Уровень. Война

Вероника Мелан, 2014

Она не хотела ни убивать, ни мстить, но велик ли выбор, после того, как ты побывал на войне и потерял всех, кого любил? Вернувшись со странного Уровня, на который попала помимо собственной воли и где провела более двух месяцев, Ани-Ра Эменхайм живет одной единственной идеей – убить Дэйна Эльконто – главнокомандующего злосчастным местом и по совместительству того, кто повинен во всех ее бедах. Но, совершая очередной шаг мести, она еще не знает о том, что в программу судьбоплетения закралась намеренная ошибка, как не подозревает и о том, что совсем скоро окажется сожительницей своего врага. В одном доме, под одной крышей. А все потому, что после стычки лицом к лицу с самым ненавистным ей человеком, Ани-Ра – ни больше не меньше – потеряет память.

Глава 3

В этот день она убила пятерых солдат. Сама.

Их обыскали, обнаружили рации — Ивон возликовала. Помимо раций с трупов сняли массу полезной мелочевки: пистолеты, ножи, гранаты, патроны, хорошие пояса, добротную обувь — ее забрали те, кто не побрезговал, и кому она подошла по размеру — старый Ким и долговязый Лиам.

Хорошо. Да, хорошо.

Ани, прикрытая со спины обломком бетонной стены с торчащими вбок железными прутьями, сидела на втором этаже разбитого дома, выскребала кончиком ножа из баночки «паштет» и мазала его на жесткий и пористый, похожий на одеревеневшую губку, хлеб. Нога почти зажила; новых ранений нет. Над далеким горизонтом догорал красно-желтый живописный закат — яркий, спокойный, с всполохами нежно розового и сиреневатого оттенков.

Красиво. Она и не знала, что здесь бывают такие закаты. Наверное, тот урод, кто создавал эту адскую дыру, вдруг по ошибке словил вирус вдохновения и случайно решил, что даже на Войне что-то должно радовать глаз. И оно радовало.

Но сильнее красоты заката в этот вечер Ани удивило другое — никогда в жизни она бы не подумала, что в этом странном месте, в этой новой жизни, можно от чего-либо ощутить удовлетворение, но теперь, сидя на бетонных перегородках серого пыльного дома, именно его она и испытывала.

А позже, сохранив случайно впорхнувшее в душу чувство, проснулась.

* * *

«Кожаная баба» приняла на руки заказ — взрыватель и скремблер — в десять утра. В семь вечера пообещала отдать. Поначалу кочевряжилась и втолковывала что-то насчет «завтра», но двести долларов сверху оказались убедительнее — баба удалилась в свою кладовку, а Ани на серую улицу — небо еще с ночи затянули облака.

Какое-то время она постояла на крыльце псевдоцветочного магазина, раздумывая, чем занять себя до вечера, но к единому выводу не пришла, и тогда, оглядевшись на потонувшие в белесой туманной мороси деревья и дома, зашагала к машине.

Поход в кинотеатр оказался неудачным — под недовольное ворчание и шепот Ани-Ра покинула зал на середине фильма — так и не смогла заставить мозг погрузиться в происходящие на экране события. Интрига, любовь, дурацкие диалоги, дурацкие чувства — все это для обычных жизней и обычных людей. Никчемные проблемы, надуманные ситуации, вымышленные эмоции и идиотские беспричинные волнения. Дерьмо. Съеденный попкорн отозвался в желудке болью — дерьмо номер два.

На улице мелко моросил дождь.

— Свежие газеты. Новости, события, объявления! Свежая пресса…

Мимо проехала крытая полиэтиленом тележка, толкаемая обутым в стоптанные кроссовки немолодым мужиком. — Газеты, покупаем газеты…

Ани не обратила на нее внимания.

После трех магазинов, кафе и похода по крытой, содержащей в себе десятки дверей, ведущих в художественные бутики, галерее, наконец, распогодилось.

Умаявшаяся бездельем, скукой и ощущением собственной непричастности к местам, по которым проходила, Ани, в конце концов, обнаружила себя сидящей на лавочке перед широкой дорогой-кольцом и фронтоном отеля «Левенталь».

Да, опасно, но что-то тянуло на это место — что-то невнятное и едва слышимое — далекий голос из другого мира, к которому она когда-то принадлежала. Взгляд, словно приклеенный, следил за всем, что происходило у центрального входа.

