Дивергент

Вероника Рот, 2011

В мире, где живет Беатрис Прайор, люди делятся на пять фракций, каждая из которых посвящена определенному качеству человеческой личности. Эти фракции – Правдолюбие, Альтруизм. Лихость, Товарищество и Эрудиция. Каждый год в определенный день подростки, достигшие 16 лет, имеют право выбрать свой путь. От того, что решит Беатрис, зависит, останется ли она со своей семьей или станет тем, кем ей хочется быть на самом деле. И девушка делает выбор, который удивляет всех, в том числе и ее саму. Ее жизнь меняется окончательно и бесповоротно. У нее появляются новые друзья, новые обязанности и новые чувства – любовь к немного нелюдимому и загадочному наставнику. Однако у Трис есть и собственная тайна, смертельно опасная для нее в том случае, если кто-то проведает о ней. И эта тайна вот-вот может быть раскрыта… Книга также выходила под названием «Избранная».

Глава 10

Ночью мне снится, что Кристина снова висит на перилах, на этот раз цепляясь пальцами ног, и кто-то кричит, что только дивергент может ей помочь. Поэтому я бросаюсь вперед, чтобы вытащить ее, но кто-то сталкивает меня с обрыва, и я просыпаюсь, прежде чем разбиться о камни.

Потная и дрожащая, я иду в женскую ванную, чтобы принять душ и переодеться. Когда я возвращаюсь, поперек моего матраса написано «Сухарь» красной краской из баллончика. То же слово написано буквами помельче на каркасе кровати и еще раз — на подушке. Я оглядываюсь по сторонам, мое сердце колотится от злости.

Питер стоит за моей спиной и насвистывает, взбивая свою подушку. Трудно поверить, что я ненавижу такого доброго на вид человека — его брови от природы приподняты, и у него широкая белозубая улыбка.

— Классно смотрится, — замечает он.

— Я тебя случайно чем-то обидела? — спрашиваю я, хватаю простыню за угол и сдергиваю с кровати. — Может, ты не заметил, но мы теперь в одной фракции.

— Понятия не имею, о чем ты, — отмахивается он и смотрит на меня. — К тому же мы с тобой никогда не будем в одной фракции.

Я качаю головой, снимая наволочку с подушки. «Только не злись». Он хочет вывести меня из себя; ему это не удастся. Но всякий раз, когда он ударяет по своей подушке, мне хочется врезать ему в живот.

Входит Ал, и мне даже не приходится просить его о помощи; он просто подходит и помогает мне снять постельное белье. Кровать придется отскребать потом. Ал относит стопку простыней в корзину, и мы вместе идем в тренировочный зал.

— Не обращай на него внимания, — советует Ал. — Он идиот и, если ты не станешь злиться, рано или поздно прекратит.

— Хорошо.

Я касаюсь щек. На них еще горит румянец злости. Надо отвлечься.

— Ты разговаривал с Уиллом? — тихо спрашиваю я. — Ну, после… сам знаешь.

— Да. С ним все в порядке. Он не сердится. — Ал вздыхает. — Теперь меня запомнят как парня, который первым вырубил другого.

— Не самый худший способ запомниться. По крайней мере, с тобой остерегутся враждовать.

— Есть способы и получше. — Он подталкивает меня локтем, улыбаясь. — Ты вот первая спрыгнула.

Может, я и первая спрыгнула, но подозреваю, что моя слава среди лихачей на этом и закончится.

Я прочищаю горло.

— Один из вас должен был потерять сознание, сам знаешь. Если не он, значит, ты.

— И все же я не хочу больше этого делать. — Ал качает головой, слишком долго, слишком быстро, и шмыгает носом. — Правда не хочу.

Мы подходим к двери тренировочного зала, и я отвечаю:

— И все же тебе придется.

У него доброе лицо. Возможно, он слишком добрый для лихача.

Я вхожу и смотрю на классную доску. Вчера мне не пришлось сражаться, но сегодня непременно придется. При виде своего имени я замираю с занесенной ногой.

Мой противник — Питер.

— О нет! — восклицает Кристина, которая, шаркая, входит за нами.

Ее лицо в синяках, и такое впечатление, что она изо всех сил старается не прихрамывать. При виде доски она комкает бумажку от маффина, которую держала в кулаке.

— Они что, серьезно? Они правда хотят заставить тебя драться с ним?

Питер почти на фут выше меня и вчера победил Дрю меньше чем за пять минут. Сегодня лицо Дрю скорее черно-синего, чем розового цвета.

— Может, тебе пропустить пару ударов и притвориться, будто потеряла сознание? — предлагает Ал. — Никто не станет тебя винить.

— Ага, — отвечаю я. — Может быть.

Я гляжу на свое имя на доске. Мои щеки пылают. Ал и Кристина просто пытаются помочь, но до чего досадно, что они даже в глубине души не верят, будто у меня есть шанс одержать верх над Питером!

Я стою у стены, вполуха слушая болтовню Ала и Кристины, и наблюдаю за схваткой Молли и Эдварда. Он намного проворнее, так что сегодня Молли не победить.

