Билет: «Земля – Нордейл»

Вероника Мелан, 2021

Ей вынесли приговор и приговорили к выселению – что может быть хуже? Инга Крет, получившая вердикт на депортацию, полагала, что это конец ее приключений на Уровнях – дальше беспамятство, возвращение на Землю, прежняя нелюбимая жизнь. Но что-то пошло не так. Излишне сильно привлек внимание мужчина в серебристой форме, исполнявший наказание, и в Инге всколыхнулось неведомое, захотелось во что бы то ни стало вернуться, получить шанс на вторую встречу, уговорить водителя присмотреться к человеческой девушке внимательнее. И нет, она не подозревала, что Комиссионер Рид Герхер-Вард, всегда в точности исполняющий приказания, нарушит ради нее часть законов… Утренний визит Эльконто к Бернарде, просьба помочь освободить с Войны друга. Неведомая случайность, в результате которой Даг Браун, товарищ Дэйна, окажется с помощью телепортера подальше от Войны, но гораздо ближе к Инге Крет – на Земле, в соседнем поселке. Еще удивительнее, что эти двое встретятся, и им предстоит пройти долгую дорогу бок о бок в поисках пути, ведущего обратно на Уровни.

Глава 4

(Charlotte Cardin — Sad Girl)

Нужно было двигать, искать направление, выбираться, а я продолжала сидеть на первом попавшемся мшистом бревне. Меня двоило: тело находилось на Земле, душа на Уровнях. И только что уехал тот, с кем больше всего хотелось остаться. Дыра в сердце, и оно же, сердце, наполнено вдохновением, которого я не испытывала никогда — мне все по плечу. Вот только между нами не просто километры земных дорог, но и, похоже, тысячи световых лет. Дальше некуда. Нужно выживать в ставшем непривычным привычном мире, но вместо этого меня до сих пор пробивало током — слабым уже для физической оболочки, но невероятно мощным для сознания. Мурашило с прикосновения в машине, после с касания губ, приплющивало до земли, возносило до небес. Он, безымянный человек (не человек даже), напитал меня собой, как солевой раствор батарейку. Казалось, теперь я могу сутками сидеть здесь, вспоминая, пропитываясь, погружаясь в ощущения, оставленные мне Комиссионером.

И да, он оставил в тряпице кое-что еще — деньги и документы. Вполне земные купюры в размере пятидесяти тысяч рублей и еще мой паспорт. Его я, конечно, могла бы восстановить в паспортном столе после написания заявления об утере, вот только утекало бы сквозь пальцы ценное время. Что до денег, их пришлось бы зарабатывать самой — за них спасибо. Возможно, у моего сопроводителя был приказ оставить мне бонусы, но хотелось верить, что это его личный спонтанный подарок. Знак того, что что-то колыхнулось и в нем.

Я выбрала верить в последнее. Как только я окажусь в его крепких объятьях, как только меня обнимут и укроют руки в серебристой форме, я навсегда окажусь в правильном для себя месте. Долго же я искала это чувство, рассматривая обычных мужчин, а нашла…

Усмехнулась, фыркнула и поняла, что окончательно промерзла. Вздохнула и поняла, что пусть временно, мне придется принять родной мир. А ему меня. Прислушалась — куда же идти? И спустя минуту редких чивканий ранних птах уловила звук, заставивший мои уши навостриться, а сердце радостно стукнуть — звук далекого мотора.

Где-то есть дорога.

Завернув нехитрые пожитки в серебристую ткань и сунув ее в карман, я поднялась с бревна и зашагала туда, где пролегал автомобильный путь.

«Он не мог меня забросить в глушь. Только не он».

(Не мой мужчина).

И оказалась права. Пригородное шоссе тонуло в тумане; от росистой травы вымокли мокасины. Изрытая рытвинами бетонная лента, и никого; утренний час по небу не определить. Где же я, что за страна? Судя по количеству ям — Россия. Город какой?

Прогулка до ближайшего синего дорожного указателя, длившаяся пару минут, заставила меня рассмеяться у щита: «Яблоневая — 1 км, Колзуновка — 26 км».

Конечно. Колзуновка — место, где меня растила бабушка, прежде чем отправилась в мир иной. Не деревня, но, скорее, поселок городского типа, в котором, наверное, до сих пор жила нелюбимая мной родная тетка и сохранилась за мной «общага» — тесная однушка в пятиэтажке по улице Романова.

Щекотно внутри от чувств — мой проводник постарался, высадил меня близко к родным краям, хотя мог не париться, оставить где-нибудь в предгорьях Эльбруса, на Дальнем Востоке или вообще в Монголии. Двадцать шесть километров преодолеть можно без усилий, особенно если поймать попутку. На свою одежду, в которой вечность назад я так и не приехала на встречу, я смотрела с дрожью в сердце — модные джинсы, тонкий топ на бретельках, поверх него накидка-блузка, эдакая летяга без рукавов. Интересно, за кого меня ранним утром можно принять? Хорошо хоть яркого макияжа нет.

Мне повезло, когда минут десять спустя за поворотом заурчал грузовик. Не пришлось даже махать рукой; места глухие, от большого города далекие — попутчиков брали охотно.

— Ты чего это здесь? В такую-то рань? — вопрошал седой водитель, глядя на то, как я с непривычки неуклюже заползаю в высокую кабину. — Обидел, что ль, кто?