Вот остановился черный и блестящий лимузин, из него вышли двое — дама и кавалер. Сейчас им откроют двери, погрузят дорогие чемоданы на тележку, спросят, когда в следующий раз подать машину. Усатый, одетый в кепку с козырьком и логотипом отеля, Пьер (Ани почему-то хотелось думать, что сегодня у дверей стоит именно он), поклонится вошедшим гостям, поприветствует их заученной фразой «Добро пожаловать в Левенталь» и отточенным жестом укажет на стойку администрации. Забавно, Пьер никогда не повторялся с этой фразой дважды — помнил всех, кому произнес ее за день, и, чтобы не раздражать постояльцев, во второй раз лишь услужливо кланялся на выходе. На ее памяти он ни разу не ошибся — воистину феноменальная память.

Вот появилась и тележка для багажа. Кто за ней стоит? Бордовая униформа, черные брюки, какого цвета волосы? Ани-Ра напрягла зрение — может, это встреченный ей накануне рыжий Ленни? Жаль, что далеко, и отсюда не разглядеть. Жаль, но ближе не подойти…

Она бы так и сидела, наблюдая за входом в отель и не глядя на проходящих мимо людей, если бы ни двое парней, один из которых что-то обронил. Маленькое, пластиковое. Обронил случайно или намеренно?

В тот самый момент, когда Ани посмотрела вслед пешеходам, один из них оглянулся и усмехнулся — почти незаметно, вскользь, а через секунду раздался хлопок. Негромкий взрыв, звука которого хватило для того, чтобы Ани-Ра, не успев даже подумать, моментально взметнулась с места и перемахнула за спинку скамейку. Скукожилась, стоя коленями на земле, свернулась пружиной и тяжело задышала; намокли рукава и ладони, сердце загрохотало в ушах и горле.

Раздался дружный, сдвоенный хохот. Не хохот даже, идиотский, без намека на интеллект, ржач. Посмотри, мол, какая пугливая девка — схоронилась за скамейкой от звука обычной петарды. Вот, дура!

Ани медленно разогнулась, уперлась пятками в землю, злясь на грязные колени, поднялась — парни были уже метрах в двадцати — шли мимо очередной лавочки, на которой сидела пожилая женщина. Вновь оброненный предмет, секунда, хлопок. Женщина вскочила с места и прижала руку к груди, а после заругалась напугано и зло; с дерева вспорхнули вороны. Парни, удаляясь, ржали.

Ани сузила глаза. Собственное сердце все еще билось нервно и глухо, в крови, затмевая разум, бурлил заряженный злостью адреналин. Суки, поганые сволочи…

Не успев обдумать, что и зачем делает, она рванула следом так быстро, что закололо в боку — замелькали, расталкивая воздух и капельки в лужах, подошвы выстиранной накануне обуви. Сволочи… Ублюдки. Безмозглые твари…

Тому, что обернулся на топот первым, она зарядила прямо в челюсть — с размаху, с винтовой раскрутки кулака — обладатель прыщавой рожи рухнул на асфальт, не успев вскрикнуть. А второго — того, который выставил вперед руки и попытался что-то заорать, она прицельно пнула в колено. Под синими джинсами раздался хруст костей.

За спиной снова закричала женщина.

* * *

— Уже успела подраться. Надо же…

От цепкого взгляда женщины-подельника, несмотря на полутьму каморки, не укрылся разбитый кулак.

— Ты надрала жопу или тебе?

— Я. — Зачем-то пояснила Ани, хотя хозяйка квартиры наверняка обо всем догадалась сама — других ссадин, кроме поврежденной конечности, не наблюдалось.

— Тогда хорошо. — Прозвучало удовлетворенно, будто порадовался, изменившемуся в пользу любимой футбольной команды, счету спортивный комментатор. — Все, можешь забирать устройство — готово. Пришлось из-за тебя пропустить шоу Уилли…

В памяти колыхнулось: Уилли Байрон, телевизионная программа, шоу, в котором стравливают две противоположные стороны, разжигая разномастные конфликты — редкостная гадость.

— Как можно такое смотреть? Там все время орут…

— Да, орут, смешные такие. С кулаками друг на друга кидаются, мы с Биби делаем ставки на победителя.

Ани презрительно скривилась; спрашивать о том, кто такая Биби не имело смысла. Они и с «кожаной» бабой после этой встречи навряд ли увидятся.

— Гаджет твой стоит на предохранителе пока — вот переключатель, видишь? Не смести случайно, а то взлетишь вместе со своим пластидом, не дойдя до машины дружка, если тот вдруг решит завести мотор. — Раздался гнусный смешок. — Работай ночью и работай тихо. Я тебе в качестве подарка положила в пакет клеевую массу — чего сама намешивать будешь? Ее, сама знаешь, на обратную сторону наложишь, и к крутящему элементу — на ось или рулевое управление. Или под движок.

