Чейзер. Крутой вираж

Вероника Мелан, 2016

Когда счастье искрится, словно пузырьки в бокале шампанского, и ничто не предвещает беды… Когда кажется, что так будет всегда: прекрасная жизнь, любимый мужчина рядом… Чудесная сказка. Но всего одна жестокая ошибка – не твоя, а чужая, – и ты оказываешься там, где ничего этого нет. Еще не случилось. В прошлом. И он… твой Чейзер… Он тоже здесь. Но нужна ли ты ему теперь?

Оглавление

Из серии: Знаки соблазна

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Чейзер. Крутой вираж предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 2

Утро принесло с собой острые как бритва размышления, трезвость рассудка и пустоту в сердце. Вокруг лежали те же узорчатые подушки, разлаписто упершись в ковер, стоял тот же бежевый с сиреневым рисунком диван, окружали стены пустой и тихой квартиры — бывшей квартиры.

Значит, она не перенеслась. Не проснулась в собственном времени, не открыла глаза там, где должна была, — в постели Мака, под его теплой рукой.

Холод усилился.

Нужно что-то делать. Срочно что-то делать.

Лайзе казалось, что если она не исправит эту чудовищную ситуацию сейчас, то не исправит ее уже никогда: время насмехалось над ней, заглатывало в бездонную пасть, приказывало смириться.

Смириться…

Ну уж нет!

Распахнутая форточка впустила в комнату радостный щебет птиц, свежий июльский ветер и шелест листвы, наполнила тишину гулом проходящих под окнами машин.

Уставившиеся в окно глаза осоловело созерцали зеленую улицу; в голове медленно двигались по кругу мысли, словно гигантские шестерни, застревающие в щедро рассыпанном паникой невидимом песке.

Весь этот ужас исправлять должен тот, кто его придумал, а не она, Лайза. Она лишь выполнила предписание: вошла в будку, выслушала предложение робота и вежливо отказалась от Перехода. Всё. Всё!

В груди завертелась новая волна злости: да, она ошиблась в одном слове… или в двух. Где-то озвучила неверный запрос, выдала некорректную формулировку, но не она, черт возьми, строила Портал, не она — Дрейк! Вот ему и отвечать… Пусть теперь выслушает жертву обстоятельств, натянет на непроницаемое лицо скорбное выражение, сочувственно похлопает ее по плечу и все уладит.

Как? Не ее дело.

Вообще. Не ее. Чертово. Дело!

Ему придется что-нибудь придумать — пусть хоть наизнанку вывернется, перекроит всю свою гадскую систему и отправит ее наконец назад.

Да, Дрейк!

Ей стало легче. Хотя бы на минуту. Конечно, он поможет, должен помочь: она ведь не женщина мусорщика из дома по Сорок Второй, она — женщина Мака Аллертона.

Бывшая.

Настоящая! И всегда ей будет!

Пусть даже никто пока об этом не знает… не помнит.

Собрав воедино хлипкую часть плана, шаткую и наспех склеенную изолентой, Лайза принялась размышлять о том, кто в отсутствие прямого телефонного номера сможет связать ее с Начальником.

Ответ пришел сразу: Элли.

А если не Элли, то Рен.

Да, точно — Рен Декстер.

* * *

Рассказ дался ей не просто тяжело — он стал настоящей пыткой. Сорокаминутным испытанием, во время которого Лайзе то и дело хотелось схватить подругу за ворот голубой блузки, тряхнуть и заорать прямо в недоумевающее лицо: «Да! Целый год! Мы жили с ним вместе целый год! Я же тебе объяснила, как все произошло, объяснила про Портал, про ошибку, про временной скачок… Ну нельзя же быть такой… дурой!»

Нет, она ничего из этого не сделала и вместо этого сидела на кухонном табурете и корила себя за непонятно откуда взявшуюся агрессию — раззявившего клыкастую пасть монстра.

Элли ничего не помнит… не может помнить. Она не виновата… не виновата…

Но то, как подруга возила десертной ложкой, размазывая по кромке просыпавшийся на блюдце сахар, то, как она намертво уперлась взглядом в чашку, лишь бы не смотреть в глаза Лайзе — свихнувшейся Лайзе, — откровенно говоря, бесило.