Он был нормальным — я выдохнула от облегчения. Слишком старым для того, чтобы приставать, слишком обеспокоенным. Такой не попросит в конце ни денег, ни расплаты «натурой» (боже, где же вы, Уровни? Зачем я здесь?). У него, наверное, своя дочка есть — столько волнения в глазах.

— Не обидел. Просто заблудилась. — Я, наконец, уместилась на соседнем сиденье. — Спасибо, что подобрали.

— Да как не подобрать, — сокрушался дядька, пахнущий старостью и чесноком; сверху икона-триптих «Спаси и сохрани»; у меня мокрые мокасины и вышивка на штанах, купленных в «Ровио», магазине на Сорок третьей в Нордейле. Оглушающий контраст, пропасть размером с космос. — Тебе куда, в Колзуновку?

— Ага.

— Это можно, это довезу. Ты термос под сиденьем бери, там чай еще горячий. Может, слишком крепкий, но хоть согреешься.

От переизбытка эмоций и непривычной смеси чувств разрывало: любовь, отчаяние, разочарование, жгучее желание ускорить события, перескочить кадр из фильма «родина» и злость оттого, что пульта мне никто не дал. Кнопку не нажать.

Натужно ревел мотор, пахло бензином. Почему-то хотелось реветь.

* * *

Уровень 14. Нордейл.

«Как тебя зовут?»

Он мог бы ответить Рид. Рид Герхер-Вард.

И заработал бы четвертое нарушение за одни только прошедшие сутки. Комиссионеры не называют людям имен, а еще не провозят штрафников по граням в бодрствующем состоянии — недопустимо. Он не должен был ее касаться, не должен был оставлять бонус — кусок ткани, нить, через которую теперь слишком хорошо чувствовал Ингу.

Рида штормило. Пятнадцать минут назад он прибыл в Реактор, чтобы поставить отметку в базе «задание выполнено», и две минуты спустя получил вопрос от коллеги: «Что с твоими полярными точками?»

Его полярные точки разъехались по синусоиде, как некачественные брюки на слишком толстой заднице; теперь глава отдела исполнения наказаний просто сидел в седане, не касался руля, не касался ключа зажигания и просто желал. Желал, чтобы она опять оказалась рядом с ним на сиденье, желал вернуть контроль над собой, желал пойти в офис и запросить координаты, узнать, где она сейчас?

Он очень давно столько не желал, и океан, пребывавший много лет в стабильных очертаниях, вдруг вышел из берегов, разбушевался — красиво. И очень, очень опасно. Комиссионер во власти эмоций все равно, что протон, выбившийся из кристаллической решетки химического соединения. Дрейк наблюдал за такими явлениями пристально и уже вызвал бы для расспросов, но Начальника не было поблизости; Рид же с закрытыми глазами наблюдал за внутренним волнением. Еще чуть-чуть, и начнут бить молнии. Не туда, куда угодно. В случайном порядке. Человек в раздраенном состоянии способен набить кому-нибудь морду или напиться (невелика беда). Комиссионер в раздраенном состоянии способен изменить очертания мира, проплавить ткань бытия — недопустимо. Нужно поехать домой, поставить все поля на стабилизацию — через пару часов они восстановятся. В Реактор сейчас нельзя ни под каким предлогом, на него и так слишком пристально, чувствуя «шторм», смотрели коллеги.

«Возьми меня за руку…»

Это все стресс. Люди легко им подвержены, особенно когда события набирают слишком быстрый и нежеланный ход, и уж тем более, когда пересекают «небытие». Коллапс сознания.

«У нее не было коллапса, — думал Рид ровно, — у нее был на удивление ясный ум».

И она несколько секунд вполне сносно терпела его прикосновение — Герхер-Вард выдыхал очень медленно, будто опасался самого себя.

«Не может быть…»

Может. У Дрейка давно земная женщина, носящая на пальце символ бесконечности Дамиен-Ферно. У Сиблинга блондинка, девушка с той же планеты.

И Инга с Земли.

Океан теперь так просто не усмирить, но он должен.

Одна часть Рида совершенно точно знала, что нужно делать — придерживаться в случае отклонений четких инструкций. Вторая делать всего этого не желала. Выплеснувшаяся сила — завораживающее зрелище. И хотелось молний. Не туда, куда угодно.

«Как они это терпят?» Дрейк, Джон…

Для стороннего наблюдателя Комиссионер просто отдыхал в своей машине. Глаза закрыты; по стеклу дождевые капли. Но Герхер-Варда колыхало — прорвались чувства, и они ему нравились. Их необузданность, удивительная пробивная сила.

«Если это ошибка…»

«Возможно, все это ошибка».

Он не мог заставить себя двинуться с места, взяться за руль, завести мотор. Он не мог с собой справиться, перестать хотеть.

И да, он прокатил бы ее еще раз. И еще раз взял бы за руку, что, скорее всего, привело бы к очень нежеланным для ее физического тела последствиям. В его профиле добавились бы отметки о нарушениях — целый ряд нарушений…

Воздух вокруг серебристого седана начал рябить; еще минута, и сюда пожалуют с проверкой.

Слишком много чувств.

Пришлось завести мотор, пришлось пристегнуться и нажать на педаль газа. Рид ехал по мокрой дороге и думал о том, что будь это обычная человеческая машина, у нее давно проплавился бы руль.