Глава 4
— Биотехнологии существуют уже давно, но они до сих пор не особенно эффективны, — увлеченно восклицает Калеб. Он ест корочку хлеба. Сначала он расправился с мякишем, он привык так делать с раннего детства.
Мы сидим в кафетерии, расположившись у окна за крайним столом. По его краю идет резьба в форме букв «Д» и «Т», соединенных сердечком, таких маленьких, что я едва могу их разглядеть. Слушая Калеба, я вожу пальцами по резьбе.
— Но ученые Эрудиции некоторое время назад придумали исключительно эффективный раствор минеральных веществ. Для растений он лучше, чем почва, — поясняет брат. — И он — предшественник мази, которую тебе дали для лечения плеча. Ускоряет рост новых клеток.
Его глаза горят энтузиазмом от только что полученной информации. Не все эрудиты одержимы жаждой власти и лишены соображения, в отличие от их лидера, Джанин Мэтьюз. Некоторые, как Калеб, жадны до всего нового. Они не успокоятся, пока досконально не узнают, как устроена Вселенная.
Опершись подбородком на руку, я улыбаюсь брату. Утром он выглядел совершенно разбитым, и я рада, что он отвлекся от горестных мыслей.
— Значит, Эрудиция и Товарищество работают рука об руку? — подытоживаю я.
— В общем, да, — отвечает он. — Разве ты не помнишь глав из нашей книги по истории? Этих людей еще называют «ключевыми». Без них мы бы не выжили. Иногда их именуют «фракциями процветания». Они имеют четкую цель — соединить в себе и то, и другое.
Мне услышанное не слишком нравится. Действительно, наше общество зависимо от эрудитов. Они и вправду играют главную роль. Без них не было бы ни развитого сельского хозяйства, ни медицины, ни технического прогресса.
Я начинаю грызть яблоко.
— Ты не будешь свой тост? — спрашивает Калеб.
— У хлеба вкус странный, — говорю я. — Хочешь, съешь.
— Я поражен их уровнем жизни, — продолжает он, забирая тост с моей тарелки. — Полное самообеспечение. Они владеют источником энергии, водой, имеют уникальную систему фильтрации, производят пищу… Они независимы.
— Да, — соглашаюсь я. — И непричастны. Должно быть, здорово.
Это и в самом деле неплохо. Огромное окно кафетерия впускает внутрь потоки солнечного света. Мне кажется, что я сижу на улице. Члены Товарищества группами разместились за соседними столами, их яркая одежда красиво выделяется на фоне загорелой кожи. На мне желтый цвет выглядит тусклым.
— Товарищество — не из тех фракций, которые тебя привлекали, — ухмыляется Калеб.
— Допустим.
Несколько посетителей через пару стульев от нас вдруг начинает хохотать. Они даже не посмотрели в нашу сторону с тех пор, как мы взяли еду.
— Давай потише. Я не желаю кричать об этом на каждом углу.
— Извини, — шепчет он и наклоняется поближе. — А какие у тебя были склонности?
Я инстинктивно выпрямляюсь и напрягаюсь.
— А зачем ты выспрашиваешь?
— Трис, я твой брат. Ты можешь доверять мне.
Зеленые глаза Калеба совершенно спокойны и непроницаемы. Он отказался от ненужных очков, которые носил у эрудитов, надел серую рубашку Альтруизма и коротко постригся. Так он выглядел всего два месяца назад, когда мы жили через коридор друг от друга. Тогда мы собирались перейти в другую фракцию, но не не осмелились даже поговорить откровенно. Теперь я не хочу повторять старую ошибку.
— Альтруизм, Лихачество и Эрудиция, — выпаливаю я.
— Три фракции? — подняв брови, переспрашивает он.
— Да.
— Многовато, — хмурится он. — В рамках инициации в Эрудиции мы выбирали область исследований, и я занялся симуляциями в тесте на склонность. Поэтому кое в чем разбираюсь. Человеку реально трудно получить два результата. На самом деле программа такого не позволяет. А получить целых три… просто невозможно.
— Ведущей пришлось вмешаться в задания, — говорю я. — Она переключила тест на ситуацию в автобусе, чтобы исключить Эрудицию. Но только у нее не получилось убрать эту фракцию.
— Значит, вмешательство, — тянет он. — Интересно… как ведущему удалось взломать шифр. Такому не учат.
Я задумываюсь. Тори — мастер татуировок и доброволец на тестировании. Откуда она знала, как залезть в программу? Она разбиралась в компьютерах, но на уровне хобби. Конечно, вряд ли бы ей позволили копаться в симуляции.
И тут в голове всплывает один из моих с ней разговоров. Я и мой брат перешли из Эрудиции.
— Она из бывших, — удивляюсь я. — Сменила фракцию.
— Вероятно, — кивает он, барабаня пальцами по столу. Наши завтраки остывают, но нам все равно. — Что это означает с точки зрения твоей биохимии мозга? Или анатомии?
Я усмехаюсь.
— Без понятия. Но я всегда нахожусь в сознании во время симуляций. Иногда могу силой воли выйти из них. Иногда они даже не срабатывают. Как та, сделанная для атаки.
— А как ты выходишь в реальность?
— Ну…
Я пытаюсь вспомнить, хотя прошло не больше пары недель.