— Ты… и Мак? — сахаринки налипали на замоченную в кофе ложку, утопали в коричневой лужице-следе, радостно ныряли в мелкий омут с головой, чтобы стать частью сладкой жижи; пузато надувалась от ветра прозрачная белесая занавеска в цветочек. Ухоженно поблескивала выгнутыми боками тщательно вымытая посуда — Элли ее натирает или Антонио? — Поверить не могу… Нет, я, конечно, пару раз думала о том, чтобы вас познакомить, но, зная твой характер… и его характер… вы оба такие разные…

Лайза тихо зверела.

«Да кто ты такая, чтобы судить? Кто?! Откуда тебе знать, подошли бы мы друг другу или нет? А ведь мы подошли, мы жили очень счастливо…»

Она всерьез опасалась, что, если сейчас позволит себе открыть рот и выпустит наружу хоть одно ядовитое слово-пчелу, долгие и крепкие отношения уже никогда не станут прежними. Элли не поймет: ни неоправданной ярости, ни сжавшихся кулаков, ни вылившейся на голову серной кислоты в виде горькой фразы.

Спокойно… Спокойно…

— Ты нас и не знакомила. Мы познакомились сами, случайно.

— Как здорово! Ой… наверное, не здорово теперь, да? Но знаешь, все это так похоже на сказку…

На выдумку.

Лишь бы не раздулись, как у быка, ноздри, лишь бы не повалил из ушей злой черный дым.

— Он не помнит меня теперь. Не помнит ничего из того, что было. А я помню…

— А… — Элли неуверенно замялась. Понимала, что даже озвученное устами близкой подруги подобное предположение может стать катализатором ссоры, но все же решилась: — А ты уверена, что это все тебе не…

— Приснилось?

Теперь Лайзе однозначно казалось, что ее невидимые клыки уже никогда не втянутся обратно — так и останутся висеть, упираясь не то в шею, не то в пузо, а не то и вовсе бороздя острыми концами кухонный пол. Большие клыки, крепкие.

— Уверена, — более безэмоциональным произнесением этого слова мог бы гордиться только робот. Или Дрейк. Пережив очередной приступ раздражения, она добавила: — Столько деталей, столько подробностей, столько информации. Откуда я, по-твоему, могла ее взять?

— Ну…

И тишина.

Внятный ответ, да уж. Крайне полный и исчерпывающий, тем более что продолжения за многозначительным «ну» так и не последовало. Снова скажет «приснилось»? Если да, то Лайза покинет эту квартиру в течение минуты. А она еще думала, что будет плакать на плече — рыдать, икая от слез и выпитой воды, утирать сопли белоснежной салфеткой и вновь изливать на идеально чистой кухне волны горькой на судьбу обиды.

— Мы жили вместе, понимаешь? — горло сжалось от спазма, запершило. — Жили душа в душу, как пара, как счастливые люди. Как вы с Реном.

— Правда?

Кажется, Элли начала понимать. А если не понимать, то хотя бы сочувствовать — перестала смотреть как на идиотку, прониклась не то искренностью тона, не то правдивым выражением в глазах, которое не сымитировать, не подделать, как ни старайся.

— Да. У меня было его кольцо… Я каждый завиток на нем помню, — Лайза потрогала палец — пустой, раздетый и одинокий. — А теперь оно исчезло, как все остальное. Моя сумка, другая одежда и… ваша память.

— Грустно. И глупо, — белокурая подруга вдруг стала прежней, верящей. Голубые глаза наполнились печалью и тем самым состраданием, на которое Лайза с самого начала рассчитывала. — А знаешь, жаль, что я этого не помню. Ни вашей встречи, ни твоего звонка, что ты пыталась сделать из его кинозала, ни ваших счастливых лиц. Я бы, наверное, очень обрадовалась.

Все, теперь Лайзе хотелось плакать — безудержно, навзрыд. Оказывается, куда как лучше, когда на тебя смотрят как на обезумевшую дуру, нежели когда окружают жалостливой заботой.

— Я исправлю, — прорычала она самой себе, чужой кухне, всему свету. — Я все исправлю, слышишь?

— Но как?

— Как? Придумаю… Нет, пусть придумывает Дрейк. Ты поможешь мне с ним связаться?

— Я?

— А кто еще?