Сказать спасибо? Может, еще обнять «коллегу» за проявленное участие и выдачу «бонусных» советов? Чтобы не грубить без надобности, Ани промолчала. Коротко и скупо кивнула, положила аккуратно упакованный в тонкую пленку взрыватель в нагрудный карман ветровки и развернулась, чтобы уйти.

— Ты, это, слышь? Только рядом с моим магазином не закладывай. Он мне еще пригодится.

— Цветы хорошо продаются?

— Не продаются, но пахнут. А это я люблю.

— Ну, тогда не буду.

Квартиру Ани-Ра покинула со смешанным чувством сожаления и облегчения, похожим на то, какое возникает при выходе из палаты неизлечимо больного, но при этом довольного жизнью, человека.

* * *

Ночь тянулась бесконечно.

Нет ничего хуже, чем вооружившись вилами, собравшись, наконец, силами и смотивировав разум, стоять у крыльца дома с наклеенной на двери запиской «Я ушел в гости». Глупое чувство, тупое положение и ощущение тонкой издевки сверху — мол, давай-давай, а все цепочки сложились так, что твои планы в жизнь не воплотятся.

Джипа на подъездной дорожке не было. Ни в одиннадцать вечера, ни в полночь, ни в час ночи. Не появился он и к двум.

Ани медленно испытывала на себе все круги ада — один изощренней другого: сначала изо всех сил боролась с дискомфортом при мысли о бомбе в собственной машине, никак не могла забыть о ней, ежесекундно ощущала лежащий под пассажирским сиденьем злосчастный предмет всеми клеточками кожи. Сидеть рядом с пластидом, в который воткнут взрыватель (пусть даже на предохранителе), все равно, что свесить ноги с пятикилометрового обрыва и периодически ерзать на треснувшем камне попой, проверяя, отвалится или нет? Нет, не отвалился, надо поерзать еще… Рядом, наверняка стояла и ухмылялась смерть — Ани казалось, что обернувшись, можно увидеть ее размытый темный силуэт. И потому не оборачивалась.

На втором часу ожидания тревога стихла — кончились силы, и резко, будто подкараулив правильный момент, навалилась усталость — сидеть с открытыми веками стало невмоготу. Ани пыталась слушать радио, но то усыпляло лучше всякой колыбельной, пыталась перебирать в памяти хорошие события, но на ум то и дело лезли плохие, щелкала себя по кончику носу, чтобы взбодриться, но и это не помогало.

Где проклятый Эльконто? Где его носит? Где? Ей нужна всего минута, чтобы подобраться к автомобилю, перещелкнуть выключатель из положения «выкл» в положение «вкл» и свалить отсюда. Вот только для начала ей нужен сам автомобиль — треклятый черный джип.

Что за ночь? Что за неудача?

К четырем часа утра собственные веки казались цементными мешками на худеньких дрожащих плечах — проще просесть в коленях и дать осесть всей конструкции, нежели удерживать ее на жалких резервах истощившейся воли.

Не спать, не спать, не спать.

Но как тихо и сладко спал вокруг район — ни одно окно не светится, в спальнях уютная полутьма, под одеялами тепло. Руки и ноги разметаны по мягким матрасам, под пальцами простыни, под головами подушки, носы сопят мелодию ночи… Им завтра не вставать спозаранку… Вкусный завтрак, утренние новости, взошедшее золотое солнце — это все позже, а пока можно поспать. Ведь это так вкусно, так сладко, когда тело расслабленно, когда можно перевернуться на спину, на бок, на живот и снова на бок, подтянуть подушку под щеку, устроиться поудобней и, не пробуждаясь, вновь провалиться в мягкую постельную негу.

К пяти часам утра, так и не дождавшись джипа, Ани уснула — проснулась в половине девятого, когда вместо едва забрезжившего рассвета, вокруг ярко светило солнце, по дорожке — бодрые и деловые — сновали люди, поливались дворниками клумбы и выгуливались хозяевами собаки.

Черт…

Мотор серого седана завелся со второй попытки. Бросив в зеркало короткий взгляд, Ани-Ра крякнула от разочарования — внедорожник Эльконто так и не появился — и вывернула на соседнюю улицу, чтобы влиться в оживший на проспекте машинный поток.

В четырех стенах ее постоянно терзало чувство безделья — собственной бесполезности и непричастности к нужным событиям, и оттого проснувшаяся в следующий раз уже около полудня она позавтракала и почти моментально сбежала на улицу. Гулять, ходить, опять проводить бесконечно тянущиеся дневные часы в ожидании вечера — завернувшийся в змеиное кольцо жизненный план.

Ани злилась.

