. Я всего-навсего спасаю Ника от лавины твоих вопросов, под которую он попал бы в любом случае, оказавшись на нашей кухне.

— Все хорошо, — Ник утер губы салфеткой, примирительно взял Таню за руку. — Просто из-за всех этих вкусностей, Ольга Матвеевна, которые вы приготовили к нашему приезду, я, кажется, чуть не съел свой язык.

— А меня когда ты так хвалил? — полушутя, с намеком на обиду, спросила у него Таня.

— Ник знает, кого в первую очередь хвалить, — подтрунила мама.

Даша перевела взгляд с матери на сестру. При помощи пары ничего не значащих фраз Нику почему-то сразу удалось нейтрализовать напряжение, уже начавшее копиться в воздухе. Тем временем сам Ник не стал игнорировать мамин вопрос и сообщил:

— Я работаю в «Караваевской броварне» с марта. Честно, не знал, что Таня — дочь Игоря Васильевича. Поначалу думал, что она — подруга нашего бухгалтера…

— Ну, по идее, это тоже правда! — Таня хихикнула.

— Мы сначала познакомились с Таней, начали общаться, а уже после она рассказала мне о своем отце.

— Ник сделал мне предложение в пабе, рядом с броварней, — возвестила Таня, тем самым подтолкнув Дашу, последние минут пятнадцать стоявшую на краю бездны, ногой в спину. — Мамуль, ты же знаешь, где он находится?

Стоило добавить, что Даша, на пике депрессивного состояния все еще не утратившая внимательность, успела отметить про себя, что слова Тани несколько обескуражили Ника.

— Как сказать…когда речь заходит о предложении руки и сердца, в первую очередь стоит говорить об обручальном кольце, а его еще не было. Я не успел подарить его Тане, потому как на заводе в последнее время полно работы, — внес ясность Ник, сохраняя свое реноме дипломата незапятнанным.

— Кольцо — совсем не проблема. А какая у тебя должность? — Мама решила направить разговор в первоначальное русло.

— Я программист, — ответил Ник. — «Асушник», как тут часто говорят.

Даша вздрогнула и протянула руку к бокалу с нетронутым шампанским. Надо срочно выпить, пока голова не пошла кругом. Кошмар, подумала она.

— У нас в типографии именно так и говорят. Наш Женя, бедный, из бухгалтерии практически не вылезает, как мы что-то не то нажмем, — прокомментировала мама.

— Он точно бедный. Думаю, что моя работа интереснее, — усмехнулся Ник. — Я разрабатываю автоматизированные системы управления разными технологическими процессами. Пивное производство представляет собой многоступенчатый процесс, множество нюансов, которые необходимо своевременно мониторить, начиная от показателей температуры и давления и заканчивая упаковкой. Развитие таких систем, что позволяли бы контролировать все эти параметры одновременно, постоянно двигается вперед. Производство нуждается в оптимизации, а у Игоря амбициозные планы. Я могу вообще долго рассказывать о работе, но прекрасно понимаю, что большинству нормальных людей моя болтовня доставит только мигрень, так что…

Таня игриво потрепала Ника по голове:

— Вот и хорошо! Не рассказывай. Мы там все равно ничего не поймем!

Даша поймала себя на желании оглушить Таню опустевшей уже салатницей, но родственные чувства одержали верх над душевным порывом.

— Таня, ну что ты говоришь? У Ника серьезная работа. Это тебе не ревьюшки из «Икеи» переводить, — мама разделила негласную точку зрения Даши, встав на защиту Ника. — Или как оно там называется. А какой университет ты оканчивал? Не политех случайно? Могли с Таней еще там, на разных потоках, пересечься.

— Нет, — Ник немного повременил с ответом. — Я учился не в Киеве, у меня два образования, первое — техническое, а второе… Я оканчивал факультет филологии в Варшавском университете. Изучал классическую и средиземноморскую филологию. Так что, меня можно назвать гуманитарием, но с уклоном в IT, — с юмором подытожил он.