— Но я…

«Я его боюсь, — вот что она хотела сказать и не сказала. — Боюсь до дрожи в коленях, до спазмов в желудке, до панической атаки».

Конечно, стоило сразу сообразить, что звонить злому и страшному Начальнику Элли не пожелает даже под пытками. Не после Корпуса, пусть даже все осталось в прошлом.[1]

— Тогда Рен. Пусть об этой встрече договорится он. Ты сможешь попросить?

— С… смогу.

— Спасибо. Я буду очень ждать. — Лайза наклонилась вперед и впервые с того момента, как пришла в этот дом, коснулась пальцев подруги. — Мне это очень нужно. Очень, слышишь?

— Лай… — сокращение прозвучало родным и знакомым, на секунду повернуло время вспять — не туда, где холодно и одиноко, а туда, где ее когда-то помнили и любили.

— Что?

— А ты уверена, что хочешь этого? — секундное замешательство, неуверенность, страх. — Хочешь вернуться в свое другое прошлое?

— Конечно! — С чего тут размышлять? Прыгнула бы прямо сейчас и ни секунды не медлила бы. — А почему ты спрашиваешь?

— Но ведь тогда… ты отсюда исчезнешь? И я тебя больше не увижу?

Какой странный, глубокий и правомерный вопрос. Действительно, что случится, когда Лайза отправится (если отправится) назад? Она исчезнет из этой временно́й ветки как никогда не существовавшая личность? Нет, постойте, все не так: просто здесь останется другая Лайза, которая никогда не знала о новой… наверное. Ведь жила же она здесь до этого, работала, покупала квартиру, чинила «Мираж» и общалась с Элли. Вот она и будет жить дальше…

Сложно, запутанно, до кома в горле и скрипа в голове.

Наверное, Элли даже не вспомнит, что другая Лайза-попаданка приходила к ней в гости и рассказывала небылицы, — это вычеркнется из реальности, как никогда не явившееся на свет событие. Все просто потечет своим чередом, гладко и непрерывно.

Интересно, а где та Лайза, что жила здесь до меня? Или это и есть я? Одна-единственная на все временные ветки?

Чертов Дрейк.

— Все… будет хорошо, — она не рискнула произнести «Ты все забудешь. И я тоже». Вместо этого неуверенно улыбнулась и постаралась утешить их обеих: — Все… как-нибудь уладится. Верь в это, ладно?

Верь.

Легко сказать и нелегко сделать.

— Главное, поговори с Реном и сделай это как можно скорее.

— Хорошо.

— Тогда я буду ждать звонка.

Уже у самой двери Элли, все это время мучительно запиравшая рвущийся наружу вопрос внутри, не удержалась и выдохнула:

— Слушай… А там, в будущем, у нас с Реном все хорошо? Мы не поругаемся?

Полутьма коридора скрыла мягкую усмешку на ненакрашенных губах.

— Нет, не поругаетесь. Так и будете жить, как два счастливых голубка.

Вырвавшийся вздох облегчения; неуверенное переминание обутых в домашние тапочки ног.

— Спасибо. Наверное, это глупо, но это важно.

— Не за что. Всегда рада помочь.

И, чувствуя себя дешевым и неудавшимся предсказателем чужих судеб, темноволосая гостья с неслышным вздохом выскользнула за дверь.

Все ли у нас будет хорошо? Не поругаемся?

«А какая будет погода? А из важных новостей что в ближайшее время произойдет?»

Смешно: поверить сначала не поверила, а после принялась спрашивать про дальнейшую судьбу — все ли там прекрасно? Люди есть люди: хорошие или плохие, знакомые или впервые встретившиеся — все как один любопытные и все в первую очередь думают лишь о себе.

— Не поругаетесь… — все еще бурчала себе под нос Лайза пятью минутами позже, шагая по отсыревшей от мелкого дождя мостовой. Слипшиеся нерасчесанные волосы, грязные со вчерашнего дня штаны — она что, не могла залезть в шкаф и выбрать что-то приличное?

