Бывший папа. Любовь не лечится

Вероника Лесневская (2024)

— Доктор Богданов, у нас сложная пациентка. Направлена к нам на реабилитацию после ДТП. — Была за рулем? — Нет, пьяный водитель не справился с управлением и въехал в остановку, где стояла она с ребенком. Малышу нет и полугода. Не пострадал — она успела оттолкнуть коляску и приняла удар на себя. А сейчас требует отпустить ее домой, к сыну. — Настоящая мать… Отпустим, когда сама пойдет. И не таких упрямых на ноги ставили, — останавливаюсь у палаты. — Как зовут? — Надежда Богданова, однофамилица ваша. Невозможно. Только не она! Но… На больничной койке — моя бывшая жена, с которой мы развелись год назад. Вздрагивает. Узнала. И я не забыл. — Сколько месяцев ребенку? — спрашиваю не то, чем должен интересоваться врач. Читаю ответ в ее наполненных слезами глазах. Скажи, милая, за что?

Глава 3

Назар

Выдержки хватает лишь на то, чтобы на ватных ногах пересечь коридор и дойти до кабинета. Игнорирую вопросы медперсонала, не вникая в их суть, жестом отказываю преградившей путь пациентке, перенаправив ее в приемную, отрицательно качаю головой подошедшему коллеге-врачу.

— Не сейчас, я занят, — строго отрезаю и закрываю за собой дверь, дерганым движением поворачивая ключ в замке.

Упираюсь лбом в прохладный, гладкий пластик, прикрываю глаза и судорожно пытаюсь выровнять сбившееся дыхание. Одной рукой держусь за ручку, сжимая ее до судороги, а пальцами второй — врезаюсь в историю болезни, безжалостно терзая и сминая обложку.

Внутри кипит бурлящая лава, перетекает по венам, выжигая меня изнутри. Сознание не успевает обработать информацию и не может принять шокирующую новость.

Сын.

У нас с Надей есть сын. После всего ада, который мы пережили вместе и по одиночке, он как исцеляющий лучик. Выход из бесконечного лабиринта, где бывшая жена год назад оставила меня умирать. Вонзила нож в сердце своим решением о разводе и бросила истекать кровью.

Беременность, роды, первая улыбка малыша. Живого ребенка! Моего! Родного! Надя лишила меня всего. Не дала шанс измениться и стать на этот раз хорошим отцом.

Злюсь ли я на нее? Безумно. Этот факт невозможно отрицать. Понимаю ли ее выбор? Отчасти. Однако от этого мне ни капли не легче.

Я ведь ради них на все готов…

От бессилия хочется реветь медведем.

А-а-ай!

Не замечаю, как кулак влетает в пластик, и кольцо оставляет царапину. Отшатываюсь от двери, бреду к рабочему столу.

Заставляю себя сосредоточиться на том, что Надя прикована к постели. Как бы она не презирала и не отталкивала меня, только я могу ей помочь, потому что не привык отступать. Я нужен им с сыном.

Будто по щелчку, отключаю эмоции. На смену ярости, шоку и обиде приходят холодный расчет и бездушный врачебный профессионализм.

Глубокий вдох — и пауза.

Остыв, открываю историю и листаю ее, внимательнее вчитываясь в показатели. Сканирую бумаги — и отправляю их дяде заграницу. Обращаюсь к нему за советом, как в старые добрые времена, когда я был зеленым интерном.

Наверное, он удивится и посмеется надо мной, но мне все равно. Я не имею права на ошибку. Всего одна попытка вытащить Надю и… вернуть. Зря я отпустил ее год назад. Устал, смалодушничал, отчаялся. Теперь пожинаю плоды своего рокового поступка.

— Вячеслав Никитич, когда будут готовы снимки Богдановой? — нетерпеливо рычу в трубку, подгоняя доктора.

— Отправил пациентку на рентген вне очереди, — отчитывается незамедлительно. — Могу лично занести вам результаты.

— Будьте добры. И снимки, и диск, — уточняю, параллельно переписываясь с дядей.

