Бернарда

Вероника Мелан, 2012

Куда на этот раз занесет Бернарду умение телепортироваться с помощью мысли? Поможет ли оно сохранить жизнь одному из членов отряда специального назначения или выиграть битву против изворотливого врага на заброшенном уровне? И сможет ли любовь победить смерть? Ответы на все вопросы спрятаны на страницах новой книги, в которой мы вновь встретимся с хитрыми Смешариками, опасными, но оттого не менее притягательными киллерами и, конечно же, с холодным создателем Уровней – Дрейком. Читайте второй том одноименного романа!

Глава 2

Старое полуразрушенное здание продувалось насквозь.

Ветер гулял по щербатым камням, шуршал в разбитых оконных проемах, перебирая пыль, складывая ее в унылые серые узоры: другого занятия все равно не было. Разве что еще доставать сидящего в прохудившемся кресле мужчину. Кресло с местами рваной кожаной обивкой натужно поскрипывало, выдавая нервные движения большого тела.

Мужчина злился и оттого покачивался.

Впрочем, злился он столько лет подряд, что давно забыл, какие еще состояния могли присутствовать в человеческой душе — все вариации ограничивались либо яростью и гневом, либо скупой и застарелой, как старый шрам, тоской. Даже мягкие женские пальцы, перебирающие спутанные жесткие волосы, не могли унять вспыхнувшего раздражения.

— Ирэна, оставь меня!

Потрепанная жизнью, но все еще красивая женщина равнодушно пожала плечами и отошла в сторону. Даже она, привыкшая к постоянным вспышкам спутника, с неудовольствием признала, что подобный тон слышала крайне редко.

Андэр дернул косматой головой и с рыком поднялся с насиженного, единственного теплого места в комнате и сжал огромные кулаки.

— Как подобное могло получиться?! Один из них уже был бы мертв… Я еще понимаю шутки нашего придурочного подрывника: захотел проверить смекалку ныне действующего коллеги. Болван! Неуправляемый идиот! А вот Дикки — молодец: сумел отвлечь их параноидального хакера; если бы не новая база, мы бы вообще не узнали про эту сучку, которая спасла Конрада. Вот мерзость…

Мужчина смачно сплюнул прямо на пол и грязно выругался.

— Эта… эта… спасла сенсора, привела врача. Как, Ирэна!?

— Бернарда, — раздался спокойный женский голос от окна. — Ее зовут Бернарда, и она новенькая в их команде.

Щелкнуло колесико зажигалки. Залетевший в этот момент порыв ветра пригасил пламя. Ирэна потрясла зажигалкой в воздухе, после чего высекла искру еще раз и прикурила. Халат она так и не сняла. Зачем, если снова в лабораторию?

Висевшее на стене потемневшее зеркало отразило все еще соблазнительный зад биохимика и генетика Ирэны Валий. Годы, проведенные на этом чертовом уровне, не добавили ее коже здоровья, но все же пощадили роскошную копну шоколадных волос, некогда так любимую Андэром. Точнее Андариэлем Вейеросом. А так же когда-то и Баалом… От этой мысли Ирэна поморщилась и тут же привычно заткнула ее в дальний угол сознания, как делала уже много раз до того. Память — как протекающая заплатка на водопроводной трубе — нет-нет да пропустит пару капель, от которых, кроме ржавчины, пользы никакой.

Накрашенные темно-вишневой помадой губы скривились, выпуская струйку дыма.

— Если бы мы знали, что Дрейк нашел телепортера, то спланировали бы все иначе. Но у нас была старая база данных, Андэр. Новая появилась только вчера вечером.

Мужчина злобно вскинулся, отчего светлые спутанные пряди рассыпались по плечам веревками; белесые глаза его сверкнули в полутемном помещении. Ирэна никак не могла привыкнуть, что после многочисленных экспериментов прежний цвет к ним так и не вернулся.