Не могла — и эта мысль пугала. Не могла, потому что все то, что лежало в шкафу — старое и «местное», — не родное, пусть даже купленное за кровные деньги, а вот запятнанные травой штаны — они свои, памятные и почему-то очень нужные. Они — часть ее прошлого и настоящего, они, пусть и болезненно, напоминали о том, что будка была — существовала на самом деле, и Лайза, ползая по земле, искала ее. Долго искала. А переоденься она в «старое», и вдруг забудется настоящая жизнь — та самая, любимая? Вдруг она упустит прошлое, позволит ему соскользнуть с кончиков пальцев и сама не заметит, как белый парус оттолкнутого от берега кораблика превратится в точку на горизонте, а после и вовсе исчезнет за гребнем очередной волны.

И тогда все покажется сном даже ей.

Нет.

Нет-нет-нет.

Дрейк. Он позвонит. Точнее, позвонит Рен — Элли обещала, — и выход обязательно найдется. Вот только бы набраться терпения, не лопнуть от эмоций, не свихнуться от бездействия и ожидания непонятно чего.

Лайза уловила разлитый в воздухе запах жареной картошки. Истосковавшийся по еде желудок недовольно заурчал. Поесть бы… и кофе.

Интересно, сколько у нее на счету денег? Жаль, не проверила перед выходом из дома — теперь либо искать банкомат, либо, чтобы не рисковать, возвращаться в квартиру. А там тишина: там пусто, холодно и даже жутко. Там снова нахлынут воспоминания о вчерашнем дне, да и не только о вчерашнем: всплывут в памяти подписанный договор, счастливое утро, смеющиеся глаза, родной голос и теплые слова: «Просыпайся, принцесса…»

Черт, лучше бы она перенеслась на пятнадцатый, чем назад. Они бы что-нибудь придумали, потому что в этом случае Мак помнил бы ее.

А теперь…

Едва ли в мире есть чувство хуже, чем жалость к самому себе, но в этот момент, удрученная собственным бессилием, Лайза целиком отдалась именно ему, «саможалению» — остановилась на тротуаре, рассеянным взглядом окинула окрестности: перила невысокого пешеходного мостика, ухоженный зеленый газон, проехавшего мимо велосипедиста, — и нервно стерла ладонью согревающие щеки слезы.

Остаток пути до дома она думала о том, сколько времени нужно человеку для того, чтобы свихнуться? Месяц? Неделя? День? А может, одна лишь роковая минута, в течение которой происходит ужасное, навсегда разрушающее жизнь событие? И после этой минуты, как ни старайся, себя прежнего уже не собрать?

Она еще не сдалась, но уже изменилась. Потому что изменилось все вокруг — не ландшафт, не шахматная доска, но расстановка на ней фигур. Как быть тому, который всю жизнь был уверен, что у него есть три закадычных друга: Джон, Ларри и Флин, а тут вдруг небесный глас заявляет, что Джон, Ларри и Флин никогда не были твоими друзьями, что они вообще тебя не знают?

И знать не хотят.

Как быть человеку, который вот уже год жил на Карлетон-Драйв, 21, а вчера подошел к закрытым створкам ворот и увидел, что замок сменен? Как реагировать на осознание того, что твой любимый человек — тот самый человек, с которым ты породнился телом, душой, сознанием, эмоциями, — вдруг перестал узнавать твое лицо?

Лайзе казалось, она падает. Что почва под ногами — не более чем дешевая жалкая иллюзия, призванная заставить ее поверить в правдоподобность нового существования, что все эти люди, деревья, здания, дороги, машины — все это вымышленный и наскоро выстроенный Порталом мир, созданный с одной целью — лишить ее душевного равновесия. Сейчас и навсегда.

Что ж, она его лишилась, и, кажется, надолго.

Она не помнила, как забрела в винный магазин и как долго смотрела на пузатые бутылки, неспособная выбрать какую-то одну. Не помнила ни подозрительного взгляда продавца, с удивлением и неприязнью разглядывающего ее грязные штаны; не помнила, о чем думала, стоя в полутемном зале, как расплачивалась за покупку. Помнила лишь, что дальше по пути домой ее сопровождала схваченная за горло, словно ненавистный противник, бутылка шампанского.

Почему шампанского? Этого она тоже не знала.

Консьерж, глядя на прошедшего мимо и погруженного в невеселые думы жильца, вслух здороваться не стал — задумчиво поскреб пальцами щеку и вернулся к чтению газеты.