Как только получаю результаты, сразу же перенаправляю ему. Работать не могу, мыслями постоянно уношусь к Наде. Моделирую наш разговор, однако в каждой версии опускаюсь до претензий. Нельзя. Именно поэтому в палате я сделал вид, что мы чужие люди. Впрочем, так и есть. Надя обрезала последнюю нить между нами, когда скрыла ребенка.

Я обязательно спрошу, почему она так поступила со мной, но не сейчас.

У меня нет жены. Я обязан сконцентрироваться на пациентке Надежде Богдановой.

* * *

— Слушаю, дядя Марк! — выпаливаю в трубку, подняв ее в первые же секунды звонка. — Посмотрел снимки? Что скажешь?

— Привет. Ты на взводе, давно не слышал тебя таким, — отмечает с подозрением. — Важная пациентка?

— Ты же прочитал ее имя в истории, — бросаю ледяным тоном.

— Да, но оставалась небольшая вероятность, что однофамилица, — тянет он задумчиво. — Значит, твоя Надя… Надо же. Ирония судьбы. Как она?

— Об этом я тебя хотел спросить, дядя, — не выдержав, повышаю голос. — Какие шансы, что она сможет ходить?

— Сложно делать прогнозы, особенно в ее случае. Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят, — невозмутимо подсчитывает, а я до боли сжимаю пальцами переносицу.

— Хотелось бы больше, — рассуждаю вслух.

Мысленно смеюсь над собой. За годы практики пора бы привыкнуть, что чудес в нашем деле не бывает. Каждый крохотный шаг пациента — это результат тяжелого, кропотливого и длительного труда целой команды медиков. Надина ситуация не исключение.

— Многое зависит от реабилитолога, но, как я понимаю, Надежду ты возьмешь на себя? — догадывается мгновенно.

— Уже…

— Это скорее минус, чем плюс, — цокает языком неодобрительно. — Специалист ты высококлассный, однако… Не боишься, что твоему профессионализму помешает личное отношение? У нас не принято лечить родственников, это негласное правило существует неспроста.

— Я справлюсь, — выдаю убедительно, но в глубине души сам себе не верю.

Наденька… У меня и раньше рядом с ней мозги отключались, а после долгой разлуки и учитывая обстоятельства в виде нашего маленького сына…

Справлюсь ли? Обязан!

— Как знаешь. Разубедить тебя я все равно не сумею, — хмыкает скептически. Представляю, как при этом дядя разочарованно взмахивает рукой и бубнит себе под нос, что упертого барана Назара не переспорить. Действительно, я никому не подчиняюсь, наверное, кроме Нади. Она всегда умела находить ко мне подход. Настала моя очередь… — Со своей стороны я помогу тебе составить курс реабилитации, подскажу, на что обратить внимание. Тебе придется чаще быть с Надеждой, внимательно наблюдать за ней, подмечая малейшие сдвиги, а она должна честно говорить тебе обо всех своих ощущениях. Последствия травмы позвоночника непредсказуемы. У некоторых пациентов чувствительность появляется внезапно, у других на восстановление уходят годы, а есть те, кто так и не встает. Назар, ты должен быть готов к любому исходу.

— Я ее подниму, — спорю не с родственником, а с самой судьбой. — Как думаешь, Наде нужна будет повторная операция?

— Не вижу смысла. Судя по свежим снимкам, было сделано все возможное и, главное, вовремя, — успокаивает меня, и я шумно выдыхаю в динамик, не скрывая облегчения. Значит, бестактный нейрохирург в местной больнице все-таки знает свое дело. Одной проблемой меньше. — Дальше только ваш общий труд и… доверие.

— С этим сложнее, — заторможено шепчу после того, как связь обрывается.

В очередной раз пролистываю историю болезни, фокусируюсь на фамилии и инициалах Нади, провожу пальцами по бездушным буквам, в которых ищу скрытый смысл. Не отказалась от меня, хоть и развелась. С другой стороны, ей было не до смены паспорта — она сосредоточилась на беременности. Получается, и сыну Надя дала мою фамилию. А отчество?

Очнувшись, откладываю папку в сторону, пока не затер ее до дыр. Открываю ноутбук, запускаю таблицу, чтобы составить примерный график занятий и процедур на первые дни, а после мы с дядей утвердим полный курс.