— Старая база данных! — заорал Андэр, сотрясая холодный воздух. — Мать твою! Я столько лет спал и видел, как вырежу их всех до единого… не сразу, по одному, мечтал и видел, как Дрейк будет скрипеть зубами от бессилия и злости. И я найду, поверь мне, найду способ отомстить ему. Нужно узнать все про эту новенькую! И если это правда, что она — телепортер, нужно убрать ее первой.

Ирэна поморщилась от единственного звука, нарушающего тишину, — звука скрипящих зубов Вейероса; и стряхнула пепел прямо на подоконник.

* * *

Посасывания, причмокивания и шуршание.

Причем, причмокиваний больше всего — странных непривычных звуков, напоминающих губы младенца, обхватившие материнский сосок.

В данном случае соска не было, а были ягоды земляники, высыпанные прямо на паркет. И куча пушистых непонятного происхождения существ, впервые выпущенных из клетки. Именно они теперь жадно и торопливо смаковали мытые пузатые ягоды, оставляя на полу только зеленые шляпки и розовые влажные капли сока, в которых сами же вымазывались, перекатываясь с одного места на другое. Впрочем, за еду не дрались.

— Значит, все-таки есть у них рты….

— И ягод хотели для себя.

— Проголодались…

— Сколько же можно было сидеть взаперти? Кто угодно проголодался бы.

— А я во рту зубов не вижу, только маленькие розовые язычки.

— Я тоже не вижу.

— А рук и ног, правда, нет…

— Интересно, какие они на ощупь?

То был мой диалог с Клэр, все же решившейся купить ягод и провести первый эксперимент. Сидя на полу у дивана (кошки были предварительно заперты в спальне), мы с интересом наблюдали за первой трапезой Смешариков.

— Почти все съели…

— Теперь, поди, нагадят где-нибудь?

Клэр, являвшаяся по совместительству и домработницей, несмотря на романтическую нотку, оставалась до мозга костей прагматичной особой, и я прыснула в кулак.

— Не хотелось бы…

— Смеешься? А ведь их еще как-то обратно в клетку надо собирать.

— Да уж, задача…

Пока мы разглядывали глазастых пушистиков, они полностью расправились с ягодами и принялись глазеть на нас.

Мы переглянулись. Тишина и замешательство продолжались какое-то время. Наконец, я прочистила горло и, повернувшись к комкам шерсти, неуверенно спросила:

— Надеюсь, на какое-то время вы наелись. А спать где хотите?

После моего вопроса Смешарики (разрази меня гром, если это было не так!) переглянулись. И через секунду в моей голове возникло изображение плетеной корзины с мягкой подушкой на дне.

— Ты это видела?! — обернулась я к Клэр.

— Корзина, — кивнула она удивленно. — Они хотят корзину.

На какое-то время мы снова ошарашено притихли. Потом Клэр неуверенно высказалась:

— Думаю, такую корзину можно найти в магазине. А подушку я могу сама сшить, это не…

Не успела Клэр закончить фразу, как в этот момент в комнату, крадучись и озираясь по сторонам, вошла Ганька. Следом за ней из-за косяка показалась белая морда Михайло.

— Все-таки выскреблась из-за двери, рыжая разбойница!

Не успели мы сорваться с места, чтобы отловить Огонька и снова поместить за дверь, как кошка узрела Смешариков, выпущенных на свободу, и радостно направилась прямо к ним. Стоило ей оказаться на расстоянии метра, как Смешарики одновременно раскрыли беззубые рты и угрожающе зашипели. Ганька тут же встала на дыбы и попятилась боком, недобро сверкая зелеными глазами.

— Так! Это что такое? — разозлилась я на всех действующих лиц. — Ну-ка, дуйте отсюда! (это было адресовано кошкам) А вы… (это уже Смешарикам) вы что?! Ганька и Миша — это семья! У вас есть мозги, у них… тоже есть, но не такие развитые…

Виновато покосившись на вытянувшееся лицо Клэр, я пояснила:

–… ну, так Дрейк сказал. Что они умные, и у них какой-то сложный генотип. Поэтому учить будем Смешариков, а не кошек.