Даша взяла бокал и влила в себя остатки шампанского. Пора освобождать емкость для «Арарата».

— Честно говоря, сегодня я считаю, что это было время, потраченное впустую, — признался Ник вдобавок. — В душе я больше системный администратор, чем преподаватель литературы. Это, скорее, хобби…

— Он пишет красивые стихи, — не в первый уже раз влезла Таня со своей ремаркой. — Очень талантливые.

— Показывать я их, конечно, не буду, — иронично сказал Ник и принялся кромсать фету в греческом салате.

— Почему?

— Таня, это личное, ну что ты лезешь к человеку. — Мама заботливо пододвинула к Нику поближе канапе из багета со скумбрией.

— Да нет, просто они не настолько хороши, чтобы их декламировать, — Ник вновь по-доброму заулыбался. Похоже, вывести его из себя было задачей из сложных. — Как гласит одна житейская мудрость, интеллигентный человек — это тот человек, который умеет играть на баяне, но не делает этого.

Даша невольно заулыбалась до ушей в ответ на шутку. Ее она уже слышала от Милки, ходячего кладезя всех существующих ныне и ранее анекдотов, каламбуров и баек, причем слышала довольно давно; но Ник был настолько хорош, а разум от пузырьков «мартини» помутился с такой скоростью, что на какие-то минуты сложившаяся ситуация перестала казаться апокалиптической. Стихи! Какие там есть модные нынче словечки, которыми обычно емко описывают подобный случай? Бинго? Комбо? Нет, в Дашином случае произносят совсем другое слово, состоящее не из пяти, а из шести букв, и оно весьма далеко от литературной речи, дальше, чем Украина от Бельгии по социально-экономическим показателям.

— Ну и это ты зря, по-моему, — осталась при своем мнении Таня и делано рьяно принялась за жаркое.

— Впервые, наверное, в жизни встречаю такого технаря, который при всем при этом еще и творческий, духовно развитый человек, — мама не поскупилась на комплимент; очень схожие мысли были в голове у Даши, и она, определенно, озвучила бы их еще раньше, если бы у нее не был прикушен до крови язык.

Ник поставил стакан с водой и махнул рукой:

— Вы чересчур меня захвалили.

— Я знаю, ты этого не любишь, — подмигнула ему Таня.

— Похвала должна быть заслуженной, — пожал плечами Ник.

— Она и есть заслуженная: зарабатываешь неплохо, причем, явно, на серьезной должности на предприятии, и при этом успеваешь еще и какое-то хобби заводить, — резонно сказала мама.

— Если говорить о чем-то для души, — развеселился Ник, — я люблю лошадей. И очень хотел бы, чтобы у меня была возможность ими заниматься хотя бы на любительской основе, но такой возможности пока нет.

Даша отдернула руку, которую она, в конце концов осмелев, уже протянула к «Арарату», и сразу подумала о валерьянке, лежащей в ванной в верхнем ящике комода.

— Ты любишь лошадей? Может, ты наездник? — заинтересовалась мама и отложила нож.

— О, нет. Конкурист из меня точно никудышный, — Ник произнес эти слова без прежней самоиронии, взъерошив на макушке волосы. Он словно собирался с мыслями. — Раньше, — точнее, довольно давно, — я занимался разведением лошадей. Вернее будет сказать, этим занимались я и мой друг. Мы вдвоем.

Таня навела на Ника неодобрительный взгляд.

— Надо же… А ты мне об этом не рассказывал ни разу.

— Просто к слову не пришлось, — Ник в очередной раз передернул плечами, оставаясь при этом совершенно спокойным, но Даша, — понятное дело, наблюдавшая за ним украдкой, — не могла не заметить, насколько омрачилось его лицо.

— Это дело очень сложное, — отметила мама.