Одно дело, когда меняешь жизненные события сам, например, говоришь Джону: «Ты больше не мой друг!» — и тот, обиженный, злой и мрачный, уходит. В этом случае все понятно: налицо очевидная связь между твоим собственным действием и результатом. Сам отправил товарища прочь — сам увидел в дверном проеме его спину. Точно так же с остальным: когда говоришь прохожему на улице гадость, тот огрызается в ответ; когда ленишься на работе, теряешь премиальные; когда перестаешь общаться с приятелями, они постепенно перестают общаться с тобой. Не все, но перестают. Наверное.

Но что такого сделала Лайза, чтобы получить то, что получила? Неправильно связала между собой два слова — «домой» и «назад»? Не совсем корректно выстроила формулировку внутри проклятой будки? Ошиблась при озвучивании собственного желания?

Да, она произнесла слово «назад» — ошибка, фатальное совпадение, нелепость, — но ведь она совсем не просила кидать ее во времени. Не ныла: «Пусть друзья меня забудут, пусть Мак меня никогда не вспомнит! Смените на моей двери замки, и пусть я снова буду жить на старом месте…» Оно бы и неплохо, если бы Портал послушался и сделал так, как она просила, НО ВЕДЬ ОНА ВСЕГО ЭТОГО НЕ ПРОСИЛА! Не умоляла переместить ее на год в прошлое, не требовала от судьбы повернуть время вспять и уж точно не просила переодевать ее в эти чертовы… чертовы тряпки…

В белой фарфоровой кружке пузырилось шампанское. Вкус праздника в день разрухи.

Когда черное успело стать белым, а белое — черным? И куда, ударившись о потолок, улетела пробка? За шкаф?

К черту…

Она всего лишь хотела выйти на улицу и пойти домой. К Маку, к прежней жизни. Она хотела такой малости — уверенности в собственном выборе, правильности решений, стабильности. Простой стабильности — это что, так много? Стабильности, черт подери! Когда сказал «хочу выйти на улицу» — и вышел на ту же улицу. ТУ ЖЕ УЛИЦУ. В то же время. В те же день и год. Всего лишь.

Хуже всего, что она никак не могла перестать себя жалеть. Сидела на подоконнике у раскрытого окна, смотрела вниз на мирно шелестящие кроны деревьев, на залитую солнцем дорогу, на пешеходов — как они размеренно прогуливаются (не как она, едва передвигая ставшие слишком тяжелыми ноги), и лица у них без выражения налипшей на них вечной скорби, — слушала изредка сигналящие друг другу «эй, уступи дорогу!» машины и тонула в бескрайнем, не видимом глазу океане отчаяния.

Да, небо наказывает нерадивых людей за проступки. Существует Карма — плата за ошибки, существует Высшая Система правосудия — та, что где-то далеко, много выше Комиссии, много выше всех человеческих представлений о сущем, — но почему ее, Лайзу, наказали, кажется, сразу за всё? За все когда-либо совершенные грехи?

А как еще это воспринимать? Она не подвернула ногу, не лишилась ценного клиента, не потеряла контракт на полмиллиона долларов, не поругалась с подругой. Нет, она потеряла сразу все — и себя, и Мака. Все, чем жила, чем дышала и чем дорожила.

Глупо. И очень обидно.

И теперь она одна. Может делать все что угодно, может быть кем угодно. Может стать алкоголиком или не стать (кому какое дело?), может пойти гулять на улицу или сутками лежать на диване, может выйти на прежнюю работу, а может сменить ее к чертовой матери на совсем другую, любимую или нет (хорошую, высокооплачиваемую, тупую, ненужную) работу. Она может уехать в другой город, и никто не заметит. Никто не позвонит, не спросит «куда ты потерялась, принцесса?», не посмотрит вслед, не заберет.

Потому что больше нет его — Охотника. Некому смотреть, некому приезжать, некому забирать.

Шампанское из бутылки порция за порцией перемещалось в кружку; бормотал о своем город, шелестели кроны деревьев. Ясное голубое со всполохами оранжевого небо, прекрасная погода, солнце, тянущее за собой скорый закат и тихий вечер.