После чего, повернувшись к пушистикам, нахмурила брови и, надеясь на то, что меня не только услышат и поймут, наставительно заявила:

— Жить будем в мире! Иначе унесу вас всех и оставлю между мирами, понятно? Кошек надо защищать, а не драться с ними, поэтому чтобы никаких склок. И пока у вас нет корзины, будете жить в клетке. А-ну, марш обратно!

Изобразив из себя статую Ленина с указующим перстом, я хмуро воззрилась на выводок меховых яиц с круглыми глазами.

Прошло несколько секунд.

Напуганную шипением Ганьку сжимали цепкие пальцы Клэр, Миша наблюдал за действом сидя у косяка, рационально решив не приближаться без крайней необходимости.

Затем раздалось мягкое шерстяное шуршание. Один за другим Смешарики, с грустью косясь на зеленые шляпки от ягод, выстроились в цепочку и покатились в направлении клетки.

Я вздохнула с облегчением.

Ворочаясь тем же вечером в постели, я надеялась лишь на одно: дали бы выспаться. Днем закрутилась — прилечь не вышло, а теперь глаза слипались. Если опять вызовут на задание, делать буду не разлепляя век.

Знакомо светил в комнату белесый лунный диск, свернулся на соседней подушке Миша. Клетка стояла рядом с кроватью. Шорох, после удачно прошедшего первого контакта со Смешариками, теперь не волновал и не раздражал. Я привычно укутала всех, кто пытался уснуть за прутьями, светящимся одеялом и вслух пожелала им доброй ночи.

В ответ перед глазами появилась картинка кланяющихся глазастиков (и тебе, мол, того же). Я хмыкнула и улыбнулась. Затем, почему-то отложив желание поспать, повернулась на бок и с любопытством посмотрела на клетку.

— Скажите, а у вас есть своя планета? Мир, откуда вы пришли?

В голове возник образ телевизора с пробегающим по экрану шумом.

— Что это? Это означает, что вы не помните?

Тишина в ответ. И темнота в голове.

— А что вы помните?.. Ну, где-то же вы родились?

Накатила чья-то грусть — не моя, чужая. А потом перед глазами стали быстро меняться странные изображения: белые халаты, колбы, стол, укутанные масками склонившиеся лица врачей и яркий свет ламп…

— Лаборатория? — воскликнула я в темноте спальни громче, чем следовало, отчего Михайло тут же поднял голову и сонно приоткрыл один глаз. Снизив тон, я спросила:

— Вас сделали в лаборатории Реактора? Для чего?

И снова телевизор с шумным экраном и чья-то грусть в воздухе.

— Так, получается, у вас нет ни планеты, ни мира, ни дома?

В воображении появился мой собственный особняк — кухня, гостиная, спальня… Будто с облетом камеры по плавной дуге. Красиво.

— Дом? — осторожно спросила я, — мой дом — ваш дом?

Грусть тут же неосязаемо сменилась радостью.

Ясно. Мой дом — это единственное, что у них есть. Несложно предположить, что с ними стало бы, не забери я их себе. И пусть жилье теперь несколько напоминало зверинец, все же новых друзей я отдавать не собиралась. Выведенные, по всей вероятности, только для проведения экспериментов по телепортации, они никому больше не были нужны. А ведь поначалу я надеялась, что Дрейк их не создал, а принес откуда-то, куда собирался потом вернуть. Ан-нет.

— Хорошо, дом… — проворчала я, соглашаясь. — Только как быть с Огоньком и Мишей? Я что-то переживаю…

В голове с готовностью всплыло новое изображение: спящие на диване кошки в окружении Смешариков, спящих там же. Идиллия, не иначе.