— Да, непростое, — подтвердил Ник с улыбкой, правда, и улыбка получилась у него натянутой. — Мы отдали этому делу без малого четыре года, оборудовали коневодческую ферму на месте заброшенного склада, который нам отдал отчим моего товарища. Обустроили загон, стойла, вложились в покупку нескольких племенных лошадей. Мы составили план нашего предприятия и даже рассчитали расходы на годы вперед.

— И что-то не получилось? — совсем некстати влезла Таня. Даша не поскупилась для сестры на преисполненный ненависти взгляд.

— Не сказать, что… Я не думаю, что в чем-то мы допустили ошибку. — Ник вернулся к своему задумчиво-мрачному состоянию. — Я был уверен в том, что просчитали мы все тщательно. И наши планы на окупаемость действительно оправдались. Но именно в тот момент я оказался в положении, которое принудило меня выйти из дела.

— А почему? — снова против своей воли, спросила Даша. Она сильно рисковала навлечь на себя ненужное внимание, так как весь вечер слова перманентно застревали у нее во рту.

Ник поднял на Дашу взгляд; на его глаза, добродушные и яркие, набежала тень, — трудно было определить, послужили тому виной опустившиеся брови или же усталость, откуда-то внезапно взявшаяся в этом взгляде.

— Ради мамы, — ответил он. — Ее болезнь прогрессировала, и деньги требовались срочно. Мама не могла ждать, пока мы с моим другом наиграемся в великих дельцов. Ферму пришлось продать, людей — распустить…

— Друг не был против? — полюбопытствовала мама.

— Нет, он лучше многих понимал, как я нуждаюсь. — Ник рассеянно осмотрелся по сторонам, его левая рука странными рефлекторными движениями комкала и вновь расправляла льняную салфетку. От его меняющегося взгляда, от действий Ника Даше становилось не по себе, но она не могла понять, в чем дело. — Мой друг — очень понимающий человек. С лошадьми и коневодством я после того больше никогда дела не имел. Правда, одного из наших воспитанников, которого мы покупали еще жеребенком, продать не смог. Мы с ним стали друзьями, и у меня просто не получилось это сделать.

— Подожди, так у тебя есть лошадь? — Таня взяла Ника за локоть; на ее лице отобразилось недоумение пополам с недовольством. — Почему я об этом слышу в первый раз?

— Потому что вы и полгода не знакомы, и человек не успел тебе обо всем рассказать, — миротворчески вклинилась мама в стихийно назревающее выяснение отношений.

— Нет, ну а почему тогда я успела? — стремительно переключилась с Ника на мать Таня. — Почему я о себе все успела рассказать?

Ник успокаивающе приобнял Таню за плечи, хотя, по мнению Даши, огреть ее по голове салатницей было бы все же лучшей идеей.

— Таня…

Мама взяла в руки бокал с шампанским:

— Таня, это конь, а не судимость. С чего ты так пикируешься на парня?

— Потому что я хочу, чтобы между нами не было никаких тайн! — сварливым тоном кисейной барышни протянула Таня, переводя взор оскорбленной гордыни с мамы на Ника.

— Их не будет. Обещаю, — Ник поймал Танину руку и поцеловал.

Даша хранила молчание. Да, однако, мысль с салатницей казалась ей теперь вполне недурственной.

— Ник, а где живет твоя лошадка? Ты часто с ней видишься? — Мама предприняла новую попытку вернуть беседу в светскую колею.

Ник покачал головой:

— Я очень давно его не видел. Это он, его зовут Осман. Он живет в Гданське. Я отдал Османа своей старой знакомой, у нее есть небольшая ферма, с пастбищем. Раньше мне удавалось наведываться туда, хотя бы изредка, а сейчас появилось очень много дел, и я часто ругаю себя за то, что не могу с этим совладать.

— А какого он цвета? — поинтересовалась Таня, за считанные минуты успев вернуться в свое нормальное кокетливо-благодушное настроение. — Может, э-э-э…

— Белый, — брякнула Даша.