По мере того как драка продолжается и мое раздражение утихает, я начинаю нервничать. Вчера Четыре советовал играть на слабостях противника, но, не считая полного отсутствия привлекательных черт, у Питера нет недостатков. Он достаточно высокий, чтобы быть сильным, но не настолько крупный, чтобы быть медлительным; у него нюх на чужие уязвимые места; он злобный и не станет меня жалеть. Хотелось бы сказать, что он меня недооценивает, но это ложь. Я действительно такая неумеха, как он считает.

Возможно, Ал прав, и мне следует пропустить пару ударов и притвориться, будто я потеряла сознание.

Но я не вправе даже не попытаться. Я не должна стоять в списке последней.

Когда Молли приподнимается с пола, явно оглушенная ударами Эдварда, мое сердце колотится так сильно, что пульсируют даже кончики пальцев. Я забыла, как стоять. Забыла, как бить. Я иду на середину арены, и у меня сводит живот, когда Питер направляется ко мне. Он выше, чем казалось, и мышцы его рук напряжены. Он улыбается мне. Интересно, если меня на него стошнит, это поможет?

Сомневаюсь.

— Все нормально, Сухарь? — спрашивает он. — У тебя такой вид, будто ты вот-вот заплачешь. Возможно, я не буду особо усердствовать, если ты разрыдаешься.

За плечом Питера я вижу у двери Четыре со сложенными на груди руками. Он кривит рот, как будто только что проглотил что-то кислое. Рядом с ним стоит Эрик и притопывает ногой быстрее, чем бьется мое сердце.

Только что мы с Питером стояли и смотрели друг на друга, и вот уже Питер поднимает руки к лицу, согнув локти. Его колени тоже согнуты, как будто он готовится прыгнуть.

— Ну же, Сухарь. — Его глаза сверкают. — Хватит и одной слезинки. Давай моли о пощаде.

При мысли о том, чтобы молить Питера о пощаде, у меня горчит во рту, и я автоматически пинаю его в бок. Или пнула бы, не поймай он мою ступню и не дерни на себя, заставив потерять равновесие. Я шлепаюсь спиной об пол, выдергиваю ногу и неуклюже поднимаюсь.

Я должна оставаться на ногах, чтобы он не пнул меня в голову. Это единственное, о чем я могу думать.

— Хватит играть с ней! — рявкает Эрик. — Я не собираюсь торчать здесь весь день.

Лукавая гримаса Питера тает. Он дергает рукой, и боль пронзает мою челюсть и разливается по лицу, отчего темнеет в глазах и звенит в ушах. Я моргаю и кренюсь набок, а комната тем временем куда-то падает и качается. Не помню, как его кулак коснулся меня.

Я слишком ошарашена, чтобы что-то делать, кроме как пятиться от него, насколько позволяет арена. Он бросается ко мне и сильно бьет в живот. Его нога вышибает воздух из легких, и мне больно, так больно, что невозможно дышать, а может, это из-за удара, не знаю, я просто падаю.

«Не падать». Это единственное, о чем я думаю. Я заставляю себя встать, но Питер уже здесь. Он хватает меня за волосы и бьет в нос. Эта боль другая, меньше похожа на укол и больше — на хруст, она хрустит у меня в голове, и перед глазами мелькают разноцветные пятна, синие, зеленые, красные. Я пытаюсь оттолкнуть его, молочу по рукам, и он снова бьет меня, на этот раз по ребрам. Мое лицо мокрое. Чертов нос. Наверное, это кровь, но голова слишком кружится, чтобы посмотреть вниз.

Он толкает меня, и я снова падаю, скребу руками по земле и моргаю, заторможенная, вялая, разгоряченная. Я кашляю и с трудом встаю. Лучше бы полежать, ведь комната кружится так быстро. И Питер кружится вместе с ней; я центр плоскости вращения, единственная неподвижная точка. Что-то прилетает мне в бок, и я снова едва не падаю.

«Не падать, не падать». Я вижу перед собой плотную массу, чье-то тело. Я бью со всей силы, и мой кулак попадает во что-то мягкое. Питер неубедительно стонет и шлепает меня по уху ладонью, тихонько посмеиваясь. У меня звенит в ушах, и я пытаюсь сморгнуть черные пятна; и как это мне что-то попало в глаза?

Краем глаза я вижу, как Четыре распахивает дверь и выходит. Очевидно, эта схватка ему не слишком интересна. Или он собирается выяснить, почему все кружится волчком, и я его прекрасно понимаю; мне тоже хотелось бы знать.

Колени подламываются, щека касается прохладного пола. Что-то бьет меня в бок, и я впервые кричу; пронзительный визг принадлежит кому-то другому, не мне; еще удар в бок, и я больше ничего не вижу, даже того, что под самым носом, мир гаснет. Кто-то кричит: «Хватит!» И я думаю: «слишком много» и «совсем ничего».

Проснувшись, я почти ничего не чувствую, только кашу внутри головы, как будто ее набили ватными шариками.

Я знаю, что проиграла, и единственное, что сдерживает боль, — то же, от чего путаются мысли.

— Ее глаз уже почернел? — спрашивает кто-то.