— И вы всерьез думаете, что это возможно? Или они вас сожрут, или вы их…

Качающие в воображении головой Смешарики, похожие на смайлики. Мол, нет, все будет хорошо.

Я зевнула и закрыла глаза, пробормотав «посмотрим».

Прежде чем заснуть, успела еще раз увидеть корзину с подушкой на дне.

— Я помню-помню… — ответила то ли вслух, то ли мысленно, после чего соскользнула в сон.

Проснулась в четыре утра.

Снился дом. Мой дом, тот, прежний… Какое-то время я прислушивалась к тишине в спальне, борясь со странным желанием доделать что-то. Потом поднялась с постели и долго смотрела в окно на заснеженную улицу, притихшую под светом фонарей.

Почему не спится? Отчего необъяснимая тоска на душе? Через минуту, повинуясь непонятному порыву, включила настольную лампу, подошла к шкафу и нашла старую одежду. Натянула ее на себя — большую и разношенную, словно картофельный мешок, — вернулась к кровати, погладила кота, поцеловала его белую макушку и выключила лампу.

— Скоро увидимся.

Нашла старые ботинки, зажала в руке.

Пора «дожить» то самое затянувшееся воскресенье. Дожить тот день до конца, чтобы он, напоминающий «день Сурка», уже, наконец, закончился.

И прыгнула домой.

Дальше шло на автопилоте.

Сознание забилось в маленький бронированный отсек, чтобы не реагировать на окружающий абстракционизм, и вместо Бернарды появилась привычная прежняя Дина — уже не настоящий человек, а надувная кукла. Так… для отвода глаз. И эта кукла о чем-то говорила с мамой, ходила в магазин, убиралась в комнате, помогла вытрясти во дворе ковры…

— Толь, а в прошлой серии этот мужик начал чинить заговор Грызлову, помнишь?

Мама с интересом смотрела вечерний сериал, забравшись на диван с ногами. Отчим в соседнем кресле читал газету, изредка поглядывая на экран, где разворачивалась некая криминальная драма. Действие проходило под Москвой: хорошие дома, джипы, бритые бандюки, ласковоголосые злодеи, одетые под депутатов…

Господи, какой бред!.. Казалось бы, криминалы есть и в Нордейле. Их, судя по всему, множество на Уровнях, тогда отчего же такой поразительный контраст? На экран смотреть было тошно, и я смотрела на старую стенку-гарнитур, с приклеенными круглыми ручками на дверках (в прошлом они много раз отрывались). Находиться «здесь» стало сложно. Хуже всего, что я не могла понять, почему так происходит.

Идя в магазин, я всматривалась в лица прохожих, в выражения глаз, на одежду — все будто в первый раз. В супермаркете — яблоки с проплешинами, лежалые мандарины, написанные от руки ценники; на улице — описаные многочисленными собаками ножки лавочек и урны, заиндевевший асфальт, жухлые листья и вечная газовая дымка, молча и ядовито плывущая над городом.

Родина…

Герои на экране заливались матерками и исходили угрозами, тыкали друг в друга дулами пистолетов и сотрясали кулаками. Как дешево и глупо. Почему-то подумалось, что будь здесь Дрейк, он бы не стал говорить — уложил бы всех разом потоком супер-энергии…

Я потерла лицо. Господи, я, наверное, схожу с ума. Раньше это место было домом, а теперь отторгалось вместе с укладом, людьми и даже родственниками. Грустно? Чуть-чуть. Не настолько, как могло быть. Прежняя Дина валялась бы в рыданиях, скажи ей, что однажды все изменится вот так; а новая смотрела на все с легким налетом грусти и раздражения, как на старые марочные наборы, на коллекционирование которых ушло столько лет. Пустая трата времени? А когда-то было интересно… Наверное, так же чувствует себя человек, уехавший из деревни работать в Столицу — новые места, знакомые, привычки. Новая речь, новое лицо — и запертое в дальний шкаф провинциальное прошлое. А иногда ведь надо приезжать, надо навещать. И смотрит тот человек на свою детскую комнату, смотрит на постаревшие знакомые лица родни, живущей привычной жизнью, и понимает, что два раза в одну и ту же реку не войти. Но, может, оно и к лучшему.