Ник слегка приподнял брови и уставился на Дашу, не без изумления, чем вверг ее в еще большее замешательство.

— Да, белый. — Впрочем, куда уж больше. — Наверное, у тебя есть дар ясновидения, или чего-то в этом роде? — засмеялся он. — Я заметил, что ты все время не говоришь ни слова, безмолвно анализируешь происходящее, наверное, всю мою родословную ты прочла по одним моим жестам.

Даша почувствовала, что заливается краской; краснела она часто, причем всякий раз чудовищно, превращаясь не в винницкое яблочко, как подобает уважающей себя девушке на выданье, а в херсонский помидор, отчасти перезревший, а отчасти — девственно-зеленый.

— Наверное. — Она схватила пустой бокал, поднесла его к губам, чтобы отхлебнуть из него воздуха, и поняла, что краснеет еще больше, — теперь уже от злости.

Не заметить ее смущение смог бы только слепой, ну и, быть может, дальтоник, — перепутав алый цвет с синим, он без особого труда принял бы Дашу за одного из туземцев племени Нави.

— А почему в Гданське? — Мама, как всегда, пришла на помощь Даше, хотя сама, возможно, и не подозревала о своей помощи. — Так далеко…

— Я много лет прожил в Польше. Я поляк, наполовину, — уточнил Ник, доливая себе воды; кажется, он совсем не обратил внимания на реакцию Даши.

— Ничего себе! — Мама ожидаемо удивилась. — А на вторую половину?

— На вторую — украинец, — в своей уже фирменной манере, Ник широко улыбнулся.

Даша перекатывала в ладонях ножку пустого бокала, глядя на свои колени. В голове роилось столько всего, что ее уже подташнивало. Но проблема была не только в том, что она испытывала симпатию к Нику, — к мужчине, который намеревался взять в жены ее сестру; да, эта симпатия возникла почти что на пустом месте, абсолютно стихийно, чего с Дашей не происходило никогда в ее жизни. Было нечто гораздо серьезнее, вызывавшее у нее буквально оторопь, да что там, — страх, близкий к паническому. Как все это могло быть простым совпадением? Как?! Если сейчас подняться наверх и сжечь этот блокнот в кожаном переплете, то что произойдет? Ник исчезнет, пропадет? Превратится в пепел, синхронизировавшись с блокнотом?

— Вот и прекрасно. Оставь эту воду, и давайте поднимем бокалы за единение, — предложила мама. — За единение наций, душ и сердец. Давайте, дети.

— Замечательный тост, — оценил Ник, — присоединяюсь!

— Мама у нас мастер по части тостов, — Таня взяла свой бокал и положила руку Нику на плечо, вернее даже, не положила, а вцепилась хваткой пантеры, переживающей не самый удачный брачный период. — Даша тоже мастер, она у нас вообще Птица Говорун, но сегодня она что-то не в голосе, или не в настроении, да, Даш?

Всем телом ощутив на себе заинтересованные взгляды, — в частности, Ника, — Даша постаралась нацепить на лицо максимально слащавую улыбку, на какую только была способна.

— Да какой я мастер?… Это мама, она умеет и сказать, и сделать, а я, это…подмастерье. Давайте лучше выпьем. За вас.

Хотя сама она понимала, что в сложившейся ситуации ей поможет разве что скипидар.

***

О скипидаре Даша вспомнила в районе третьего часа ночи, когда на личном опыте убедилась, что запивать шампанское четырьмя таблетками валерьянки — не самая лучшая идея. Ужин протек стремительно, прикоснуться к коньяку Даша так и не рискнула, о чем впоследствии пожалела. Впрочем, на всех мало-мальски шумных застольях Даша теряла координацию уже после второй рюмки, так что и «Арарат», скорей всего, не послужил бы ей помощником.