Раздражало яркое теплое солнце, улыбки прохожих, безмятежность проезжавших по привычным маршрутам желтых автобусов, играющая из дверей кафе музыка — она должна довершить начатое. Довершить, убедиться, что Эльконто мертв, и уже тогда успокоиться. Иначе не жизнь, а пытка. К трем часам дня на Лингтон драйв ей случайно попалась на глаза доска объявлений с разноцветными листовками и рекламными проспектами с отлепившимися краями; трепетали на ветру наполовину оборванные «язычки». Из всей массы напечатанных букв глаза выхватили строчки:

«Психологическая помощь при депрессиях. Лечение. Консультация профессионала. Недорого».

Сама не зная зачем, Ани оторвала всю листовку целиком и спрятала ее в карман.

* * *

(Lara Fabian — Adagio (English))

Может, так действовали выпуклые корешки стоящих на полке умных книг? Или медленно покачивающийся на бежевом деревянном столе небольшой хромированный маятник? Или же песочные часы, которые давно никто не переворачивал, будто указывая на факт неспешности, наличия неограниченного количества времени, которого хватит на все — на то, чтобы выслушать, разобраться в ситуации, понять и помочь.

Ани-Ра не знала, что именно так действовало — мягкая софа, спокойный взгляд темных женских глаз или же успокаивающая игра солнечных лучей на ковре, но в этом кабинете действительно хотелось говорить.

И она говорила, говорила и говорила, и все никак не могла успокоиться — перебивала саму себя, захлебывалась эмоциями и выдавала все новые порции путаной, порой бессвязной речи.

–…Все изменилось тогда, когда мы нашли карту — ту самую карту, понимаете? Не бумажную, как мы поначалу искали, а электронную. Странный предмет с экраном, и на нем было видно все — местонахождение солдат, рельеф местности и юниты. ЮНИТЫ! Получается, эти сволочи, всегда знали, куда мы движемся и попросту отстреливали, как скот. А теперь о юнитах знали не только они, но и МЫ! Вы представляете, как много это для нас значило? И тогда, именно тогда, все изменилось… Вам не понять, да? Но это было важно, поверьте. Из обычной кучи «повстанцев» мы превратились в настоящий боевой отряд с оружием, стратегией, планами — мы уже могли противостоять, понимаете? Противостоять!

Руки тряслись так сильно, что небольшую фарфоровую чашку с чаем пришлось отставить на широкий деревянный подлокотник софы.

— И Ивон, стала замечать меня, принимать за свою, мы стали вместе просчитывать действия на завтрашний день, планировать набеги, думать о том, как добраться до противоположной стороны Уровня…

— Зачем?

— Чтобы найти портал.

У сидящей напротив женщины был удивительно мягкий голос — правильный, глубокий, поощряющий продолжать повествование. Темная кожа, черные кудрявые волосы и ровная, идеально отглаженная блузка, цвета морской волны. Пальцы, с накрашенными бордовым лаком ногтями, изредка вздрагивали, когда сцепленные в замок руки сдвигались на сантиметр или два в сторону.

Ани-Ра, не замечая ни деталей, ни обстановки, тонула в воспоминаниях:

— Мы очень долго шли вместе… Отряд вырос до тринадцати человек. А потом…

Ее голос вдруг прервался; в кабинете повисла тишина; на столе равномерно мотался из стороны в сторону маятник.

— А потом?

— Ивон погибла потом. Попала в засаду, и я не успела ее вытащить. Нет, успела, но не вовремя, поздно… — Слова казались куцыми, незаполненными смыслом, не умеющими передать тяжесть сожаления. — Я не успела.

Сердце вновь, как и тогда, стучало в горле.

— Я держала ее той ночью на коленях, умирающую. Руки в крови, ее крови. Она замолчала перед рассветом, а я все гладила и гладила ее голову, плечи, куртку. Она остыла у меня на руках.

Ани зависла. Долго не могла заговорить вновь — пыталась проскочить сложное воспоминание, но программа в голове дала сбой — возвращалась на поврежденный сектор и выдавала одну и ту же картинку.

— Я копала ей могилу одна. Откидывала эти камни, землю… Рыла ее штыком от винтовки. Не знаю, почему я была одна — куда делись остальные? Я отбилась от них, потеряла всех и так и не нашла. Я долго копала… кажется, целый день — очень хотела похоронить ее, как человека. Как достойного человека, который сражался не только за себя, за других. А после… не хотела жить. Думала, буду сидеть там, пока меня не подстрелят. Ждала, чтобы кто-нибудь… быстрее.

В глаза напротив, закралась тревога; руки несколько раз сменили положение — распался и вновь скрепился из черных пальцев замок, но молчание не нарушилось.