— Дочь, ты какая-то уставшая…

— Ага, мам, и не говори.

Она была все той же. Это было и хорошо, и плохо. На ум неизменно приходили кадры из фильма «Искусственный разум», где мальчик-киборг мечтал вернуться в один-единственный день своей жизни, чтобы прожить его с мамой. Даже если это всего лишь иллюзия, даже если это все уже больше не настоящее. Но хоть так.

Неприятное сравнение, но очень точное. Никто не заметил никаких изменений. Никто вообще ничего не заметил, потому что не мог. Потому что в этом мире ни один человек не поверил бы, что время может стоять, что разум может видоизменять вещи, что возможно однажды прыгнуть в воображаемую чашу фонтана. Захлестнула ностальгия и горечь.

Захотелось вернуться туда, где меня понимали. Где думали так же, как я, где жили по-другому, где могли чему-то научить. Но еще не время. Я хотела дожить этот день до конца, и я его доживу.

— Пойду спать, мам.

— Ладно. Тебе же завтра на работу? Разбудить тебя?

(Работа? Ах, да! Работа… Это не тот самый чип в плече, а бюро переводов…)

Застыв лишь на мгновенье, я кивнула:

— Разбуди.

* * *

Мне точно всегда нравилась эта узкая и жесткая кровать?

* * *

Они смотрели на меня как на чужую.

А я улыбалась.

Оказывается, лица коллег почти забылись, выцвели и вытерлись, равно как и половина английских слов за ненадобностью. И на тот сертификат о чьем-то замужестве, который требовалось перевести, я все равно не смотрела. Качалась на стуле, праздно глазела на ставший непривычным офис, игнорируя удивленный взгляд Валентины Олеговны.

Как пыльно, тускло и занудно. И какая-то безнадега в воздухе. Вечное стучание пальцев по клавишам, отбывание безрадостных рабочих часов «от» и «до», чтобы попытаться найти утешение в сумерках вечера, а утром начать все по кругу: подъем, умывание, завтрак, автобус, офис и снова вечер.

Татьяна старательно прятала нездоровый интерес к моей изменившийся внешности, но в какой-то момент не удержалась.

— Диночка… — елейно начала она.

— Бернарда, — холодно поправила я.

Таня на мгновение замерла, получив по носу невидимый щелбан. Но любопытство взяло верх, вопрос все-таки прозвучал.

–…Ты каких пиявок наглоталась, чтобы за выходные так похудеть?

— Хороших. Заморских. — спокойно ответила я, составляя один-единственный документ, над которым было желание работать. — Только вот от злости они не избавляют, а посему тебе не помогут.

Она осела, отступилась, даже не решилась пойти в дальнейший бой. Просто дала задний ход, как мелкая гиена, чувствующая близкое присутствие по-настоящему сильного хищника, тягаться с которым себе дороже. Забилась за свой стол, утихла, не разозлившись, а больше растерявшись.

Я же допечатала документ, вывела его на принтер и положила еще теплый лист на стол администраторше.

— Заявление об уходе? — оторопело прочитала та. — Ты это серьезно?

Офис ошеломленно притих.

Я снова улыбнулась.

Все. Это все больше не мое. Не вернусь сюда, даже если в жизни не останется ровным счетом ничего. Хватит с меня пыльной скуки. Да и дело было не столько в пыли, сколько в осознании того, что я изменилась. Видимо, насовсем.