Это все было неважно, так как сон не шел. После царской трапезы Таня и Ник помогли Даше убрать со стола, пока мама отправилась готовить покои для будущих молодоженов. За очередным тостом Таня как бы невзначай сообщила, что они с Ником останутся в Киеве на несколько дней, дабы во время того внепланового отпуска, который предоставил Нику отец, успеть уладить все организационные вопросы, связанные с грядущей свадьбой. Дашу несколько покоробила Танина бурно активная позиция по отношению к брачной церемонии, с учетом того немаловажного обстоятельства, что официальное предложение руки и сердца с обязательной атрибутикой в виде колец, похоже, все еще витало в планах. Но делиться своими соображениями Даша не стала, а только вяло поддержала мамину идею устроить гостей на ночлег в спальне Тани на первом этаже, разложив не раскладываемый уже лет десять Танин диван. В их большой квартире имелась гостевая комната, — вернее будет сказать, комнатушка, или комнатенка, — обустроенная с инициативы папы, но для двух человек, пожалуй, она была слишком неуютной.

К слову, сам же папа использовал гостевую комнату не по назначению. Он оборудовал там что-то сродни рабочего кабинета, где в своем уже разваливающемся письменном столе хранил множество бумаг. До того, как связать свою жизнь с предпринимательством, папа двадцать лет с небольшим проработал адвокатом, привык вести обширную документацию и постоянно мониторить законы, и даже завязав с частной практикой, не смог расстаться с солидным наследием своей службы.

К ужину папа не приехал, но Даша этому не удивилась. Она рассчитывала, что отец вернется из долгосрочного отъезда в Ровно в воскресенье. Но вечером мама расстроила Дашу — отец задерживался.

— Уже больше месяца, — пробормотала Даша, когда мама отодвинула ее от раковины с Говерлой из грязной посуды.

Мать взяла мочалку, воспользовавшись замешательством Даши, и раскрутила кран.

— Даш, ты же в курсе, как у него там. Это бизнес, деньги. Плюс какие-то проблемы еще там у них нарисовались. То ли с налоговой, то ли еще с чем. Я в этом так же понимаю, как и ты.

— Ну да, — уныло вздохнула Даша, берясь за полотенце.

Мама выглядела неестественно замкнутой. Обычно во время длительных папиных командировок она шутила, приговаривая что-то вроде «пусть посидит, как он мне надоел». Но, видимо, в этот раз все действительно затянулось, и насколько, непонятно.

И вот еще и до кучи эта бессонница. Бессонница возникала у Даши периодически, в виде исключения и по разным объективным причинам, начиная с назойливого комара и заканчивая историческим проходом Албании в финал Евровидения. Евровидение осталось в далеком мае, зато ночью Даша все-таки посмотрела финал женского US Open (традиции надо уважать), невзирая на то, что голова ее была забита чем угодно, но только не Сереной Уильямс и ее новым платьем от дизайнера «луи виттон». Сама Серена вела себя на корте отвратительно, умудрилась поскандалить с судьей, которого из-за ее хабалистых претензий даже увели с привычной для финала церемонии награждения, да еще и испортила праздник своей юной оппонентке Наоми Осаке, поднятой на свист либерально настроенной американской публикой. Но все эти страсти, в любой иной день вызвавшие бы у Даши естественный припадок ярости и побудившие бы ее на полутораметровый «лонгрид» в комментариях на «трибуне. ком», сегодня не смогли коснуться даже самых толстых струн Дашиной болельщицкой души.

Привычные попытки попасть в «царство Морфея» обходными путями не сработали. Даша влила в себя два стакана воды, сбилась со счета, нарезая круги по спальне, два раза сбегала в туалет, походя вознося оды разумному решению папы, который захотел построить лишнюю ванную на втором этаже. Больше всего Даша опасалась спуститься вниз и нос к носу столкнуться с Ником.