— Сложно сказать. Симуляции лихачей заканчиваются автоматически, если тебе удается успокоиться. Но вот одна из них… тогда Тобиас понял, кто я такая… я сделала нечто невероятное. Разбила стекло, просто приложив к нему руку.
Калеб становится отстраненным, будто мысленно перенесся куда-то очень далеко. На симуляциях с ним ничего подобного не случалось. Сейчас он пытается понять мои слова. Я чувствую, что краснею. Брат анализирует мой мозг так, как анализировал бы работу компьютера или другого «железа».
— Эй, вернись.
— Прости, — бормочет он, снова обретая нормальный вид. — Я просто…
— Восхищен. Ага, понимаю. Когда тебя что-нибудь восхищало, ты всегда выглядел как зомби.
Он смеется.
— Может, сменим тему? — прошу я. — Рядом нет ни эрудитов, ни изменников-лихачей, но мне неловко обсуждать все это на людях.
— Договорились.
Но прежде чем Калеб успевает начать рассказ об очередной системе фильтрации, двери распахиваются, и в кафетерий входит группа альтруистов. Они облачены в одежды Товарищества, и мне сразу ясно, к какой фракции они принадлежат. Молчаливые, но не мрачные, они улыбаются членам Товарищества, некоторым кивают, а с парой человек перекидываются вежливыми фразами.
Сьюзан, улыбнувшись, садится рядом с Калебом. Волосы девушки убраны в узел и сияют золотом. По-моему, оба придвигаются друг к другу ближе, чем это сделали бы просто друзья, но не соприкасаются. Наконец, она кивает, приветствуя меня.
— Извините, я вас не перебила? — говорит она.
— Нет, — отвечает Калеб. — Как ты?
— Отлично, а ты?
Теперь я готова опрометью выскочить из кафетерия, только бы не участвовать в вежливой и деликатной беседе в стиле Альтруизма, но вдруг вижу Тобиаса. Он выглядит измученным. Видимо, с утра ему пришлось работать на кухне, в рамках нашего соглашения с Товариществом. Мне завтра предстоит провести время в прачечной.
— Что случилось? — спрашиваю я, когда он усаживается рядом со мной.
— В своем стремлении избежать любых конфликтов все позабыли, что вмешательство не в свое дело создает еще большую проблему. — Если мы еще немного здесь поживем, я кому-нибудь так набью морду — мало не покажется.
Калеб и Сьюзан удивленно поднимают брови. Несколько человек из Товарищества за соседним столом смолкают и пристально оглядывают нас с ног до головы.
— Вы меня слышали, — громко произносит Тобиас, и они сразу отворачиваются.
— Ты в порядке? — осведомляюсь я, прикрывая рот рукой, чтобы скрыть улыбку.
— Потом расскажу.
Видимо, без Маркуса не обошлось. Тобиаса не устраивают непонимание альтруистов, когда он прямо высказывается о жестокости Маркуса. А сейчас в нашей компании находится Сьюзан — и не только она одна. Небольшая группа альтруистов занимает свободные места за столом, приветливо нам кивая. Это бывшие друзья, соседи и коллеги моей семьи. Раньше их присутствие заставило бы меня вести себя тихо и незаметно. Но я начинаю говорить громче, стараясь отрешиться от своего прежнего «Я» и от горечи, связанной с прошлым.
Тобиас цепенеет, когда на мое правое плечо ложится чужая рука, и я стискиваю зубы, чтобы не застонать от боли.
— Ей сюда пуля попала, — произносит Тобиас, даже не глядя на подошедшего.
— Прошу прощения, — и Маркус присаживается слева от меня. — Привет.
— Что тебе нужно? — выдавливаю я.
— Беатрис, незачем… — тихо начинает Сьюзан.
— Сьюзан, пожалуйста, — шепчет Калеб. Она поджимает губы и отворачивается.
Я мрачно таращусь на Маркуса.
— Я задала вопрос.
— Хотел кое-что с тобой обсудить, — спокойно продолжает он, но я знаю, как он злится. Маркуса выдает напряжение в голосе. — Мы с другими альтруистами считаем, что нам не следует более оставаться здесь. В силу неизбежности продолжения конфликта было бы эгоистично скрываться, пока остатки нашей фракции буквально заперты по другую сторону ограды. Мы бы хотели попросить тебя сопровождать нас.
Я теряю дар речи. Зачем Маркус хочет вернуться в город? Это — общее решение или он намерен сделать нечто, связанное с той секретной информацией?
Я пару секунд гляжу на него, а затем перевожу взгляд на Тобиаса. Он позволил себе лишь немного расслабиться. Я не понимаю, почему он так себя ведет в присутствии отца. Никто, даже Джанин, не способен заставить Тобиаса струсить.
— Что думаешь? — спрашиваю я его.
— Нам надо уходить послезавтра, — отрезает Тобиас.
— О’кей. Спасибо, — изрекает Маркус и оставляет нас в покое.
Я подвигаюсь поближе к Тобиасу, не зная, как его утешить и ничего не испортить. Беру одной рукой яблоко, а другой — под столом — сжимаю его пальцы.
Но не могу оторвать взгляд от Маркуса. О чем еще он говорил с Джоанной? Иногда, чтобы узнать истину, приходится требовать ее.