Ближайший пункт обмена находился неподалеку, за углом. Кутаясь в старый необъятный пуховик, я пересекла улицу. Чадили автобусы, крутились у киоска, покупая сигареты, подростки, кряхтела от непосильно тяжелой сумки пытающаяся вскарабкаться на тротуар бабка. Я ловко плыла в общем потоке людей. Болтали о своем симпатичные студентки, говорили по телефону в показушно дорогих авто «бизнесмены». Чванливо так, с затаенным выражением брезгливости и превосходства на лицах.

Мне было не до них.

Скрипнула тяжелая металлическая дверь — дохнуло спертым теплом.

Вытащив из кармана деньги, я обратилась к кассирше:

— Мне сто евро и сто долларов, пожалуйста.

Искаженный в динамике женский голос назвал нужную сумму в рублях, которую я положила в лязгнувший царапанный лоток.

Денег при увольнении выдали немного, но достаточно для осуществления пришедших в голову идей. Сложив валюту во внутренний карман, я вынырнула на стылую улицу. Так, что дальше? Покрутила головой, осмотрела промозглый проспект — газетный киоск нашелся у магазина. Продавщица внутри читала «Мою семью». При стуке в окошко щелкнула замком, неохотно впуская в маленькую утепленную будку холодный воздух, посмотрела поверх очков.

Я успела подумать, что в детстве тоже мечтала быть продавщицей в газетном киоске: свой маленький мирок, отдельный островок, состоящий из мелочей, своя империя карандашей, календарей, маленьких китайских игрушек и лет тридцать назад вышедших из моды тройных одеколонов; и я — королева, царь горы, сидящая посреди «богачества». Мда-а-а. Дети просты в своих желаниях.

— Мне, пожалуйста… — на секунду задумалась о количестве, затем кивнула сама себе, — …пять билетов «Русского Лото».

Этого достаточно. Если бы один, то подозрительно, а пять — это все-таки шанс. Принесу больше — будет выглядеть перебором.

Женщина протянула в окошко пять ярких бумажных полосок — билеты на розыгрыш в следующее воскресенье.

— Спасибо.

Я расплатилась. Окошко захлопнулось.

Раньше бабушка покупала себе по билетику каждую неделю. Были деньги — покупала по два, по три. Выигрывала редко, почти никогда — на моей памяти какие-то мизерные суммы по двести-триста рублей, — но верить в чудо, как и многие, продолжала исправно. Потом цены поднялись, а пенсия нет — билетики перестали быть постоянным атрибутом к воскресному завтраку, и, тяжело вздыхая, Таисия Захаровна отказалась от надежды на манну небесную.

Я заговорщически улыбнулась.

А вот как бы позвонить?

Телефон, испарившийся когда-то между мирами вместе с сумочкой, новым так и не заменился. Не позволяли финансы. Не позволяли они и теперь; пересчет наличности удовлетворения не принес: осталась тысячная и пятисотенные бумажки и несколько сотенных купюр с копейками.

Я снова огляделась вокруг.

Телефоны-автоматы изжили себя во время девяностых. Нет, тогда они еще имели место быть, но с приходом доступной сотовой связи резко сократили свое количество на улицах. А те, что еще отваживались стоять, красовались отсутствием трубок или были хорошо замаскированы.

Пока я раздумывала над проблемой, решение подоспело само собой в виде мужчины, разговаривающего по мобильнику. Хищно сверкнув глазами, я терпеливо дождалась, пока он купит в том же киоске журнал «За рулем», после чего, не дав отойти, протянула ему сторублевую купюру.

— Простите, можно мне сделать один звонок с вашего телефона? Свой я забыла дома.

Тот сначала недоверчиво покосился на мое лицо, потом на деньги, затем покачал головой, отказываясь от оплаты, но телефон, после секундного размышления, все-таки протянул.

Я радостно поблагодарила и, не глядя на мужчину, принялась набирать нужный номер. Выждала привычные пять гудков, после чего услышала голос Таисии Захаровны:

— Алло, я слушаю.

Притворившись самым беззаботным и радостным созданием на планете, я проговорила:

— Бабуль, это я! Хочу зайти через полчасика. Вот звоню предупредить, чтобы ты ставила тесто на пончики, сделаешь?