Совсем отчаявшись и включив ноутбук, Даша решила развлечь себя листанием ленты соцсетей, но привычно погрузиться в «инстаграмную» пучину и забыть о проблемах не получилось. Злополучная тетрадь в кожаном переплете с тиснением и болтовня с Милкой в парке засели в мозгу, как пластинка с песнями Олега Винника. Перед глазами стоял тот самый, идеальный, мужчина, облик которого Даша так щепетильно и ярко нарисовала в своем воображении впервые за многие годы полного штиля в личной жизни. И вот он в этой жизни появился — за считанные часы после составления этого «портрета». Поводом к тому, чтобы съехать с катушек, было достаточно, и Даша чувствовала, что уже едет.

На глазах выступили непонятные слезы, то ли от отчаяния, то ли от злобы на Милку, зачем-то появившуюся в ее жизни с идиотской анкетой, изобретенной этим Фрейдом и Ницше в юбке, — и посеявшую там хаос. Вплоть до сего момента Дашу целиком и полностью устраивал ее холостяцкий статус и дефицит букетно-конфетной валюты в ее крошечном суверенном государстве. Если бы не Милкина придурь с охотой на принцев, она уж наверняка не стала бы влюбляться в будущего мужа своей сестры, будь он трижды яхонтовым, думала Даша. Или…все равно бы влюбилась?…

Ощущая, как эта злоба начинает переполнять ее до краев, Даша захлопнула ноутбук, одним скачком перемахнула через полкомнаты и рванула один из ящиков журнального столика, где еще сегодня днем спрятала тетрадь. Первая мысль, посетившая ее, была не нова — предать тотемную вещь ритуальному сожжению, но воплощение этой мысли в реальность было чревато последствиями. Даша метнулась к гардеробу и распахнула одну из нижних дверец; там хранились старые туфли и некогда любимая сумка «сезан» с оторвавшейся ручкой. Вывалив все старье на пол, Даша уже вознамерилась похоронить блокнот в девственных джунглях своего шкафа, как тут ее рука наткнулась на что-то скользкое и прохладное. Она потянула за этот скользкий краешек, и с полки вместе с какой-то пылью и грязью выпал альбом для рисования в твердой глянцевой обложке. Под альбомом валялась коробка с чернографитовыми карандашами.

Даша опустилась на корточки и перебрала карандаши, вывалившиеся на паркет. Когда-то очень давно она не представляла своей жизни и себя саму без рисования. Даша любила рисовать все, что видела и что казалось ей необычным, интересным, — это могла быть кошка, закат солнца, проходящий мимо абсолютно незнакомый человек. На первом курсе, начав встречаться с Андреем, Даша приняла решение расстаться со своим хобби, невзирая на то, что рисовала еще с начальной школы. Она рассудила, что у нее ничего толком не получается и что знаменитым, да что там — на худой конец, добротным художником ей не стать никогда. Она убрала все работы, которыми папа годами увешивал дом, на чердак; альбом и карандаши, которые обычно всегда были у нее под рукой, Даша хотела выбросить, но почему-то не решилась и спрятала их в шкаф, а потом забыла.

Предварительно стряхнув с обложки клок паутины, Даша распахнула альбом и почему-то осторожно коснулась пальцами пожелтевшей английской бумаги. Бумага немножко зернистой на ощупь. Широкий луч густого света, проливаемый энергосберегающей лампочкой из ночника на ковер, позолотил ее, отчего эта желтизна стала казаться признаком не дряхлости, а таинственности и благородства. Рука Даши инстинктивно схватила один из карандашей — все они были заточены, как иглы; Даша затачивала их канцелярским карандашом, чтобы они дольше сохраняли остроту лезвия. Она и сама не заметила, как из-под шипа стержня на мистически сияющей бумаге появились глаза. Его глаза. Добрые, выразительные, чуть узковатые. Воплощение ума, честности, искренности, интеллигентности… Черный графит не способен был воссоздать их синеву, но штришки морщинок в уголках век и даже точечную тень от ресниц Даша изобразила с легкостью, как будто все это время не выпускала карандаши из рук. Затем появились брови — широкие и сосредоточенно опущенные, что напоминали каменные утесы, отточенные временем и жестокими ветрами, под которыми скрывались родники с целебной водой.