Ани-Ра безрезультатно сглотнула вставший в горле ком, и привычно, безо всякой жалости, смахнула текущую по щеке слезу.

— Меня никто не подстрелил. Странно, да? Рок какой-то… Я просидела там до самого заката, представляете? И никого. Ни карты, ни юнитов, ни человека вокруг. Я тогда думала — застрелюсь сама. Просто дуло к виску и выстрел — несложно ведь, да? Нет, несложно, но ведь Ивон сражалась за меня — за что? За меня, дуру? Чтобы я вот так? Нет…

Женщина-психолог, кажется, не дышала, но с лица не сходил вопрос — что дальше? Что случилось дальше?

— А дальше,… как все порой странно — я встретила и отбила у чужих «повстанцев» солдата. Они его мучили, понимаете? Нет, вы не подумайте… — Ани заломила руки. — Я не «за» солдат — они скоты, но мучить зачем? Поймал — убей, зачем мучить? А его пинали, его били ногами в лицо… И я… я застрелила «повстанцев» — я была не в себе, да? Вы думаете, дура? Я застрелила двух мужчин. Своих.

Что думала, темнокожая женщина, осталось тайной — Ани не ответили.

Теперь дрожало все внутри. Не радовал ни свет на ковре, ни остывший чай, ни корешки незнакомых книг.

— Я странная, да? — Болезненная усмешка исказила не столько лицо, сколько сердце. — Я рехнулась… Я тоже так думала, когда тянула его с собой — лечила, кормила, укрывала по ночам своей одеждой. А он немым оказался… Не знаю, почему. Немым. Может, языка у него не было — страшненький такой парнишка, лицо узкое, глаза карие, нос с горбинкой, но если бы не он, я бы не вышла, понимаете? Не прошла бы до конца. Это он меня научил всему — всему. Как драться ножом, как уворачиваться от захвата, как бить так, чтобы… сразу. По вечерам он рисовал на земле карты — показывал короткие и безопасные проходы между холмами, мы жгли костры. Стрелками указывал куда идем, куда двигаться. И это он…

Ани вновь прервалась на секунду. Сглотнула.

–…это он показал расположение портала. И я вышла. Потому что поняла, где он… Знаете, я вот только сейчас подумала? Ведь только солдаты знали про портал. Тогда откуда Ивон?… Неужели она тоже их мучила, била, как те мужики. Резала? Нет…

С пересохших губ слетел недоверчивый страшный смешок.

— Она ведь не мучила, солдат, да? Она бы не стала… Но только она знала про портал. И она знала, кто главнокомандующий. И теперь знаю я. Странно это, да?

— А что случилось с тем солдатом?

— Он умер, защищая меня. — Фраза прозвучало глухо и безэмоционально — сил на эмоции не осталось; Война, кажется, выжгла их все. — Я до сих пор не знаю, как его звали.

Погруженная в собственные мысли, Ани не сразу заметила, что лицо женщины напротив давно утратило участливое выражение — превратилось в удивленную, пропитанную тревогой маску. Но размер истинной паники выдавали глаза, в которых за тридцатью тремя перегородками из умело выстроенного профессионализма, проглядывал страх: «Передо мной настоящая психопатка. Больная, помешанная… Не вылечить, нет. Изолировать».

А Ани-Ра, к собственному счастью, научилась различать оттенки во взглядах так же хорошо, как и убивать.

Психолог все еще пыталась сохранить добродушное выражение, но дрогнувший при следующем заданном вопросе голос, выдал всю глубину заложенного в него смысла.

— Где? Где все это было?

Ответ дался легко. Как и понимание того — не помогут. Здесь ей не помогут. Нигде.

— Во сне.

Чуть больших усилий стоило натянуть на лицо маску расстроенного, но нормального человека и замаскировать возникший — Ани знала, он возникал там всякий раз при мыслях о Войне — нездоровый блеск в застывших глазах.

— Меня мучают кошмары. Очень детальные. Вы же видите? Кошмары.

Челюсть темнокожей женщины отвисла до самых, сцепленных в замок, пальцев.

Пять минут спустя Ани-Ра Эменхайм покинула кабинет, швырнула в секретарскую урну выписанный на успокоительное рецепт и быстро зашагала по коридору. А еще пять минут спустя она тряслась на трамвайном сидении, смотрела через пыльное окно на проплывающие за окном знакомые улицы стабильного Нордейла — его дома, людей, тротуары, и с омерзением чувствовала, что давно не была такой опустошенной. Оплеванной, пустой и никому не нужной.

Этой ночью, семью часами позже, она прикрепила к днищу черного джипа бомбу.