Я открываю один глаз — второе веко как будто приклеили. Справа от меня сидят Уилл и Ал; Кристина сидит слева на кровати, прижимая к челюсти пакет со льдом.

— Что с твоим лицом? — спрашиваю я.

Мои губы распухли и плохо слушаются. Она смеется.

— На себя посмотри! Раздобыть тебе глазную повязку?

— Что с моим лицом, я и так знаю, — отвечаю я. — Я при этом присутствовала. В некотором роде.

— Никак ты шутишь, Трис? — усмехается Уилл. — Надо почаще давать тебе обезболивающее, раз ты отпускаешь на нем шуточки. А ответ на твой вопрос — я ее побил.

— Поверить не могу, что ты проиграла Уиллу, — качает головой Ал.

— А что? Он хорош. — Кристина пожимает плечами. — К тому же, кажется, я наконец поняла, как перестать проигрывать. Надо просто не давать им бить меня в челюсть.

— Долго же до тебя доходило. — Уилл подмигивает ей. — Теперь ясно, почему ты не эрудитка. Туго соображаешь!

— Ты нормально себя чувствуешь, Трис? — спрашивает Ал.

У него карие глаза, почти такого же цвета, как кожа Кристины. На щеках щетина, и похоже, если бы он не брился, то обзавелся бы густой бородой. Сложно поверить, что ему всего шестнадцать лет.

— Ага, — отвечаю я. — Жаль только, нельзя остаться здесь навсегда и больше не видеть Питера.

Но я не знаю, где это — «здесь». Я лежу в длинной узкой комнате с двумя рядами кроватей. Между некоторыми кроватями — занавески. С правой стороны — пост медсестры. Наверное, лихачи лежат здесь, когда болеют или поранились. Женщина на посту наблюдает за нами поверх планшета. Я никогда еще не видела медсестер с таким обилием сережек в ухе. Некоторые лихачи должны добровольно выполнять работу, которой традиционно занимаются другие фракции. В конце концов, для лихачей нет смысла тащиться в городскую больницу по всяким пустякам.

Впервые я попала в больницу в шесть лет. Мать упала на тротуаре перед нашим домом и сломала руку. Услышав ее крик, я разрыдалась, но Калеб просто молча побежал к отцу. В больнице товарка в желтой блузке, с чистыми ногтями, улыбаясь, измерила маме кровяное давление и вправила кость на место.

Помнится, Калеб сказал матери, что рука заживет за месяц, потому что это всего лишь трещина. Я думала, он ее успокаивал, поскольку именно так поступают самоотверженные люди, но что, если он просто повторил то, что узнал? Что, если все его альтруистические склонности были на самом деле замаскированными чертами эрудита?

— Не переживай из-за Питера, — говорит Уилл. — По крайней мере, его побил Эдвард, который с десяти лет удовольствия ради учился рукопашному бою.

— Ладно. — Кристина смотрит на часы. — Похоже, мы опаздываем на ужин. Хочешь, посидим с тобой, Трис?

Я качаю головой.

— Все нормально.

Кристина и Уилл встают, но Ал жестом отсылает их вперед. У него ярко выраженный запах — приятный и свежий, похожий на шалфей и лемонграсс. Когда он ворочается по ночам, запах доносится до меня, и я понимаю, что Алу привиделся кошмар.

— Я просто хотел предупредить, что ты пропустила объявление Эрика. Завтра мы отправляемся на экскурсию к ограде, чтобы узнать об обязанностях лихачей, — говорит он. — Мы должны сесть на поезд в четверть девятого.

— Хорошо, — отвечаю я. — Спасибо.

— И не обращай внимания на Кристину. Ты не так уж плохо выглядишь. — Он чуть улыбается. — В смысле, ты выглядишь хорошо. Как и всегда. То есть… ты выглядишь смелой. Лихой.

Он отводит глаза и скребет в затылке. Тишина становится нестерпимой. Очень мило с его стороны, но по его поведению кажется, что это не просто слова. Надеюсь, я ошибаюсь. Меня не может тянуть к Алу — он слишком слаб для этого. Я улыбаюсь, насколько позволяет покрытая синяками щека, в надежде, что это разрядит обстановку.

— Ладно, не буду мешать отдыхать, — говорит он.

Он встает, чтобы уйти, но я хватаю его за запястье.

— Ал, с тобой все хорошо? — спрашиваю я.

Он непонимающе глядит на меня, и я добавляю:

— В смысле, тебе стало легче?

— Э-э… — Он пожимает плечами. — Немного.

Он выдергивает руку и засовывает в карман. Наверное, вопрос смутил его, потому что я впервые вижу его таким красным. Если бы я рыдала по ночам в подушку, я бы тоже немного смутилась. По крайней мере, когда я плачу, я знаю, как это скрыть.

— Я проиграл Дрю. После твоей схватки с Питером. — Он смотрит на меня. — Я пропустил несколько ударов, упал и замер. Хотя это было необязательно. Я решил… я решил, что поскольку я победил Уилла, то могу проиграть всем остальным и все же не оказаться в списке последним. Зато мне больше не придется никого бить.

Конец ознакомительного фрагмента.