Линии носа и губ, обрамленных темной бородкой, Даша прорисовывала дольше, тщательнее, стремясь достичь хотя бы малейшего сходства, пускай и осознавала, что не способна на это. Когда она завершила работу над чертами лица и приступила к волосам, то вдруг поняла, что совсем не имеет сил. Даша еле поднялась с пола, на котором просидела все это время, скрючившись над альбомным листом, и вернулась к своей кровати. Экран телефона, валявшегося на подушке, показывал «04:10».

Ночь пропала, подумала Даша, почему-то без какого-либо сожаления. Она собрала с ковра карандаши, альбом, забралась в полуразобранную постель и попробовала все же закончить портрет, следуя старой детской привычке доводить все дела до конца в тот самый день. Но переутомление и караван всевозможных, сменяющих друг дружку мыслей все-таки, с запозданием, сделали свое дело. Даша крепко заснула.

Казалось, ее сон продлился всего полчаса, поскольку она открыла глаза так резко и так широко, словно не спала и минуты. В комнате было довольно светло, хотя и свет был тусклым — очевидно, сегодня дождь вознамерился зарядить уже с утра. Открытый альбом покоился под рукой. В другой руке был карандаш. Даша рывком села, сразу же почувствовав, как затекло тело после сна в одной позе. Мобильный лежал на краю постели, подмигивая уведомлениями. Даша с трудом дотянулась до него — «09:20». Ну надо же, прошло целых пять часов! Для человека, находящегося в ее душевном равновесии, это очень неплохо. Даша поспешила встать, дабы ликвидировать последствия ночного мастер-класса по живописи. Мирно захрапеть над портретом будущего зятя, и все это при живой сестре под боком! Совсем никуда не годится.

Даша заправила кровать, повернулась к гардеробу, намереваясь предать захоронению повторно останки ее рисовальщицкого ремесла с тетрадью вкупе, и обнаружила, что бардак на полу, учиненный ею накануне в стремлении получше спрятать блокнот со злосчастной анкетой, пребывал в первозданном виде. Блокнот красовался в эпицентре цунами — прямо на туфлях.

Свалив все в кучу и стащив еще для вящей убедительности несколько теплых вещей с верхней полки, Даша затолкала альбом с тетрадью в шкаф как можно дальше и скрупулезно уложила сверху все остальное. В результате всех этих манипуляций дверца гардероба закрывалась уже не без труда, Даша напоследок отвесила ей пинок ногой и наконец-то выпрямилась. Правда, перевести спокойно дыхание она не успела. Дверь в комнату приоткрылась с внезапным щелчком, заставив Дашу шарахнуться к кровати, словно вора от визга сигнализации в ювелирном отделе торгового центра.

Когда в спальню вместо толпы полицейских в шлемах и с автоматами наперевес вошла мать, Даша приняла важное, как ей в тот момент показалось, решение — записаться на прием к психиатру. Причем в самое ближайшее время.

— О! Доброе утро! — Мама заметно удивилась, прикрывая за собой дверь. — Встала уже? Так рано?

Мамино удивление было вполне резонным, будучи на выходных или в отпуске, Даша практически перманентно ложилась спать в районе трех ночи и позволяла себе отдыхать минимум до полудня.

— Да так…не спалось. Что-то… — Даша ухватилась за спинку кровати, чтобы тверже стоять на ногах. — Еще и Милка…

— Что Милка? — приподняла бровь мама.

— Милка…позвала меня вчера на эту выставку, — неожиданно для себя нашлась Даша. — А она с утра, часов в одиннадцать, и туда еще добираться надо.