Реагирую на шум и грохот в коридоре, сбиваюсь с мысли. Стены в центре тонкие, и слышимость хорошая. Терпеть не могу, когда меня отвлекают, именно поэтому ближайшая к моему кабинету «випка» всегда пустовала. До этого дня.

Обычно я ценю тишину и спокойствие, но сейчас прислушиваюсь к каждому звуку, пытаясь уловить родной женский голос.

Сдаюсь окончательно — и, оставив рабочее место, приоткрываю дверь. В палате напротив не заперто, Надя уже внутри, приглушенно общается с кем-то по телефону. Но обрывки фраз все равно доносятся до меня. Впервые за все время работы благодарю отвратительную звукоизоляцию.

— Что значит, вы уже едете ко мне? Зачем? — ахает бывшая. — Мне ничего не нужно. Мама, лучше забери меня домой, — звучит несколько по-детски, впрочем, в ее состоянии это простительно. Надя и так стойко держится, без истерик и паники. Она будто в вакууме. — Нет, я не передумала… Я по-прежнему не хочу здесь находиться… Теперь еще сильнее, — больно ранит словами, не подозревая, что я все слышу. — Прости, не хотела обидеть, — после паузы лепечет виновато. Не мне, разумеется, а матери. — Давай обсудим все, когда вы приедете. Я отпрошусь на прогулку, ладно? Буду на связи. Если получится, встретимся у главных ворот. Аккуратнее на дороге, пожалуйста.

Отступаю от двери, когда мимо кабинета проходит медсестра. Заглядывает к Наде.

— Через полчаса обед, я зайду заранее и покажу вам столовую, Надежда, — вежливо обращается, останавливаясь на пороге. — Сейчас вам что-нибудь нужно?

— Извините, м-м-м, Маргарита, — зовет ее по имени, распознав надпись на бейджике. — Можно мне во двор?

— Да, конечно, свежий воздух пойдет вам на пользу. Я сейчас позову Ирочку… — упоминает санитарку, а потом резко осекается, видимо, вспомнив мой приказ уделять ВИП-пациентке особое внимание. — Хотя, знаете, я сама вам помогу. Мне несложно.

Пару минут спустя выкатывает в коридор коляску. Ставит боком ко мне, и я неосознанно делаю шаг, не боясь рассекретить себя. Дергаюсь, как будто пропустил через себя высоковольтный разряд тока. Непривычно видеть Надю в инвалидном кресле. Хрупкая, маленькая, исхудавшая, она совсем затерялась в нем, словно попала в капкан — и никак не может выбраться.

— Ко мне мама приедет, — признается аккуратно.

— К сожалению, утренние часы посещения закончились, — чеканит Маргарита, как по методичке. — Теперь только вечером, перезвоните родственникам.

— Но как же… — Надя взволнованно вскидывает подбородок и осекается на полфразы, потому что замечает меня. Застывает, не моргая. Болезненное лицо становится еще бледнее.

О каком доверии может идти речь, если бывшая жена шарахается от меня, как от огня. Смотрит одичало, словно запуганный зверек на хищника. Пока что я даже не знаю, с какой стороны к ней подступиться.

— Все в порядке, Рита, свободна. Я сам, — отпускаю медсестру и приближаюсь к Наде, молча берусь за ручку на спинке коляски.

Секундная зрительная связь — и она вспыхивает, отворачивается, опускает взгляд на ладони, сложенные на неподвижных коленях. Шумно, глубоко дышит, пытаясь не расплакаться при мне. Стыдится своего беспомощного состояния. Хочет спрятаться, испариться — и навсегда забыть о нашей встрече. Но я не позволю.

Зайдя ей за спину, улавливаю, как легкая дрожь прокатывается по заостренным плечам. Будто Надя чувствует меня. Поднимаю руку, тяну к затылку, почти касаюсь пальцами пшеничных волос, собранных в небрежный хвост.

Сжимаю кулак.

Жалость — плохой советчик. И совсем не мой метод.

— Что ж, Надежда, тогда на прогулку, — произношу спокойно и бодро. Толкаю коляску вперед, а на ходу наклоняюсь к самому виску бывшей: — Самое время нам поговорить без посторонних ушей.