Восторженное кудахтанье было мне ответом.

Еще раз поблагодарив незнакомца за доброту, я отдала мобильник, потуже затянула шарф и зашагала вдоль магазинов по улице. Пока пройдусь, бабушка как раз успеет начать жарить, и не будет сетовать на то, что встретила внучку пустым столом и отсутствием угощения.

«Эх, Клэр… знала бы ты, сколько масла она наливает в сковороду!»

Я усмехнулась.

Идти полчаса. Но на душе было хорошо, а в таком настроении любая прогулка не в тягость.

* * *

— Целых пять билетов, Диночка! Ты чего? Это ж так дорого!

— Мне зарплату дали, бабуль (последнюю). И выходной.

Грохот кастрюль, шкворчание кипящего масла на сковороде и изумительный аромат сахарного теста.

— В воскресенье не забудь посмотреть розыгрыш.

— Не забуду, не забуду. Только как же я… если бы за одним последить или, на худой конец, за двумя. А в пяти-то я не успею числа проверить…

На то и был расчет.

Из прежнего опыта я знала, что бабушка для подобной задачи соседку привлекать не станет: к лотерее она относилась, как к нижнему белью — свое должно оставаться своим, незачем малознакомых людей посвящать в приватную жизнь. А потому попросит именно меня проверить пару билетов через интернет — никому другому не доверит, так уже было раньше. А вот когда я буду их проверять и выяснится, что…

— Диночка, ты ведь мне поможешь? Посмотришь, какие я не услежу, через монитор?

Я довольно крякнула.

Монитором она называла компьютер. Ей казалось, что именно в том громоздком ящике, что ставится на стол, и заключена магическая вычислительная сила. А в том, что такое системный блок, бабуля разбиралась едва ли. Я не стала ее поправлять.

— Конечно, посмотрю.

Мою худобу она не заметила.

Некоторое время я терзалась мыслью: повезло или помогли приложенные усилия?

В конце концов я потратила почти тридцать минут, которые у меня были, изменяя собственные убеждения: «Я всегда была такой, как сейчас. Всегда. Стройной, красивой. Я никогда не худела… никогда не была коровой, этого всего никогда не было. Не было…».

И что-то менялось вокруг. Шли круги по невидимой воде, что-то кликало, перестраивалось, работало. Прав был Дрейк: для того, чтобы изменить реальность, нужно изменить себя, а точнее собственное представление о самом себе. Принудительно вмешиваться в сознание бабушки, как однажды было проделано с мамой, не хотелось. Точнее, такой метод был поперек горла. Пришлось попробовать иной.

Он, вроде бы, сработал. Немного странно и с натяжкой (потому что бабушка иногда косилась в мою сторону, щурясь через очки, удивленная), но сработал. Она ни о чем не спросила, а я не стала вдаваться в ненужные объяснения.

Нам было хорошо: она радовалась мне — я радовалась ей. А тут еще билеты — один из самых любимых подарков, скрашивающих будни пенсионеров.

Зубы вонзались в сочную сладкую мякоть пончиков с неземным наслаждением. Масло было на губах и подбородке, сахарная пудра на носу и джинсах, а на душе — рай. Скоро бабушка станет немного богаче… Нужно только дождаться воскресенья.

Четвертый пончик был умят, когда раздался вопрос:

— Дин, а помнишь тот крем, что ты мне купила в аптеке?..

(В голове тут же включился вспоминательный процесс: Нордейл — аптека — крем для рук.)

–…Так вот он оказался очень хорошим. У меня не только пятна исчезли, но и смотри, кожа стала не дряблой, а прямо… — показывая мне запястье, бабушка удивленно провела пальцем по тому месту, где еще недавно была экзема, — … как у молодой стала. Я Клавдии Васильевне с четвертого этажа показала тюбик, она снесла его в аптеку, хотела себе такой купить, а там говорят, нету такого, как так? Ты же вот только недавно брала.