Что бывает, если человек очень долго взбирался вверх по крутой лестнице, а потом неожиданно упал с нее — поскользнулся и скатился до самого низа? Лезет ли он по той же лестнице вновь? Или решает, что оно того не стоит? Выбирает другую лестницу — такую, чтобы отличалась ступенями или перилами, — и возобновляет попытки? И сколько раз можно взбираться, не жалея себя, на одну и ту же гору? Сколько? Сколько…

Позвонить бы Элли, поплакаться на плече, выпить бы вместе, но та не помнит событий последнего года. А если еще хоть раз прозвучит вопрос «Ты уверена, что тебе все это не приснилось?», Лайза точно стукнет кулаком куда придется. И хорошо, если по дивану или в крайнем случае в стену.

В шипящее шампанское закапали злые соленые слезы.

Она проснулась спустя два часа после того, как заснула, трезвой и опустошенной, с ноющими висками. Несколько минут отчаянно цеплялась за вожделенную пустоту в голове — смотрела на стоящую на подоконнике бутылку и шептала: «Только не думай, не думай, не думай…» — но в какой-то момент реле сорвало, и понеслось.

Вкравшийся в комнату закат обнял сидящую на диване Лайзу розоватыми лучами, обогрел, приласкал, расслабил, заставил начать размышлять. Заставил вспомнить.

Вот здесь на полке стояла книга — толстая, в рифленой обложке, нижний край помят — «300 позиций любви». Мак принес ее в квартиру… Когда? Успел, подкинул, зачеркнул три позиции маркером…

Может, этого не было?

Было.

На этом ковре она когда-то сидела, не замечая затекших ног, рисовала картину. Яхту. Выводила на ее борту слово «Мечта», а вокруг валялись карандаши…

Приснилось?

Не приснилось. Все было наяву.

Сначала рисунок яхты, затем куча записок, которые так никто и не решился передать, а после — множество упаковок с крупой, консервами, хлебом — их она собиралась взять с собой на катер. Катер… На котором собиралась плыть, чтобы искать Мака.

Как давно.

Недавно.

Давно.

Недавно.

Не было…

— Было! — выкрикнула она вслух пустой комнате и одновременно сжала зубы и кулаки.

«Я не дам себе поверить, что всего этого не было. Не дам себе сойти с ума. Забыть».

Все было. Все. И если поганый голос разума еще раз попытается ей напеть, что самые ценные воспоминания ее жизни — ложь, она заткнет его так, что тот уже никогда не выберется наружу.

Все было. Мак. Ее счастливая жизнь. Пробуждения по утрам, улыбки, смех, дела, поездки… Была та погоня, когда она думала, что умрет, были стол и свет лампы… Была боль, много боли, а после было счастье, укутанное теплыми мужскими руками. Они жили вместе, занимались любовью, строили планы, ходили в гости. Смотрели по вечерам фильмы, работали в гараже, ужинали, разговаривали и снова любили друг друга. Всегда любили. Ни дня не прошло, чтобы их чувство потеряло искру — оно всегда горело между ними ярко: иногда грело, иногда жгло, но никогда не гасло.

— Тату… — сорвался вдруг с губ хриплый шепот, и рука непроизвольно потянулась к ключице. — Тату… Печать!

И Лайза резво вскочила с дивана. Метнулась в спальню, шлепнула по пути пятерней по выключателю, распахнула дверцу шкафа и уставилась в зеркало на свое отражение. Оттянула майку, увидела знакомые коричневые очертания и судорожно выдохнула. Печать сохранилась, не исчезла — Печать Мака: ее линии, проступившие сквозь тонкую кожу, бледно, но отчетливо выделялись над левой грудью. Ее драгоценность. Доказательство. Единственное, что осталось из прежней жизни после проклятого Портала.

Теперь сердце билось тяжело и гулко, но размеренно, как у воина, который вдруг осознал, что предстоит еще одна битва. Сложная битва, тяжелая, но ей быть. И хорошо, что быть, потому что Лайза вдруг почувствовала, что впервые за последние двое суток обрела подобие почвы под ногами.

Да, год назад она нашла мужчину, а день назад случилось черт знает что, и она потеряла все, что имела: дом, в котором жила, свою вторую половину, счастье.

Но Печать осталась. И значит, есть шанс вернуть всё на место — вновь повернуть время вспять или же… переписать историю.

Оглавление

Из серии: Знаки соблазна

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Чейзер. Крутой вираж предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Речь идет о событиях, описанных в книге «Ассасин».

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я