На лице мамы отобразилось недоумение.

— Какая выставка?

— Милка вчера по приезду попросила меня пойти с ней на выставку…современного искусства. Какая-то очень большая экспозиция, и вход свободный. Милка же хочет стать художником, и меня пытается уговорить снова вернуться к рисованию, вот и… — Даша стремительно помчалась на повозке лжи в дальние дали, но что-то в какой-то момент заставило ее затянуть упряжь. Она ненавидела врать, но та самая детская привычка, комплекс отличницы, высек в ее мозгу постулат: если браться за какое-то занятие, неважно, за какое, — делать его надо с чувством, толком и расстановкой. — Ну я и встала пораньше, чтобы успеть собраться.

Мама озадаченно сложила руки на груди.

— М-да?

— А что? — Даша спохватилась, постаравшись сделать это не чересчур убедительно.

— Да мы с Таней вчера решили, что сегодня все вместе позавтракаем, а потом проедемся по салонам, подберем Тане платье. Я, конечно, предлагала ей сшить платье в ателье, тогда можно было бы учесть все пожелания, а их у Тани — до неба. Но Таня сказала, что у Ника аврал на работе, и заморачиваться с пошивом платья некогда, им надо уложиться с подготовкой максимум в две недели…

— Две недели? — прервала речь мамы Даша, встрепенувшись, теперь уже не так театрально, как прежде. Она, само собой, успела сто раз повторить себе, что это в любом случае неизбежно, но все же смела рассчитывать на то, что ей предоставится хоть какое-то время, дабы морально подготовиться к церемонии бракосочетания. — А откуда такая спешка? Если Ник занят, то можно было бы и перенести, на месяц или на два…

— Я предлагала, — теперь уже мама перебила Дашу. — Таня наотрез отказалась. Ты же ее знаешь, ее бесполезно уговаривать, если она что-то решила.

— Понятно, — ответила Даша безжизненным голосом.

— Так что же тогда получается, — мама растерянно пожала плечами, — ты с нами не поедешь? Таня на тебя рассчитывала, думала, что с тобой посоветуется…

Всякий раз, разочаровывая или подводя маму, Даша испытывала почти что физическую боль. Мама заслуживала разочарования меньше, чем кто-либо в этом доме. Поэтому, не дожидаясь, пока она примется ее упрашивать, Даша выпалила:

— Нет, ты что, я просто съезжу туда, ненадолго, чтобы Милка не обижалась, а потом сразу домой! Вы когда собираетесь ехать?

Лицо мамы разгладилось, Даша поняла, что она успокоилась.

— Тогда хорошо. Да Таня вообще планировала к десяти часам позавтракать и собраться, но у нас, как всегда…

— Значит, спит без задних ног.

— Ага, только не она, а зятек, — мама многозначительно усмехнулась. — Таня говорит, Ник переутомляется на работе, даже пьет снотворные. Будить не хочет.

— Бедолага, — пробормотала Даша. Она испытывала странные чувства, — жалость к Нику, который на службе под папиным руководством зарабатывал не только высокую зарплату, а и проблемы со здоровьем, и одновременно удовлетворение от предоставившейся возможности улизнуть из квартиры, избежав встречи с ним. Хотя какая к черту разница, подумала Даша угрюмо, если на самом деле она всего лишь оттянула момент этой самой встречи на несколько часов. — Папа трудоголик, надо бы его попросить, чтобы он немножко разгрузил Ника.

— Зная папу, могу сказать, что он нагрузит его еще больше. То ты уже будешь одеваться? Спустись и обязательно поешь.

— Конечно, не переживай.

Мама ушла. Примерно минуту Даша приводила мысли в относительный порядок. Скоропалительная ложь, сказанная маме, подбросила ей долгожданную идею. Милка, подумала Даша. Милка была единственным человеком, с которым она прямо сейчас могла поделиться.