— Я взяла последний, — спокойно ответила, протирая губы салфеткой. — Может, попозже завезут еще.

— Надо же, — бабушка убрала сковороду с маслом на соседнюю плиту, — как нам повезло…

* * *

— Люди, которые оставили следы у Халка в особняке, ушли в портал, но после этого не появились ни на одном из доступных моему зрению уровней. Я не могу их засечь, как в воду канули.

Аарон Канн разложил в кабинете на столе карты и покачал головой, глядя на Мака Аллертона. Постучал по обведенному красным месту.

— Или в воду, или на Уровень «F». Так, Дрейк?

Начальник кивнул.

Канн был прав: это был единственный уровень, который создали для отбросов — тех, кто не хотел или не мог жить в ладах с законом. Комиссия соблюдала пакт о невмешательстве в дела живущих на нем людей, если, конечно, существование, которое они там влачили, можно было назвать жизнью. Само по себе развитие криминалов при полнейшем беззаконии было интересной областью для наблюдения. Даже такое невозможное, как выживание в полнейшем хаосе, становилось возможным тогда, когда над головой висела близкая кара за совершенные преступления. Не желавшие платить по счетам Комиссии имели шанс укрыться — о, да! Комиссия давала и такой шанс, но укрыться без права на возврат к нормальной жизни в других местах. Только в гнилой дыре, в которую много лет назад превратился Уровень «F».

— Кто-то нашел способ использовать порталы для возврата. — Дрейк прищурил серо-голубые глаза. — Мы не будем нарушать правила, установленные нами же, но это не значит, что мы позволим наслаждаться жизнью тем, кто дважды нарушил закон, выбравшись на поверхность. Поставить наблюдение на всех точках…

Продолжая говорить, он чувствовал ее. Каждым волосом на затылке, каждой клеткой, начинающей звенеть.

Бернарду.

Она стояла за дверью кабинета вот уже какое-то время, не решаясь постучать и тем самым нарушить ход дискуссии. Его тактичная Богиня.

Все то время, пока Дрейк отдавал указания, его невидимые уши-локаторы были повернуты к двери, а все сенсоры ощущений были направлены на улавливание волн, исходивших из-за стены. Она пришла с каким-то вопросом, но настроилась ждать. А еще слушать. Маленькая хитрюга.

— Подождите меня, я сейчас вернусь, — с этими словами Начальник направился к двери.

Она стояла, привалившись к стене, немного растрепанная долгим хождением где-то, но оттого не менее красивая.

Дрейк прикрыл за собой дверь и незаметно принюхался. Ноздри его затрепетали, улавливая то, что обычный человек никогда бы не смог уловить.

— Ты пахнешь другим миром.

Она улыбнулась — не застенчиво, как обычно, а по-другому, по-взрослому — устало и немного иронично:

— Другим миром, это не другим мужчиной, правда?

Он не ответил. Вообще не дал этой фразе проникнуть внутрь, дабы избежать волны уже придвинувшихся ближе эмоций.

— Ты о чем-то хотела спросить.

— Да. Могу я получить часть своей зарплаты в валюте моего мира?

— Можешь. Отнеси в лабораторию образцы.

— Уже иду, спасибо.

И она покинула его. Легко и изящно, не замечая того, как покачиваются в такт со стройными бедрами длинные локоны, оставляя на ковре пыль незнакомой планеты и сладкий шлейф недосказанности, напоминающей о том, что все еще впереди.

* * *

Идя к лаборатории, я размышляла над тем, что услышала у кабинета.

Уровень «F» — что это такое? Оказывается, есть какой-то рассадник для отбросов, откуда путь заказан? И почему «F» — Fucking Forbidden Floor?^[2]

Не самый лучший перевод, но другого в голову не приходило.

Примечания

2

«Гребаный закрытый этаж».